Яна Ткачёва
Боги как люди. Книга 1. Круги на воде
© Ткачёва Я. Э., текст, иллюстрации, 2022
© ООО «ИД «Компас Гид», 2022
© Оформление. ООО «ИД «Теория невероятности», 2024
Действующие лица
Насте Капитошке и Ксюше Хан
Спасибо, что пригласили меня на границу миров.
Именно там я переродилась из человека обыкновенного в творца новых вселенных.
Вселенная, созданная в данной книге, является альтернативной и практически не перекликается с историей нашего мира.
Часть первая
Магия крови
1
Год 42 от Сотворения Столпов
Царила по-особенному темная октябрьская ночь. Такие случаются лишь раз в году, когда рябь идет по воде мироздания, приоткрывая завесу междумирья. В ночи, подобные нынешней, богобоязненные люди сидят по избам, готовят подношения и ждут в гости почивших предков, зажигая на окне приветственную свечу. Добрые люди носа не кажут на улицу в такую ночь – и тем более не прогуливаются по лесу. Но мужчина в длинной накидке, с кошачьей грацией следующий по тропе, добрым не был. Да и человеком назвать его было бы ошибкой.
Всюду, где ступала нога незнакомца, ночь смолкала, затаив дыхание. Луна, боязливо выглянув из-за облаков, мельком осветила когтистые руки-ветви деревьев и вновь поспешно скрылась из виду. Облик мужчины не был пугающим или хоть сколько‐то опасным, но живность, принюхавшись, бросалась врассыпную. Хозяин не в духе. Хозяин спешит. Не стоит попадаться под горячую руку.
Незнакомец замедлил шаг, а после и вовсе шагнул с тропы в самую гущу леса. Из темноты раздался оклик. Определенно, это была встреча двух давних знакомых, не обремененных дружбой.
– Я долго тебя ждал, – голос второго собеседника был недовольным: ни намека на почтительность.
– Видишь ли, не всем досталась роскошь свободно ступать куда заблагорассудится, – невесело усмехнулся мужчина в накидке.
– Я понял твой замысел. Знаю, чего хочешь. Мне это не по душе, – теперь в голосе собеседника слышалась явная неприязнь.
– Как вы, люди, любите престранные выражения, которые не имеют никакой связи с реальностью. Тебе вообще ничего не может быть по душе, – хохотнул наш незнакомец, словно ему удалась какая‐то хорошая шутка. – И, заметь, в этот раз ты первый заговорил об этой твоей душе.
Собеседник не ответил, лишь воздух с шипением вырвался сквозь стиснутые зубы. Дурного расположения духа своего знакомца мужчина в накидке, казалось, не замечал. Твердой походкой, словно знал здесь всё назубок, он неспешно прошелся взад-вперед между деревьев. Из-под полы темной накидки вынырнула ладонь и заскользила по шершавой коре. Луна, не выдержав, любопытно высунула бок из-за тучи, осветив поляну, где всё так и дышало ненавистью одного и веселой пренебрежительностью другого. Подул легкий ветерок, капюшон накидки упал на сильные стройные плечи, и показалась рыжая как огонь шевелюра. Мужчина обернулся, ноздри его дернулись, жадно втягивая ночной воздух, а глаза впились в лицо высокого светловолосого парня.
– Ничего ты не понял, милый мой, – сказал огненноволосый. – Жаль, что пока ты не видишь дальше своего носа. Ума не приложу, что же она в тебе нашла…
Светловолосый дернулся, будто его ударили.
– Надеюсь, ты со своими коварными планами провалишься в тартарары! – выплюнул парень.
– Сколько чувства, – вздохнул мужчина. Он со скучающим видом потеребил под подбородком застежку накидки, которая в лунном свете сверкнула яркой вспышкой, а после продолжил: – Придется пожить на погосте какое‐то время. Ты знаешь, что делать. Выполняй.
– Только потому что у меня нет выбора, – с болью прошептал парень.
– Как удачно для меня, – устало вздохнул мужчина в накидке, – что у тебя нет выбора, Кащей!
Парень вскинулся, готовый выплюнуть злые слова в лицо ненавистному собеседнику, но того и след простыл. Юноша со стоном опустился прямо на траву и вцепился в волосы. Раскачиваясь, он как заговоренный шептал:
– Будь ты проклят! Будь проклят!
Мужчина в накидке наблюдал исступление недавнего собеседника через просвет в густых ветвях деревьев.
