Тиана Тон
Никому тебя не отдам
Каждую субботу Алёна помогала Зинаиде Ивановне начищать стеклянные дверцы старинного серванта и хрустальную посуду, выставленную на его полочках. Этот предмет мебели из натурального дерева был гордостью семьи Севрюковых. От него до сих пор доносилось благоухание сосны, несмотря на то, что он состарился вместе с хозяевами квартиры. На нижних полках Зинаида Ивановна хранила некоторые предметы декора, а за глухими створками даже продукты.
В кухне у пожилой четы занимал половину пространства большой старинный буфет с нишей по центру. В своё время он был изготовлен из ясеня, и с годами немного потемнел, но всё равно вписывался в интерьер помещения и смотрелся величаво. Его наполняли сервизы, бокалы, тарелки, графины и остальная посуда, а в нише были расставлены вазочки с печеньем и конфетами, и ваза с крупными садовыми ромашками. Круглый стол, застеленный шелестящей клеёнкой в крупную клетку, стоял у окна, что было особенно приятно летом, когда в окно сквозил лёгкий ветерок, наполняющий помещение ароматом цветущих лип и тополей, и доносился шум улицы. За столом обитатели квартиры не только кушали и пили чай, но вечерами играли в лото, общались и делились воспоминаниями.
Алёна постепенно полюбила запах бальзама «Звёздочка», которым Зинаида растирала мужу поясницу. Позднее этот запах казался ей родным, своего рода символом этой уютной квартиры и радушных хозяев.
Спустя дни, месяцы, и даже годы, проведенные Алёной в квартире Севрюковых, этих добрых стариков, навсегда останутся в её памяти, и будут вызывать до слёз тёплые воспоминания.
А пока жизнь шла своим чередом, Алёна поступила в институт. Днём она много времени проводила на учёбе, а вечером лепила с Зинаидой Ивановной пельмени и вареники. Она, глядя в глаза, поведала старушке все свои девичьи секреты, а та с любовью смотрела на неё и поддерживала добрыми словами. На вкусной домашней пище Алёна немного округлилась и похорошела, ничем теперь не напоминая рыжего общипанного воробушка. И хотя девушка одевалась скромно и даже строго, и не признавала косметику, парни стали оказывать ей настойчивые знаки внимания, только ей это было безразлично. Алёна смотрела сквозь ухажеров, и упорно шла к своей цели – получить красный диплом.
При народе Алёна была весела, хотя по-прежнему смотрела мимо чужих людей. Преподаватели уважали это общительное рыжее солнышко. Её доклады и курсовые работы поражали охватом и точностью. Студентка не отказывала в помощи нерадивым сокурсникам – ленивой элитной молодёжи, и помогала бескорыстно, чем заслужила всеобщее уважение. Алёна никому не перечила, не переходила дорогу, а шла только своим путём. Подруг у неё не было, что она решила для себя совершенно осознанно, и общалась исключительно на профессиональные темы.
На последнем курсе Алёне пришлось переехать в общежитие, потому что её любимые старички уехали, когда их дочь быстро и выгодно продала квартиру. Расставание было долгим и трогательным, но Алёне было труднее всех, ведь уехал человек, которому она искренне смотрела в глаза. Пряча слёзы, она обустроилась на новом месте и поладила с соседками. Снова помог её уживчивый характер. К тому же, через несколько дней после заселения, Алёне пришлось уехать в родной город, чтобы похоронить бабушку. Там наследница узнала, что бабушкину квартиру забирают за долги, и она снова остается ни с чем.
Приняв на себя и этот удар судьбы, Алёна вернулась к учёбе. До защиты дипломной работы время проскочило незаметно, и Алёна защитилась без помех.
Зная положение этой девочки, одна из сокурсниц, пользовавшаяся больше всех помощью Алёны, переговорила с влиятельными родителями, и те походатайствовали за выпускницу. И хотя таких услуг в институтах не предоставляли, девушке нашли место работы, куда незамедлительно направили. Как сообщили Алёне, ей, как отличнице, предоставили жильё и скромные «подъемные», которые перечислил отец той самой нерадивой сокурсницы.
