Ян Каземирович Галор
Ничего не обещаю
Глава 1. По следу Дракона
Всего мест, которые предстояло проверить, было три. Филин выбрал первым из них то, где след был наиболее четкий и заметный. Он неслышно скользил в густом удушливом мраке летней ночи к своей цели, не обращая внимания на тонкий писк летучих мышей, сонную возню ворон на ночлеге среди ветвей деревьев в старом парке и осторожную суету мелких грызунов в утонувшей во мраке траве. Сегодня его интересовала другая добыча, чье присутствие хищная птица ощущала внутренним чутьем, присущим ее особой породе.
Многоэтажное здание из стекла и стали высилось среди пустырей на окраине города. Свет горел только в нескольких окнах верхних этажей и в большом, напоминающем аквариум, вестибюле. Единственный работающий уличный фонарь врезался в ночь тусклым пятном посередине небольшой аллеи, ведущей от здания к троллейбусной остановке с обшарпанным грязным навесом и голыми бетонными основаниями скамеек.
Филин облетел строение кругом и, подняв целую тучу пыли и мусора, сел на растрескавшуюся плиту, опасно нависшую над центральным входом. Переставляя когтистые лапы, он переместился подальше от стены и заглянул в зарешеченное окно, ярко освещенное изнутри. За небольшим ограждением сидел пожилой человек в поношенной униформе с полустертыми надписями «Охрана» и, смешно шевеля губами, помешивал чайной ложкой в большой кружке, от которой подымались клубы пара. Время от времени он бросал взгляд поверх очков на маленький цветной пучеглазый телевизор, установленный на холодильник, к которому магнитиками были прикреплены страницы из мужских журналов со знойными красотками в откровенном бикини. Шла поздняя передача про диких животных Африки.
Понаблюдав немного за ночным сторожем, единственным живым человеком в огромном здании, большая птица вновь поднялась в воздух и направилась в сторону города, манящего неоном рекламных вывесок и ярким светом уличного освещения. След, безусловно, был, но добыча отсутствовала, и, что было странным, он никуда и ни к кому не вел. Другое здание располагалось в центре города, и налитые нервно дрожащим синим цветом буквы на фасаде предупреждали, что это «Библиотека им. М.В. Ломоносова», чей памятник стоял на небольшой площади прямо перед ним. Филин облюбовал для себя одно из широких плеч великого русского ученого и уже с него принялся внимательно изучать окна напротив.
Свет пробивался через плотные портьеры на втором этаже, в крыле, где располагался читальный зал. Служащая, в старом, полинявшем от бесчисленных стирок синем халате энергичными размашистыми движениями мыла полы. Время от времени она неуклюже наклонялась вперед, с силой опираясь одной рукой на деревянную швабру, чтобы подобрать крупный мусор, который складывала в неопрятно растянутый от такого использования боковой карман. Птица внимательно изучила одутловатое, морщинистое лицо, немного задержавшись на огромной, свисающей грязной каплей родинке на покрытой нездоровыми пятнами щеке, и, расправив крылья, полетела к последней цели. В библиотеке след был давний, исчезающе слабый и бесполезный для ночного охотника.
Пришлось пересечь почти весь город, чтобы добраться до тихого спального района, утопающего в глубокой тени старых деревьев под покровом поздней ночи. Чтобы осмотреться и немного передохнуть, филин устроился на вершине одинокой трубы котельной. Темный, мрачный, уходящий в глубину колодец был пристанищем тишины, жаркая огненная преисподняя затаилась на время, до наступления зимних холодов. Тщательно изученные следы ни на шаг не приблизили его к цели. Пришло время еще раз всё хорошо обдумать, поэтому филин медленно погрузился в глубины своей памяти в поисках ответа на сложный вопрос.
––
– Никита! Никита, ах ты мой сорванец, вот куда ты запропастился, – мать, улыбаясь, заглянула в укромный закуток под старой скрипучей лестницей, яркий луч света падал на ее лицо, прорвавшись сквозь мутные стекла небольшого оконца, и казалось, сам ангел явился к нему с неба и ласково прикоснулся теплой рукой к его непослушным кудрям.