– Ох, тут ты опоздал, малыш, – беззвучно прошептали губы рыжеволосого, и луне на миг показалось, что перед ней сущий старик – до того мýка исказила красивые черты лица. – Я проклят уже давно.
2
Год 43 от Великого Раскола
Меня вырвало из небытия так внезапно, что вначале я даже не поняла, где нахожусь. Но через секунду обрушилось – будто на меня ушат ледяной воды опрокинули – осознание. Скользя по грязи руками и ногами, я попыталась продвинуться вперед, пока ладони не ткнулись в родное.
Он был мертв. Я знала это. Даже не прикладывая голову к его груди. Чувствовала, что здесь больше нет жизни. Всё было мертво.
Только дождь продолжал лить. Почему мир не остановился вместе с любимым сердцем? Как все вокруг может идти своим чередом, если моя жизнь разрушилась? Я не чувствовала ничего, кроме своего мокрого одеревеневшего замерзшего тела. Меня обступал любимый лес, но я больше не ощущала связи с ним. За спиной покоилось то, что когда‐то служило домом. Здесь были счастье и безопасность. А сейчас – только смерть и тишина.
Я всё же приложила голову к его груди. Не для подтверждения, а чтобы быть ближе. И закрыла глаза.
Утро не принесло облегчения. Я всё еще была здесь. Дышала. Жила.
Наклонив голову, я рассматривала его лицо в скудных рассветных лучах. С тех самых пор, как нам ми́нуло по девять зим от роду, его лицо, обращенное ко мне, всегда было наполнено светом и любовью, озарено хитрой улыбкой. Сейчас же его лик выглядел спокойным. Бледным, умиротворенным.
Возьми меня с собой, молилась я про себя.
Время текло по капле; солнце, очерчивая небосвод, отмеряло этот день. Я подняла руку и приложила к его щеке. Холодная, как земля под нами.
Мне не хотелось никуда уходить. Можно ли навсегда остаться здесь?
Можно зажечь погребальный костер, Ягишна.
Погребальный костер. Это было правильно. Таковы наши традиции. Но я не могла представить, что его прекрасное мужественное лицо превратится в золу, а мне останутся лишь кости. Так быть не должно. Я не смогу вынести еще и это.
День клонился к закату. Первый день или второй? Я не знала. Пришлось подняться с земли, одежда была влажной, местами даже задубевшей от ноябрьского холода. В это время солнце светит, но не греет. Сходив в то место, которое раньше звала домом, я принесла всё необходимое. Это не было просто. Разрезáть и вынимать. Чувствовалось, будто и я внутри стала пустой, полой. Мертвой.
Втирать и намазывать маслá было почти терпимо. Как последняя ласка. Для савана я выбрала ткань, которую собственными руками ткала для жизни с ним. Теперь всё было готово. Переложила его на телегу. Не выдержав, отвернула угол савана, чтобы видеть лицо. Столько времени, сколько мне будет позволено.
Нужна лошадь. И я знала, что в ту ночь здесь были лошади, которые в ужасе разбежались. Повернулась кругом, вглядываясь в родной лес. Несмотря на ночные заморозки, вокруг уже отчетливо пахло мертвечиной, и я окинула взглядом остальных.
Собаке – собачья смерть.
Я позвала лошадь; должна услышать хотя бы одна. Мягко, извиняясь, я потянулась сознанием во все стороны, пытаясь не напугать. Через несколько мгновений раздалось взволнованное ржание. Мне нужна помощь, и эта помощь будет оказана.
Из-за деревьев выступила кобыла в яблоках и послушно потрусила ко мне, доверчиво ткнувшись мордой в плечо. Я, легко потрепав ее за гриву, запрягла в телегу и села на вожжах. Лошадь резво двинулась по дороге, повинуясь моей беззвучной просьбе, оставляя за спиной то, что когда‐то было жизнью.
3
Год 43 от Великого Раскола
Как долго придется ехать, я не имела понятия. Во всех деревнях и селениях, которые я посещала, никогда никого не хоронили. Это было запрещено. Словно закричать на весь мир, что ты всё еще верен павшему богу. За такое можно сгореть на костре вместе со своим покойником.
Но я слышала шепотки́ бабки и матери, когда они были еще живы. О людях на севере. О сохранившихся погостах. Я смогу добраться туда. Зима еще не вступила в свои владения – лишь приветствовала мир в очередной раз.
