Яна Вальд
Амулет Островов
– Я самой себе чужая, – пожала плечами Нела. – Я нравлюсь ему, он мне благодарен, он считает своим долгом меня спасти. Клянусь, после Зеленой Долины я хочу, чтоб меня кто-нибудь спас от такого жизни.
Тем утром Дельфина видела Нелу в последний раз. Она не обняла приемную дочь, потому что та держалась на расстоянии пяти шагов, не ближе. Боялась, что ее принудят остаться силой.
– Я появлюсь перед регинцами. Просто выйду к ним и попрошу отвести меня к Герцогу. И будь что будет. Теперь оставь меня, матушка. И прощай.
– Когда они схватят тебя, – произнесла Дельфина, – закричи, что расскажешь все о Морской Ведьме. Тогда они, может, и не убьют тебя, пока не доставят к своему господину, – изумление в серых глазах. Дельфина продолжила, не давая возразить: – Обо мне, девочка, рассказывай, что угодно. Я ведь не собираюсь попадаться.
Скалы позади окликнули Дельфину, отразив девичий голос:
– Матушка-наставница…, – на тропинке Има, девочка-тень. – Прости, матушка Дельфина, если отвлекла тебя от чего-то важного. Мне хочется рассказать тебе…, – и замолкает.
Отвернувшись от приемной дочери, Жрица подошла к Име и крепко прижала ее, как сделала бы ее мать Сильвира. Как самой Дельфине хотелось сейчас обнять Циану. Девочка беззвучно зарыдала, в первый и последний раз оплакивая все, что так и не сумела выразить словами. Так хотела бы рыдать Дельфина – но слезы ей не даны. Если не можешь помочь, будь просто рядом – Дельфина всю жизнь убеждалась в этой истине. Она не может помочь. Ни детям, из которых Община лепит воинов, ни миру своему, живущему разбоем и дорого платящему за разбой, ни предателю и брату ее Теору – плоть от плоти ее мира. Острова – часть души своих детей, и Острова порой убивают душу. Вот еще одна истина, которую Дельфина постигла до конца. Она знала, что Нелы не будет рядом, когда она обернется.
Дэльфа пообещала лично отрезать язык любому, кто назовет Нелу предательницей. И лично выпотрошить любого ландца, лусина, роанаца или демона, если тот обидит ее названую сестру.
– Нела никогда не была нашей, – сказал Алтим. – Она регинка, и должна была уйти, – и вдруг добавил: – Не ее жаль, а Дельфину.
Дэльфа удивленно на него уставилась, ему пришлось продолжать:
– Дельфина наша – но… не такая, какой должна быть. Вот мне и тебе ясно, что регинцы только мертвыми хороши, а тетушка – не знаю, как и объяснить. Она больше нас с тобой убивала, а все равно – не от мира сего, о врагах судит так, будто… будто они такие же, как мы. Ее сын…
– Мой брат! – отрезала Дэльфа. – И твой тоже!
– Ладно, брат. Малыша Мара я не виню, да и тетю тоже. Знаешь, я ведь верю, что в ней течет кровь Ариды. Тем хуже. Дельфина по законам иным живет, не человеческим. Островам и Совету она покорна, как покорны морские волны, – только до времени. Понимаешь? Ни в чем я ее не виню, но все необычное – опасно.
Дэльфа стояла перед ним, уперев кулачки в бока, – разъяренный синеглазый бесенок. В детстве им с Алтимом случалось кататься кубарем, и он, хоть и был старше, получал вдоволь синяков.
– Что еще наговорил тебе Отец-Старейшина Арлиг? – поинтересовалась Дэльфа. – Это ведь все его мысли, не так ли?
Алтим отпираться не стал. Разве надо скрывать, что Старейшина Островов удостоил его беседой?
– Не только он, – сказал Алтим. – Дэлада то же самое говорила. И многие еще. Слава Дельфины велика, но судят о ней по-разному. Поверь мне.