– Ты зачем разбросал книги в библиотеке? Вот возвернется батюшка, ужо он тебе задаст, – журила она его, отряхивая перепачканную пылью и паутиной одежду.
– Не возвернется, не возвернется! Ты это и сама знаешь! – топнув ножкой и давясь слезами, выкрикнул шестилетний мальчик.
– Бог с тобой, что ты говоришь? – отпрянула от него изменившаяся в лице мать, торопливо осеняя себя крестным знамением.
– Я всё видел! Я знаю! Знаю! – содрогаясь в истерике, кричал Никита.
– Что, что ты видел? Что тебя напугало, мой маленький? – мать крепко прижала его к груди, пытаясь успокоить. И в ее объятиях он затих, замер, вмиг обретя покой и уверенность.
– Я видел батюшку. Он умер, – горячая материнская слеза упала ему на щеку, и они еще долго, обняв друг друга, сидели под искривившимися половицами старой лестницы, отдавшись единому и безграничному горю.
––
Картины памяти сменялись одна за другой. На небольшой, вытоптанной лошадьми и людьми поляне напротив друг друга замерли два человека. Ослепительно белые сорочки и пистолеты в руках драматично выделяют их на фоне группы секундантов, расположившихся в тени деревьев. Один – крепкий, коренастый, немолодой, с уже заметной сединой и безупречной военной выправкой, не торопясь прицеливается в другого – молодого, стоящего в небрежной позе с опущенными к земле руками.
– Боже, он спятил! Что он делает? Казанцев его убьет!
– Корнет Громов до этого участвовал в дуэлях?
– Господа, господа! Прошу сохранять тишину и спокойствие! Мы уже ничего не можем изменить.
– Надо остановить дуэль! Капитан Казанцев – известный мясник, а против него вышел младенец. Господа?
Казанцев во второй раз опустил руку и обратился к своему противнику:
– Не паясничайте, корнет! Встаньте как положено, это дуэль, а не самоубийство.
– Господин капитан, я жду своей очереди, нельзя ли побыстрее, у меня еще много дел сегодня вечером, – голос молодого человека прозвучал вызывающе уверенно, а на лице появилась пренебрежительная улыбка.
– Наглый щенок! – еле слышно прошипел потемневший от переполнившей его злобы пехотный капитан и поднял пистолет в третий раз. Больше всего его выводило из себя невозмутимое спокойствие корнета. Опытный дуэлянт, хорошо известный не только в своем полку, но и во всей губернии, он привык к мертвенной бледности на лице соперника, нервно дрожащим или что-то шепчущим губам, источаемому всем существом страху. Казанцев всегда получал нескрываемое удовольствие, держа в своих руках чью-то жизнь. Но не в этот раз. Корнет Громов, стоя в пятнадцати шагах у вонзенной в землю сабли, был так же невозмутим, как и днем раньше, когда публично оскорбил Казанцева, его нисколько не пугала ни дурная слава капитана, ни возможная скорая смерть или тяжелое ранение. «Пора кончать с этим молокососом», – с досадой подумал офицер и, немного опустив ствол, выстрелил из расчета попасть корнету точно в живот.
Громов ждал этого момента, когда принятое противником решение воплотится в нажатие на спусковой крючок, за миг до того, как сноп пламени и пороховой дым вырвались из неподвижно замершего жерла ствола, он чуть подался туловищем влево. Пуля рванула пустоту свободно свисающей на боку сорочки и, едва оцарапав кожу, окропила белую ткань несколькими каплями крови. Он встретился глазами с Казанцевым через рассеивающуюся пелену дыма и прочитал в них сначала недоумение, а потом растущий страх. Капитан втянул голову в плечи, съежился, пытаясь спрятать свое грузное тело за спасительной сталью пистолета. На секунду Никите даже стало его жалко, но память в своей беспощадной точности явила другое лицо, безмолвное и бледное в неровном свете свечей, бесконечно любимое и родное, и тонкую девичью фигурку Александры, застывшую на коленях у постели умирающего, молящую силы неба и ада вернуть того другого, не Никиту.
