Яннис Николопулос
Раздвигая границы. Воспоминания дипломата, журналиста, историка в записи и литературной редакции Татьяны Ждановой
Я также помню, что, когда мы впервые пришли в наше импровизированное убежище, мы обнаружили там незнакомую полосатую кошку, только что родившую пятерых или шестерых котят. В какой-то момент кошка, утомившись от созданного нами шума и гама, взяла за холку одного из котят и понесла его в наш дом. Таким же образом она методично перенесла к нам в детскую комнату всех своих новорожденных. Разумеется, вся компания осталась у нас жить.
Кошка-мать получила от моей мамы кличку «Трисевгени» («Трижды аристократка») и стала ее любимицей. Я помню детей Трисевгени: белоснежного Аспрулиса, с годами превратившегося в вальяжного кота, лениво надзиравшего за порядком в доме, и особенно серого в белых пятнах Пицициса, который выбрал моего отца своим хозяином, спал у него в ногах на кровати, и каждый день встречал с работы на автобусной остановке. (К началу войны папа уже распрощался со служебной машиной и пользовался городским транспортом.)
Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами: впереди, словно знаменосец, медленно шествует кот, как бы сигнализируя, что ведет отца домой и что пора накрывать на стол. За ним, с газетой под мышкой, мой отец. Отец, как правило, возвращался из издательства примерно в одно и то же время, но я до сих удивляюсь тому, как точно Пицицис соображал, когда наступало время покидать дом и двигаться к автобусной остановке. Когда я и Элви были детьми, мы, конечно, считали, что животные думают и чувствуют, как люди.
Говоря об обитателях нашего дома, нужно упомянуть еще о трех живших с нами людях, к двум из которых я питал и до сих пор питаю глубокое уважение.
Я уже писал о походах в садовый домик. Там жили садовник Костис Мартакис, который, кроме нашего общего сада, работал еще в каменоломне неподалеку, на склоне горы Турковунья, и его жена Гарифо. Костис приехал в Афины с острова Хиос, а Гарифо была беженкой из Малой Азии. У нас на Хрисантемон она работала кухаркой на две семьи – нашу и семью Эфстратиадис.
Гарифо очень вкусно готовила и в зрелые годы, уже после смерти Костиса, поехала работать кухаркой в семью богатого судовладельца-хиота, жившего в Нью-Йорке. Она была в курсе всех дел нашей семьи, но никогда этим не злоупотребляла и вообще была очень честной и порядочной женщиной. У меня сохранились о ней самые теплые воспоминания.
Столь же добрые воспоминания сохранились у меня и о человеке, арендовавшем подвал нашего дома со стороны сада. Там жил старик-беженец из Трапезунда, которого звали Корнелиус. Видимо, семья Корнелиуса была довольно богатой, потому что его племянники смогли открыть в Греции фабрику по производству носков. Сам старик говорил по-гречески, используя много понтийских выражений, и мы не всегда хорошо его понимали, но он также говорил и по-французски. Корнелиус был замечательным, стойким и морально крепким человеком. Я еще расскажу о нем чуть ниже.
Но довольно о моих домашних. Люди, окружавшие нас в Психико, были не менее интересными. Так, в одном квартале с нами на нашей улице жила первая семья будущего лидера Греции Георгиоса Папандреу: его бывшая супруга София и сын Андреас. София дружила с моей матерью, и я мог наблюдать ее жизнь довольно близко. Андреас был старше меня на шестнадцать лет и, как и я много лет спустя, учился в «Афинском колледже». Сам Георгиос Папандреу оставил семью и жил в районе Экали со своей второй женой – актрисой Кивели Андриану и рожденным в этом браке сыном Йоргакисом.
Я хорошо помню, что каждый день в нашем доме начинался с телефонного разговора между моим отцом и старшим Папандреу по текущим политическим вопросам. Обычно эти разговоры происходили во время завтрака, за которым мы с Элви присутствовали, поэтому я помню не только сам факт, но и бурный характер этих обменов мнениями. Меня всегда поражало то, как страстно мой отец и Папандреу обсуждали злободневные моменты. Обыкновенно это кончалось тем, что отец в сердцах обругивал своего советника последними словами и швырял трубку. То же самое повторялось на следующий день. Так продолжалось годами.