Дэльфа и Алтим не узнают, что Дельфина слышала их разговор.
Кустарник
На Острова обрушился первый в этом году безудержный ливень, провозвестник зимы.
– Еще четыре – пять переходов, – сказал Гэрих Ландский, – и мы выберемся с этой проклятой пустоши на равнины южного берега. Еще четыре или пять дней. Или так было до ливня.
Насквозь промокшая армия выглядела жалко. Передовые отряды устроились на ночной привал, но большая часть телег еще ползли где-то позади и могли стать добычей островитян. Беречь обоз было поручено Даберту Вермийскому. Его люди, проклиная все на свете, брели по колено в грязи, усталые до смерти, но готовые отразить нападение. Армия одолела пятидневный путь. Десятки мелких стычек, засады повсюду, боевой клич разбойников, словно непрерывно звучащее эхо. Люди научились опасаться каждого камня, каждых зарослей, не выпускать оружия из рук, спать в кольчугах. Потери были не так велики, как казалось рядовым воинам, раненых больше, чем убитых, но постоянное напряжение изматывало не хуже боя. Молодому Герцогу известно, что половина его армии готова хоть сейчас повернуть назад, не об истреблении разбойничьего гнезда тревожатся его люди. Каждый феодал имеет соседа, готового оторвать кусок чужой земли. Сам Гэрих день и ночь помнил, что его отец был совсем плох в последние месяцы. Всякое может случиться. Перед отплытием Гэрих заставил вассалов присягнуть на верность своему старшему сыну, но он знает цену таких клятв.
Гремят удары капель. Тяжелый ливень бьется о шатер, как таран о ворота крепости, как волны о скалы. Стонет Карэл, брат Элэз рядом с ним читает молитвы. Слова псалмов сильны и красивы, а внизу, у подножья обрыва, слышен рев морских чудовищ.
– Четыре-пять дней, – говорит Гэрих Иву. – Или больше. Потом нам преградит путь река, если только верны были карты этого дьявола Теора. Вот там-то, на переправе, разбойники и обрушат на нас всю силу, какая у них еще осталась. Это их последний шанс.
Ив теперь рыцарь, впрочем, не владеющий ничем, кроме своего оружия, коня и милости сеньора. И все же не часто так везет людям его происхождения. Он бледнее обычного, а плечо, из которого извлекли стрелу, перевязано все тем же монахом-лекарем. Жизни рана не угрожает, но правая рука едва слушается, не способна удержать меч или поводья. Герцог строго-настрого велел юноше держаться от врагов подальше, пока плечо не заживет.
– Мы победим, господин.
Гэрих соглашается невесело:
– Да. И победа даст Побережью пять или десять спокойных лет. Но не более того. Теор сказал однажды, что душу Островов надо сжечь. Я понимаю теперь эти слова лучше, чем прежде. Мы разгромим их армию, разорим землю и без счету вырежем их самим – но не одержим победы, пока душа их мира не взойдет на костер.
– Морская Ведьма? Та женщина, которую называют Дельфиной?
– Нет, Ив. Было бы слишком легко, если б все зависело от казни одной островитянки. Понимаешь ли ты, почему разбойники, словно привороженные, влюблены в эти клочки скал посреди Моря? Почему они считают себя свободными, но сотнями идут на смерть по единому жесту Старейшины? Я не понимаю. А здесь каждый трехлетний ребенок уже убежден, что иначе жить невозможно. Все, чего не понимаю я, течет в их крови, веет в морских ветрах. Именно в этом – душа морского народа, морского разбоя. Я могу казнить ту, кого называют Ведьмой, но, пока живы Острова, она будет рождаться вновь и вновь. Эта земля останется разбойничьим логовом, пока морской народ не будет вырезан поголовно, – ненависти в голосе Гэриха не слышно, об Островах он судит, как лекарь о гнойной ране. – Они будут биться до последнего человека или запросят мира – неважно. Я ведь не поверю их клятвам, и разбойники это знают. Выжженную землю мы оставим за собой, когда отплывем. И, если будет на то воля Божья, я вновь приведу сюда армию так скоро, как только смогу. Мои сыновья и внуки будут вновь и вновь вычищать это змеиное гнездо, рубить головы морскому чудовищу быстрее, чем они растут. Чтобы дети Островов, а не наши, жили в страхе. Чтобы дети Островов однажды перестали рождаться и сеять смерть на нашем берегу.