Прошли ночь, день и еще ночь в дороге. Моя одежда будто высохла, но я не была уверена. Казалось, что холод, поселившийся в грудной клетке, распространился до кончиков пальцев. Я почти ничего не чувствовала. Даже не ощущала вожжи в руках. Мои когда‐то шелковистые и густые волосы повисли замерзшими сосульками и закрывали обзор, но, чтобы убрать их, необходимо было поднять руку. Да и зачем? В этом не было смысла. Больше ни в чём не было смысла.
Кобыла остановилась. А я не просила. Я подумала, что нужно двигаться дальше, но мысли текли в голове так вяло, и животное, упрямо дернув головой, заржало. Это был резкий и громкий звук после нескольких дней тишины. Мне не хватало воли приказывать лошади. Я, если честно, уже не совсем помнила, что именно искала и куда ехала. Можно остаться и здесь – нужно только лечь в телегу. Тогда буду рядом с ним. Так просто.
Слева что‐то мелькнуло. С трудом повернув голову, я заметила небольшой огонек, который постепенно приближался. Мой разум настолько окоченел, что не сразу преобразил огонек, скачущий над землей, в лучину в руке человека. Просто моя лошадь остановилась у чьего‐то жилища, только и всего. Обеспокоенный хозяин вышел поинтересоваться, в чём тут дело. Но какое может быть жилище – здесь? Ни один добрый человек не поселится на дороге.
Мягкий ореол света выхватил из темноты фигуру. Это мужчина, довольно молодой и с приветливым выражением лица. Я осознала, что продолжаю просто молча смотреть, хотя он подошел почти вплотную к повозке. Лошадь дружелюбно повернула к нему голову и ласково фыркнула.
– Я могу чем‐то помочь? – спросил мужчина. Голос у него был успокаивающий, он хотел показать, что бояться нечего, не ведая, что мне вообще больше было нечего бояться.
– Кобыла заупрямилась, – просипела я. Это были первые слова после криков той ночи, и мое горло всё еще саднило.
– Ты ее пугаешь, Кáлен, – раздался мелодичный голос, и в круг света вступила девушка. Она подошла к кобыле и нежно провела по крупу ладонью, замотанной во что‐то наподобие рукавицы. – Я так давно не видела лошадей, – сказала она, а потом засмеялась.
Это звучало даже не странно, а немного пугающе. Но мне было всё равно. Разбойники они или парочка сумасшедших – дела нет.
– Я ищу поселения, рядом с которыми сохранились погосты, – я постаралась, чтобы речь была внятной. Длинные фразы давались трудно, приходилось выталкивать слова. Бабушка пришла бы в ужас, что я сказала такое совершенно незнакомым людям.
– Погост прямо за моей спиной, – оживился молодой человек, которого девушка называла Каленом, – мы живем прямо у погоста.
– Кален хотел сказать, что он смотритель. Устраивает погребения. Такая работа, – пояснила девушка.
Наверное, я заехала слишком далеко на север. Смотритель погоста? Вот уж да. Живой смотритель погоста? Вот уж да дважды. Где толпа с вилами и огнем, готовая покарать его и эту странную девушку?
– Я бы хотела узнать о погребении. Мне… – я не смогла продолжить, голос сорвался на хрип. Да и смотрителю это не было нужно. Заглянув внутрь телеги, он кивнул и скрылся из виду, унося источник света.
– Он за носилками, – пояснила девушка, бесшумно передвигаясь в темноте. – Люди зовут меня Мара, – почти пропела она мне в самое ухо.
Я не слышала, как она забралась на телегу, но кивнула. Потом сообразила, что в темноте вряд ли она бы это увидела. Вернулся смотритель, завозился, устраивая носилки в телеге.
– Возможно, стоит провести погребение на рассвете? Каково твое желание? – в его голосе слышалась осторожность.
– Не стоит тянуть, мы долго ехали, – я удивилась, насколько безучастно прозвучал мой голос.
Кален запрыгнул в повозку и принялся двигать его. Он был очень аккуратен, но мне это было невыносимо. С трудом развернувшись, стала помогать. Худшая из всех существующих пыток.
– Мы с Марой обычно относим сами, – тихо сказал смотритель.
– Нет, я хочу нести, – от страха, что придется отпустить его, я дала петуха.