Алёна поверила в придуманную для неё легенду и радовалась как ребёнок, открывшимся перспективам. Она покидала скромные пожитки в сумку и села в такси, чтобы умчаться в новую жизнь с симпатичным названием «Веснушки». Деревня находилась довольно далеко от города, что порадовало оптимистично настроенную девушку.
Глава 4
Аня уперлась лбом в пыльно стекло автобуса и спрятала пустой взгляд за ресницами. Воспоминания в очередной раз захватили её в свои жестокие объятия…
– Всё, бабуль, я пойду домой. Мать теперь напилась и крепко спит, а я ещё успею подготовиться к экзамену, – произнесла девочка, и направилась из кухни в прихожую.
– Анюта, может, у меня останешься? На улице такая метель. И вообще, сколько раз я тебя просила: переезжай ко мне. Разве у меня плохо? – Взволнованно спросила бабушка, следуя за внучкой.
– Бабушка, у тебя очень хорошо! Но я уже говорила, что мне далеко до школы добираться. Придется рано вставать. К тому же, если я съеду оттуда, мать всё пропьет вместе с квартирой. А её, квартиру эту, между прочим, ты зарабатывала своим горбом.
– Да знаю я всё. Просто жаль мне тебя, внученька. Ты такая умная, красивая, а что вокруг себя видишь?! – произнесла старушка, рукой поправляя локон седых волос. Она остановилась у двери в прихожую и с тревогой, прищурив глаза, смотрела на внучку.
– Грязь, бабуль, и разврат. Но ты за меня не волнуйся, я сумею за себя постоять.
Девочка судорожно вздохнула и посмотрелась в зеркало.
Невысокая, стройная натуральная блондинка с длинными густыми волосами пятнадцати лет нравилась многим мальчикам из параллельных классов. Обаятельная улыбка и ямочки на щеках приковывали взгляды, которые бросали на неё воздыхатели. Голубые глаза с золотистым ободком словно излучали внутреннее сияние, а длинные ресницы вовсе не были белесыми, а тёмными веерами прикрывали задорный взгляд.
Никаких талантов за Аней не наблюдалось, и не все школьные предметы давались ей, но она упрямо заучивала и подолгу сидела за учебниками. Подруги у девочки были, но быстро разочаровывались в домоседке и потихоньку отдалялись.
Аня, насмотревшись на пьяную мать, боялась так же деградировать как личность, и решила для себя не повторять путь родительницы – нерадивая мать тоже в своё время была первой красавицей в школе и во дворе.
Женщина не участвовала в судьбе дочери, и не замечала, как та взрослела и о чём-то мечтала. А мечтала девочка о том, что когда-то встретит хорошего, доброго парня, и он, полюбив её искренне, увезет далеко от того кошмара, который она наблюдала каждый день.
На протяжении десяти лет они с бабушкой бились за то, чтобы наставить женщину на трезвый, истинный путь. В ход шли уговоры, слёзы, упрёки, угрозы, но всё оказалось бесполезным.
Пока Анечка была маленькой, мама сидела с ней дома и воспитывала дочку. Потом времена изменились, отцовских заработков стало не хватать. В доме всё чаще слышались ссоры, и однажды любимый папочка не выдержал, громко хлопнув дверью, ушёл навсегда, даже из жизни дочери. Как потом оказалось, в соседнем доме у него жила ещё одна семья: любовница и двухгодовалый сын, туда и уходили все его заработки.
Анастасия долго приходила в себя, но не расклеилась, и, смирившись, жила дальше ради дочери. Женщина устроилась продавщицей в продуктовый магазин, и первое время баловала дочку разными вкусностями. Часто они, взявшись за руки, ходили в гости к бабушке. Та в своё время тоже растила Анастасию одна, но нисколько об это не пожалела на протяжении всей жизни, о чём постоянно напоминала дочери, чтобы та держала себя в руках. И она держала, всё у них хорошо сложилось: уютно, сытно, спокойно. Но не слишком долго.
