Яков Романович Равиц
Беседы о Третьем Элементе
6. Белое и черное
Темная Сторона или преддверие духа, начинается с момента, когда рецепторная клетка сетчатки считала информацию с внешнего сигнала и теперь, чтобы выполнить свое предназначение и завершить акт ощущения, должна передать ее дальше, в центры восприятия. Сознание по своей природе нематериально, поэтому именно нематериальную часть внешнего физического сигнала нужно отделить, закодировать и передать в сообщении.
При наличии светового стимула рецепторные нейроны (давайте здесь называть их рецепторами) передают сообщение на второй слой нервных клеток сетчатки, составленный из горизонтальных, и биполярных нейронов. Связи между рецепторами (палочками и колбочками) и биполярными нейронами (биполярами) крайне сложны. Каждая палочка связана с многими биполярами, а каждый биполяр с многими палочками образуя запутанную нейронную сеть, а чтобы какой-нибудь умник не смог проследить их связи под микроскопом, между рецепторами и биполярами имеется еще слой горизонтальных клеток, где следы теряются. На выходе из биполяров и входе в ганглиальные клетки происходит то же самое, но там многочисленные косвенные и обходные связи проходят через амакриновые клетки.
Нейронная сеть сетчатки[12]
В результате каждый ганглиарный нейрон может получать сигналы в среднем от 125 палочкек или 6–7 колбочек, расположенных на участке сетчатки, имеющем форму маленькой окружности и образующих его рецептивное поле. Когда стали изучать рецептивные поля ганглиарных нейронов, выяснилось, что это не просто небольшой чувствительный кружок на сетчатке. «Первые исследователи светового ощущения были крайне удивлены, когда, направляя в глаз ярчайший световой импульс от магниевой вспышки, получали в лучшем случае слабую реакцию ганглиарных нейронов, а в худшем – вообще никакой, а потом получали сильнейшую реакцию от очень маленького светового пятнышка».[13] Оказалось, что ганглиарные клетки почти не реагируют на засветку всего рецепторного поля. Но если осветить рецептивное поле частично, иногда центр, иногда периферию, то ганглиарный нейрон формирует мощный выходной сигнал.
Дальнейшее исследование показало, что ганглиарные нейроны бывают двух типов. Одни из них реагируют на засветку центральной части рецептивного поля и перестают реагировать, если засвечена также периферическая часть, это клетки с «On» центром. Другие ведут себя полностью противоположным образом, реагируют на засветку периферической части рецептивного поля и тормозятся засветкой центральной части, это клетки с «Off» центром. Причем деление на «On» и «Off» клетки начинается уже с биполяров и от них наследуется ганглиарными нейронами.
Биполяры не доверяют рецептору, не опросив его соседей, и у этого есть свои веские причины. Дело в том, что на Светлой стороне Свет и Тьма ведут с нами довольно хитрую игру, в которой Свет прикидывается Тьмой, а Тьма – Светом. Автор книги «Глаз, Мозг, Зрение» Дэвид Хьюбел описал любопытный эксперимент. Он нашел газету с большими черными буквами и измерил яркость света, отраженного от белого и черного участков бумаги в комнате и на солнечном освещении. Ниже, в таблице, перед вами результат.
В обоих случаях освещенность снаружи, на солнечном свете, оказалась в 20 раз сильнее, чем в комнате, так что, на первый взгляд, с цифрами все в полном порядке. Но заметьте любопытную подробность: черная бумага при свете дня в два раза ярче, чем белая бумага в комнате. Получатся, что если полагаться только на силу светового стимула, то черное может оказаться в два раза ярче белого. Это означает, что невозможно определить природу поверхности, не сравнив ее с фоном и контекстом.
Если в центр поля зрения ганглиарного нейрона с «On» центром попала светлая точка, он не может на нее корректно отреагировать, не сравнив с яркостью периферии, потому что может оказаться, что эта светлая точка, на самом деле, темна относительно окружения. У ганглиарных нейронов с «Off» центром все происходит наоборот: они не могут среагировать на темную точку, не сравнив ее с соседними и не выяснив, темна ли она по сравнению с фоном.
Таким образом, у нас в сетчатке имеется четкое деление на два типа ганглиарных нейронов: одни приспособлены для того, чтобы видеть «Белое», а вторые – чтобы видеть «Черное». Там, где нейроны белого находятся рядом с нейронами черного, пролегает контур, и получается, что он – это единственное, чему мы можем доверять.
