Яна Алимова
Дочь. Рассказы о войне
Дочь
Часть 1
Шура и Николай родились и провели детство и юность в коммунальной квартире в одном из Ленинградских так называемых колодцев недалеко от Летнего сада. В квартире было девять комнат, и в каждой было по сорванцу, а то и по двое. Но кроме Шуры из девочек в огромной квартире жила еще лишь одна – Алена. Она была старше Шуры на три года и снисходительно смотрела на мелкую девчонку. Но Шура не отчаивалась, ее в свою компанию с удовольствием приняли Коля и Назар, братья-погодки.
А еще в коммуналке жил Вася, он был ровесником Алены, но проходу не давал именно Шуре, хотя логичнее было бы приставать к ровеснице. Васька обзывал Шуру то очкариком, девочка была близорука и носила очки, то жирной, Шура действительно была полновата.
Мальчишки Коля и Назар всегда отчаянно бросались на защиту подружки, сжимая кулаки, даже готовы были драться, но хулиган Васька был намного сильнее мелких пацанов, и так больно бил щелбаном по голове каждого, что ребята хватались за разбитые лбы, но от своего не отступали. Шуру в обиду они не давали и защищали как могли.
Девчушка горько плакала после каждого случая, но никому не жаловалась. Постепенно она научилась не реагировать на выпады Васьки, хотя он все чаще и больнее ее задевал. А однажды Коля подрался с наглым подростком.
Ребята играли в закутке, Васька подкрался незаметно и гаркнул прямо в ухо Шуре:
– Ну что, попалась, очкастая жирнячка, – и, намотав длинную косу Шуры на руку, не обращая внимание на Колю, пытающегося защитить девочку, стал трепать ее, а потом толкнул. Она упала лицом вперед, больно ударившись и разбив очки. Коля тут же заехал обидчику кулаком в живот, но тот лишь засмеялся, взяв пацана за шиворот. Назар, как только Васька схватил Шуру, почуяв серьезную беду, рванул за бабушкой, поняв, что им двоим ни за что не справиться с оболтусом. Бабушка прибежала сразу же и, снимая на ходу фартук, отхлестала им Ваську!
– Сколько раз тебе говорила, паршивец! Не лезь к малышне! Матери все скажу сегодня, – приговаривала она.
Но Васькиной матери некогда было вникать, чем занимается ее старший сын и еще трое мал мала меньше. Работала она на заводе от зари до зари, чтобы прокормить их всех. Муж на том же заводе погиб, упав с высоты. Вот и не было у матери времени заниматься пацанами.
Услышав жалобы Колиной бабушки, Марфы Степановны, она молча схватила отцовский ремень и пару раз стеганула им Ваську по спине!
– Чтобы на метр к детям не приближался, – коротко рявкнула она.
Васька поутих ненадолго, но вскоре распоясался вновь.
Так ребятки тихо-тихо росли, превращаясь в подростков, а потом и в молодых людей. Шура не стала красивой или хотя бы привлекательной. Зрение стало еще хуже, и тяжелые очки с толстыми линзами не украшали ее лицо. Правда, она значительно похудела, став тонкой, как тростиночка, но все это было совершенно неважно для Кольки, он был влюблен в Шуру. Да и было за что.
Она была веселая, смешливая, очень добрая. Где была Шурочка, там всегда слышался ее заливистый смех. Когда она так хохотала, то все вокруг улыбались, даже если не слышали шутку. Много раз, не желая того, Шура срывала уроки. Прыснув слегка в кулачок, она вызывала тем самым приступ смеха у всего класса. И сама учительница еле сдерживалась, чтобы не засмеяться вместе со всеми.
– Краснова! – пытались строжиться учителя, – смотри у меня! Чтоб рот на замке держала!
Краснова пугалась, кивала головой, но, если ее душа просила радости и смеха, Шура не могла сдержаться.
Колька и Шура были не разлей вода, всюду вместе. А потому, как только им исполнилось по восемнадцать, тут же стали законными мужем и женой. Родители невесты отгородили им небольшое пространство в своей комнате, жить у жениха было совершенно негде. За несколько дней до свадьбы Шура впала в какое-то странное состояние. Лежала, уткнувшись лицом в подушку по много часов, ничего не ела, ни с кем не разговаривала, даже Кольку к себе близко не подпускала. Мама присаживалась рядом, гладила дочку по голове и говорила:
– Ничего милая, ничего. Я тоже боялась. Все боятся.
Но как-то мама, засомневавшись, задала дочери такой вопрос:
– Да любишь ли ты Николая? Может зря все это вы затеяли?