Промокший воин вошел в шатер и с поклоном доложил о странной пленнице. Светловолосой женщине, что вышла к регинцам сама и закричала, что все расскажет о Морской Ведьме.
За армией следовала тень с кинжалом, Теор. Регинцы и островитяне не видели его, но он видел все. Бесконечные стычки; могилы наспех; тела женщин в изорванной одежде – перед смертью они достались целым отрядам; обнаженные тела женщин повешенных – это те, что закололись сами, лишь бы не стать забавой регинцам; ошметки тел регинцев, что угодили в засады и не были сразу изрублены – их привязывали к лошадям и разрывали. Иных регинцев и своих Теор узнавал. Никогда он по-настоящему Алтимару или другому божеству не молился, слишком мало верил в кого-либо, кроме себя. И все же, к каждой мертвой приближаясь, он загадывал в сторону Моря: пусть и это будет не сестренка. Невидимкой Теор следовал за армией и ждал своего часа. По глупости, в ослеплении он привел регинцев на Острова – и заставит их повернуть назад. Не будь он лучший из лучших.
Дождь бьет по шатру боем, мерным, как ритм молитвы. Монах, неутомимый, как дождь, читает псалмы, а Карэл затих. Это значит, что он очнулся. Он сдерживает стоны, когда сознает происходящее, вновь и вновь доказывая себе свою же храбрость. В Зеленой Долине кто-то распорол его от шеи до груди, а после пригвоздил копьем, чтоб наверняка – задев легкое, чудом не задев сердце. Жизнь сильвийца по-прежнему на волоске, но – молитвами и заботами монаха – волосок стал немного толще.
– Говори, – велит Гэрих светловолосой девушке, такой же мокрой до нитки, как все Острова.
Перед ним та, которую Ив называет Мариа из Нелии. Любовь Ива с первого взгляда, разгадка его таинственных исчезновений, островитянка, регинка, шпионка, покаявшаяся грешница – один Господь знает о ней правду. Уверяет, что разбойники прогнали ее, что не желает больше быть одной из них. Ив молит сохранить ей жизнь, Ив как никто заслужил от Молодого Герцога награду. Ему Гэрих верит – но не Островам и их посланницам. Девушка многое рассказала о Морской Ведьме, но что с того проку?
– Проклятье! Что за день! – в шатер вваливается благородный сеньор Даберт, неся потоки воды и грязной брани. – Клянусь святым Фавентием, дьявол Алтимар вломился на небеса и оттуда льет на нас бочку за бочку! – замечает Нелу, оценивает. – А это что за белая курочка?
Монах прерывает псалом и запрещает ему богохульствовать. Этот святой человек, быть может, единственный, кто смеет Даберту Вермийскому что-то запретить. Благородный сеньор бросил своих людей тащить и охранять обоз, как знают, ускакал вперед и пересчитал зубы слугам за то, что недостаточно проворно натягивали шатер для отдыха его особы.
В глазах Нелы страх, покорность, робкая надежда. Нет рядом Ива, единственного ее защитника, – Молодой Герцог выставил его из шатра, пока решает, что делать с пленницей. Она знает, что отвечать на вопросы, заранее все обдумала. Говорит, запинаясь, что Отцов-Старейшин давно не видела. Никто их теперь не слушает, им нет веры после стольких поражений. Только сумасшедшие готовы продолжать борьбу, большинство хотят сдаться на милость победителя, но им не позволяют.