За это время умер великий Венизелос, сменились две военные диктатуры, сопровождавшиеся полным крушением либеральной партии, и в конце концов, Вторая мировая война, которая опрокинула все, как цунами, и остановила эти звонки. Они возобновились после войны, когда мы все вернулись в свои дома – наша семья из Каритены и наших временных пристанищ, а Георгиос Папандреу из Египта, где он возглавил в 1944 году греческое правительство в изгнании (до отъезда в Каир в течение всей оккупации Папандреу оставался в Афинах). Звонки продолжались вплоть до смерти моего отца в 1950 году.
Поскольку мы близко общались семьями, мы знали, что бывшие супруги София и Георгиос Папандреу познакомились через госпожу Афину Фотини Ксенос, близкую подругу нашей семьи. София была дочерью гречанки и польского генерала Минейко, бежавшего в Грецию после одного из польских восстаний в Российской империи во второй половине XIX века. Знакомство греческого политика и Софии Минейко случилось в литературно-музыкальном салоне, который держала госпожа Афина Ксенос в 1920-х годах в Берлине в период Веймарской Республики. София и Георгиос родили Андреаса Папандреу, будущего многолетнего лидера Греции и, между прочим, на одну четверть поляка.
Я еще буду писать о представителях семьи Папандреу, которая играла важную роль в современной греческой истории, и в том числе об Андреасе, с которым я так или иначе сталкивался в разные периоды моей жизни. Пока лишь упомяну об эпизоде, который случился незадолго до описываемого мной времени и о котором я слышал в пересказе моей соседки Маро Папандропулу.
Маро как-то проходила по улице в Психико и увидела группу юношей, оживленно обсуждавших предстоявшие общенациональные выборы. (Вероятнее всего, это были выборы 1936 года.) Среди этих юношей был Андреас Папандреу, который активно агитировал собравшихся против своего отца. Маро, шокированная поведением нашего соседа, отозвала Андреаса в сторону и принялась ругать за сыновнюю нелояльность. Молодой Папандреу сощурил глаза и презрительно процедил: «Молчи, дура! Ты ничего не понимаешь в политике».
Года три спустя, Андреас вынужден был уехать из Греции в Америку после скандала, развернувшегося вокруг его участия в организации троцкистского кружка сначала в «Афинском колледже», а затем на юридическом факультете Афинского университета.
Он был ненадолго арестован и подвергся избиениям в «асфалии» (политической полиции), после чего, по разным данным, был отправлен в США то ли своей матерью, сумевшей организовать ему трехмесячную американскую визу, то ли отцом, уладившим дело с «асфалией» через договоренность с министром внутренних дел Маньядакисом. В Грецию Папандреу-сын вернулся только в 1964 году, чтобы делать греческую политику – так, как он ее понимал.
Госпожа Афина Ксенос заслуживает отдельного внимания. Афина была из семьи богатых греческих промышленников – производителей табачных изделий, на протяжении нескольких поколений живших в Германии. Она была очень хорошо образованной женщиной, с крупным музыкальным талантом, и одно время даже концертировала. Мужем Афины был грек-фабрикант, производитель табачных изделий в Берлине. Двери их берлинского дома были широко открыты для политиков, представителей литературной и художественной интеллигенции и греческих студентов, ходивших туда для расширения образования и знакомства с интересными людьми. Перед войной муж госпожи Ксенос, предвидя будущие потрясения, убедил ее в необходимости переехать в Афины и купил участок для строительства виллы в Психико, а также доходный дом в городе. К сожалению, однако, сам господин Ксенос не дожил до этого переезда, скоропостижно скончавшись в Берлине.
Таким образом его вдова попала к нам в Психико вместе со своим пятилетним сыном, неизменно одетым как маленький лорд Фаунтлерой. Со временем Фрау Ксенос подружилась со своими новыми соседями, в том числе с моей матерью и с семьей Папандреу, уже давно дружившими между собой.
А я подружился с ее сыном Ламбисом, который стал моим ближайшим школьным другом вплоть до самого моего отъезда в Америку. Позже мы с Ламбисом возобновили нашу дружбу и часто виделись во время моих наездов в Грецию.
При переезде из Германии Афина Ксенос привезла с собой в Психико все содержимое своего берлинского салона: мебель, картины, скульптуры, а также два прекрасных рояля. Мы все прошли через этот дом, где психикиоты прикасались к европейской культуре с большой буквы. Многие ходили в салон госпожи Ксенос семьями, в том числе госпожа София Папандреу, водившая туда сначала Андреаса, а потом и нескольких своих внуков. Ее маленькая внучка, тоже София и сестра будущего премьера Георгиоса Папандреу, была любимой ученицей замечательной пианистки. Кстати, надо сказать, что занятия с госпожой Ксенос дали творческий старт нескольким крупным греческим музыкантам международного уровня – например, Георгиосу Даскулису, а также брату и сестре Манолису и Матине Коккалисам.