– Вы больше никогда и никого не тронете, господин капитан, – негромко сказал молодой человек и, быстро вскинув пистолет, не целясь, выстрелил. Казанцев переломился пополам и со страшным ревом рухнул на примятую траву, пуля попала в пах. Секунданты и врач спешили к раненому, который то дико выл, то по-особенному противно, судорожно всхлипывал. Никита ощутил рвотный позыв и едва сдержался, кто-то дружески набросил на его плечи сюртук и попытался увлечь его за собой, но он упрямо оттолкнул чужую руку, продолжая смотреть на корчащегося на земле человека.
– А вы не так просты, как кажетесь, господин корнет, – сильные теплые пальцы сжали запястье Никиты, присутствующий на дуэли доктор закончил перевязку капитана и подошел к все еще стоящему возле своего барьера юноше. Он считал про себя пульс, следя за стрелкой на своих карманных часах, потом бесцеремонно разорвал еще больше сорочку и осмотрел рану:
– Пустяк, царапина, – прохрипел Громов, переведя взгляд на маленького, с гладкой блестящей лысиной, доктора, рассматривающего его бок, их глаза встретились.
– Сейчас, простите, я вынужден заняться господином капитаном. Мне предстоит собрать то, что осталось от его мужского естества, и хорошенько зашить. Очень жестокий выстрел, молодой человек, очень жестокий, надеюсь, у вас были на то достаточные основания.
– Уж поверьте, были.
– Вы всего несколько дней в городе, ума не приложу, что вы могли не поделить с господином Казанцевым, – следя издали за погрузкой в подъехавший экипаж громко стонущего капитана, продолжил разговор доктор.
– Вечером я вас навещу, господин Громов. Осмотрю вашу царапину еще раз.
– Вы думаете, она того стоит?
– Стоит, молодой человек, стоит. Надо будет очень серьезно поговорить. Негоже, батенька, такой талант для душегубства на дуэлях использовать.
– Что вы сказали? – возмутился Никита, чувствуя, как внутри все холодеет.
– Вечером поговорим вечером, уважаемый Никита Гаврилович.
– Но… – доктор его уже не слышал, он легко для своего преклонного возраста перебежал поляну и на ходу прыгнул на подножку экипажа.
––
Филин открыл свои круглые желтые глаза и обратил взор к звездному покрывалу ночи, словно необходимый ответ заключался в тонком кружеве из мириад мерцающих огоньков. Если допустить, что это не следы дракона, а нечто другое? Тогда правильным будет вопрос не где он сейчас, а что это такое вообще. Ловушка? Не похоже все это баловство на приманку, уж очень все нелепо и непонятно. Дракону никогда не придет мысль устроить засаду на охотника, это не в его привычках, если только…
Человек! Конечно, это же так очевидно, что все следы связаны с человеком. Надо искать человека, одного среди тысяч спящих в своих постелях или бодрствующего среди сотен, кому ночь не даровала свой покой. Распластав огромные двухметровые крылья, птица неслышно оттолкнула себя в новый полет. Теперь уже торопливо, часто меняя направление и высоту, беспрестанно вращая своей большой головой с парой острых глаз по сторонам, филин прочесывал рассеченные проезжими частями кварталы города. Потребовался час, прежде чем прерывистые следы привели его к нужному месту. Сделав несколько кругов над небольшим двориком в колодце из однообразных пятиэтажек, тесно засаженным старыми каштанами и орехами, которые уже давно переросли каменных исполинов в погоне за солнечным светом, он провалился вниз. Когти царапнули по кровельному железу, и легкая поступь мягких кошачьих лап отметила замедляющийся бег к краю черной пропасти. И даже самый внимательный наблюдатель не смог бы назвать момент, когда один ночной хищник стал другим, так естественно и мгновенно случилось это превращение.
