Янина Забелина
Книга покойника

Глава 2
Незваная гостья

В среду, 28 июля, жара снова обрушилась на город. Такой же нестерпимый зной набросился на Берн в тот же самый день на предыдущей неделе. Но в библиотеке Графа, занимавшей всю заднюю часть дома, было вполне комфортно благодаря сквозняку из через окна фасада. Сюда даже долетал аромат нагретой воды от реки Ааре. Этим вечером Граф пообедал рано, и поэтому его слуга-француз Антуан мог отправиться, например, в кафе или в пивную – в обоих случаях он возвращался суровым и трезвым, – а сам хозяин дома удобно устроился в кресле возле одного из высоких окон библиотеки. Он пил кофе, курил сигарету и бездумно смотрел на пыльную зелень.

Сейчас он жил один, не считая Антуана и большого желтого кота Мартина. Клара отдыхала на Женевском озере: она не хотела уезжать, но Граф, принимая во внимание ее хрупкое здоровье, настоял на своем. В итоге они арендовали пансион у приятеля, коих у господина Графа имелось множество. Клара отправилась туда в конце июня в сопровождении своего любимца – пса породы чау-чау по имени Солнышко, кухарки Этель и горничной Марианны. Предполагалось, что сам Граф станет приезжать на выходные, но пока его многобразная деятельность вносила свои коррективы – две намеченные встречи задержали любящего супруга в городе до конца субботы.

Придавленный жарой город словно вымер. Залитые зеленью улицы и площади со средневековыми фонтанами окутывала удивительная, неправдоподобная тишина, наверное – подумалось ему – так было задолго до его рождения, когда дедушка Граф сидел после обеда у этого же окна, курил сигару и пил кофе из голубой чашки – этой же или другой, но очень похожей. А бабушка пережидала тропический зной и дышала свежим воздухом где-нибудь в Лозанне или в Ницце. Старики удивились бы изменениям, которые претерпел их дом – дом, в который они вошли после своего медового месяца. Снаружи все осталось прежним – скромное фахверковое строение с высоким подвалом и низкой открытой верандой с белой отделкой, – но внутри жилье и работа слились воедино и потребовали кардинальных перемен. Подвал был предоставлен Антуану и Этель. Гостиная стала кабинетом Графа, столовая – его лабораторией, кладовая – помещением для фоторабот. За лестницей установили крошечный лифт – всего на двух человек; небольшой подъемник соединял кухню и библиотеку, которая одновременно служила столовой семье Графов.

Сейчас оборудование лаборатории покрывали чехлы от пыли. Стефан – помощник, лаборант и автор этих строк – был призван на защиту границ страны…

Наслаждаясь заслуженным отдыхом, хозяин дома сидел, положив ноги на стул, и рассматривал кусты азалии, которые росли во внутреннем дворике. Играл патефон. Неожиданно загудел и остановился лифт. В дверях показался Антуан.

– С вами хотят увидеться, господин Граф.

Такая форма сообщения означала, что по мнению Антуана, посетитель был вполне уважаемым, но все же не до такой степени, чтобы следовало обозначить его пол.

– И кто же это? – поинтересовался Граф.

– Молодая особа, никак не старше тридцати. Визитной карточки не предъявила. Не представилась. Сказала, что по делу. Не похожа на горожанку.

– Что-нибудь продает?

– Вряд ли. Похожа на школьную учительницу, но у нее не совсем правильная речь.

– Конторская служащая?

– Для этого она несколько старомодна, господин Граф. Трудно определить род ее занятий.

– Почему я должен с ней встречаться без предварительной договоренности?

– Просто так она не стала бы вас беспокоить.

– Вот как! Придется положиться на твое мнение.

Граф опустил ноги на пол, потянулся и отправился вниз. По пути в кабинет он приоткрыл парадную дверь, закрепив ее на цепочке, и лишь затем вошел под лепной потолок бывшей гостиной.