Подъем на холм смешался в одно темное пятно. Кален принимал на себя больший груз, я бездумно перебирала ногами в грязи, пытаясь помогать нести, а не мешать. Сознание ускользало и прояснялось, словно я пыталась покинуть это бренное тело, но когда почти получалось, то возвращалась против собственной воли. Мара с лучиной шла позади нас. Прибыв на место захоронения, я опустилась на землю рядом с ним. Кален принялся возиться с ямой, а я ощупывала землю вокруг. В свете лучины видно было плохо. Будет ли ему здесь уютно? Вырастет ли здесь по весне трава, согреет ли это место солнечный свет, который летом рассыпáл по его коже веснушки? Опадут ли листья в пору сбора урожая? Он любил листья разного цвета – говорил, что это чудо матери-природы.
– Мара, уже пора, – голос Калена был странно приглушен.
Я заметила, что он выглядывает из глубокой ямы. Мы с девушкой подвинули носилки ближе к краю, и Кален принял его. Аккуратно и бережно. Мне хотелось тоже быть там.
Выбравшись из ямы, смотритель принялся забрасывать землей тело. Я сказала это. «Тело». Всё происходило слишком быстро, я уже не видела очертания его фигуры. Через мгновение это была только земля. А еще через миг – возвышающийся над ровной поверхностью свежий холмик. Я тихо легла сверху. Просто чтобы быть рядом.
Земля между мной и им казалась непреодолимым препятствием. Больше не будет его пальцев в моих волосах, теплого поцелуя, руки в руке. Это было нестерпимо. Я закрыла глаза, и мрак поглотил всё.
4
Год 16 от Сотворения Столпов
Девочке на вид было около семи или восьми зим. Она стояла босыми ногами на мосту, перекинутом через полноводную реку. Воды были черные и буйные, а там, где река выливалась из берегов, всё живое умирало. Деревья словно пытались спастись бегством, и пустоты зияли меж наполовину вырванных из земли корней. Словно надеялись перебраться подальше от обещающей смерть воды. Девочка ходила взад-вперед по мосту и выглядела так, будто умирала от скуки. Легкий ветер чуть шевелил ее длинные черные волосы, а полы длинного белого платья хлопали по худеньким ногам, когда она подпрыгивала у схода с моста и пускалась в обратный путь.
От моста расходились две дороги. Со стороны деревьев-беглецов был светлый день, а по другую сторону реки стелился туман, ничего не разглядеть. В конце дороги, что на ясной стороне, показалась фигурка. Завидев ее, девчушка застыла на месте, а после приосанилась и спустилась с моста со стороны гостя. Гостем оказался тощий мальчишка неопределенного возраста. Росту в нем было достаточно, но худая шея и тонкие светлые детские кудри выдавали, что зим ему было вряд ли больше, чем девочке.
Не дойдя до моста около десяти шагов, мальчишка остановился и настороженно зыркнул на девчушку. Одет он был просто: в замызганную рубаху и темные штаны не первой свежести.
– Ты чего здесь стоишь? – деловито осведомился мальчик, но голос дрогнул от волнения или, скорее, от страха.
– Жду, – тихо ответила девочка. Она с любопытством рассматривала мальчика, словно никогда не видела таких.
– Странный сон, – возмущенно продолжил ее собеседник, не обращая внимания на пытливый взгляд. – Мы же с мальчишками в реке купались. И тебя я никогда в деревне не видел. Не знал, что, бывает, снятся незнакомые люди.
– В реке купались? – удивленно спросила девочка и опасливо покосилась на бурные воды за своей спиной. – А в Смородине купаться нельзя. Папа сказал, что это река не для купания.
– Ну-у-у, у нас река не такая, – важно заявил мальчик. – У нас воды чистые, и мы в лапту придумали в воде играть. Точнее, это не совсем лапта, что‐то похожее. Ай, долго объяснять, тем более девчонки в этом не понимают ничего.
– Я таких игр и не знаю, – задумчиво ответила девочка и неуверенно провела босой ступней по земле. – Интересно, это потому что я девчонка?
– Лапту не знаешь?! – вскрикнул гость, выпучив глаза. От удивления страх его улетучился. – Это же откуда ты?
– Тише, чего кричишь так громко! – испуганно заозиралась девчушка, но, кроме этих двоих, вокруг никого не было.
Девочка опасливо вглядывалась в туман по другую сторону реки несколько мгновений, а после облегченно выдохнула и повернулась к мальчику.