Анюта любила и одновременно побаивалась свою мать. Она не очень понимала её. Женщина могла бы выглядеть свежее и красивее, если бы не поддавалась порокам и чаще улыбалась. Худощавая, с гибкой фигурой, Анастасия обладала тонкими чертами лица: прямой нос, чётко обрисованный рот, смуглый цвет лица. Она имела все шансы повстречать хорошего человека, полюбить его, построить семью, родить детей, подарить им свою любовь, проявить заботу. Но…
Девочка училась в младших классах, и ей была необходима мамина помощь, вот только та не торопилась домой. Всё чаще задерживаясь на работе, Анастасия оправдывалась, что проверяла накладные на товар, но от неё разило алкоголем и табачным дымом. Спокойная жизнь для Анюты закончилась. Девочка однажды не вытерпела и пожаловалась бабушке. Та провела воспитательную беседу с дочерью. И случилось затишье на неделю, а после всё пошло по кругу. Постепенно из дома пропали ценные вещи, золотые украшения, а дальше стали мебель выносить. С работы Анастасию уволили. И для неё наступила полная свобода.
Женщина на глазах теряла человеческий облик, приводила в квартиру разных бродяг и тех, кто наливал стакан спиртного. Анастасия забыла аромат душистого мыла, перестала расчесывать когда-то густые длинные волосы, и превратилась в зловонное существо. Она устраивала оргии на глазах у дочери и приглашала её присоединиться. Когда Анюта плевала в их сторону, мать громко смеялась и принималась ласкать себя перед многочисленными любовниками.
Девочка продолжала надеяться, что родительница одумается. Но ни слёзы, ни умоляющие речи дочки не трогали опустившуюся до крайности женщину. Бабушка упрашивала Анечку перебраться к ней, но девочка говорила, что боялась за квартиру. Но в глубине души это было не так, она боялась за мать. Она волновалась, что той станет плохо, а её рядом не будет, и никто не спасет непутевую женщину, не поможет. И дочь продолжала жить в хаосе.
Аня глубоко задумалась перед своим отражением, и очнулась, услышав голос бабушки.
– Анют, я тебе тут булочки положила и баночку твоего любимого персикового компота. Утром перед школой покушай.
– Хорошо, бабуль, – Аня поправила волосы, выбившиеся из-под шапки, и надела пуховик. Потом забрала пакет из рук бабушки и чмокнула её в щёку. – Побегу, бабуль, а то уже темно.
– Ох, Анюта, я так волнуюсь, – с тревогой глядя на внучку, призналась бабушка. – Оставайся у меня, а? Что-то на душе так неспокойно. Оставайся, прошу тебя! Смотри, уже почти восемь часов.
– Нет, бабуль, побегу домой. У меня и учебники все там, а завтра же экзамен. Обещаю: вот сдам зачёты, пойду на каникулы и сразу же перееду к тебе. Вместе Новый год встретим, побродим по тихим улочкам. И правда, намаялась я там, хочется покоя уже.
– Ох, моя непослушная детка, я же так переживаю, – удрученно покачала головой пожилая женщина.
– Не бойся, бабуль, я сильная. Всё будет хорошо! – улыбаясь, девчонка подмигнула бабуле.
– Дай-то Бог. Как доберешься, позвони, – попросила бабушка, осеняя крестом внучку.
Аня открыла дверь и выпорхнула на лестничную площадку, обернулась, помахала бабушке рукой и побежала вниз по лестнице. Выйдя на улицу, девчонка обрадовалась, что метель стихла. В воздухе кружились крупные хлопья, но как-то лениво. Под ногами от света уличных фонарей искрился пушистый снежок. Аня вдохнула свежего морозного воздуха и уныло побрела по заснеженному тротуару. Она заглядывала в нарядно украшенные к празднику витрины и тоскливо опускала взгляд. Вокруг было так захватывающе сказочно, а по щекам девочки текли слёзы. Она упрямо смахнула их рукой в колючей варежке и пошла дальше, туда, где её не ждали, скорее всего не любили и точно не жалели; где уже давно не пахло ароматными щами и вкусными котлетами, а воняло потом, грязным бельем, мочой и рвотными массами.