Кроме «Черного» и «Белого», большие ганглиарные нейроны черно-белого зрения (магноцеллюляры) способны различать также движение и его направление, которое определяется в зависимости от стороны, на которой резко изменилась засветка рецептивного поля. Каждый нейрон может определять движение с разрешением в 180 градусов, то есть отличать друг от друга два типа движения – с одной стороны и с другой, скажем, справа или слева. Но такие нейроны объединяются в группы, где у всех ось различимости повернута по-разному, и эта группа различает угол движения с 15 различных направлений. Для простоты изложения в дальнейшем будем считать, что магноцеллюляры передают только оттенки «Черного» и «Белого», но для полноты картины я упомянул и об этом.
То, что при изменении освещенности в 20 раз черное становится белым и наоборот, поначалу должно было сводить с ума нашего далекого первичноводного челюстноротого предка, выплывшего 450 миллионов лет назад, в далеком Ордовике на вечернюю прогулку. Каждый пиксель изображения надо было сверять с соседними, чтобы понять в сумраке, можно ли скушать ту черненькую штучку, которая белеет во мраке на камушке, или укусить ее и посмотреть, что будет, или лучше сразу убежать. Причем решать надо быстро, на уровне инстинктов и интуиции. Сложная и чувствительная нейронная сеть, построенная на палочковых рецепторах и иерархии нейронных слоев, позволила ему оперативно и надежно сравнивать относительную освещенность смежных точек изображения и находить контуры вещей, а также моментально определять движение, чтобы вовремя развернуть свою новенькую, блестящую челюсть и цапнуть.
Многослойная нейронная сеть устроена так, что каждый ганглиарный нейрон определяет, видит ли он предназначенное («Белое» или «Черное»), вычисляя баланс возбуждения и торможения элементов своего рецептивного поля. Каждый рецептор может посылать сигналы многим ганглиарным нейронам и каждый ганглиарный нейрон связан со многими рецепторами. Рецептивные поля перекрываются между собой и один и тот же рецептор может возбуждать один ганглиарный нейрон и тормозить другой, в зависимости от своей роли в поле соответствующего нейрона. Характер сообщения определяется не самими нейронами, а связями между ними, то есть синапсами, которые могут быть возбуждающими, а могут – тормозящими.
В «On» клетках засвеченные рецепторы центра рецептивного поля вызывают возбуждение, а засвеченные рецепторы периферии – торможение, и клетка, подобно весам, взвешивает оба воздействия. Если возбуждение центра поля окажется сильнее торможения периферии и разница превысит пороговое значение, то «On» нейрон сообщит, что видит «Белое», а частота импульсов скажет, насколько белый цвет силен. То же самое, только наоборот, происходит с «Off» клетками, в которых рецепторы центра вызывают торможение, а рецепторы периферии – возбуждение. Если перевешивает торможение центра, то нейрон сообщит, что видит «Черное» и даст оценку силе черного цвета.
Система зрения, построенная на палочках, – это чрезвычайно чувствительный и высокотехнологичный прибор ночного видения, основанный на нейросетевых технологиях. Сначала, миллиард лет назад, эволюции пришлось изрядно попотеть, чтобы создать для древних простейших вещество родопсин, чувствительное к той широкой области спектра электромагнитного излучения, которую мы называем видимым светом. Затем в сетчатке рыб были опробованы многослойные нейросети, а в крышу их среднего мозга (Тектум) было добавлено центральное ассоциативное устройство, объединяющее сигналы от разных сенсорных систем с моторикой и создающее единое восприятие образа и действия. И это был, воистину, грандиозный успех Творца!
Мы уже обсуждали аналоговый и дискретный виды сигналов и выяснили следующее. Первый предоставляет нам бесконечное количество информации, но – крайне низкого качества из-за влияния шумов и ослабевания сигнала. Второй, хотя и несет на себе лишь малую крупинку информации, дает нам некую точность, которую можно превратить в сообщение, переслать и перевести в принятие решений.