После войны в доме Ксеносов часто бывали музыкальные концерты, и я до сих пор вспоминаю безупречный вкус и порядок этих любительских вечеров. Мой друг Ламбис Ксенос тоже прекрасно играл на фортепиано и, конечно, очень любил свою маму и гордился ею. К сожалению, от уникальной виллы-музея госпожи Ксенос ничего не осталось. Оба ее обитателя умерли, в том числе и мой друг Ламбис, а на месте их дома возведена стандартная «поликатикия» – городской дом из нескольких квартир. В память о вилле Ксеносов я храню кусок напольной плитки из нашей музыкальной гостиной, подобранный мной на этом «пепелище».
Глава вторая
Мое детство в зеркале войн 1940-х годов
1. Исторический фон событий моего детства. Начало войны и немецкой оккупации
После получения Грецией независимости, ее история отчасти напоминает историю Кавказа в последние двести лет: постоянное балансирование между войной и миром, неспокойное сосуществование двух, формально уважающих друга, цивилизаций – православного христианства и ислама – с периодическими всплесками противостояния, временами доходящего до резни. То же самое мы видим и в наши дни на всем протяжении т. н. Среднего Востока, от Средиземноморья до Индийского океана и дальше на восток, вплоть до Филиппин. Культура в этих обществах «замешана» на войне, человек всегда во всеоружии, всегда готов к походу – сплошное психологическое «казачество».
Сколько я себя помню, я всегда проявлял интерес к старому оружию. Ребенком я рыскал по подвалам и чердакам в поисках ржавых ятаганов и пистолетов, собирал рассказы о подвигах прадедов «против турок» в греческих горах. Элегантные дачные высоты, на которых был возведен наш район Психико, носят грозное название «Турковунья», что означает «Турецкие горы». Тогда я не знал, что вскоре здесь развернутся реальные кровопролитные сражения, и уже не с турками. Увы, в 1930-х годах оружие перестало быть для моих современников предметом преимущественно фольклорного или музейного интереса. Развитие техники и технологий привело к тому, что уничтожение людей встало на новую, промышленную основу. Европа начала готовиться к очередной войне.
Готовилась к ней и Греция под руководством генерала Метаксаса. Греческий диктатор был умным человеком и большой военной фигурой. Именно он руководил всей штабной работой в победоносных для греков войнах 1912–1913 годов, в результате которых Греция получила от Турции все населенные греками северные территории и возродилась как европейская страна со значительным региональным влиянием. Я думаю, что если бы генерал и дальше оставался у руля греческой военной машины, то, возможно, поражения в войне 1919–1922 годов и Малоазийской катастрофы можно было бы избежать.
Метаксас получил военное образование в школе генерального штаба в Германии и был доверенным лицом Константина I, греческого короля из династии Глюксбургов, сочувствовавшего Германии и даже служившего в прусской армии. Генерал также симпатизировал немцам, но предрекал им повторное поражение в грядущей войне, так как, несмотря на все успехи в наращивании германского флота, а также активность прогерманского лобби в самой Греции, был уверен в превосходстве англосаксов на море и их способности контролировать Мировой океан.
Под руководством Метаксаса в Греции к началу Второй мировой войны были приняты некоторые важные меры в области национальной обороны.
Общеизвестно, что наша страна обладала сильным военно-морским флотом, оставшимся от Первой мировой войны. С авиацией и танками дела обстояли значительно хуже. Своей авиапромышленности у Греции не было, и греческие летчики летали на довольно старых польских, французских, немецких и британских самолетах. После 1936 года государство закупило партию современных французских истребителей и британских бомбардировщиков, однако общая численность греческих ВВС была по-прежнему невысокой – около 150 боевых и учебных машин. Было закуплено и небольшое количество иностранных танков, только их на вооружении греческой армии было еще меньше.