В облике большого серого кота, как ни в чем не бывало, он уселся на узком козырьке, обхватив пушистым хвостом аккуратно сомкнутые лапы. Некоторое время зверь смотрел вниз, на дно каменного колодца двора, осторожно прислушиваясь к бесчисленному множеству звуков, сопровождающему жизнь человеческого муравейника, чутко поводя ушами по сторонам, потом подался вперед и лег на передние лапы своей усатой мордой. Внезапный шорох за спиной выдал намерения другого обитателя этой крыши.
У крыши был свой негласный хозяин – здоровенный рыжий кот по кличке Бандит. Время от времени он забирался сюда по ветвям близко растущего дерева или через никогда не закрывающуюся дверь чердака, чтобы подстеречь неосторожного голубя или другую птицу, привлеченную обманчивой пустотой и спокойствием этого места. Вот и сегодня, обходя свою территорию, он по привычке заглянул на крышу. Привлеченный едва слышными взмахами птичьих крыльев рыжий кот с удивлением обнаружил вместо вкусного ужина нежданного гостя. Сначала он терпеливо наблюдал за нарушителем своих владений из тени под кирпичной кладкой вентиляционной шахты, принюхиваясь к незнакомому запаху, а затем, решив, что остался незамеченным серым чужаком, начал осторожно подкрадываться к нему.
На расстоянии прыжка он весь подобрался, напряг еще не потерявшие силы мышцы и движимый инстинктом, выпустив кривые кинжалы когтей, бросился на соперника. Серый кот извернулся ужом и ловко, всеми четырьмя лапами сильно толкнул его в грудь и живот, и вместо покрытой шерстью плоти, которую так хотелось с остервенением рвать в клочья, его встретила пустота падения. Уже на земле, придя в себя после удара, он с опаской посмотрел вверх, пытаясь разглядеть своего обидчика, но край родной крыши лишь обрезал звездную ткань, не выдавая присутствия чужака.
Серого кота немного развлекла эта неожиданная стычка. Отправив отчаянно орущего Бандита в свободный полет с облюбованного им козырька, он мысленно сосчитал удары своего сердца, отмеряющие время до встречи того с твердой землей, и прикинул высоту дома. Услышав, как где-то внизу оборвался нарушающий покой спящих вой, кот, уютно свернувшись клубком, позволил себе задремать. К нему вновь пришли тени памяти, тревожа его и без того чуткую дремоту.
––
К вечеру Никита был мертвецки пьян. Он трижды посылал в трактир за выпивкой, и обильное возлияние не прошло для него даром, потому тяжелый угарный сон повалил его на стол среди объедков и пролитой водки. Хозяйка апартаментов, пожилая вдова, не скрывая своего неудовольствия, сразу предупредила пришедшего врача о состоянии своего постояльца.
– А мне он казался таким воспитанным молодым человеком, и вот, пожалуйста, упился горькой, как какой-нибудь конюх, – сетовала она, подымаясь по лестнице вместе с гостем: – завтра же потребую от него немедленного расчета, у меня приличный пансион, а не ямская.
– Право же, уважаемая Елизавета Афанасьевна, вы напрасно расстраиваетесь. Смею вас заверить, что у юноши выдался непростой день, и только чрезвычайные обстоятельства повинны в его плачевном состоянии, – миролюбиво поддержал разговор доктор, поддерживая тучную женщину под руку на ветхой скрипучей лестнице.
– Мой покойный муж, светлой памяти Василий Борисович, предпочел достойно уйти из жизни, не запятнав ни своего доброго имени, ни чести семьи, – вдова остановилась и прибегла к помощи платка, чтобы совладать со слезами, проступавшими на ее морщинистом лице каждый раз, когда она упоминала о своем супруге.
– Ну что вы, голубушка, я пришлю вам свои капли. Будете принимать перед сном. Не следует так убиваться, сколько уже времени минуло. Почитай три года, – успокоил ее спутник, и они продолжили путь.
Перед дверью в комнату вдова остановилась и приняла горделивую осанку, после чего решительно постучала в дверь. На шум в коридор из комнаты для слуг выглянула заспанная девица и, заметив хозяйку, оправляясь на ходу, быстро подбежала к ним.