Я полагаю, что сам собой напрашивается вывод, что лучше знать точно хоть что-то немногое, чем получить много неточных данных. К этому же выводу пришла и эволюция нервных тканей и сетчатки зрительной системы, в частности. Сложив результаты измерений сотен рецепторов, мы получаем нечто достоверное, что утратило связь с физической природой «Света» и «Тьмы», но приобрело символическое значение, которое теперь может быть закодировано в сообщении. Сигнал от «On» клетки несет на себе сообщение «Белое», а сигнал от «Off» клетки сообщение «Черное».
«Белое» и «Черное» – это символы. Они не имеют ни размерности, ни свойств в физическом смысле. К ним невозможно подойти с линейкой и измерить, потому что они не материальны и не находятся в каком-то месте. Но это открывает им огромные возможности в мире духовного. Вместе с материальностью они потеряли и телесность и теперь не зависят от физической природы среды. Их можно легко закодировать в сообщение в одном из алфавитов, посадить на сигнал, подходящий для любой физической среды, и переслать.
Тот, кто учил в школе физику, привык к мысли, что «Тьма» – это просто отсутствие «Света». Это, наверное, правильно для Светлой стороны, но на Темной стороне оно так не работает. На Темной стороне Тьма – это полноценная символическая сущность, она не может подразумеваться, здесь она превращается в «Черноту» и приобретает коварность, зубастость, когтистость и все остальные атрибуты бытия. Если на белой стене появилось что-то черное, принюхалось и уверенно поползло к нам, это не значит, что там просто отсутствует свет. Это значит, что там что-то есть, оно ползет и игнорировать это что-то глупо. Когда оно прыгнет, будет поздно!
Чтобы раскрыть специфику «Тьмы» на Темной стороне, позвольте мне взять еще толику вашего времени, чтобы коснуться процессов возбуждения и торможения в нервной системе. Она выполняет функции управления, которые включают сбор информации, принятие решений и их исполнение. В процессе управления есть большая разница между отсутствием сообщения и сообщением «Нет». Вы и сами понимаете, в чем дело. При сборе информации отсутствие сообщения – это все, что угодно: либо «Нет», либо «Да», либо и то, и другое, либо ни того, ни другого.
Говорят, что Сталин в своей системе управления, помимо непрямого, через всяких министров, наркомов и членов, любил вводить и прямую линию с непосредственным исполнителем, эдакий красный телефон. По нему можно было либо позвонить непосредственно товарищу Сталину и сказать «Да», либо позвонить и сказать «Нет», либо не звонить вообще. Звонок приводил в действие поистине демонические силы. Сообщение «Да» могло вознести кого-нибудь до небес, сообщение «Нет» – низвергнуть в ад. Но молчание приводило к тому, что к исполнителю являлись люди в черном и спрашивали: «Вот вам поставили телефон, а вы не звоните! Вы что-то скрываете от товарища Сталина?»
То же самое актуально и при отправке директив к исполнению. Если надо произвести какое-либо движение, то часть мышц должна получить сигнал к сокращению, а часть – к расслаблению. К примеру, глазное яблоко наводится на цель системой из шести мышц, которые работают с поразительной степенью синхронизации и точности. Глаз имеет четное количество мышц не случайно. Они разбиваются на три пары: первая – для положения в горизонтальной плоскости, вторая – для вертикальной и третья – для сжатия и растяжения. Причем мышцы каждой пары работают в противофазе и с удивительной синхронностью.
При наведении на объект, одна из мышц каждой пары сокращается, а вторая расслабляется, причем, общая физическая нагрузка должна быть сбалансирована. Если поддержка глаза ослабнет, он начнет болтаться. Если натяжение будет сильнее, чем надо, ему может быть нанесен ущерб. Для того, чтобы осуществить движение, одна из мышц получает возбуждающий сигнал, а вторая – тормозящий, и оба – должны прийти идеально согласованными.
Используя процессы торможения, сетчатка научилась корректировать четкость изображения. Палочки, получившие сильный световой стимул, посылают сообщение не только биполярам, но и своим соседям с просьбой не возбуждаться и не морочить голову, если они не уверены в том, что могут сказать нечто дельное. В результате донесения приходят только от тех палочек, которые действительно что-то увидели. Это называется латеральным (то есть боковым) торможением.