Еще с Балканских войн на военных складах в Греции оставалось много австрийского стрелкового оружия модели «Маннлихер». В середине 1920-х годов предшественником Метаксаса генералом Пангалосом были сделаны крупные закупки винтовок «Маннлихер-Каркано», производившихся в Италии. При Метаксасе были закуплены дополнительные партии стрелкового оружия у итальянцев, а также размещены крупные государственные заказы на оборонных заводах греческого промышленника Бодосакиса, производившего боеприпасы.
Кроме того, в 1936–1940 годах были проведены масштабные фортификационные работы для защиты страны от потенциальной агрессии со стороны Болгарии. В ходе этих работ была создана трехсоткилометровая система оборонительных сооружений во Фракии, известная как «линия Метаксаса», – аналог линий Мажино во Франции и Маннергейма в Финляндии.
Однако самое главное, что сделал Метаксас, – он укрепил структуру и дисциплину в армии, отстранил военных-республиканцев, которые на протяжении 1920–1930-х годов непрерывно воевали между собой и с роялистами по политическим вопросам, подрывая тем самым общую боеспособность греческих вооруженных сил. Одновременно диктатор изолировал как политическую силу греческих коммунистов, в которых он видел большую опасность для страны и против которых при генерале были проведены жесткие репрессивные меры.
К началу войны с итальянцами в октябре 1940 года у греков была хотя и не очень большая – 120 000 человек, – но весьма боеспособная армия.
Отражая нападение итальянцев, греки сражались не на жизнь, а на смерть.
Под натиском греческих войск восемь дивизий Муссолини, вступивших в северо-западную часть Греции – Эпир, были отброшены обратно в Албанию. Оттуда весной 1941 г. итальянцы начали повторное вторжение в Грецию и вновь потерпели сокрушительное поражение, несмотря на большое превосходство в живой силе (к марту уже двадцать шесть дивизий и около полумиллиона солдат и офицеров против примерно двухсот тысяч греков после проведения частичной мобилизации). Перспективы войск дуче были весьма плачевны, и они могли бы быстро закончить свой поход в пучине Адриатического моря, если бы не помощь Гитлера, вынужденного спасать союзника от полного военного разгрома.
Греческая авантюра Муссолини, ставившая целью превращение Средиземного моря в «mare nostrum», внутреннее море Италии, не была согласована с Гитлером. Муссолини не уведомил Гитлера о своих военных планах в отношении Греции, оскорбившись тем, что узнал о вводе немецких войск в Румынию из газет. Гитлер не о собенно жаловал итальянцев и злорадствовал, когда их побили греки. Однако он готовил войну с СССР и не желал сохранения в Средиземноморье британского стратегического плацдарма на территории Греции, беспокоясь в первую очередь о безопасности нефтяных промыслов в Плоешти, снабжавших топливом германскую военную промышленность. Особенно его раздражал британский военный контингент на Крите, находившийся там с 1939 года по просьбе греческого правительства.
Таким образом, в декабре 1940 года Гитлер утвердил план военной операции по захвату Греции и Югославии, получивший кодовое название «Марита» и ставший, наряду с битвой за Крит, частью Балканской кампании нацистской Германии. В апреле 1941 года немецкое военное командование развернуло операцию против Греции на севере, в Македонии и Фракии, через территории Югославии и Болгарии.
Бои с немцами в Северной Греции были крайне ожесточенными. Греческие солдаты и офицеры воевали до последнего патрона. Тем из них, кто выжил в сражениях в Македонии, немцы отдали военные почести и отпустили их домой. Проявляя редкую для него снисходительность к противнику, Гитлер надеялся склонить греков на свою сторону. Он был разочарован своим фашистским партнером Муссолини и стремился создать дополнительную юго-восточную опору для германского рейха в Греции.
Видимо, этим объясняется и еще один реверанс германского фюрера в сторону греков: выступая в мае 1941 года в бундестаге, Гитлер признал, что из всех противостоящих вермахту стран «только греки сражались с небывалой храбростью, не боясь смерти»[19]. В необычном поведении германского фюрера и эпизодах скрытого политического зондирования сыграла свою роль и немецкая разновидность «филэллинизма». Впервые проявившись в период греческой революции 1821–1827 годов, немецкий «филэллинизм» вылился при нацистах в декларации о взаимозависимости индустриальной экономики Германии с аграрной экономикой Греции и других Балканских стран, а также в элемент расовой теории Третьего рейха, считавшей греков ближайшими «арийскими» родственниками немцев[20].
Кстати, еще в 1930-х годах шеф абвера адмирал Вильгельм Канарис заигрывал с греками, пытаясь вывести Грецию из орбиты британского влияния.