– Заснули они, барыня. Уж сколько горькой потребили, а теперь спят.
– Ты для него в трактир бегала?
– Я, барыня, барин-то мне гривенник за хлопоты дал, так я его Никифору отдала, как вы и велели, – девка виновато склонила голову.
– Смотри у меня, Глашка, коли узнаю что – выпорю дуру.
– Да как же можно, барыня. Всё как на духу сказала.
– Ну-с, уважаемый Кирилл Андреевич, даже и не знаю, что теперь делать, – развела руками Елизавета Афанасьевна.
– Мне решительно надо его осмотреть, матушка Елизавета Афанасьевна. Делать нечего, придется нарушить приватность во спасение.
– Глашка, барин-то один там? Без девиц?
– Один, барыня, и дверь у него не запертая. Я давеча заглядывала к нему справиться, не нужно ли чего, так барин прямо за столом и спал.
– Дура ты, Глашка. Живо зови Никифора, надо барина будет в постель уложить! Господи, за что мне наказание такое, – и вдова решительно отворила дверь, брезгливо прикрыв нос платком от ударившего из комнаты запойного запаха.
– Вот, полюбуйтесь, голубчик вы мой, Кирилл Андреевич. Какое непотребство, – и Елизавета Афанасьевна снова воззвала к своему покойному мужу с неизбежным по этому поводу излиянием слез.
Врач в одиночку приблизился к спящему, поскольку хозяйка наотрез отказалась входить в ужасный, по ее мнению, вертеп, в который превратилась самая приличная комната в ее благопристойном пансионе. Быстро осмотрев и оценив состояние Никиты, Кирилл Андреевич взял бразды правления в свои руки. С помощью седовласого, но еще крепкого старого лакея и дуры Глашки он перенес юношу на кровать и освободил его от лишней одежды. Окно распахнули настежь, стол прибрали и заменили почти догоревшие свечи в двух канделябрах. Теперь даже привередливая хозяйка сочла возможным для себя пройти в комнату.
– Как он? Боже упаси, если помер, – перекрестилась Елизавета Афанасьевна.
– Пьян, не более того. Утром будет страдать от сильнейшего похмелья. Пошлите за мной, как проснется. Сами не будите его, бесполезно. Да и пусть Глафира присмотрит за ним, на случай если рвота начнется или еще какая неприятность.
– Страсть-то какая. Глашка! Глаша! Глафира! – громко позвала хозяйка. Спящий застонал, и голова его безвольно мотнулась из стороны в сторону. От этого движения ворот сорочки распахнулся, и в тусклом неровном свете сверкнул какой-то предмет на груди юноши. Врач наклонился и внимательно рассмотрел небольшой образок, который Никита носил на шее.
– Вот оно что. Любопытно, – вполголоса пробормотал он.
– А знаете что, любезная Елизавета Афанасьевна, не найдется ли у вас свободного угла? Переночую-ка я здесь, и вам спокойнее будет, и юноше коли хуже станет, так вот он я, рядом.
– Обижаете, Кирилл Андреевич, зачем же угол? У нас и комната приличная имеется. И уж не откажите, отужинайте со мной, – кокетливо смущаясь ответила вдова.
– Глаша! Где тебя нечистая носит?
– Здесь я, барыня.
– Глаша, Кирилл Андреевич остается у нас отужинать, так что накрывать будешь в большой гостиной, и скажи Никифору, чтобы приготовил спальню в моем крыле, ночевать господин доктор будет тоже у нас.
– Окажите еще одну любезность, голубушка, я сейчас напишу записку, так ее надобно снести ко мне в квартиру, чтобы там знали, где меня искать, если не дай бог, кому ночью моя помощь понадобиться.
– Не извольте беспокоиться, Кирилл Андреевич, Никифор всё сделает.
– Премного благодарен, Елизавета Афанасьевна, – и доктор галантно припал к довольно пухлой руке вдовы с узловатыми суставами на пальцах. Выходя из комнаты, он еще раз бросил беспокойный взгляд на спящего Никиту и строго напомнил суетящейся в комнате служанке, чтобы та не медля известила его, как только барин проснется.