Посетительница сидела на краешке одного из глубоких кожаных кресел, заметив хозяина, она поднялась и замерла. Это была молодая женщина, среднего роста, с округлым лицом, большими карими глазами и собранными в пучок каштановыми волосами.

На голове красовался тюрбан из коричневой ленты, очевидно, самодельный. Сбоку была приколота небольшая роза. Коричневый полотняный костюм и поношенные полуботинки такого же цвета красноречиво свидетельствовали о невысоком достатке неожиданной гостьи. В руках женщина держала связанную из коричневой шерсти большую сумку.

Граф подумал, что его посетительница, видимо, человек рассудительный и спокойный, но сейчас очень взволнована – возможно, мысль зайти сюда посетила ее внезапно.

– Добрый вечер, – начал он.

– Господин Граф?

– Да. К вашим услугам.

– Меня зовут Шафер. Лидия Шафер.

– Присаживайтесь, госпожа Шафер, а я пока добавлю свежего воздуха.

Он подошел к закрытому окну, оборудованному воздушным фильтром, и, включив его, подставил лицо под поток теплого воздуха, затем открыл защелку и поднял раму. Наконец, вполне удовлетворившись полученным результатом, Граф повернул кресло в сторону посетительницы и сел.

– Что я могу для вас сделать?

– Боюсь, тут ничего уже не поделаешь, но все же… – она говорила чуть гнусаво, но достаточно отчетливо. В целом ее манера произносить слова производила довольно приятное впечатление: – Я, конечно, должна была предварительно позвонить и договориться о встрече.

– Ну, это чтобы наверняка… Я не часто бываю дома.

– Но я подумала, что у вас есть секретарь. Они обычно задают тысячи вопросов… Я сама такая. – Она сухо улыбнулась. – Но я не стала бы говорить, ради чего хочу встретиться с вами. Это неприятная тема.

– Неприятная? – с наигранной улыбкой переспросил Граф.

– Вы подумали бы, что я ненормальная.

– Обещаю, что не подумаю.

– Мне не пришло бы в голову отнимать у вас время, но прошлым летом мне о вас рассказал господин Дроз.

– Господин Дроз?

– Он говорил, что хорошо знает вас.

– Если это Ленц Дроз, адвокат, то конечно… Знает.

– Он проводит лето неподалеку от Туна, в Шпице – там живет моя тетя. Оттуда родом и вся наша семья. Я обосновалась в Берне, потому что работаю здесь – помощницей у своего дяди, зубного врача. На лето я приезжаю в Шпиц, чтобы побыть с моей тетей, а господин Дроз приезжает туда за морковными пирогами и пряниками.

– В этом году он сидит в городе.

– Конечно. Ведь теперь не разрешается пользоваться машиной. Но прошлым летом он приезжал, и тогда в газетах писали о вас и вашей жене.

– Писали, – обреченно согласился Граф.

– Господин Дроз рассказывал нам о вас.

Женщина смотрела на Графа так, словно он был хитрой головоломкой, которую ей предстояло разгадать. Чувствуя некоторую неловкость, он рассмеялся:

– Ну, Дроз все-таки адвокат – вряд ли его истории могут всерьез подмочить мою репутацию.

– Он говорил, что когда происходят странные события, вы иногда… – Она замолчала; пауза тянулась и тянулась. Граф, наконец, подбодрил ее:

– Да, госпожа Шафер?

– Господин Граф… – В голосе посетительницы звучало неподдельное отчаяние. – У меня нет денег.

– Вы имеете в виду гонорар?

– Да.

– Не волнуйтесь, пожалуйста. Лучше расскажите мне о «странном событии». Ленц прав, подобные истории меня интересуют.

– Не знаю, как у меня хватило наглости прийти к вам. Я ничего не говорила тете и дяде. Они живут неподалеку от Эрлахерхофа. Они бы подумали, что я свихнулась. Вы же ничего обо мне не знаете, – закончила госпожа Шафер совсем нелогично. Педантичный слушатель потерял бы всякое терпение. Однако Граф педантом не был.