– Не кричу, не кричу, – буркнул малец, а потом вдруг, спохватившись, обтер ладони о штанины и, кашлянув, протянул руку девчушке. – Меня люди зовут Осьмым.
– Люди зовут? – удивленно спросила девочка, непонимающе глядя на ладонь мальчика.
– Да. Не ждешь же ты, что я с ходу таки прям тебе имя свое скажу, – отрезал он.
– Ах это чтобы Морена не нашла тебя, нужно давать каждому прозвище и не называть настоящее имя, – спохватилась девочка и, коротко рассмеявшись, добавила: – Я слышала что‐то подобное.
От ее смеха глаза Осьмого расширились, и он некоторое время с потерянным видом смотрел на преобразившееся от улыбки лицо своей новой знакомицы. Но через мгновение лицо мальчика недоверчиво вытянулось, словно он только сейчас осознал сказанное. На девочку он старался больше не смотреть.
– Ты такая странная… Лапту не знаешь, – настороженно произнес Осьмой. – В каких краях ты живешь?
– Далеко от твоих, – заверила его девочка и тут же представилась, но руки в ответ не протянула. – А меня люди зовут… Зимой. Меня называют Зимой.
– Это потому что ты в сильные морозы родилась? – радостно угадал мальчишка, широко улыбнулся и снова во все глаза уставился на девчонку. – Я-то ведь тоже без загадки, восьмым по счету подошел в семье.
Зима, не слушая Осьмого, наклонила голову, будто прислушиваясь к чему, а потом взволнованно прошептала:
– Тебе пора уходить, уходить пора, – ее лицо стало испуганным, от приветливого выражения не осталось и следа.
– Что случилось? – нахмурился мальчик. Ему не нравилось, что Зима перестала улыбаться. Он почему‐то хотел смотреть на нее снова и снова. – Не хочешь дальше говорить? А я думал, что мы почти подружились.
– Да, но сейчас тебе пора, ты больше не можешь здесь оставаться, – замахала руками Зима, избегая касаться Осьмого. Его протянутая рука так и осталась висеть в воздухе.
– И как же я, по-твоему, уйду из этого странного сна? Не хочешь дружить, потому что я мальчишка, да? – обиженно протянул Осьмой. Отдернув ладонь, мальчик сложил руки на груди и насупился. – Вот всегда с вами…
Но договорить он не успел, потому что Зима соединила ладони лодочкой и подула в сторону нового друга. Осьмой возмущенно вскрикнул, но сделать ничего не успел, растворившись в воздухе.
5
Год 43 от Великого Раскола
Руки укачивали меня почти с материнской нежностью. Покинув мир странного сна, я пыталась осмыслить, что происходит. Куда я ушла, почему не на холме, не вместе с ним? Вряд ли что‐то заставило бы меня покинуть место захоронения добровольно.
– Она очнулась, – раздался мужской голос. Я где‐то его уже слышала.
– Знаю, – я услышала женский голос и почувствовала его не только звуком, но и вибрацией у своего уха. Дернувшись, я распахнула сухие, без единой слезинки, уставшие глаза.
Меня бáила на руках эта вчерашняя странная девушка. Забыла имя… Она сидела рядом. Мои плечи покоились на ее коленях, а голова была крепко прижата к ее груди. Девушка обнимала меня закутанными в ткань ладонями и укачивала. Мне казалось, что в отдалении я даже слышу легкую мелодию колыбельной из моего детства. Я увидела только подбородок и чувствовала слои и слои одежды на девушке. Сквозь них утешающие объятия были почти терпимы. Не думаю, что выдержала бы сейчас прикосновение к коже. Это и в обычное время довольно неприятно с малознакомым человеком.
Зрение всё еще было нечетким после сна, я попыталась оглядеться, силясь понять, как сюда попала. Повернув голову, наткнулась на спутанные светлые волосы и внимательный взгляд желтых глаз. Эти волосы напомнили другие, и пальцы дернулись в память о маленькой ласке, которую я всегда могла подарить. Казалось, это было так давно. Смотритель продолжал буравить меня обеспокоенным взглядом.
– Я хочу вернуться туда, – мой голос по-прежнему был хриплым.
– Возможно, ты захочешь поесть и привести себя в порядок, – заметил смотритель. – Мы отведем тебя позже. Ты несколько дней провела в бреду. Не лучшее решение – возвращаться в ночной холод на погост.
– Я, Велес тебя забери, хочу вернуться, – зло сказала я. Кален поморщился.