– Сражаются отдельные отряды, господин, каждый подчиняется лишь своему Выбранному Главарю или вовсе никому. Между собой Выбранные Главари не могут договориться. Прежде они Старейшинам были подвластны, а теперь никому.
Даберту такой ответ по душе, он сам беспрестанно твердит, что Острова разбиты, а регинская армия тащится на этот клятый юг воевать с призраком. А могла бы уже плыть домой. Сеньор Даберт отнюдь не глуп, но охотно поверит всему, во что ему выгодно верить.
Гэрих пристально смотрит в серые глаза девушки:
– Днем и ночью нас атакуют отдельные отряды?
– Да, господин.
– А их предводители готовы сцепиться за власть между собой?
– Готовы, господин.
– А прочие трясутся от страха?
– Именно так, господин.
– А тебя прислали сюда, чтобы плела чепуху?
Нела сглотнула, судорожно попятилась, но позади нее – лишь угрюмые стражи.
– Нет, господин!
Сжав руку на горле, Гэрих повторяет вопросы:
– Что задумали твои повелители?
– Я ничего не знаю! Был Большой Совет. Отец-Старейшина Терий уговаривал нас обойтись без новой битвы…
Молодой Герцог уже слышал это от других пленников. Замысел врага ему ясен – изматывающее противостояние без крупный сражений, на месте островитян он сам бы так поступил.
– Где ждать нам засад и ловушек?
Нела не знает – это известно лишь Выбранным Главарям.
– Если прикажу пытать тебя, ты вспомнишь больше.
– Нет! – выдохнула островитянка. – От боли говорят больше, чем знают на самом деле. Пощадите меня, господин, я хочу только покоя…
Второй раз монах прервал псалом и, не спрашивая позволения, заговорил с девушкой:
– Правда ли, что ты носишь крест в знак истинной веры? Отрекаешься ли ты ложных богов? Признаешь ли нашего Господа единственным?
Нела, отныне уж точно Мариа, с горячей искренностью признала регинскую веру, ради своей жизни она согласна молиться, кому угодно. Брат Элэз из тех людей, что боятся только Господа, он безапелляционно заявил Молодому Герцогу, что девушке не должно причинять зла. Даберт, которому пленные островитянки выдрали не один клок волос, мысленно усмехнулся: “А эта курочка будет получше сучек. Должно быть, и в постели не такая дикарка”. Мариу из Нелии оставили в живых.
До Южного берега регинцам осталось два-три перехода. Сами они, возможно, еще не знали, как близки к цели, но островитянам это было известно. Тревогу тэру Дельфина ощущала, как испарения ядовитых далеких от Островов болот. Тех, что медленно одурманивают и точат силы. Армия врага потрепана и сильно устала, но это все еще армия. Островитяне понимали, что их ждет.
Палочкой на земле Наэв нарисовал Дельфине их положение:
– Мы здесь. Вот здесь река повернет на восток, преградив регинцам путь. Им придется переправляться. Там и встретим их. Берег там высок, регинцы будут измотаны переходом, а уж мы заставим их вступить в бой тотчас же с марша, без отдыха.
Он излагал план Старейшин. Вернее собственный план, который Старейшины одобрили. Больше всего Дельфине хотелось согласиться с каждым словом.
– Мы тоже измотаны, – возразила Дельфина. Мысленно добавила: “И обескровлены тоже”, и от этой мысли крепче сжала руку Наэву. – Братик, регинцев не меньше, чем нас. Если не больше. А наши воины отважны, полны решимости, послушны – да, это так. Пусть мне кто-нибудь прикажет не сомневаться в воинстве Островов, потому что я вижу то, что вижу. Я думаю о двойняшках твоих, Авмите и Авноре. Когда дойдет до рукопашной схватки, кто будет сильнее: любой регинец или они даже вдвоем? Отцы-Старейшины собрали всех, кого могли, даже дэрэ. Немалая часть нашего воинства теперь – это подростки и женщины. Я вижу то, что вижу, брат. Мы можем не устоять.
