Яр Туди
День шпиона и кое-что о птичках
Вечер.
– Скорее! Ну, пожалуйста, еще скорее!
Колесница неслась по узкой лесной колее.
Генерал не спорил ни минуты. Не надувался спесью, как представляла себе Ликин – она знала, что разведка не всегда в ладах с армейским начальством. Он даже не задавал вопросов следователю – только Жишену.
А тот быстро и спокойно объяснил – случилась накладка. Молодой глава отдела контрразведки, желая заманить в ловушку самого старого лиса Шу Демин, через подставное лицо продал старику будто бы компрометирующие его, главу отдела, документы. После чего заключил соглашение – он воспользуется своим влиянием и позволит старику сбежать из окружения и вывезти ценности, а тот отдаст ему бумаги. На самом деле он надеялся поймать Шу при побеге вместе с ценностями, но, видимо опоздал. Надо срочно вернуть молодого начальника, – старик сбежал, а он окажется в гуще сражения. Да, воины будут сражаться с мятежниками и умирать, а тот, кто по-настоящему виновен, будет жить, свободный и богатый, и планировать новые каверзы. Притом, в лагере остался человек, много помогавший Жишену – хотелось бы его… вернее, ее спасти… Не поможет ли генерал – в случае поимки Шу Демина, возможно, удастся вообще избежать сражения.
– Хотите вытащить своего шпиона – и совершенно обелить сынка хозяина? – Спросил генерал.
Жишен кивнул.
– А он – кивнув в сторону следователя, продолжил генерал, – хочет прикрыть молодого начальничка, вздумавшего проявить самостоятельность, да не вовремя?
Следователь нахмурился, но вмешалась Ликин.
– Нет. Он хочет спасти чью-то жизнь. – Холодно и спокойно отчеканила она, сама удивляясь, как жестко прозвучали ее слова. – Мой дед, Шу Демин, приказал мне передать взрывное устройство господину начальнику отдела… взорвать господина начальника отдела и всех заинтересованных лиц. Теперь я понимаю, что вы тоже были бы там, генерал.
Потрясенный до глубины души, генерал отступил на полшага.
Собственную внучку!.. Да что же это такое! – Читалось на его лице.
– И… почему же вы… – Генерал не мог подобрать слов.
– Потому, – тем же ледяным голосом произнесла Ликин, – что дед не сказал мне, что было в шкатулке. Хотя знал, что это не заставило бы меня отступить. Что я была бы счастлива выполнить его приказ. И все же он промолчал… Сейчас я хочу найти шкатулку. И пусть никто не пострадает.
…Ликин не чувствовала боли в руках, непроизвольно вцеплявшихся в борт колесницы. Верховые умчались вперед, кроме хлещущих вокруг веток Ликин ничего не могла видеть, только повторяла: "Скорее! Ну же!"
Вдруг возница резко осадил коней. Ликин ткнулась лицом в спинку его сидения так, что в голове зазвенело, но, не обращая внимания на ушиб, не думая о стрелах, она выскочила из колесницы, и поскользнулась на арбузной корке – плоды раскатились по всей дороге, многие были разбиты и источали свежий и сильный, уже чуть кисловатый запах. Они доехали до перевернутой повозки! Дорогу никто не перекрывал! Неужели все напрасно?
Впереди несколько человек старались сдержать одного и не нарушить при этом субординации. Они теснили в сторону дороги того самого начальника отдела – высокого молодого человека в форменной одежде, но уже без шапки. С его плеч и ног свисали, поблескивая, обрезки армированных веревок, рядом валялся мешок с песком. Молодой начальник пришел в себя быстрее, чем ожидали установившие ловушку. Он успел и разрезать прочные веревки, и спуститься вниз, да еще и обменяться с кем-то ударами – его руки, лицо, отпечаток грязной подошвы на его одежде свидетельствовали о том со всей очевидностью.