Медленно перебирая ногами, Аня добралась до дома к девяти часам вечера, и неспешно поднялась в квартиру. Как всегда, дверь не была заперта, и от порога слышались мужские голоса. Аня проскользнула мимо кухни, где сидели три молодых парня, и заглянула к матери в спальню. Та оголенная валялась на полу в неприличной позе, и, пребывая в пьяном угаре, громко храпела. Аня вздохнула, развернулась и пошла к себе. Разувшись у себя в комнате и скинув пуховик, она сразу же взялась за уроки. Открыв учебник и конспекты, девочка пыталась выполнить домашнее задание, но мужской смех и громкие разговоры мешали сосредоточиться. Тогда она отложила уроки и в одежде легла в кровать, поскольку так она спала уже много ночей. Укрывшись одеялом с головой, Аня попыталась уснуть, но взрывы смеха и пошлые рассказы доводили до злости. Девочка встала и, выйдя из комнаты, ворвалась в кухню.
– Так, дорогие мои, вы не засиделись в гостях? – Спросила девочка, перескакивая взглядом с одного дерзкого лица на другое. Она грозно скрестила руки на груди и отставила ногу в сторону, притопывая ей.
– Опаньки, какая к нам пожаловала цыпочка! – пробасил один из гостей. Его тонкие разбитые губы скривились в ухмылке, после чего он заулыбался во весь рот.
Мужчина сидел на шаткой табуретке и ковырялся спичкой в зубах. Его пальцы были перепачканы в вобле, которую он сжимал во второй руке. Аня с омерзением осмотрела его и перевела взгляд на стол, где стояли четыре бутылки водки, бутылка вина, валялись помятые пачки сигарет и заветренные бутерброды с колбасой.
– Малышка, присоединяйся! – миролюбиво махнул рукой второй гость, который курил у окна и выпускал аккуратные колечки дыма толстыми влажными губами.
Этот мужчина был гораздо крупнее своих приятелей. Короткие волосы не скрывали неровный череп с многочисленными шрамами. Аня коротко взглянула на его руку, полностью покрытую татуировками, и её передернуло от страха.
– Ага, составь нам компанию, – подытожил третий, громко рыгнул, улыбнулся и невозмутимо поскреб длинными толстыми пальцами у себя между ног.
– Нет. Я не только не присоединюсь, но ещё и полицию вызову, чтобы разогнали загулявших гостей, – не показывая страха, твёрдо произнесла девчонка.
– Ты чё, коза? – Вскочил на ноги первый. – Мы к тебе по-хорошему, со всей душой. А ты?
– И я прошу вас уйти по-хорошему, – произнесла Аня. – У меня завтра экзамен в школе. Мне нужно заниматься.
– Ты школьница? – Спросил второй, и присвистнул толстыми губами. Он сел на стул, тут же привстал с него, затушив об стол до половины выкуренную сигарету.
– Да, – тихо ответила девочка, пятясь к двери.
– А так сразу и не скажешь, – рыгнув, встрял третий. – Красивая деваха какая! Да и фигурка просто загляденье. Ты чё, дочка этого чучела?
– О ком Вы?
– Да хорош тебе, всё ты поняла. Заниматься значит собралась?
– Да. Я к экзаменам готовлюсь, – пояснила Аня, надеясь на понимание. Она до последнего верила, что мужчины пожалеют её и покинут квартиру, поэтому продолжала стоять в пороге кухни и увещевать незнакомцев.
– А не хочешь позаниматься с нами? Мы и экзамены примем сразу все, – произнес первый. – Сразу три учителя. Круто! С нами занятия куда более приятными будут. В школу поиграем или в полицию. Ты ж хотела полицию вызвать, так вот мы здесь.
Все трое засмеялись.