В ее мыслях мелькнула уверенность: “Мы будем разбиты”. То ли предчувствие, то ли просто страх – она не решалась много думать. Рука Наэва переместилась по рисунку к тылу регинцев:
– Да, положение у нас не завидное. Но одновременно сюда ударит отряд. Знаешь, какую панику способен посеять удар в тыл, один только боевой клич за спиной? Регинцы ведь не знают точно, сколько у нас сил.
– Гэрих Ландский будет ждать от нас чего-то подобного…
– Да, – согласился Наэв. – Я бы на его месте ждал.
“Мы будем разбиты. И беззащитны после поражения. А потом регинцы отыщут Морскую Ведьму. Меня”. Брат сам знает все ее доводы, зачем только она терзает его своими сомнениями? Разве в силах Отцы-Старейшины собрать войско лучше того, что уже собрано? Теор сказал, что Морскую Ведьму сожгут…Дельфина – хоть на миг не Выбранный Главарь, а просто женщина, которой страшно – ждала, что Наэв улыбнется и утешит ее, и он это сделал:
– Всегда есть выход, сестренка.
Она улыбнулась в ответ:
– Всегда есть надежда. Регинцам ведь надо одолеть еще целых три перехода.
Два перехода до Южного Берега. Боевой клич разрывает ночь – “Алтимар!” – и в который раз островитяне появляются из темноты, регинцы, забыв об отдыхе, хватаются за оружие. Звуки боя долетают до Теора, ласкают его, как волны, – вой ярости и боли и звон металла. Песня той стихии, для которой он рожден. И не верится, что было иное время, когда он не хотел быть убийцей. И были у него тогда друзья, надежды и любимая. Очень давно. Слишком давно.
Пришло время пожалеть регинцам, что морской дьявол еще жив. Зря думают, что со стороны обрыва они защищены от нападения.
Теор завис над пропастью, невидимый на скале. Над головой погожая ночь, далеко под ногами – Море. Трепет опасности в воздухе, танец риска, кружащий голову. Меч и кинжал на поясе, лицо и потрепанная одежда тщательно измазаны сажей, землей и кровью, руки цепляются за жесткий кустарник. Он должен выглядеть так, словно только что из жаркой схватки, и Теор постарался придать себе нужный вид. Первый раз в жизни ему надо притворяться, что был в самом аду. Он без кольчуги, и рад сознавать, что между ним и ударом врага нет преграды – ни защиты металла, ни воли богов. В богов сын Алтимара не верит. Сам не знает, к кому обращается, бросая вызов небесам и волнам: “Думаешь, мне это не по силам?!” Сухой климат стер все следы дождя, кустарник колючий и жесткий. Он царапает руки, а Теор вцепляется в ветви, словно в глотку врага. И почти счастлив от того, что может сорваться в любой миг, что будет сотню раз убит прежде, чем осуществит свой замысел. Он верен тщеславию до конца – не сомневается в победе, и поэтому счастлив сознавать, как безнадежна его игра со смертью. Его руки в крови от укусов растения – пусть это будет единственный противник, сумевший пролить кровь лучшего из лучших. Морской дьявол смеется, как мальчишка. Не верит в переселение душ, но если б верил, в следующей жизни пожелал бы стать кустарником над пропастью.