Подбежавшая ближе Ликин увидела и истоптанную шапку, и того, с кем, очевидно, только что дрался начальник отдела. В сжавшейся на земле фигуре, перемазанной к тому же смешанной с землей арбузной мякотью, Ликин не сразу узнала Змееныша. Она поняла, что это именно он, когда человек, неловко пытавшийся отползти в сторону от дороги, вдруг приподнял голову и закричал:
– Назад! Уйдите же все-е! – В голосе кричащего ясно слышался чужеземный акцент.
Жишен пытался урезонить его на родном языке, но парень, не слушая, продолжал выкрикивать свое:
– Прочь! Назад!
И еще какие-то слова, ругательства, должно быть…
Ликин присела неподалеку от Змееныша и спокойно сказала:
– Все, можешь отпустить. Все уже поняли. Она сама собой не сработает, там секрет. Так что можешь не цепляться.
Змееныш поднял на нее глаза.
– А-а, ты… Кто это тебе в лоб дал?
Он медленно сел. Оказалось, что шкатулку была у него где-то под животом, и он старательно вжимал ее в землю своим телом. Выдернутая из фиксирующей петли разрубленная рука его вновь кровоточила, он попытался подтянуть ее и зажмурился – видимо, было очень больно.
Молодой начальник сделал новую попытку – то ли ударить Змееныша, то ли схватить шкатулку. Жишен, вдруг появившийся рядом с ним, оттеснил его назад.
– Тадаси! – Резко обратился он к Змеенышу. – Затяни немедленно!
Змееныш послушно отыскал концы повязки и, ухватив их зубами и здоровой рукой, постарался завязать. Жишен быстро закрутил щепкой и зафиксировал жгут, останавливая кровотечение, после чего снова закрепил руку в петле.
Стуча зубами, Змееныш что-то объяснял, сбиваясь с одного языка на другой.
– … сказано мне – сиди и не показывайся. Только в крайнем случае. Тогда… Приехал он. Стал искать…
Он еще что-то бормотал потерянным голосом, глядя в землю, а потом, подняв глаза на Ликин, объяснил:
– Когда сеть затянулась, он коробку уронил. Прямо ко мне в скрад. А от нее серой несет, и фосфором. Я этот запах знаешь как помню! Так, что никогда не забыть! Там запал… И огонь, который не потушить. Ну, я и подумал, что господин командир, наверное, будет недоволен, если ее брат… ну, брат госпожи начальницы, в смысле… ну, если бы он сгорел здесь, из-за нашей ловушки, то как потом господин командир ей, госпоже начальнице то есть, об этом мог сказать? Господин командир, наверное, расстроился бы,…
– Господин командир, – рявкнул на него Жишен, – крайне расстроился бы, если бы Тадаси сгорел здесь из-за нашей ловушки! Господин командир был бы чрезвычайно недоволен… Очень долго! Тебе понятно, я надеюсь? Тогда давай сигнал – и поехали отсюда.
– Правда? Да? Вы… огорчились бы? Правда? – Тадаси сиял, и его взгляд больше не казался Ликин змеиным, а лицо – отталкивающим. Обычное, довольно славный, молодой парень, только слишком уж бледный и весь в грязи.
… Всадники скакали и скакали, проносясь мимо сидящей в траве на краю дороги Ликин – черные тени на фоне вечернего неба, и стук копыт отдается по земле прямо в грудную клетку – та-та-там! Та-та-там!
– Удачи вам, барышня!
Ликин помахала рукой.
Она прекрасно понимала, куда они мчались – догонять дедушку, искать свитки. Или нет? Быть может, они направятся к северу, к землям своего князя, чтобы и дальше – как он сказал? "Обслуживать междоусобицу", кажется. Или нет? Она уже потеряла счет и правдам, и лжи, что говорили все вокруг. Что теперь будет с молодым начальником? В самом деле компромат был лишь хитростью, ловушкой, или Жишен просто выдумал это на ходу, так же, как про "забрать своего человеека" – шпионка же убита? Догнав деда, он убьет его и заберет компромат – чтобы сменять бумаги на свободу и успешную карьеру для господина Джиньши? Почему ей не хочется плакать, будто дед для нее давно уже умер? А господин Джинши – его оставят в покое, или он, бросив все, вынужден будет вернуться домой? А сам Жишен? Он действительно едет в храм, чтобы сдаться? Или алый ярлычок для него – лишь предмет для шуток? Сможет ли выздороветь Змееныш? Вопросы теснились и давили, нападали со всех сторон, как надоедливые комары, и лишь одного не было среди – что будет с Ликин?
