Яна Смородина
Эррор молестус
Глава первая. Трудности изложения
За окном пели малиновки. Наташе нравилось просыпаться под их мелодичные трели и долго нежиться в мягкой уютной постели. Но не сегодня.
Вот уже третий день кряду не удавалось это дрянное эссе. Главная мысль юлила, изворачивалась, не желала быть пойманной. Как убедительно описать свои чувства к алхимии? Солнце выглянуло из-за гардины, ласково погладило девичью макушку и поцеловало в ушко. Утренний ветерок ворвался в комнату, неся с собою влажную росяную свежесть и летние запахи сада: яблок, гортензии и медуницы. Это страшно отвлекало. Наташа выпрямилась за столом, бросила писчий прибор и ожесточённо смяла очередной лист бумаги.
Нынешней осенью наступал новый этап Наташиной жизни: её зачислили в Высшую школу незримых искусств. Но как ни прискорбно было признать, это было ровно половиной дела: само по себе зачисление означало лишь обладание предрасположенностью к управлению энергиями. Мечтой на горизонте маячил факультет алхимии, примерно такой же недостижимый и желанный, как… Луна на небе. Самое большее, на что могла рассчитывать особа женского полу – целительское отделение лекарского факультета, менталистика, да пророческие искусства, не пользовавшиеся популярностью среди соискателей в принципе. Алхимия же была прерогативой лучших из лучших, и девицы нежного возраста по мнению профессорско-преподавательского состава в области серьёзных алхимических наук к числу таковых не могли относиться ни в коей мере.
Однако упускать возможности переубедить их в обратном не стоило.
Стоило же при этом заняться собственным воспитанием в области складного изложения прыгающих, словно папуасы, мыслей.
Ещё один смятый лист полетел на пол.
Наташа изо всех сил заставляла себя сидеть на месте, покуда хватит духу, чтобы не вскочить и не ринуться на кухню к Глаше за умопомрачительно вкусными ватрушками. Ведь именно их сдобный пряный дух теперь нагло перебивал садовые ароматы, щекотал ноздри, бессовестно дразнил и звал, звал… Усилия пошли прахом.
«Эх, ну нет силы воли у человека, что ж тут поделать? Тем более что за способ такой – волю ватрушками испытывать? Глупее не придумаешь!»
Так урезонивала себя Наташа, вприпрыжку спускаясь по лестнице во владения волшебницы Глаши – неподражаемой и непревзойденной королевы ватрушек. И прочих вкусностей.
– Ох, Глаша, это вообще законно – печь такие божественные булочки? – пробормотала девушка, вдыхая коричный аромат и зажмуриваясь от блаженства.
– Ешьте в удовольствие, Наташенька! Глядишь, и фигура округлится, а то дело ли, когда девка тонкая, как хворостина?
– Стройная, Глашенька, стройная изящная барышня это называется! – возразила Наташа, плавно обогнула кухаркин могучий силуэт, не требовавший улучшений в этой области, ухватила булочку с противня и впилась зубами в её тёплый бок.
– А ведь сегодня будут гости, – вдруг таинственно обронила за спиной Глаша.
– Почему ты так решила? – Наташа приложила немало усилий, чтобы не выдать свою необычайную заинтересованность в вопросе: неторопливо сняла с плиты здоровенный латунный чайник и налила кипятку в заварник с чаем и травами. Аккуратно накрыла его салфеткой, затем с независимым видом пододвинула к себе ногой трёхногий табурет и уселась на него.
– Александр Кондратьевич распорядился о малом торжестве к ужину. И приборов на две персоны больше супротив обычного, – веско уточнила Глаша, не забыв выдержать многозначительную паузу, вытерла руки о передник и поставила перед девушкой чайную пару.
– Что ж, поглядим, – задумчиво прищурилась та.
– А ещё я слышала, как прошлым вечером его благородие справлялся о прибытии утреннего Балтийского дирижабля, через этот самый… ну, говорил в связной аппарат, что нынче весной выписали из Петербурга, – благоговейным шёпотом продолжила освещать последние известия Глаша, горделиво поглядывая на Наташу, будто аппарат этот – полностью её, Глашина, заслуга.
Наташа уважительно хмыкнула: эта новость и впрямь тянула на неопровержимое доказательство визита не каких-нибудь, а особо важных гостей. Торжеств и прочих отвлекающих от работы глупостей отец в принципе не любил, и устроенные по его распоряжению званые ужины на Наташиной памяти можно было по пальцам перечесть.