Боевой клич – “Алтимар” – и эхо регинской брани. Рыжий Ив созерцает схватку, не отходя далеко от шатра и молясь, чтобы рука зажила через двое-трое суток – к битве решающей. Шатер сотрясается от топота многих ног, а внутри Нела дрожит от страха. Регинка, островитянка, изменница, чужая всем, кроме Ива, – нападение вчерашних братьев для нее страшнее набегов, в которых она сама участвовала. Пленница регинцев сжалась внутри шатра. Она облачена в неуместно роскошное платье из меркатского шелка, расшитое золотой нитью. Скроенное на полную женщину, оно висит на девушке, как мешок. Из-под платья видна длинная женская рубаха, из самого дешевого льна и потрепанная – одела, что нашлось. У платья своя история. Девушка может только гадать, кто привез шелк из Мерката, чья жена надевала его в праздник, чьей дочери оно не перейдет по наследству. Монах, взявший Мариу под свое покровительства, объявил, что она не должна больше ходить в мужской одежде. Не поленился сам обойти воинов в поисках чего-то женского и нашел это платье. Трофей, прихваченный каким-то регинцем в доме, которого больше нет.
Шатер трясет, как сильвийца Карэла в жару, по краю обрыва гуляет ветер.
– Молись, девица, – велит монах, и Нела охотно слушается. Ей есть, о чем просить регинского Распятого и матушку Дэю. Тэру могут ее убить, если прорвутся к шатрам. А регинцы сорвут на ней злость, если схватка окажется слишком кровопролитной. Но не может же она желать островитянам поражения! Закрыв глаза, зажимая уши, Нела молится всем богам о том, чтобы оказаться подальше от этого кошмара.
Островитяне побежали, и это, видимо, не было уловкой – вылазка захлебнулась. Тогда это произошло. Ив видел издали, и всю жизнь будет собирать по крупицам обрывки той ночи, и задавать вопрос: да как же так? Ошибка дозорных? Злой рок? Воля Божья? Он был у шатра, краем глаза заметил движение, которое принял за игру тени. Оглянулся – никого позади. Чуть пляшет от ветра костер, шепчут заросли, грозно молчит обрыв. Привязанные лошади нервно топчутся, напуганные сражением. Шатры всегда ставили подле обрыва, полагая, что так далеко островитяне не прорвутся. Это потом Ив будет уверен, что враг наблюдал за ним из темноты, держа кинжал наготове. Ив вскрикнуть бы не успел, если б подошел ближе к зарослям. Он не подошел, глупо считая себя в безопасности. А потом все случилось.
Началось со вспышки огня и хаоса между лошадьми, которых огонь напугал до смерти. Дикое ржание, галоп сорвавшихся с привязи. Ива чуть не растоптала кобыла с горящей гривой, что, обезумев, кинулась к обрыву и звездой полетала вниз. И тотчас – будто в память о погибшей лошади – вспыхнул кустарник. Ветер накинулся на него, помогая гореть, сухие ветки легко передавали огонь друг другу, извивались, словно радуясь, что смерть их окажется ярче жизни. И – никого. Вернее, на пожар сбежались все, кто был поблизости, – и, конечно, упустили виновника, он легко затерялся в толпе.
Молодому Герцогу и воинам, которые только что загнали разбойников в лес, было не разглядеть, пылает кустарник или уже шатры. Они видели огонь и суматоху и поняли только одно: каким-то невообразимым образом враг окружил их, ударив с тыла. Регинцы устремились назад, и у каждого мелькнула мысль: не чудовища ли островные снова показали свой нрав? Не ждет ли их тот же кошмар, что был в Северном Лагере? Отшагав мили почти без сна и отдыха, люди плохо соображали, но легко поддавались суевериям.
Клич Молодого Герцога:
– Дьявол или нет – он будет иметь дело со мной!
Крики, толчея. На пути Гэриха вырастает какой-то воин – трясущийся человек, весь в крови и грязи, совершенно безумный от страха, он срывающимся голосом визжит:
– Господин! Я видел чудовище! – припадает к ногам Молодого Герцога и ревет, как ребенок. – Там морские змеи, господин!