Он несколько раз приезжал в Грецию и активно пытался вербовать греческих офицеров, пользуясь своей фамилией, совпадавшей с фамилией известного героя войны за независимость Греции адмирала и политика Константиноса Канариса.
В результате вербуемые решили, что Канарис – грек, и начали, в свою очередь, выуживать из немецкого разведчика конфиденциальную информацию о Германии. Вот такой исторический анекдот.
Во время боев в Северной Греции и Албании немецкие самолеты сбрасывали над расположениями греческих войск листовки, которые должны были убедить греческих солдат в том, что немцы пришли к ним «не как враги, а как товарищи», имея в виду «древнюю дружбу» германского и греческого народов, и призывали присоединиться к германской «борьбе за освобождение Европы от английских эксплуататоров»[21].
Греки игнорировали все эти явные и завуалированные сигналы и продолжали свое отчаянное сопротивление. Надо сказать, что укрепленная перед войной линия Метаксаса с честью выполнила предназначенную ей роль во Фракии, и немцы, которые шли через Болгарию, не смогли продвинуться дальше этой линии на греческой границе[22]. В то же время немецкие силы, шедшие через Югославию, ударив между двумя греческими фронтами (итальянским в Македонии и германским во Фракии), сумели полностью уничтожить сербскую армию, беспрепятственно войти в Грецию и меньше чем за неделю захватить Салоники и продвинуться в направлении Афин.
С югославской стороны у греков не было линии Метаксаса, потому что Югославия считалась дружественной страной. Никому в Греции не могло прийти в голову, что югославы пустят немцев прокатиться по своей стране, как по широкому бульвару. В югославском правительстве и югославской армии, которая, кстати, в десять раз превышала по численности греческую (в 1941 году она составляла 1 миллион двести тысяч человек), шли внутренние распри: Юго славия была объединением трех основных этносов и культур – сербской, хорватской и мусульманской, и им было трудно договориться друг с другом о единой линии в отношении противника. Военное командование опоздало с мобилизацией и развертыванием юго славских сил, одновременно в стране активизировались националисты и пораженцы. В этих условиях югославское правительство быстро капитулировало.
Греки делали все, что могли, но силы были неравны. Из двадцати одной дивизии греческой национальной армии пятнадцать были задействованы на итальянском фронте, и только шесть могли быть использованы против девятнадцати отборных дивизий вермахта, в том числе пяти танковых и трех горных. Таким образом, сдержать наступление немецких сил на этом направлении было уже невозможно, и положение Греции в апреле 1941 года стало практически безнадежным. В этой ситуации британцы вывели свои войска, пожертвовав Грецией, чтобы выиграть время и противостоять Роммелю в Северной Африке.
Британские части выводились через остров Крит, где с 20 по 31 мая 1941 года произошла кровопролитная битва между британцами и воевавшими под их началом остатками греческих регулярных войск, с одной стороны, и немецкими коммандос – с другой. В ходе немецкой воздушно-десантной операции «Меркурий» немцы захватили Крит и получили стратегический контроль над Восточным Средиземноморьем. Однако их потери были неожиданно высоки, и после критской операции, называемой «кладбищем немецких парашютистов», немцы больше отдельных воздушно-десантных операций во Второй мировой войне не проводили нигде, в том числе и в Советском Союзе. Кстати, Крит был также первым местом, где немцы столкнулись с ожесточенным сопротивлением гражданского населения.
Потерпевшие поражение британские войска были с Крита эвакуированы.
Король Георг II эвакуировался вместе с ними в Каир и дальше в Лондон, дав англичанам гарантию, что Греция не выйдет из союза против Гитлера. Многие греческие солдаты ушли в горы и примкнули к формировавшимся местным партизанским отрядам. Те греческие воинские подразделения, которые смогли добраться до побережья, уплыли на небольших парусных судах на юг и образовали греческий контингент в составе вооруженных сил союзников в Египте и Палестине.
Позже греки из этих частей продолжили ратные подвиги, совершенные на первом этапе войны в Албании, Македонии и Фракии, участвуя в важнейших сражениях союзников против немцев и итальянцев в Северной Африке – битвах при Тобруке и Эль-Аламейне. В 1942 году на Ближнем Востоке был сформирован так называемый Священный полк, состоявший почти исключительно из греческих офицеров и курсантов военных училищ и воевавший в вышеупомянутых местах в Северной Африке, а также участвовавший в неудачной для союзников Додеканесской операции по освобождению Южно-Эгейских островов осенью 1943 года. В 1943–1944 годах греческие воины сражалсь под британским командованием в большой и трудной кампании союзных войск против немецких армий на Апеннинском полуострове – морском десанте в Сицилии и наступательных операциях по всей Италии, в результате которых, в частности, 3-я Горная греческая бригада отвоевала город Римини.