Тем интереснее, кем могли оказаться эти самые гости. И что же, сидеть, сгорать от любопытства и ждать у моря погоды? Вот уж дудки! В Наташе сейчас бурлило любопытство и ещё что-то страшно авантюрное, рождающее мимолётное захватывающее чувство, от которого замирает сердце, и легонько подкашиваются колени. Да-да, голову снова поднимала та Наташина «скрытая сущность», которую так не любила маменька и которую, впрочем, девушка не особенно и скрывала. Нет, к своим неполным семнадцати годам Наташе так и не удалось приобрести себе в привычку ни плавности движений, ни умения вести приятный светский разговор, ни усидчивости за рукоделием, что должным образом бы красило юную барышню и ровным счётом всё то, что терпеть не могла Наташа.
Благоразумие диктовало оставаться на месте, смиренно дожидаясь раскрытия интриги путём встречи этих самых гостей. Попытка отвлечься потерпела полную катастрофу: с эссе всё по-прежнему оставалось совершенно неутешительно, чтение, затеянное в надежде натолкнуться на гениальную мысль, сделалось пыткой. Мысли же о способах разведать обстановку в противоположность нужным занятиям живо пробивались на поверхность разума, топорщились частоколом, мешали прочитанному коснуться сознания.
Всё. Ничего более не оставалось, как мигом влезть в домашнее платье, заплести волосы в косу: разведка боем требовала собранности.
– Александр Кондратьевич за почтой уж посылал? – вихрем ворвалась в дворецкую Наташа, прежде коротко стукнув для приличия в дверь, но ответа предпочла не дожидаться.
– Ждем-с, барышня. Александр Кондратьевич ещё с вечера не велел беспокоить без распоряжения… – неожиданно многословно дался в объяснения Серафим, невозмутимо поправляя галстук и глядя в зеркало.
– Газеты на столике? – невежливо перебила Наташа.
– Да-с, как водится обычно…
Наташа уже не слушала.
Также бесцеремонно беспокоить папеньку не стоило, но благовидный газетный предлог обещал смутный шанс выведать хоть что-нибудь.
«Ведомости» первой полосой дали новость об оскандалившемся подозрениями в растрате чиновнике городской управы, недельное издание «Губернские вести» сообщало о объявлении большого бала в загородном имении генерал-губернатора. И только «Ежедневник» скромно упомянул малой заметкой об ожидании этим утром прибытия в столицу Балтийского дирижабля: сообщение воздухом начали осваивать в прошлом году, и событие такого масштаба не успело ещё сделаться обыденностью.
В лаборатории кипела жизнь. Пятеро болванов без устали сновали туда-сюда с не кончающимися поручениями Александра Кондратьевича: тёрли пол в четыре руки, дуэтом освобождали полки от пустующих колб, самый одарённый расставлял книги по алфавиту. Напутает ведь что-нибудь, как пить дать! Ох и крику-то будет…
Отцовские болваны всем хороши: послушные, дотошно исполнительные, старательные. Но… болваны. Сколько ни бился инженер Черкасов над задачей прибавки оным сообразительности – всё впустую.
– Прошу прощения, – деликатно начала Наташа, и суматоха на миг замерла: пять пар стеклянных глаз уставились на девушку.
– А, Наташенька, что случилось? Глаша всем довольна, справляется?.. Ох, успеть бы с самым важным… – не отрывая взгляда от справочника и водя пальцем по строчкам, пробормотал себе под нос Александр Кондратьевич.
– Всё в порядке, просто я принесла почту.
– Что-то важное?
– Полагаю, нет. Тут лишь газеты.
– Положи их на стол, милая. И будь добра, распорядись, если прибудет нарочный с бумагами или телеграммой, немедля сообщить мне об этом.
– Хорошо. Мы ждём гостей? Кто они? – как бы между делом поинтересовалась Наташа.
– Увидишь, милая, увидишь… Думаю, нам всем под силу встретить гостей, как полагается, не ударить в грязь лицом.
– Конечно, па. Не беспокойся об этом. Но знай я некоторые подробности об их личности, смогла бы подготовиться лучше… – молниеносно нашла нужный аргумент она.
– Ничего особенного в них нет, это мой коллега из Балтии с племянником… Хотя, как же нет особенного?! – сам себе возмутился Александр Кондратьевич. – Он своём деле мастер…
Из Балтии! Так значит, права была Глаша – дирижаблем прибудут гости-то.