– Отведу, – пропела девушка, ее живой голос начинал серьезно раздражать.
Она мягко отодвинула меня и поднялась со скамьи, на которой укачивала мое больное тело в своих объятиях. Ее движения были настолько уверенными и плавными, что я не сразу сообразила, что глаза невидяще смотрят в одну точку. Красивые глаза, но бесполезные.
– Я не думаю… – начал мужчина.
– Не уверена, что здесь подходят разумные доводы, Кален, – девушка всплеснула замотанными руками. Это было что‐то странное на ее ладонях, раньше я такого не видела. Будто рукавицы, но облегающие каждый палец в отдельности. Еще мне явно было слышно, что она бормочет: «Велес тебя забери. Хм… Велес тебя забери».
Я ждала, пока она возьмет посох, с которыми обычно ходят слепцы, но она лихо развернулась и решительным шагом безошибочно проделала путь до двери. Скрипнули петли.
– Ты идешь? – она повернула лицо в мою сторону, словно отдав дань вежливости, потому что в ее случае это было бесполезное движение. Подскочив со скамьи, я пошатнулась, и пол вздыбился мне навстречу. Кален с готовностью протянул руку, но я шарахнулась от нее, словно испуганная кобыла. Вцепившись в бревенчатую стену дома, сделала несколько неуверенных шагов. Все тело налилось болью. Она не шла ни в какое сравнение с той, что терзала мое несчастное кровоточащее сердце, но всё же неприятно.
Мара уже скрылась на улице. Я силилась поспеть за ней. Она шла между валунами и камнями погоста настолько споро, что я не могла угнаться. Несколько раз ей приходилось ждать меня. Мое тело было слабым и не желало подчиняться, но девушка не торопила. Наконец спустя вечность мы пришли.
Я опустилась на колени, подползая ближе, обнимая возвышение земли руками. Одежда вновь пропиталась грязью. Холм земли был влажным, а у его основания собралась вода. Я словно сидела в луже. Но мне было всё равно.
– Дождь шел всё время, пока ты была больна, – тихо заметила Мара. – Можешь оставаться здесь столько, сколько потребуется.
И я почувствовала, что она говорит не только о могиле, на которой я лежала.
Так потекли дни. Я приходила, ложилась на холмик и безучастно смотрела вдаль. Я вдыхала и выдыхала мелкими рывками, потому что всерьез опасалась, что при более глубоком вдохе края огромной рваной раны внутри меня лопнут, а еще больше боли просто не вынести. Я ненавидела время, которое неумолимо отдаляло от тех дней, когда у меня была жизнь.
К наступлению темноты приходила Мара и уводила меня в дом. Я даже помню лохань с горячей водой и чистую одежду, что порой появлялись, но в остальном – только пустота.
В один из дней, опустившись на любимый холм, я почувствовала, как острые холодные иглы впились в мою щеку. Удивленно подняв голову, я осознала, что все вокруг стало белым. Земля замерзла намертво, небо окрасилось в светло-серый, а нижние ветви елей, придавленные снегом, тяжело провисли почти до самой земли. Ветер был злым и время от времени швырял мне в лицо колючие пригоршни ледяной крупы. Когда Мара вернулась за мной в холодной темноте, я спросила:
– Какой сейчас день?
– Зимнее солнцестояние было сорок пять дней назад, – задумчиво промолвила она, – снег в этом году припозднился. Должен был давно уже лечь.
Осознание того, что уже наступил последний месяц зимы и с той ночи прошло три луны, напугало. Мне казалось, что, быть может, всего несколько дней отделяют меня от него, живого и смеющегося. Я попыталась воскресить в памяти любимое лицо и с ужасом поняла, что ничего не выходит. Жизнь утекала из меня, я переставала помнить. Я начала задыхаться, царапая лицо о тонкую кромку подмерзшего снега.
Мара присела рядом и ободряюще сжала мое плечо.
– Горе всегда крадет время, – проницательно заметила она.
– Что за прокля́тые штуки ты носишь на руках? – не знаю, почему вопрос вырвался именно сейчас. Прошло три луны, а я даже не помню, знает ли она хоть что‐то обо мне.
– Это носит название «перчатки», Ягишна, – Мара произнесла незнакомое мне слово со смешком, немного напевно. Она знала мое имя, а не только то, что я имею привычку лежать на могиле и выражаться, как не пристало девушке из приличного рода.