– Друг Дроза – это и мой друг, – мягко проговорил он. – И я не выдаю профессиональные тайны кому попало. А теперь скажите мне: это необыкновенное событие произошло здесь, в Берне?

Ему на мгновение представилась старомодная приемная зубного врача – место работы неожиданной посетительницы. Вот она сидит за столом с толстой регистрационной книгой в руках, без форменной одежды, без косметики, без особой техники устрашения. Барышня в приемной его собственного зубного врача выглядела, как звезда кабаре.

– Нет. Не совсем. Все началось нынешним летом – 21-го июня – в Шпице, а точнее – в доме Мартинели. Именно там я встретилась с господином Мартинели. Но 6-го июля он вернулся в Берн, а теперь он в больнице, и никто мне не объяснил, в чем дело.

Граф ждал продолжения.

– Господин Граф, – взволнованно произнесла она, – я раньше никогда не задумывалась, но в этом городе с человеком может случиться все что угодно, и никто никогда не узнает, что же произошло!

– Не стану с вами спорить, но, я думаю, вы преувеличиваете. Впрочем, я пока не слышал всей вашей истории.

– Меня осенило, когда я пыталась выяснить хоть что-нибудь в этой кошмарной больнице вчера вечером. Обычный человек не может проникнуть в такие места или вытребовать ответы на свои вопросы. За всю свою жизнь никогда не чувствовала себя такой беспомощной!

– Но, госпожа Шафер, мне тоже не дадут в больнице информацию о пациенте. Это запрещено. Вам нужно связаться с доктором, с родственником или с другом.

– Но у него никого нет!

– У господина Мартинели никого нет?

– Он сам мне говорил! Никого.

– Исключая вас.

Граф улыбнулся ей, но она продолжала говорить, серьезно глядя на него.

– Я ему никто. В этом-то вся беда. Именно поэтому мне ничего не сказали ни на квартире, ни в больнице. На прошлой неделе и вчера вечером.

– Вы рассчитываете, что я что-нибудь узнаю о господине Мартинели?

– Я просто… просто хочу услышать ваше мнение.

– Хорошо.

Граф достал из кармана портсигар и предложил сигарету госпоже Шафер. Как он и ожидал, женщина отказалась, покачав головой.

– Вы не возражаете, если я закурю? – спросил он.

Посетительница удивилась этому вопросу.

– Конечно!

Граф закурил сигарету и задумался. В этого Мартинели она не влюблена. Вероятно, она романтична по натуре, но не станет терять голову из-за первого встречного. Ветреной ее не назовешь, и она далеко не дура.

– Я сейчас объясню все с самого начала, – заговорила вновь госпожа Шафер. – Каждое лето, когда мои бернские дядя и тетя отправляются к морю, я беру отпуск и еду в Шпиц к тете Джулии – просто потому, что ничего другого не могу себе позволить. Мне приходится платить только за еду. Но там красиво. Я даже иногда плаваю в озере… – продолжала госпожа Шафер. – Только нечем заняться. Шпиц – крохотный городок, а его замок интересен только туристам. В пяти милях к востоку от Туна. Я целыми днями брожу по вдоль озера и по склонам – гуляю. Лучшее место для прогулки – за домом старого Мартинели – в двух милях от нее. Старик Мартинели жил там безвылазно, а прошлой весной скончался. Я обычно обходила его владения и поднималась наверх, до конца дороги. Там прекрасный вид. Ну вот, этим летом я решила проводить время в саду у старого Мартинели – старик похоронен, дом заперт, и никому до меня нет дела… В очередной раз я вышла прогуляться 28-го июня. Не доходя до дома, свернула и пошла по полю к каменной ограде, думая, что перелезу через нее и поброжу по саду. Но перебравшись через стену, я чуть не умерла от страха. Там, внизу, прислонившись к нагретому камню и надвинув шляпу на глаза, сидел какой-то человек. Это оказался господин Говард Мартинели. Он очень любезно сказал, что я могу спокойно пройти через его владения или посидеть там, если мне хочется. Лишь просил извинить его за то, что не может встать. Он плохо себя чувствовал. Мы разговорились.