С апреля 1941 года вся континентальная Греция была оккупирована немецкими войсками. Афины пали 27 апреля. Надо сказать, что оккупация Греции проходила для немцев очень тяжело. Греки – ветераны борьбы против итальянских фашистов в 1940–1941 годах организовали в греческих горах настоящую повстанческую армию. Важнейшую роль в организации этой армии сыграли греческие левые – и в первую очередь коммунисты. Еще в 1940 году, после нападения итальянцев, генеральный секретарь Греческой коммунистической партии (ККЕ)[23] Никос Захариадис призвал соотечественников сплотиться вокруг правительства и всеми силами бороться с итальянским фашизмом за свободу и независимость Греции. Эту решительную позицию Захариадис занял, несмотря на данное Сталиным через Коминтерн указание европейским коммунистам не вмешиваться в борьбу между империалистическими противниками[24].
После нападения Германии на Грецию и через несколько месяцев после этого на Советский Союз коммунисты заявили о необходимости объединения всех национальных сил в борьбе за освобождение страны от германо-итальянского ига и оказания всемерной поддержки СССР. Они призвали греков вступать в народно-освободительный фронт и учредили такую организацию – ЕАМ[25] – в сентябре 1941 года. К весне 1942 года эта организация уже имела вооруженное крыло – ΕΛΑΣ[26] – и вела активную партизанскую войну на значительной территории Греции. Немцы ответили на это искусственно созданным голодом в крупных городах и сожжением сотен греческих деревень. Ниже я еще буду писать о греческом сопротивлении, но хочу сразу отметить, что по уровню организации, боевой эффективности и политическому влиянию это движение можно сравнить только с движением сопротивления под руководством Тито в Югославии и партизанской эпопеей в лесах оккупированной советской Белоруссии.
Историки в Греции и других странах до сих пор спорят о роли и месте стратегической операции «Марита» и битвы за Крит во Второй мировой войне.
Большинство греков считают, что подготовка и проведение боевых действий против греков и британцев на территории материковой Греции и особенно на Крите задержали передислокацию ряда немецких частей на Восточный фронт и тем самым на полтора-два месяца задержали немецкое наступление под Москвой осенью 1941 года, лишив вермахт возможности выполнить свои стратегические задачи до наступления холодов. Некоторые оппоненты этой точки зрения за рубежом возражают, что к моменту критских событий передислокация немецких частей для наступления на Москву была уже завершена и виновниками задержки осуществления плана «Барбаросса» были не греки, а поздняя весна и сильнейшая распутица в Польше. Существует и российская точка зрения, что немецкое наступление на Москву было задержано на два месяца упорным сопротивлением советских войск под Смоленском в июле-сентябре 1941 года.
Разумеется, после нападения гитлеровской Германии на СССР героическое сопротивление советских войск стало важнейшим фактором, сломавшим все планы германских стратегов, в том числе и план «Барбаросса». Однако, как мне кажется, здесь важно иметь в виду, что операция «Марита» напрямую увязывалась немецким в оенным командованием с планом «Барбаросса» таким образом, что силы вермахта, которые планировалось задействовать в Греции, после завершения операции должны были принимать участие в так называемом «блицкриге» на Восточном фронте в составе группы армий «Юг».
Мы знаем, что начало операции «Барбаросса» действительно было перенесено Гитлером с 15 мая на 22 июня 1941 года, но немецкие документы указывают на то, что причиной этого, скорее всего, была не битва на Крите, а необходимость выделения дополнительных сил для Балканской кампании ввиду тяжелого положения итальянских союзников в Албании[27]. Интересно, что в январе 1943 года И. В. Сталин, выступая по московскому радио в связи с решающими успехами Советской армии в Сталинградской битве, среди прочего, сказал: «Мне очень жаль, что в связи со старостью мне еще недолго осталось жить, чтобы поблагодарить греков, сопротивление которых сыграло решающую роль во Второй мировой войне». Видимо, Сталин знал, о чем он говорит[28].