– Ой, как люблю я его, мамочка, – дочка бросилась в объятия матери и разрыдалась так, словно Колька ее бросил.
Мать, ничего не понимая, списала все на волнение Шуры перед свадьбой. Но свадьба прошла весело, задорно. Правда, ближе к концу праздника заявился Васька, уже сильно поддатый. Он сразу подошел к молодым и облапил невесту своими лапищами, затем полез целоваться, повторяя все время:
– Совет да любовь молодым!
Шура побледнела, потом покраснела, а Колька сжал кулаки и готов был ринуться в драку с наглецом, но взрослые мужики и Васькина мать подскочили и потихоньку вывели смутьяна на воздух. Только Шура так и не пришла в себя до самого конца свадьбы. Натянуто улыбалась, не хотела целоваться под крики: «Горько!» и сидела как мумия. Коля тоже выглядел встревоженным.
Для первой брачной ночи Шурины мама с папой предоставили молодым комнату, а сами ушли к Колиным родителям. До самого утра выпивали, тихонько пели, вспоминали былые времена, спорили, когда дети подарят им внуков, и кто будет первый мальчик или девочка.
Жизнь потекла своим чередом. Шурочка потихоньку пришла в себя, стала снова веселой и смешливой. Они с Колькой подолгу гуляли после работы, взявшись за руки, налаживали семейный быт, привыкали к друг другу в качестве супругов.
Месяца через два после свадьбы Шура заявилась домой раньше обычного ни жива, ни мертва. Кинулась на кровать и горько расплакалась. Коля в тот день остался работать сверхурочно, а когда пришел, то мать сообщила новость: Шура беременна.
– Сказала мне, а теперь лежит и плачет почему-то. Я ничего не понимаю.
Коля зашел в комнату, присел на кровать:
– Шур, – позвал он жену.
Она повернула к нему свое опухшее от слез лицо. Увидев мужа, она кинулась к нему на шею:
– Это я от счастья, Коль, от счастья! – зачастила она, – от счастья! – повторила еще раз твердо и очень грустно.
Коля обнял свою жену, прижал к себе:
– Как хорошо, родная моя! Я тоже очень счастлив! Наш с тобой ребенок! Шурка, даже не верится.
Через положенное время родилась замечательная девочка Иринка. Ребенок был богат на бабушек и дедушек, и еще имелась прабабушка, даже не очень старая, Марфа Степановна.
Девочку любили не только родные, но и вся коммуналка. Да что там говорить, даже хулиган Васька присмирел, больше не приставал к Шуре, тоже женился, и его жена была в положении, и он время от времени просил у Шуры подержать Ирочку, желая потренироваться.
Девочка была вылитая Шурочка. Тоже упитанная, веселая и смешливая. Она с самого раннего детства приковывала к себе внимание людей. Шура боялась, чтобы не испортилось зрение у дочери также, как и у нее, потому что девочка была просто полной копией своей мамы. Но слава Богу, обошлось.
К шестнадцати годам Иришка превратилась в милую, симпатичную девушку. И все, кто знал ее маму, понимали, что, если бы не Шурины очки с толстенными стеклами, была бы и она такой же красавицей. Отец души не чаял в дочери, баловал ее безмерно. Она отвечала ему тем же.
Они подолгу шептались о чем-то каждый вечер и таинственно замолкали, когда на горизонте кто-то появлялся, даже если это была мать. А Шура почему-то очень беспокоилась, когда Коля уединялся так с дочерью, особенно, когда она оформилась в настоящую девушку. И однажды Шура сказала мужу:
– Коль, Ирка – взрослая уже.
– Взрослая! – с любовью повторил Николай.
Шура вздрогнула, сникла и продолжила:
– Ты бы прекратил с ней обниматься и шушукаться! – тихо проговорила Шура.
Коля с интересом посмотрел на жену:
– Шур, да ты что? Она ж моя дочь! – воскликнул он.
Шура вся сжалась:
– Коль, ну она стесняется, у нее уже грудь растет.
– Шура, ты сейчас глупость какую-то сказала. Да и не стесняется она меня! С чего ты взяла? Шура-а-а-а, – протянул муж, вмиг все поняв, – да ты ревнуешь ее ко мне?
Шура вздрогнула и опустила глаза.
– Что она мне доверяет, а не тебе! – продолжил муж, – что мне все свои секретики рассказывает? Да, Шурка? Так ведь? – и Николай сгреб жену в свои объятия, а жена прижалась к мужу и горько заплакала.