* * *
Ночь
Темно-синяя ночь радует прохладой. Облака на западе еще хранят отблески заходящего солнца, но над карликовыми яблонями уже появились звезды – серебряные бусинки на плотном, гладком шёлке.
Мальчик лет шести, поминутно оглядываясь – никто не видит? Точно никого нет? – вперевалочку бежит между деревьями. Бордовое монашеское одеяние, слишком большое для такого малыша, волочится по дорожке, влажной от вечерней росы.
– Привет! Ну, вот – я сдержал обещание.
Темная тень отделилась от яблони. В руки мальчика ложится круглый предмет, завернутый в плотную ткань.
– Вы правда? Правда поймали?
Мужчина, присев рядом на корточки, раздвигает складки материи.
– Поймал! Вот, посмотри.
– Ой, а почему…
Ребенок вздрагивает, оборачивается и отступает на шаг, невольно прижавшись к пришельцу – звук рогов разбил умиротворенную тишину летней ночи, наполненной потрескиванием сверчков, шелестом листьев и отголосками шума падающей воды.
– Жишен, отпусти мальчика. Тебе не уйти! Лучники наготове и ворота закрыты!
Жишен обнимает ребенка за плечи, по-прежнему не поднимаясь.
– Не надо в нас стрелять! Я обещал прийти и пришел, и принес кое-что важное. Госпожа не подойдет сюда? Почему вы боитесь меня, я же связан? – в голосе Жишена звучит мягкая улыбка. – Вы не снимете с меня путы, госпожа?
Возле каменного фонаря и дальше, у мостика один за другим загораются факелы и светильники. Насельники монастыря, несколько наспех одетых женщин, воины в доспехах… Наверху, где следующий ярус храмовых построек лепится к скале, тоже зажгли огни – оттуда маленький сад, разбитый на узкой террасе, как на ладони. Когда-то землю сюда доставляли в кувшинах снизу, из долины. И голая скала стала садом, где цвели и плодоносили сливы, яблоки и горная земляника-янгмей – рукотворное чудо.
– Жишен, что ты хотел мне сказать? Пока ты не нападаешь, в тебя не будут стрелять. Теперь отпусти ребенка.
Как невысокая худощавая женщина в темном монашеском одеянии и с бритой головой появилась за спиной у Жишена, не заметил никто, кроме него. Она спустилась по скале сверху, где выступ и трещина создавали непроглядно-синюю тень. Сейчас веревка спрятана в ее рукаве, только крюки негромко позванивали.
Жишен выпрямляется, приподняв руки.
– Я его не удерживаю, что вы. Мы подружились, верно?
Мальчик уверенно кивает. Детские хвостики – пряди волос на его лбу и над ушами, – забавно качнулись. Он торжественно поднимает на всеобщее обозрение свою ношу – сплетенную из волокна клетку-корзину, в которой возится и тихо чирикает птица.
– Он поймал моего Рыжего! Рыжий удрал из клетки, мог погибнуть, а он его поймал!
– Тебе не стыдно, Жишен? Я же знаю, как твой подручный ходил покупать птицу в Нижний монастырь. Обманывать ребенка!..
– Я никого не обманывал!
– Он не обманывал! Вот же мой Рыжий! – мальчик протягивает клетку монахине.
Женщина подносит корзинку к фонарю. Между прутьями выглядывает розоватый клюв. А рядом – еще один.
– Ти-ить!
– Две птицы? Но они же… абсолютно одинаковые.
– Нет же, вот мой Рыжий, смотрите, у него точечка похожа на фасоль. А у этого – на горошек!
Под клювами обеих птиц действительно светлеют отметины.