– Нет, парни, уходите, прошу вас, – умоляюще сложив руки у груди, попросила Аня.
– Лапа, мы не уйдем, – произнес третий, почесывая себя между ног.
– Да, да, – закивал второй, закинув ногу на ногу. – Лучше выпей с нами, расслабься, а мы поможем тебе позаниматься.
Они опять рассмеялись над наивностью девочки. Первым вышел из-за стола мужчина с перепачканными воблой руками, и, пошатываясь, двинулся в сторону девочки.
– Иди, крошка, не стесняйся. Бери пример с матери.
– Не подходите ко мне, а то закричу, – пригрозила Аня, судорожно вытирая слезившиеся глаза. В кухне было до того накурено и разило дешевым алкоголем, что её начало тошнить.
– Кричи. Нам это нравится. Да и вряд ли тебе кто-то поможет. Лучше соглашайся добровольно. Обещаю, мы тебя не обидим.
– Прошу вас, уходите, – прошептала дрожащим голосом Аня. В её глазах отразился испуг, а по щекам потекли слёзы. Она попятилась и хотела бежать, но её ловко схватили за ворот и втащили обратно.
– Не рыпайся, сука! – зашипел третий, расстегивая ширинку. – Садись и пей.
Тот, что с перепачканными руками, вернулся к столу, налил целый стакан водки и протянул Ане. Она покачала головой и прошептала:
– Не буду.
– Так значит, да? – Зарычал второй, выпятив толстую нижнюю губу. – Ну, не скули тогда.
Аня вздрогнула. Холодный пот струйкой потек по спине. У неё возникло пронизывающее насквозь ощущение страшной угрозы. Мужчины оказались более чем враждебно настроены. Слабо вскрикнув, она поняла, что её схватили за волосы и намотали их на кулак. Она уставилась на стоявшего рядом мужчину, который рыгнул ей в лицо.
– Отпустите меня, пожалуйста, – попросила Аня, хватая ртом воздух. Она вцепилась руками в холодные запястья мужских рук, причинявших ей боль. – Оставайтесь здесь, если хотите, а я уйду.
Не ответив, мужчина, державший её за волосы, поднялся со стула. Его тяжелое дыхание оглушало её. Аня посмотрела на остальных. Эти вытаращенные глаза, полубезумный, злобный смех! Она попятилась, поднялась на носочки, пытаясь высвободить свои волосы. Тот наклонился, вытянув руку, и с силой дернул. Девочку охватил ужас. Только сейчас она поняла, что в квартире, кроме пьяной матери, никого нет, что она во власти этих грубых негодяев, чьи намерения стали ей ясны. Издав сдавленный крик, она бросилась вперёд… У неё оставалась только одна надежда на спасение: надо было поднырнуть под его руку, схватить со стола нож и попытаться отрезать волосы, а уже потом бежать со всех ног. Но этот манёвр не удался. Девочку сгребли сильные руки, и она закричала от боли. Воспользовавшись этим моментом, ей влили в рот обжигающей жидкости. Девочка поперхнулась и закашляла. Из её глаз лились слёзы, желудок жгло и хватало судорогой, а голова закружилась, но она не сдавалась. Прыснув остатки огненной воды в лицо нападавшему, она громко завизжала, пытаясь сбежать. Девочка надеялась, что крик услышат соседи и вызовут полицию, поэтому продолжала визжать.
Несмотря на крик и яростное сопротивление, один из мужчин заткнул ей рот тряпкой. Полузадушенная этим кляпом, Аня замолчала. Согнувшись калачиком, она походила на затравленного зверя. На её худом лице были видны только глаза, расширенные от страха. Она так сильно обхватила себя руками, что побелели костяшки пальцев. Всхлипывая, она надеялась, что они всё-таки не тронут её. Она норовила отползти от мужчин к батарее по грязному полу, но они заметили это и приблизились. Они ухмылялись и тянули к ней руки.