В центре рецептивного поля палочки и колбочки обычно соединены с ганглиарными нейронами напрямую, через биполяры. Но с периферии поля рецепторы передают сообщение на горизонтальную клетку, и она от их имени старается подтормозить влияние центра, так создаются «On» и «Off» эффекты. Окончательное решение об отправке сообщения формируется в ганглиарной клетке. Она постоянно посылает импульсы с некоторой частотой, это фон, по сути, означающий отсутствие сигнала. Клетка отправляет сообщение «Да», увеличивая частоту сигналов, либо – «Нет», уменьшая ее.
Сложная трехслойная сеть, которую мы наблюдаем в сетчатке, служит именно для выполнения задачи превращения физических феноменов в символические. Для того, чтобы еще лучше понять механику превращения, давайте введем в наш обиход два умных слова: «Конвергенция» и «Дивергенция».
Конвергенция – это когда сигналы от нескольких источников сходятся на одном получателе, то есть это нейронная сеть в виде сходящегося конуса. Конвергенция позволяет нам извлекать из разрозненных фактов скрытые знания. К примеру, из источника (3) пришло сообщение с буквой «д», из источника (5) – с буквой «о», из источника (1) – с буквой «м». Совместив сообщения из трех источников, мы получим слово «дом» (или «мод»).
Конвергенция позволяет нейронной сети обучаться. Допустим, после некоторого количества попыток найти тайный смысл мы обнаружим, что осмысленное сообщение «дом» обычно получаем из источников (3), (5) и (1). То есть данная комбинация имеет особую ценность, и ее стоит запомнить на будущее.
Но самое интересное свойство конвергенции – это отчуждение результата от локальности и физической природы источника сигнала. Конвергенция порождает новые данные не в результате измерения, а в результате логических операций, при этом результат утрачивает всякую связь с материальностью и локальностью и приобретает символическую природу. При последующей кодировке и передаче порожденного конвергенцией символьного данного мы полностью теряем возможность установить его источники и получаем чистейшую абстракцию. Кстати, это одна из причин, почему мы до конца не понимаем, как мыслим.
Дивергенция – это когда сигналы от одного источника расходятся по множеству получателей, то есть это нейронная сеть в виде расходящегося конуса. Дивергенция, во-первых, позволяет параллельную обработку данных и тем самым ускоряет процесс, во-вторых, разрешает построить иерархическую пирамиду значимости, давая некоторому источнику более широкую аудиторию и власть.
К примеру, одна рецепторная клетка посылает сообщения многим ганглиарным нейронам, и каждый из них, независимо, может сверить его с информацией от других рецепторных клеток, чтобы определить, проходит ли между этой клеткой и ее соседями граница света и тьмы.
Или нейрон тектума тунца, отвечающий за восприятие образа акулы, получив зрительную информацию, поднимает по тревоге чувствительные нейроны боковой линии и слуха, чтобы достроить или отвергнуть полный образ грозного хищника.
Между нейронными слоями сетчатки мы имеем значительную степень конвергенции и дивергенции одновременно, что говорит о идущих там интенсивных логических процессах.
Палочковое зрение – это, по сути, сложнейшее военное оборудование ночного видения, предназначенное для ведения боевых действий в условиях почти полной темноты на пересеченной местности или морского дна. Сегодня трудно понять, зачем оно нам нужно. Уже пару миллионов лет вид Homo не расстается с огнем, и, чтобы найти по-настоящему темное место, надо удалиться от человеческого жилья на сотню километров. Кроме того, палочковое зрение черно-белое и не соответствует нашей высокой эстетичности и потребности в цветном зрении.
Чтобы понять, откуда в нашем распоряжении оказалось столь дорогое и специальное оборудование для решения простых бытовых задач, надо обратиться к истории млекопитающих. Наши далекие предки Мезозойской эры были ночными животными. Они жили во времена, когда царство дня безраздельно принадлежало динозаврам и высовывать свой нос днем категорически не стоило. Поэтому самой главной задачей для глаза наших далеких мезозойских предков было ночное видение. В процессе эволюции глаз древних млекопитающих оставил только систему палочек, реагирующих на очень слабый свет и движение, довел эту систему до совершенства и отказался от цветного зрения за ненадобностью.
7. Цвет и Свет
Цветное зрение у наших предков было построено заново после того, как динозавры закончили слой славный путь на Земле и некоторым млекопитающим, к примеру, приматам, поселившимся на деревьях, открылась дорога в царство света, зелени, бананов и дня. Цветное зрение позволяет получать больше информации, чем черно-белое, потому что дает возможность различать объекты по длине волны отражаемых ими лучей. Мы легко выделяем желтый банан или желтую древесную змею на фоне зеленой листвы, при том, что они имеют ту же яркость отражаемого света.