––
Потревоженная птица громко вскрикнула где-то в ветвях деревьев. Серый кот поднял голову и, поводя ушами, внимательно всмотрелся в темноту. Краем глаза он уловил еле заметное движение на дальнем конце крыши, где посрамленный Бандит обходным путем вернулся обратно и теперь тайком наблюдал за коварным противником.
В доме напротив скрипнула балконная дверь, ярко вспыхнул язычок пламени, на мгновенье озарив сонное лицо немолодого мужчины, и погас, уступив место кроваво-красному угольку от зажженной сигареты. Человек оперся локтями о перила и задумчиво уставился на ночные звезды. Издалека приближался шум уборочной машины, которая неторопливо ползла по пустой улице, а на перекрестке дежурно мигал ярким желтым глазом светофор. Человек докурил сигарету и, не глядя, бросил ее во двор, дребезжа стеклом, закрылась за ним дверь, и снова стало пусто и тихо. Серый кот проводил взглядом падающую искру окурка и проследил за тем, как она медленно угасает в траве.
Не похоже, что этот ночной курильщик – тот, кто ему нужен. Сложнее всего найти человека в толпе, тем более когда ты не знаешь, как он выглядит, и должен внимательно рассмотреть каждого встречного. Спальные районы – это та же толпа, только аккуратно разложенная по этажам и комнатам. От этого искать не легче. Но кот не отчаивался, потому что знал, что скоро придет утро и люди один за другим начнут покидать свои жилища, и всем им предстояло пройти в один из двух проходов между домами, которые хорошо просматривались с выбранного им на крыше места.
Бандит осмелел и теперь уже не прячась сидел на почтительном расстоянии, время от времени вылизывая свою шерсть. Его глаза и уши настороженно следили за чужаком. Легкий порыв ветра всколыхнул листву, и она, растревожено шумя, еще долго не хотела умолкать. Хлопнула форточка, потом другая – это ночная прохлада начала проникать в остывшие квартиры, и их обитатели, спохватившись, спасали остатки сонного тепла.
Звенящий металлический лязг дверной пружины и скрип подъездной двери оборвался гулким ударом. Отдаваясь звонким эхом, по двору процокала пара металлических набоек на каблуках и стихла, свернув за угол дома. Шаркающий звук дворницкой метлы пришел в одночасье с бодрыми и заливистыми трелями ранних птиц, предвещающих скорый рассвет. Бандит проголодался и наконец решил оставить свой пост, тем более что серый никак не проявлял себя. Он сладко потянулся, скрежетнув когтями по железу крыши, и, оглядываясь каждые несколько шагов на странного визитера, направился к чердачному окну.
Серый свесил морду через край козырька и старательно провожал глазами жильцов, время от времени выходящих и входящих в подъезды дома. Одиноких прохожих сменили бегуны в кедах и кроссовках, потом появились солидные мужчины и женщины, торопящиеся на работу, со стоянки под деревьями разъезжались одна за другой машины. Весь двор наполнился детскими капризами, громкими голосами и всем тем огромным количеством шума, без которого не может протекать человеческая жизнь.
Наконец на крыльцо второго подъезда вышел молодой человек в белой рубашке с короткими рукавами и темных брюках. На ногах у него были черные летние туфли, в одной руке он держал портфель, а в другой полиэтиленовый пакет с мусором. Он, прищурившись, посмотрел на ясное небо и неловко зацепившись за металлический уголок, которым были обиты края выщербленных ступенек, сбежал вниз. Критически осмотрев ободранную кожу на носке своей обуви, он расстроено посмотрел в сторону крыльца и продолжил свою дорогу. Возле мусорных баков он остановился и замялся, словно решая, что же он должен выбросить, и наконец, размахнувшись, все же бросил в пустой бак пакет с мусором. Словно издеваясь, тот повис на краю бака и медленно начал сползать наружу. Молодой человек воровато оглянулся по сторонам и сосредоточенно уставился взглядом на мешок, который вот-вот уже должен был упасть на грязный бетон мусорной площадки. Но вместо этого тот внезапно полез вверх, будто живой, и ловко запрыгнул в мусорный контейнер.