– Не очень-то люблю перебивать, но скажите, пожалуйста, как выглядел или выглядит ваш господин Мартинели? – спросил Граф. – Мне всегда интересно это знать.

– Ну, ему лет сорок пять. Очень светлые волосы и голубые глаза. У него такая тихая, спокойная манера говорить. Очень приличный костюм и панама. Выглядел довольно бледным, но, возможно, это от природы – загар на кожу плохо ложится. Среднего роста, скорее худощавый. Чисто выбрит.

– Вы хорошо обрисовали его.

– Просто приятный человек. Он объяснил, что дядя сделал его душеприказчиком, и ему пришлось приехать сюда из Женевы, чтобы присмотреть за домом и решить наследственные дела. Он собирался жить в Туне, но встретил на вокзале человека по имени Шмид – тот прекрасно готовит и все такое, – поэтому они и поселились здесь на озере. Я еще подумала, что они правы – гостиница сейчас никуда не годится, а тут все-таки жилой дом…

– А как выглядел Шмид?

И тут госпожа Шафер заговорила совсем другим голосом.

– Его-то я почти не видела. Случайный, в общем-то, человек. Он просто подвез на своем «рено» господина Мартинели из Туна в Шпиц, когда тот приехал из Берна. Это было 15 июня. Они прожили вместе около недели, и господин Мартинели говорил, что Шмид ему нравился все больше и больше – дескать, тот настоящий философ, умница, работящий. Как бы то ни было, они устроились в старом доме, и, как считал господин Мартинели, он давно так хорошо не отдыхал. Прежде он не бывал в этих краях, но живописные пейзажи, горы, воды озера и тишина сделали свое дело – господин Мартинели решил съездить ненадолго в Берн, а потом вернуться в унаследованные владения… В ту первую нашу встречу мы поднялись в верхнюю часть сада – оттуда открывается великолепный вид на озеро и окаймляющие его горы, а внизу виден кусок дороги на Тун – в полмили, не меньше – она извивается среди скал… Господин Мартинели рассказал мне, что Шмид занимался ремеслом, торговал чем-то, но потерял дело, когда его поделки перестали брать. Так что Шмид теперь безработный, и он, Мартинели, подумывает, не взять ли парня с собой в Берн. Он болен, а Шмид его вполне устраивает… Пока мы разговаривали, из-за поворота вывернулся «рено» – Шмид ездил в Тун за продуктами. Господин Мартинели поспешно встал и сказал: «А вот и Шмид. Не стану вас задерживать»… Вы понимаете, конечно, – госпожа Шафер изобразила нечто вроде улыбки, – когда вам говорят, что не станут вас задерживать, это означает – милочка, вы мешаете!

– Несомненно.

– У меня возникло ощущение, что господин Мартинели просто не хочет, чтобы Шмид видел меня. Я не возражала. В городке ужасно любят сплетничать, а мне не хотелось ставить господина Мартинели в неловкое положение. Я обогнула сад с юга и вышла на ведущую вниз дорожку. На следующий день я отправилась на прогулку пораньше – господин Мартинели попросил меня об этом.

– Не часто мы находим близких по духу людей буквально на обочине дороги.

– Мой новый знакомый оказался совершенно удивительным человеком – я никогда не встречала подобных людей. Не понимаю, почему он вообще разговаривал со мной. Но мы беседовали чудеснейшим образом. Он как-то сказал, что ждет с нетерпением моего появления. Он прочел буквально все на свете и был чрезвычайно интересным собеседником. А мне и в голову не приходило, что с каждым днем ему становится все хуже и хуже. Он никогда не упоминал о своей болезни.

– А чем он болел?

– Не знаю.