Расширенными от ужаса глазами Аня смотрела, как двое негодяев нагнулись к ней, хватаясь руками за её грудь. Один из них схватил девочку за ногу. Аня с грохотом рухнула на пол и тут же получила удар в челюсть, потом в нос. Раздался хруст, и хлынула кровь. Аня подавилась. Перевернувшись на живот, она поползла в коридор. Её поймали за ноги и рывком стянули джинсы. Девочка замычала. Кто-то выругался матом, и, схватив бутылку со стола, разбил её, а оставшийся осколок поднес к горлу жертвы. Он выдернул из её рта тряпку и откинул в сторону.
– Слушай, тварь, если откроешь пасть, убью! – спокойно произнес он.
– Убивай, – захрипела жертва, и завизжала из последних сил.
Почувствовав жжение в области шеи, она приняла череду ударов. И стало так тихо… Аня потеряла сознание.
За стеной безмятежно спала пьяная мать. Она, как и её растерзанная дочь, ничего не осознавала и не чувствовала. Она не чувствовала боли, которую приняла на себя её беззащитная девочка; не видела удара, которым изменили её молодую судьбу, разрушили планы, мечты, надежды, навсегда похоронив их под руинами памяти.
Через неделю Аня очнулась в городской больнице. Рядом с ней сидела осунувшаяся лицом и сильно постаревшая бабушка.
– Пить, – захрипела девочка. Она лежала недвижимая и едва вращала глазами, чтобы осмотреться. Первое, что она заметила, это стены, покрытые навевающей тоску блеклой голубой краской.
– Девочка моя, погоди, я сейчас доктора позову, – женщина вскочила со стула и выбежала в коридор.
Доктор появился через несколько минут и принялся осматривать пациентку, следом пришла медсестра и взялась за капельницу. Бабушка стояла позади них и заламывала руки, шепча молитвы.
– Всё очень даже ничего, – кивнул доктор пожилой женщине, и, махнув рукой медсестре, вышел из палаты.
Бабушка проводила их взглядом, и, перекрестившись, опустила кусочек марли в стакан воды с лимонной долькой и приложила к распухшим губам внучки.
Аня медленно протянула руку к губам, скинула влажную марлю и бескровными губами даже не прошептала, а прошелестела:
– Где я?
– Анечка, деточка моя, ты в больнице, – ответила пожилая женщина. Она погладила девочку по волосам и кинулась целовать разбитое лицо.
– Что случилось? Почему всё болит?
– Детка, ты разве не помнишь? – Бабушка удивленно взглянула в налитые кровью глаза внучки.
– Свои крики помню, – хрипло ответила Аня. – Я так старалась, чтобы меня услышали.
– А следователь так надеялся на твои показания. Я ведь сама-то ничего не знаю, кроме того, что увидела. Соседи молчат. Мол, никто и ничего не видел, не слышал. Мать пьянющая была. Свидетелей нет, – удрученно покачала головой бабушка, присаживаясь рядом с внучкой. Она взяла её ледяную ладошку в свою сухую горячую ладонь, пытаясь согреть и успокоить.
– Что произошло? Почему следователь? Зачем свидетели? – Обеспокоенно озиралась Аня, норовя вскочить с больничной койки.
– В тот вечер ты гостила у меня, а потом собралась домой. Я уговаривала тебя остаться, но ты не согласилась. Я так и не дождалась твоего звонка. В час ночи вызвала такси и поехала к вам. Дверь была открыта, я вошла и чуть не сошла с ума. Прости, что приходится рассказывать тебе, но всё равно узнаешь, и хуже всего, что от чужих людей.
– Меня изнасиловали?! – выплюнула Аня. Она попыталась вскочить с постели, но сил на это не хватило. Стук зубов выдавал её ярость и сопротивление.
Бабушка, глядя на внучку, трясущимися руками вытирала мокрые щёки.
– Милая моя деточка, главное, что ты жива. Всё переболит, забудется. Если бы тебя не стало, я тоже не осталась бы жить.
– Значит, изнасиловали, – стиснув зубы, подытожила девочка. – И ты, бабуль, предлагаешь мне жить дальше? Тогда ответь мне: как? Как с этим жить?