Свидетелей этого происшествия было всего двое: серый кот на крыше и одинокий мальчик, играющий на детской площадке. Кот подскочил со своего места и побежал по козырьку, провожая человека в белой рубашке. Вот он повернул за угол, остановился перед проезжей частью, пропуская машины, потом перешел дорогу и направился к остановке общественного транспорта, на которой толпились люди. Серый продолжал следить за ним с крыши, а озадаченный мальчик съехал с детской горки и подошел к мусорному баку, его роста едва хватало, чтобы заглянуть внутрь.
– Саша, а ну отойди от мусора! Я кому сказала! – разнеслось по двору в тот самый миг, когда малец уже решил вскарабкаться на край контейнера. Испуганно присев, он тотчас побежал обратно на игровую площадку, с детской легкостью забыв о происшедшем.
Дважды к остановке подъезжали переполненные троллейбусы, и пассажиры плотным строем, с яростью и решительностью римской пехоты, брали их каждый раз штурмом, но молодой человек оставался стоять в стороне, только нервно поглядывая на часы. Третий троллейбус под номером одиннадцать, грохоча штангами на стыках проводов, остановился перед опустевшим павильоном. Людей в нем было немного, и человек, пристроившись в конец очереди, наконец попал внутрь. Дверь со скрежетом закрылись, и, завывая электромоторами, троллейбус тронулся в путь, конечным пунктом его маршрута был “НИИ “Теплофизика””.
Серый кот оттолкнулся от края крыши и уже вороном полетел вслед уходящему одиннадцатому маршруту, в очередной раз ошарашив только что вернувшегося на крышу после сытного завтрака Бандита. Выгнув спину, рыжий кот проводил взглядом внезапно появившуюся на месте чужака большую черную птицу и, пятясь, вернулся на чердак. Нет, больше он сюда ни ногой.
Обогнав троллейбус, ворон сел на фонарный столб, пропустил его мимо себя и, выждав немного, полетел догонять. Так они добрались до конечной остановки на окраине города. Среди пустырей, густо заросших амброзией, одиноко возвышалось уже знакомое ворону обшарпанное здание из стекла и стали, усеянное наружными блоками кондиционеров. На вершине сооружения сохранилось несколько ржавых каркасов букв: “НИ… ТЕПЛО…ИЗИКА”.
Из раскрывшихся со стуком дверей выскочило несколько человек и чуть ли не бегом направились к зданию научно-исследовательского института. Среди них ворон увидел того самого молодого человека, за которым следил с самого утра. Тот, прижимая к груди портфель, чтобы было удобнее протискиваться между людей, быстро скрылся за вращающейся дверью центрального подъезда.
Деревьев поблизости не было, поэтому ворону пришлось довольствоваться небольшой нишей в том месте, где когда-то располагалась буква “Ф”. Чтобы скоротать ожидание, он вновь погрузился в воспоминания.
––
Матушка прохворала всю зиму, ни разу не выходя из дома. Все ждали, что с приходом весны болезнь, терзающая изнурительным кашлем ее душу и тело, как обычно отступит, но проходили дни, наполненные ласковым теплом, буйством цветов и зелени, а она продолжала болеть. Все домочадцы и крепостные жалели Никиту, которого между собой называли блаженным, сетовали на его горькую судьбу и думали, что Мария Ильинична уже больше не поднимется. Доктор с немецкой педантичностью дважды в неделю посещал больную, выслушивал с помощью стетоскопа ее легкие, качал головой и, оставив порошки и микстуры, уезжал, не забыв пересчитать деньги, которые ему выдавала каждый раз престарелая тетка Никиты.
В редкие моменты, когда ей ненадолго становилось лучше, она звала к себе сына, и они подолгу сидели в ее постели, где она тихим голосом наказывала ему всегда слушаться тетку, прилежно заниматься и быть умницей.