– Да, Коля, она совсем меня не любит. Ничего мне про себя не рассказывает. Спрошу: «Как дела?» А она улыбнется, поцелует, хихикнет, коротко бросит: «Хорошо!» И все на этом. А с тобой часами шепчется, – обижено выговаривала жена мужу всю накопившуюся боль от нескладывающихся отношений со взрослой дочерью.
– Ох ты, дуреха моя! – поцеловал Коля жену, – я поговорю с ней.
– Нет! Нет! – испуганно зачастила Шура. – Ни в коем случае. Оставим все, как есть. Но ты все-таки имей ввиду, взрослая она уже. Дела у нее женские начались, и лифчик я ей купила.
– Да ты что! – обрадовался отец, – так это же прекрасно. Растет наша красавица. Скоро внуков нянчить будем. Эх, Шурка, хорошо-то как. Пойду бабулю обрадую, что скоро она пра-пра-бабушкой станет.
– Ты что, малахольный! Какие внуки! Ирке еще десятый класс закончить надо.
С того самого разговора что-то словно переключилось у Николая в голове, и он, действительно, увидел, что его дочь уже взрослая девушка, а не та маленькая девчушка, с которой он шептался обо всем на свете, которую носил на шее, с которой катался на велосипеде каждое воскресенье! Ее фигура, действительно перестала быть угловатой и нескладной.
Николаю все чаще и чаще приходилось стряхивать с себя это наваждение, это странное пугающее его желание смотреть на девичью фигуру.
Отец стал избегать общения с дочерью, прикрываясь сильной усталостью.
– Пап, но ты и раньше много работал. Что случилось? – недоумевала дочь. – Пойдем на великах!
– Так старый становлюсь! – попытался отшутиться Николай.
– Пап, ну ты, конечно, не мой одноклассник, но и не дед Петро. Ему-то уже шестьдесят, наверное. А тебе, пап, всего-то тридцать пять!
Отец улыбался, но прежних отношений уже не было. Николай к своему леденящему сердце ужасу почувствовал какие-то странные, совсем не отцовские ощущения к своей взрослой дочери. Новые чувства совершенно не были похожи на те, что он испытывал раньше.
Коля вспомнил о своих пылких чувствах к жене. Новые эмоции, которые он испытывал к дочери, были очень похожи на те давние, которые были у него к Шуре. Это его пугало, это его сводило с ума.
Чем больше Ира тянулась к отцу, тем испуганнее он отказывал ей во внимании. Ира обижалась, выговаривала Коле свое недовольство, он отшучивался, но пропасть между дочерью и отцом росла. А между тем приближались последние школьные экзамены в жизни девушки и школьный бал.
Двадцать первого июня 1941 года мать и отец, нарядившись по случаю окончания дочерью школы, взявшись под руку, в сопровождении Иришки-красавицы, отправились в школу на торжественную часть – получение аттестатов.
Сердце Николая готово было выскочить из груди. Он глядел на дочь и понимал, что любит ее больше жизни, и готов отдать за нее эту самую жизнь. Но что-то и омрачало Николая, он каждый раз с неудовольствием замечал, что к отцовской любви снова и снова все сильнее примешивается еще какое-то странное чувство, от которого Коле становилось очень стыдно.
Иришка была великолепна. Получив аттестат зрелости, девушка произнесла такую яркую и эмоциональную речь, что прослезились все: и взрослые, и ребята.
Директор поблагодарил Ирину, пожал ей руку и сказал, что никогда больше не будет у него такого выпуска. Другие будут, а такого нет. Как же он был прав!
Дочка подскочила к родителям. Отец с гордостью открыл ее документ об образовании, в нем красовались только пятерки.
– Какая же ты у нас умница! – похвалила мама Иришу.
А она расцеловала обоих, прижалась к отцу, потом к маме, и убежала. А у Николая еще долго горела огнем щека от поцелуя родной дочери, словно это был долгожданный и желанный поцелуй от тайной возлюбленной.
Шура, словно бы все понимая, тревожно смотрела на мужа, но ничего не спрашивала. Николай чувствал, как горят щеки, как стыд заливает огнем все тело, не оставляя свободной ни одной живой клетки.
– Шур, – позвал он, – а знаешь, давай уедем куда-нибудь вдвоем? А? Возьмем отпуск и махнем!
–А Ира, а бабуля? – жена удивилась неожиданному предложению мужа.
–Шура, я хочу только с тобой! – Коля крепко обнял жену и с удовлетворением отметил, что ему это приятно, не стыдно и не отвратительно. Любовь заполнила все его сердце теплом.
«Конечно, это же моя жена!» – радостно констатировал он. «А с Иришкой какое-то наваждение ужасное! Устал я! Точно, надо ехать отдыхать, и все пройдет!»