– И вы никогда не встречались с Шмидом?

– Я видела его пару раз на дороге и один раз в Туне. Господин Граф… Господин Мартинели боялся его.

– Мартинели боялся своего ручного философа?

– Его пугали вовсе не сплетни. Я поняла это еще в первый день, когда все обдумала по дороге домой. Господин Мартинели испугался, когда машина Шмида появилась из-за поворота.

Граф задумчиво посмотрел на нее.

– Вас навело на эту мысль выражение лица Мартинели?

– Ну, мне сразу стало ясно, что если Шмид застанет нас за беседой – случится беда. Когда господин Мартинели выпроводил меня – да еще и так поспешно, – я почувствовала себя ужасно неловко. Думала, что господин Мартинели боится, как бы наша встреча в саду не стала достоянием деревенских сплетниц. И лишь по дороге домой я поняла, что за этим незначительным происшествием кроется нечто большее.

– А может, вам почудилось нечто необычное в выражении лица Мартинели? Например, вам просто не понравилось, что ваш случайный знакомый боится дурацких сплетен.

– Господин Мартинели просил меня не приходить в воскресенье – в этот день Шмид хлопотал по хозяйству в доме.

– Понятно…

– Правда, господин Мартинели объяснил это тем, что по воскресеньям он привык отдыхать. Однако и это еще не все, господин Граф. – Гостья открыла свою туго набитую сумку. Несколько вещиц выпало и с шумом раскатились по полу. Посетительница даже вскрикнула от досады.

Граф взмахнул рукой – дескать, не стоит беспокоиться – и сам собрал беглецов: массивный ключ от двери, кожаный футляр со штемпелем, коллекцию лоскутков платьевых тканей, скрепленных вместе булавкой, и картонную коробочку, которая невольно привлекла внимание Графа.

– Вы ведь не курите, госпожа Шафер. Зачем же вы носите в сумочке спички?

Это замечание показалось ей забавным.

– Все попадаются на этом.

– Попадаются?

Женщина открыла коробочку и протянула ее Графу. Он с нескрываемым интересом заглянул внутрь.

– В самом деле попался! Это ведь просто набор для шитья.

– Набор для штопки, – уточнила довольная госпожа Шафер. – Симпатичный, правда? Я купила его в универсальном магазине, в галантерейном отделе. Тут четыре маленькие катушечки искусственного шелка и две иголки. Я ношу его с собой на работу – на всякий случай. В понедельник я переехала в Бюмплиц, в пансион возле интерната для трудных мальчиков, и теперь дорога занимает у меня лишком много времени. Приходиться ездить на трамвае. Я хотела связаться с господином Мартинели и сообщить ему свой новый адрес. Его еще никто не знает, кроме дяди и тети. Да, еще мне хотелось вернуть книгу.

Она сунула руку в сумку и с некоторым трудом извлекла наружу потрепанный томик в коричневом переплете.

– Господин Мартинели дал мне ее почитать, – пояснила госпожа Шафер. – Это Шекспир, шеститомное издание, но он дал мне только одну книгу. Он говорил, что Шекспир придает путешествиям совершенно неповторимый колорит. И знаете – забыл этот томик, когда уезжал. Мне бы очень хотелось отдать ему эту книгу – на ней указано имя его деда!

Женщина показала Графу обложку с оттиснутым золотыми буквами именем – «Конрадус М. Мартинели».

– Книга из семейной библиотеки, – проговорил Граф, взглянув на томик с некоторым интересом. – Странно, что он забыл ее.

– Он уезжал в страшной спешке. Я пришла шестого июля и обнаружила, что дом закрыт, и никого нет.

– Удивительное дело!

Госпожа Шафер пропустила замечание Графа мимо ушей и вновь вернулась к Шекспиру.

– Мы говорили о войне, о современных нравах и зверствах – и господин Мартинели дал мне эту книгу, чтобы я могла оценить, изменилась ли человеческая натура со времен Шекспира.