Наташа вся обратилась в слух и даже замерла, но папенька вдруг замолчал и задумчиво остановил взгляд на книжном стеллаже.
– Боже праведный! Куда же ты Купавина к Никольскому присовокупил?!
Бедный болван, до того с большим трепетом и чуть ли не торжественно расставлявший книги, застыл изваянием, не донеся руку до полки, каким-то несвойственным автоматону чутьём безошибочно определив, что инженерское возмущение адресовано именно ему.
Наташа тяжело вздохнула, выведать сверх того, что удалось, определённо, более не представлялось возможным: отцовский воспитательный процесс грозил затянуться на пару часов и распространить своё благотворное воздействие на всех присутствующих в лаборатории. Поэтому медлить с побегом не следовало.
Она готова была уже мышью шмыгнуть к двери, как вдруг зацепилась взглядом за очень странную деталь на груди попавшего под горячую папенькину руку болвана.
Деталь, которую ни за что бы не пропустила, заметив ранее.
В его груди из красного дерева, в том самом месте, где располагалось механическое сердце, тлело яркое светящееся пятно. Наташа сделала шаг в направлении странного болвана, продолжая также заворожённо таращиться на его торс.
Пятно пульсировало. Красно-жёлтые всполохи высвечивали на краткий миг древесные волокна и внутренние болванские шестерни, заставляли не отводить глаз.
– Что это, чёрт возьми?.. – зачарованно прошептала Наташа и протянула руку, чтобы развеять наваждение, которое так завладело её вниманием, что забыла об осторожности. – То есть, надо же, какая прелесть!.. – опомнилась через секунду она, вставив нужную по канону фразу, правда, без доли положенной умильности в голосе, и пальцы её ощутили под собою лёгкое покалывание. И ни капли тепла… Хмм… до чего странные ощущения. – Это сердечный огонь?
– Нет, милая, сердечный огонь остался недостижимым… Разве ты почувствовала тепло?
– Нет, но…
– Это элементаль. Опытный образец профессора Вилкаса. Я поместил его прошлым вечером.
– Элементаль? Какой стихии?
– Э-э-э… Пока не могу сказать точно, очень противоречивые впечатления: огонь – с большой долей вероятности, но и без земли не обошлось, на мой взгляд. Автор скорее развеет наши сомнения, как прибудет с визитом.
– А как же принцип отрицательной витальной конвергенции? – Наташа снова прикоснулась пальцами к болвановой груди, запуская отражательный импульс, ответ на который ясности не привнёс.
– Природа элементалей двоична, но и жизнью это решительно невозможно назвать, – Александр Кондратьевич уже будто забыл о путанице на собственных книжных полках и увлечённо гремел склянками на лабораторном столе.
– Сегодня обязательно прочту о них в подробности! – восхищённо прошептала Наташа и схватила болвана за руку. – Па, можно я использую вопрос об элементалях, как тему для эссе? И заберу на время… Как твоё имя? – заглянула в лицо болвану она.
– Моё имя Аркадий, барышня, – моргнув стеклянными глазами, ровно отозвался тот и и скрипнул шарнирами в лёгком поклоне. – Хотя я бы предпочел что-то связанное с огнём…
– Смотри только чтобы маменька не натолкнулась на него наверху, сама знаешь, как она не любит… – прервал философские разглагольствования Александр Кондратьевич, и болван тут же умолк.
– Не натолкнётся! Она же на водах, – успокоила родителя Наташа и резво потащила за собой потенциального подопытного к выходу.
– Ах, да, на водах… Но только прежде пусть закончит с книгами! Аркадий, в первую очередь стоит обратить внимание на тематику, а уж потом – учитывать алфавит!..
– Конечно, пусть закончит! – Наташа досадливо поморщилась, сочувственно потрепала по плечу Аркадия и кивнула ему на стеллаж. Тот как будто грустно вздохнул и покорно побрёл к ждущим его книгам.
Наташа проводила его задумчивым взглядом: эмоции для болвана – конструкция запредельной сложности, неужели Аркадий и вправду способен на такое? Или лишь имитирует их. В этом, несомненно, следовало разобраться и как можно тщательнее, но раньше всего – эссе. Теперь же ясно представилось, как можно обозначить мысли о важности алхимии в жизни людей и её практической значимости. Эх, тут уж развернуться есть где!..
Наташа стремительно взлетела к себе наверх, в спальню, дабы безотлагательно закрепить обуревавшие её мысли на бумаге.