– Солнышко, я с тобой. Вместе мы всё переживем. Я буду рядом, буду тебе помогать, во всём поддерживать. Вот выпишут тебя из больницы, и мы уедем к моей сестре. Там будем жить. Там тихо, хорошо, – поделилась планами бабушка, заглядывая внучке в глаза и поглаживая по ладошке. Видя, что та силится сесть на кровати, она помогла ей приподняться и устроиться удобнее.
– Ба, кому я теперь буду нужна? О чём ты говоришь? Не успокаивай меня, я всё равно не собираюсь жить дальше, – нетерпеливо возразила Аня.
Внучка сурово посмотрела на родственницу и отдернула руку. Обезумев от страха, она так и осталась сидеть с вытаращенными глазами, стуча зубами, не в силах вымолвить ни слова. Ей хотелось заплакать, но она даже не шевелилась, не поднимала взгляда, в котором застыл ужас. Она думала, что в одну секунду сойдет с ума. Всё исчезло: время, место. Перед ней появился образ, доводивший до безумия. Она забыла его, стерла из памяти кошмары прошлого, но сознание настойчиво подсунуло кадр.
– Не смей так говорить. Ты не только будешь жить, но ещё научишься радоваться жизни. Ты осталась жива, и это большое счастье. Мы преодолеем все трудности. А если ты ещё раз об этом заговоришь, моё сердце не выдержит. Оно бьется ради тебя. Посмотри сколько инвалидов рядом. Они дышат, смеются, женятся, рожают детей, участвуют в соревнованиях и работают. Они молятся за каждую прожитую минуту и за каждую следующую. Они сильные духом, борцы и молодцы. А ты руки опускаешь.
Аня не желала слышать грозного голоса бабушки, но снова с той же решительностью ответила:
– Бабуль, мне тяжело. Уже весь город знает. Это такой позор. Будут говорить, что я вся в мать, что сама виновата.
– Во-первых, я понимаю как тебе плохо, и переживаю вместе с тобой. А во-вторых, стыд и позор тем, кто всё слышал, но сидел как крыса в норе. В наше время многие именно так и поступают, трусливо поджимают хвост. Сидя дома, им было лень набрать номер полиции, в то время когда совершалось страшное преступление. Конечно, проще слушать крики и ждать развязку.
– Ба, что у меня с лицом? Почему мне трудно говорить? А ноги? Руки?! Что с ними? Я в гипсе, ба. Меня что, ломали?
Аня захотела закричать, но её вопль заглох, закончившись хрипом.
– Деточка моя, я всё тебе рассказала. Давай не будем ворошить пережитое. Тебе нужно набираться сил.
– А мать где? – Сменила тему Аня, надеясь, что позднее вспомнит всё, и решит, что делать дальше.
– Где же ей быть? – Вздохнула бабушка. – Дома. Пьяная. Как о тебе узнала, так из запоя не выходила.
– Понятно.
– Я в школе у тебя была. Тебе четвертные отметки выставили. А ребята немного денег собрали на гостинцы. Я не брала, а они обиделись, пришлось согласиться. Деточка, ты сейчас поспи, а я пойду с доктором переговорю. Потом сбегаю домой, бульончик тебе приготовлю. У меня и в холодильнике-то ничего нет. Я всё время здесь с тобой.
– Давно я здесь? – Глухо поинтересовалась Аня, глядя перед собой.
– Неделю.
Увидев вытянутое от изумления лицо внучки, бабушка продолжила:
– Да, детка. Целую неделю я непрестанно молилась за твоё здоровье, чтобы ты выжила.
– Ба, пожалуйста, иди домой, поспи. Я ничего не хочу есть.
– Я если чуток только сосну, – кивнула женщина, с надеждой глядя на внучку. – И сразу же к тебе.
– Не торопись. Я же никуда не денусь, – бледные губы девочки изогнулись в презрительном выражении.
– Ладно, деточка, я побегу. Но скоро вернусь!
– Хорошо.