– Матушка, ты не умрешь! Обещай, что ты не умрешь. Я не хочу, чтобы ты умирала, – плакал Никита.
– Все умирают, Никитушка. Так господом нашим определено. Да и заждался, поди, меня уже наш батюшка. Пора мне к нему, – успокаивала его мать.
– А я, как же я? Я хочу быть с тобой и с батюшкой!
– Тебе еще рано, сынок. Ты должен жить. Да и не один ты, с тобой Софья Ильинична будет, она о тебе позаботится.
– Не хочу я с теткой, она старая и противная.
– Стыдно так про тетушку говорить, Никита. Обещай мне, что будешь ее слушаться.
– Ты не умрешь, я тебе не позволю, – сердился все больше Никита.
– На все воля божья. Помолись, и тебе станет легче.
– Не буду, – и убегал к себе в комнату, где подолгу плакал в одиночестве.
Видения скорой смерти матери и ужасного будущего без конца преследовали его, лишая покоя и сил. Он часто пугал окружающих своими пророчествами, которые сбывались в поразительной точности: будь то разбитая крынка молока или издохшая лошадь. Немец-врач, который несколько раз осматривал мальчика, после длинных тирад на латыни каждый раз констатировал, что это хворь души, а не тела, и лучше бы обратиться к священнику. Но именно в этом была вся загвоздка, Никита наотрез отказывался говорить с батюшкой из местного прихода, часто богохульничал и вел себя дико и необузданно. Отчаявшись, старшая сестра матери, Софья Ильинична Довжевская, пригласила монахинь из женского монастыря в соседнем уезде. Но те, пробыв два дня в поместье, в спешке уехали, объявив, что сам Сатана овладел ребенком, и они не в силах спасти его падшую душу.
Жаркий и душный июнь завладел окрестными полями и лугами. Назойливые насекомые преследовали и людей, и животных. Матушке Никиты стало совсем плохо, она харкала кровью и часто впадала в забытье. Мальчик совсем замкнулся в себе, перестал разговаривать с окружающими и все время проводил у постели умирающей. Он не плакал, не молился, а сосредоточено смотрел в побелевшее и обострившееся любимое лицо и о чем-то думал. Только старая нянька Парасковья могла на время отвлечь его от ворожбы, как она сама про него говорила, накормить, помыть и переодеть в чистое.
И вот однажды Никита исчез. Первым его хватилась нянька, которая, как обычно, пришла его покормить утром, после ночного бдения. Сначала обыскали дом, потом все поместье, послали крепостных в лес и к запрудам, но нигде не могли его найти. Никто не видел, как он вышел из усадьбы и куда направился.
А Никита тем временем что есть мочи бежал по пыльной дороге, ведущей от усадьбы на главный тракт. Он спешил, потому что боялся опоздать, поэтому остановился только тогда, когда добежал до развилки, где стоял верстовой столб. Тяжело дыша, он несколько раз посмотрел во все стороны, но никого не заметил на теряющихся среди наливающихся колосьями полей узких шляхах.
Нет, он не мог опоздать, видение по-прежнему оставалось ясным, а значит, само событие еще не произошло. Мальчик присел на небольшой бугор под старым замшелым, вытесанным из цельного камня столбом и стал ждать. Солнце припекало все сильнее, горячий воздух дрожал и искажал все вокруг причудливым образом. Никита скорее почувствовал, чем увидел приближающуюся к перекрестку фигуру. Не дожидаясь, он побежал ей навстречу.
Это была нищенка, в грязных, истлевших лохмотьях, босая, с тощей котомкой на боку. При ходьбе она опиралась на сучковатую кривую палку, а седые, как лунь, волосы были покрыты грубым платком, изорванным в нескольких местах. Высохшее, изможденное лицо не выражало ничего, растрескавшиеся губы в черных струпьях были приоткрыты, обнажая гнилые зубы. Трудно было определить ее возраст, еще труднее было понять, кто перед ним, человек или призрак. Нищенка прошла мимо, не обратив внимания на мальчика, ее бесцветные глаза не моргая смотрели вдаль.