Жишен улыбается.
– У госпожи никогда не было домашних животных? Это для нас с вами они просто птички, не для того, кто смотрит на них с любовью каждый день… Моя сестра различает всех своих рисовок и зовет их по именам.
– Рыжий! – зовет мальчик.
– Тюю-ить. Птичка повисает на прутьях, показывая светлое пузо. Тут же рядом усаживается вторая.
– Это амадины, – поясняет Жишен. – Мы зовем их «десять сестренок». Они не живут поодиночке, всегда держаться стайками, вот и ловить их лучше всего на подсадного.
– Это и есть то, что ты хотел отдать?
Улыбка исчезает с лица Жишена. Его голова опускается ниже и ниже. Он медленно достает пачку бамбуковых пластинок и, склонившись, обеими руками подает их женщине на рукаве. Старинные таблички с записями.
– Это?…
– Да. Из того храма. Его стихи, насколько я мог понять. Я ошибся, и готов принять ответственность за свою ошибку.
Помолчав, он продолжает, все тише и тише.
– В последнее время я совершаю ошибку за ошибкой – это непростительно. Я узнал о тайном переходе северной границы, о монастырских гостях – и принял их за наемников. За убийц, которые должны были завершить неудачную череду покушений на господина князя. Видите ли, у его соседа и врага имелись давние связи с и с кочевниками Великой Степи, и с горными монастырями за границей, так что, узнав о вас, я поторопился, не удосужился как следует все проверить. Но настоятель был убит во время захвата монастыря, а остальная братия, видимо, ничего не знала. Все оказалось напрасно. Вы уже отправились дальше, а я это тоже упустил. Вот, только старинные рукописи и алтарь отыскались. Тайник в молельне основателя монастыря, того самого. Прославленного. Запрещенного. Утраченного. Реабилитированного и прославленного еще раз – через сотню лет, когда было уже поздно… Или никогда не поздно? Разобраться? Собрать по крупицам? И, быть может, восстановить старую, давно, казалось бы, потерянную династию? Теперь вы ведь держите путь в столицу? Этот малыш…
– Замолчи!
– Молчу. И все-таки – не стыдно? Ребенок – это ребенок, а не фигура в шахматной партии, не знамя и не символ прекрасного былого… к тому же, неизвестно, насколько оно правда было прекрасным, а?
– Я буду защищать мальчика, Жишен. Мы все защитим его. Если бы тот первый настоятель, поэт и святой, оставил все идти своим чередом – монастырь, который ты сжег, не был бы построен. Не было бы стен, за которыми укрывались люди во время междоусобиц. Не родились бы многие из живущих. Не были бы посажены деревья, написаны стихи, прочитаны сутры. Если не в силах видеть, как все катится в пропасть – останови. Постарайся. Насколько хватит сил, разума, жизни.
– Молиться и делать лучше, чем просто молиться? А если то, что делаешь, лишь ошибка?
– Значит, ты ошибся. Делай выводы. И кто сможет сказать сейчас, что из деяний прошлого есть ошибка, а что – победа, если мы живем плодами тех деяний и ошибок, и не было бы нас, какие мы есть, без их деяний и их ошибок, без них – ушедших, неидеальных, таких, какими они были…
– Будда Амида, помощь пода-ай…
– Будда Амида, помощь пода-ай…
Женщина протягивает руку к груди Жишена. Блеснуло короткое лезвие – в ладонь Жишена ложиться алый ярлык, сейчас темно-мареновый в ночной синеве.
– Уходи, Жишен.
– Я ухожу. Прощайте, госпожа.
Жишен исчезает среди ночных теней, и только монахиня в темном одеянии знает, что он, шагнув в сторону, рывком освободил крючья, замаскированные пряжкой его пояса, и вытянул тонкую прочную веревку, чтобы спуститься так же, как поднялся сюда – по скале, где струи водопада шумят и серебряными бусинами осыпают складки темно-синего гладкого шелка – одеяния скал, наброшенное на них юной ласковой ночью, чья жизнь летом так коротка.
* * *