Бабушка поцеловала Аню в посиневшую распухшую щёку и вышла из палаты.
«Что я буду с ней делать, когда она увидит своё лицо? – Подумала бабушка, притворяя дверь».
«Сколько мне ещё здесь валяться? Где бы достать таблетки? Не хочу терпеть этот кошмар. И надо бабушку освободить от этого, а то на неё смотреть страшно. Не хочу быть ей обузой, – думала Аня, медленно укладываясь на бок. Она поморщилась от боли, прочертившей дугу вдоль живота. – На люди показываться не хочу. Почему же я помню так мало? Обрывки какие-то. Кто это сделал? Зачем?»
Пока Аня силилась вспомнить хоть какие-то детали страшного вечера, бабушка переговорила с её лечащим врачом и выяснила, что беспамятство – временная амнезия – это последствия перенесенного шока. Доктор подготовил родственницу к тому, что её внучке потребуется постоянный контроль, поскольку слабая подростковая психика не готова к столь серьёзным потрясениям.
– Следовательно, девочка может натворить непоправимых глупостей, – пояснил доктор, не глядя на собеседницу. – Лечение у нас будет поэтапное, а потому – долгое. Через несколько дней с ней начнет работать психолог. Но это не факт, что девочка восстановится полностью. На лице у неё останутся рубцы, что создаст душевный дискомфорт. Перелом левой ноги со смещением – это пожизненная хромота.
– Мы всё преодолеем, доктор, – шепотом вымолвила старушка, не особо надеясь в правдивость своих слов. – Я всё сделаю для того, чтобы моя девочка улыбалась!
Доктор кивнул собеседнице, понимая, что слова не всегда совпадают с действительностью, но спорить не стал. Женщина быстро попрощалась с ним и вышла в коридор.
Шаркая ногами от усталости, она торопилась покинуть стены больницы, чтобы глотнуть свежего воздуха. Её душили рыдания, а запах лекарств, боли и страха не позволял дышать. Неутешительные новости расстроили бедную женщину, но она твёрдо решила не сдаваться и всячески помогать внучке. Она не хотела верить в то, что жизнь её девочки загублена. И пусть нет денег, чтобы восстановить лицо с помощью пластической хирургии, но есть любовь и терпение. Бабушка спешила домой, мысленно подготавливая себя к сложному жизненному периоду.
Первую половину ночи в сознании, Аня провела неподвижно сидя на койке, глядя пустыми глазами прямо перед собой, вторую – скрючившись, уставившись в темноту, прислушиваясь, боясь заснуть. Она подобрала под себя ноги, пытаясь хоть немного согреться, хотя в палате было душно. Но когда занялся день, и сквозь полуопущенные веки ударил бледный луч солнца, ей было так же холодно. Жизнь продолжалась, но она вошла в другое русло, непривычное.
Дни неспешно сменяли друг друга. За это время было пережито много истерик и обид. У Ани горела душа, и болело тело. В больнице она отметила новогодние праздники, весенние, и свой шестнадцатый день рождения. В мае её выписали домой.
Для бабушки начался самый сложный период, гораздо страшнее, чем тот, который был в больнице. Два раза она спасала внучку от необратимого шага, и оба раза ту пытались забрать в психиатрическую клинику. Пожилой женщине приходилось расставаться со своими скромными сбережениями, чтобы внучка осталась дома. Она понимала, насколько Ане тяжело; та не выходила из квартиры, выглядывая в окно как дикий зверёк.
Глафира Елисеевна много думала и решилась на переезд. Собрав вещи и передав ключ соседке, она торопилась увезти внучку из города, рассчитывая, что деревенский климат взбодрит её и выведет из состояния транса.
Аня капризничала, но бабушка стояла на своём. Её не останавливал и тот факт, что день обещал быть знойным. Сев в душный городской автобус, они продолжили спор, который ни к чему не привел. Добравшись до нужной остановки, бабушка и внучка остались на солнцепеке, чтобы через некоторое время уехать туда, где участь потрясет их вновь, не дав зажить кровоточащим душевным ранам.