– Странно…

– С ним было ужасно интересно. Ему нравилось говорить о таких вещах. Господин Мартинели предложил мне прочесть «Венецианского купца» – особенно то место о Шейлоке, где описываются его чувства и отношение к нему окружающих. Хотел, чтобы я сказала: считаю ли я, что персонаж Шекспира – комическая фигура.

– Если Шекспир, изображая Шейлока, собирался повеселить почтеннейшую публику, то я бы заметил, что он выбрал странный способ.

– К сожалению, до «Купца» я так и не добралась. Но в другой пьесе я обнаружила пометки на полях – их оставил господин Мартинели. После этого я стала опасаться Шмида.

Граф удивленно поднял брови.

– Вы, вероятно, считете, что я сумасшедшая, – продолжала госпожа Шафер извиняющимся тоном. – Вполне вероятно. Я видела этого человека трижды: один раз на дороге и – после того, как прочла помеченные строфы, – во дворе, в машине. Правда, не очень близко. Обыкновенный деревенский парень, впрочем, несколько самодовольный. И все же я рада, что он никогда не видел, как я разговариваю с господином Мартинели. Рада, что он не знает о нашем знакомстве, не знает, кто я.

– Интересно… – Теперь Граф рассматривал принадлежащий Мартинели томик Шекспира с искренним любопытством. – Как выглядит этот Шмид?

– Ему около сорока, худощавый, крепкого телосложения, загорелый – такой загар обычно бывает у крестьян с гор. Жесткие каштановые волосы, острый нос, пронзительные светлые глаза. Всегда небрит, без пиджака, в старой фетровой шляпе.

– И что же в нем внушало вам страх?

– Только то, что его боялся господин Мартинели…

– Боялся, что Шмид увидит вас, – поправил ее Граф.

– Боялся его, – уверенно повторила госпожа Шафер. – И пометил строфы в книге. Мне не довелось поговорить об этом с господином Мартинели. Я уже говорила – шестого июля они уехали. Сначала я прошлась по участку и убедилась, что никого нет, а потом забралась в дом.

– Забрались в дом?

– Через окно. Защелки там не очень-то надежные, а окна не были заколочены. Я решила, что просто обязана узнать, куда делся господин Мартинели, если – если смогу, конечно. – Помолчав, она гордо добавила: – Я не стала спрашивать на почте. Господин Мартинели никому не говорил, что знает меня. И я не собиралась раскрывать нашу маленькую тайну… Я облазила все углы и просмотрела все бумаги, которые мне удалось найти. На дне ведра для угля я нашла вот это.

Она протянула Графу вырезку из газеты, которая выглядела так, словно ее носили в бумажнике. Отмеченное сообщение гласило:

Сдается внаем. С 1-го мая по 1-ое октября.

Большая гостиная, столовая, спальня. Кухня, комната прислуги, две ванные. Телефон. Исключительный порядок.

Обращаться к владельцу.

Затем следовал адрес дома, расположенного у фонтана «Самсон».

– Я подумала, что эта вырезка хранилась в бумажнике господина Мартинели, – продолжала госпожа Шафер. – Он мне говорил, что снял на лето квартиру в Берне. Еще на дне ведра я нашла конверт с адресом. Его написали с ошибкой, потом исправили и выбросили. Наверное, это ведро в качестве мусорной корзины. Уезжая, они все вытряхнули в печь, а эти бумажки прилипли ко дну. Они были в грязи и пыли, поэтому их не заметили. Конверт я выбросила.

– Честное слово, Лидия, вам, кажется, совсем не нужна помощь, – восхищенно сказал Граф, забыв о формальностях. – Вы в состоянии сами найти вашего знакомого. Но почему же вы выбросили конверт?

– А зачем его хранить – ведь в газетной вырезке был адрес.

– Но именно конверт является лучшим доказательством, что господин Мартинели вернулся на свою квартиру. Вам следовало написать. Лучше, конечно, звонить, но, вероятно, телефон в доме отключен по случаю войны.