Он похитил мгновение у Гэриха, его личная охрана успела отойти на десять шагов вперед. Страх заразнее чумы. Сын Герцога явил огромное великодушие, вмазав трусу кулаком и отпихнув: “Прочь с дороги, деревенщина!” – мог бы и зарубить на месте. Кинжал у него ландец заметил слишком поздно. Человек нанес удар – и лишь тогда Гэрих его узнал.
Акулий Зуб впился в герцогскую плоть несколько раз с молниеносной скоростью, словно обладал собственной волей убивать. Боли Гэрих не почувствовал, лишь горячую кровь по ногам и удивление. Хищная улыбка, кошачье-светлые глаза – да как он мог не узнать Теора? Морской дьявол на земле, у его колен – и владеет преимуществом. Кинжал не пробил бы кольчугу, но ноги рыцаря защищены хуже всего, а островитян не зря учат сражаться в любом положении. Шатаясь, Гэрих еще замахнулся мечом, но вонзить не сумел. Воинов и сеньора разделял миг, а Зуб меж тем нашел свою главную цель.
– Прощай, господин.
Кинжал резко вошел в пах, повернулся внутри, разрывая сосуды. Фонтаном алая кровь – значит, удар верен. Гэрих рухнул на землю. И прежде, чем на Теора бросилась чуть не половина регинского войска, он успел всадить Зуб еще раз – наугад, в низ живота. Его учили за секунды потрошить врага, как цыпленка, и он сделал это, не оставив Гэриху ни единого шанса.
Телом Молодого Герцога Теор прикрылся от первого удара. Сам бросился кому-то под ноги, перекатился и вскочил. Выхватил копье у регинца, который тщетно пытался всадить в него это копье. В светлых глазах блеск безумия, взмокшие волосы липнут ко лбу, истекая чужой кровью, весь в этой крови и грязи, словно в буром плаще – бешеным зверем он стоял перед десятками врагов и казался им демоном ада. Мгновение растянулось липкой смолой.
– Ну, подходите! Ну же! Кто готов к Маре в зубы?!
Ни единой лишней мысли в голове, ни желаний, ни сожалений, один бессмысленный азарт: превзойти противника. Это вроде игры, в которую изгнанник слишком заигрался. У него нет плана бегства. Весь его замысел был – прикончить Гэриха и биться насмерть. Он смеется и загадывает: чьим же мечом будет для него все кончено? Так было уже однажды в его жизни – один за другим, сменяющие друг друга пятнадцать противников, и тогда он тоже загадывал. Тогда он победил. Но одолеть толпу один человек может только в балладах.
Он отражал удары, а взгляд метался, словно зверь в клетке, в голове было ясно, как никогда. Рыжий Ив над телом господина, монах-лекарь, лица воинов – знакомые и незнакомые. Не пробиться к обрыву. Благородный сеньор Даберт в первых рядах, готов явить храбрость в битве десятков против одного. Даберт – вермийский тюфяк – шанс. Теор оставил копье в воине, что отделял его от вермийца, другого сбил с ног, и оказался за спиной Даберта, с кинжалом у его горла.
– Назад! Или считайте своего сеньора мертвым!
Даберт истошно завопил:
– Назад! – даже не пытаясь сопротивляться.
Подчинились не все и не охотно. Люди Гэриха жаждали отомстить, а жизнью вермийца не дорожили. Но ближайшее окружение Даберта не устало кормиться от его щедрот – они попятились и чуть ли не оружием заставили ландцев поступить так же. Отступая к обрыву, Теор ждал удара сзади, меткой стрелы, брошенного копья или кинжала. Утешало, что последним движением он успеет перерезать сеньору его крикливое горло. В дыму пожара он оттолкнул полу-задушенного заложника, убивать не стал, потому что бездарный правитель для врагов полезней живым. И сделал еще шаг – вниз, с обрыва. В небе проклюнулся рассвет нового дня. Гэрих Ландский открыл глаза, узнал Ива – и перестал дышать.