Чтобы реализовать цветное зрение, эволюция вернула в рецепторный слой сетчатки колбочки, которые ранее, в изобилии, уже имелись у рыб и рептилий, а также неизмеримо более разнообразны у наших первичноротых братьев. К примеру, у раков-богомолов обнаружено свыше 12 типов цветовых рецепторов против наших трех.
У предков обезьян сначала появилась возможность видеть два цвета, синий и зеленый. Потом у узконосых обезьян Африки, наших предков, путем мутации зеленого йодопсина, добавился красный. Он же появился и у широконосых обезьян Южной Америки, но как-то криво: у половины особей – зеленый, у половины – красный, но не одновременно. Часть особей из вида Homo Sapience, в основном самочки, приобрели даже свойство тетрахроматизма, то есть научились различать еще и четвертый цвет. Но, как они его воспринимают на субъективном психическом уровне, изучено плохо.
Получив цветное зрение, мы, на ярком свету, имеем возможность наслаждаться красивыми картинками и сильно выиграли в резкости и четкости изображения. Но в сумерках опять возвращаемся в Мезозой и теряем способность различать цвета, зато имеем некоторый шанс вовремя отличить тиранозавра от пригнувшейся секвойи.
Чтобы полноценно раскрыть природу цвета, нам следует сначала поговорить об его физическом феномене и затем символической субъективной сути. Для понимания физической природы цвета нам придется на короткое время вернуться на Светлую сторону. В физической реальности цвет – это свойство света, связанное с длиной волны светового излучения. Пока мне удавалось уходить от подробностей о природе света, но пришло время коснуться этого глубже.
Свет – это форма излучения энергии, проявляющаяся в виде быстро меняющих друг друга электрических и магнитных полей (электромагнитное излучение). В зависимости от того, какие свойства света мы хотим изучить в конкретном испытании, световое излучение может проявляться перед нами либо как частица, либо как волна, то есть демонстрировать свою двойственную природу или корпускулярно-волновой дуализм.
В экспериментах, в которых мы хотим проверить, является ли свет волной, он охотно показывает нам свои волновые свойства. К примеру, огибает препятствия и при накладывании двух синхронизированных по фазе световых волн друг на друга дает полосы света и тьмы или интерференционную картину.
Ниже вы можете глянуть на картинку из Википедии, где изображен, впервые проведенный Томасом Юнгом в 1801 году двухщелевой эксперимент.[14] В нем мы наблюдаем чередующиеся полосы света и тьмы при наложении вершин и гребней волн света от двух источников.
Исследуя расстояния между полосами света и тьмы, мы можем измерить расстояние между гребнями световых волн, то есть длину волны световых колебаний. В области видимого нами света она находится приблизительно между 380 и 740 нанометрами. Более длинные волны, инфракрасное излучение, мы можем ощущать кожей, например, в случае с теплом от печки, а более короткие, ультрафиолетовые, – как ожог после длительного пребывания на солнце. Но глаз эти волны не видит.
Цвет – это способ, которым наша система зрительного восприятия кодирует различия в длинах волн для своего внутреннего пользования, в частности для передачи информации. Но в физической реальности это электромагнитное излучение никак не окрашено.
Наряду с волновой природой свет проявляет и корпускулярную, то есть ведет себя как частица. Снежинки при допустимых в земной атмосфере скоростях снежной бури никогда не сокрушат ветровое стекло автомобиля, потому что у каждой отдельной снежинки на это не хватит энергии. А вот достаточно крупный град на это способен.
Так вот, световая волна при взаимодействии с веществом ведет себя как рой снежинок или градинок, ударяющих в ветровое стекло. Чем меньше длина волны, тем больше энергия световой частицы. Свет из красной части спектра не сможет выбить электрон из металла под названием «рубидий», для этого нужно излучение потяжелее, как минимум с длиной волны 573 нанометра (из желтой части спектра). Чем короче длина волны и выше ее частота, тем тяжелее градина света и тем более мощную преграду она может сокрушить. В физике этот феномен называется фотоэффектом и его открытие привело к возникновению квантовой механики.