– Но мне так и не удалось связаться с ним! – воскликнула госпожа Шафер. – Писать мне не хотелось. Вдруг он в самом деле забыл обо мне и об этой книге. Зачем же навязываться. Но мне все же казалось, что Шекспира-то надо вернуть. Я решила, что позвоню ему, когда вернусь в Берн. Ну вот, приехала я пятнадцатого числа и на почте набрала номер. Представляете, там телефон не отключен! Господин Мартинели живет в арендованных апартаментах, но у него отдельный аппарат, а соединить меня с той квартирой не могут.

– Интересно. Вероятно, в доме обосновался кто-то из чиновников или армейских – вот связь и есть. А коммутатора, похоже, нет. Или они экономят на телефонистке. А может, номер вашего знакомого не связан с телефонной системой дома. Или он – добропорядочный гражданин, живущий по законам военного времени.

– Мне что-то такое и наговорили. Посоветовали воспользоваться услугами почты. И наотрез отказались передавать устное сообщение!

– Почему же?

– Тот тип, что поднял трубку, заявил, что это не входит в его обязанности. И я почувствовала себя муравьем, пытающимся своротить громадные камень.

– Да, задачка. Но, должен сказать, ваш знакомый, вероятно, просто не хочет общаться с внешним миром.

– Он одинок, это верно. И все же у меня создалось впечатление, что его изолировали намеренно.

– Но вряд ли Шмид тому виной. В Шпице же Мартинели пользовался полной свободой? Он мог бы прогуляться до станции и уехать на поезде в любую точку страны, пока Шмид занимался покупками.

– Как бы то ни было, я не стала отсылать книгу. А вдруг она попадет в руки Шмида? Господин Мартинели не хотел, чтобы тот знал о наших беседах…

– А вам не приходило в голову, что господин Мартинели скрывал от Шмида всех своих знакомых?

– Может, и так… Но меня насторожили помеченные строфы и комментарии на полях книги.

– Какого рода?

– Не знаю. Стертые слова. Их толком не разобрать. В общем, книгу я не отослала. Думала, как-нибудь вечером рискну заявиться и попробую передать томик владельцу. Даже и через третьи руки… Но ехать туда лично мне очень не хотелось. Наконец, в прошлую среду после работы я опять позвонила, чтобы узнать, там ли еще мой знакомый. Мне ответили, что его недавно увезли в больницу Святого Дамиана. Они или не знали, или не хотели сказать, почему его увезли и надолго ли.

– Ну, в больнице Святого Дамиана он наверняка в безопасности.

– Это почти рядом с тем домом. Большая, старинная клиника, с садом за высоким каменным забором. Я была там на прошлой неделе и сегодня снова зашла. Мне сказали, что господин Мартинели отдыхает.

– Так всегда говорят.

– Но в прошлый визит я оставила там свой адрес и имя… Мне показалось, что я могу открыться, ведь Шмида-то в больнице скорее всего нет. Он же просто слуга. Но, знаете, господин Мартинели так и не отозвался!

– Нам не за что зацепиться, Лидия. В сущности, я могу по своим каналам разузнать о болезни Мартине-ли. Или хотя бы попытаться это сделать – видите ли, я почему-то сомневаюсь в успехе… Вы не стали передавать ему книгу. Почему?

– Девушка в приемном покое не проявила никакого участия. Я подумала, что томик может просто исчезнуть или будет переходить из рук в руки, пока, наконец, не вернется к хозяину. Вероятно, господин Мартинели очень болен, – добавила Лидия тихо. – Очевидно, он плохо себя чувствовал, когда уезжал из Шпица. Мне пришло в голову, что ключ к разгадке здесь. – И она потрясла томиком. – Вы посмотрите, пожалуйста, все эти пометки и стертые слова. Вот если бы вы восстановили все надписи… Господин Дроз говорил, что вы можете сделать все что угодно с рукописным текстом.