Возьмем для сравнения знакомую нам волну на поверхности воды. У нее есть две характеристики, влияющие на заключенную в ней энергию, – масса и скорость. Энергия определяет мощь удара, который волна может обрушить не препятствие. Скорость волны в определенной среде неизменна, а масса зависит от ее высоты, то есть амплитуды, и расстояния от гребня до гребня, то есть длины волны. Стена, которую не сокрушит метровая волна, не устоит перед пятидесятиметровой, особенно если ее фронт отвесный и она бьет сразу со всей силы. Так вот, у световой волны амплитуды нет, есть только длина, чем она короче, тем резче и мощнее удар, обрушиваемый на препятствие.
Световые градины в физике называются фотонами. Формула энергии фотона не содержит амплитуду, только частоту. Можно считать, что сила всех фотонов одинакова, а можно – что она им вообще не положена, потому что они не волны а частицы. В результате сила света определяется только количеством фотонов и по сути дискретна. По этой причине свет из красной части спектра не способен изменить структуры синего йодопсина и возбудить синий световой рецептор, у него для этого нет достаточной энергии. Синий свет по своей энергии в принципе способен возбудить красный рецептор, но его энергия избыточна, а фотон не может поделиться частью энергии и лететь дальше, ведь в этой игре он – неделимая частица. Он либо поглощается целиком, либо летит мимо. Именно поэтому спектры поглощения химических элементов и несложных молекул обычно очень узкие.
Энергия частичек света так мала, что человеческий глаз не может ощутить отдельный фотон, поэтому люди видят свет как непрерывный поток и не могут различить его дискретность. Глаз древесной лягушки способен различить единичный фотон, очень слабый свет они, по всей видимости, воспринимают как дождик из световых капелек, но лягушки – существа практичные и не тратят свое время на размышления о подобной чепухе.
У нас, Hono Sapience, есть три типа колбочковых рецепторов, которые реагируют на длинноволновую (красную), средневолновую (зеленую) и коротковолновую (синюю) части спектра для ощущения того, что мы называем цветом. Ниже приведен график чувствительности рецепторных элементов сетчатки, палочек и колбочек к длине волны светового излучения. Чувствительность к силе света график не отражает, потому что, напомню, палочки чувствительнее колбочек в 500 раз.
На изображении – график чувствительности рецепторных элементов сетчатки[15]
На основании сигналов, в которых закодированы сообщения от трех первичных рецепторов цвета (красного, зеленого и синего), наше восприятие формирует цветовое пространство, соответствующее всем цветам и оттенкам радуги, ощущаемое нами как цветовой спектр.
Цвет мы придумываем сами. Мы произвольно поделили цветовой спектр на 7 цветов (в соответствии с семью музыкальными нотами) и создали алфавит, состоящий из семи символов. В результате измерения длины волны, происходящего в процессе ощущения, мы получаем число, которое на Темной стороне попадает на какой-то участок на спектральном пространстве и кодируется в виде одного из цветовых символов этого алфавита.
Колбочки преобладают в центральной ямке сетчатки, размером около полтора миллиметра, называемой также желтым пятном, где они расположены очень кучно, обеспечивая нам цветное зрение и резкость изображения. Связи между колбочками центральной ямки и нейронами следующих слоев почти не размываются, это одна колбочка – один или два биполяра – один ганглиарный нейрон. Для достижения остроты зрения каналы данных приходится уже разделять, а не смешивать.
Три первичных цвета, красный, зеленый и синий, для каждого из которых в сетчатке есть специфические рецепторы, имея физическую природу, то есть свойственную им длину волны на Светлой стороне, символически существуют также и на Темной.
Кроме этих трех первичных цветов, особое место занимает желтый цвет. На Светлой стороне он имеет свою законную физическую длину волны между 565 и 590 нанометрами. На Темной стороне желтого рецептора не существует, но тем не менее этот цвет возникает при смешении зеленого и красного.
Остальных миллионов оттенков цвета, разной степени яркости и насыщенности, на Темной стороне нет. Мир в цвете, как мы его видим, появляется только на Обратной стороне, в больших полушариях конечного мозга. Там же возникают неспектральные цвета, которых нет ни на Темной, ни на Светлой сторонах, такие как коричневый, оливковый, пурпурный и т. д.