Дня через два, поднимаясь по лестнице в нашу квартиру, я заметил впереди себя мальчика, недавно поселившегося со своим родственником в квартире над нами. Они жили обособленно, ни с кем не заводя знакомств, и мне ни разу до сих пор не пришлось ни словом перекинуться с мальчиком-соседом. Я не имел случая даже разглядеть хорошенько его лицо.
Мальчик не спеша шел по лестнице, неся в одной руке жестянку с керосином, в другой – корзину с овощами. Заслышав позади себя шаги, он обернулся в мою сторону и… меня так и пригвоздило к месту от изумления.
Феликс!
Так вот почему лицо мальчика на сцене показалось мне знакомым!
Молча разглядывал я его, не зная, как начать разговор, а придя в себя, стал беспорядочно сыпать слова:
– Приходи ко мне! Покажу коллекцию бабочек… дневных и ночных… с куколками… Есть электрическая машина… сам сделал… из бутылки… Вот такие искры… Приходи, увидишь…
– А лодочки стругать умеешь? С парусом? – спросил он.
– Лодочек нет. Тритоны в банке… Марки есть, целый альбом. Разные редкости: Борнео, Исландия…
Я и не думал, что так метко попаду в цель этой коллекцией марок. Феликс оказался страстным собирателем их. Глаза его загорелись, и он спустился на несколько ступеней поближе ко мне.
– У тебя есть марки? Много? – Он подошел ко мне вплотную.
– О, самые редкие: Никарагуа, Аргентина, Трансвааль, старинные финские… Приходи! Приходи сегодня же. Мы живем здесь, в этой вот квартире. Дернуть звонок. У меня своя комната. На завтра уроков почти не задано…
Так состоялось наше первое знакомство. Феликс пришел на другой день под вечер. Я тотчас же повел его в свою комнату и стал показывать достопримечательности: коллекцию из шестидесяти бабочек с куколками, которую я собирал два лета; самодельную электрическую машину из пивной бутылки – предмет моей гордости и изумления товарищей; четырех тритонов в стеклянной банке, пойманных этим летом; пушистого кота Серко, подававшего лапу, как собака; наконец альбом марок, какого не было ни у кого в классе. Феликса интересовали только марки. В его коллекции не имелось и десятой доли того, что он нашел у меня. Он объяснил мне, почему ему так трудно собирать марки. Покупать в магазинах – дядя денег не дает (фокусник приходился ему дядей; Феликс был круглый сирота). Обмениваться не с кем: нет знакомых. Письма почти ни от кого не приходят: ведь они не живут, как все люди, на одном месте, а беспрестанно переезжают из города в город, не имея постоянного адреса.
– А почему у тебя знакомых нет? – спросил его я.
– Как им быть? Только познакомишься с кем-нибудь, как уже в новый город едем – и знакомство прекращается. Дважды в один город приезжаем редко. Да и не любит дядя, чтобы я заводил знакомства. Я к тебе украдкой пришел: дядя не знает, его дома нет.
– Почему же не хочет дядя, чтобы у тебя знакомства были?
– Боится, чтобы я кому-нибудь не открыл секрета.
– Какого секрета?
– Да фокусов. Никто на представление ходить не станет. Что за интерес?
– Так это, значит, были фокусы?
Феликс молчал.
– Скажи, это фокусы были, что вы показывали с дядей? Да? Фокусы все-таки? – дознавался я.
Но не так-то легко было заставить Феликса говорить об этом. Он не поворачивал головы в мою сторону и молча перелистывал альбом.
– А есть у тебя Аравия? – спросил он, наконец, разглядывая альбом марок и словно не слыхав моих настойчивых вопросов.
Я понял, что добиваться от него ответа бесполезно, и занялся показыванием моих редкостей.
В тот вечер я не узнал от Феликса ничего такого, что объяснило бы мне загадку «чуда нашего века».
И все-таки я добился своего! На другой день Феликс открыл мне секрет необычайной памяти. Не буду подробно рассказывать, как сумел я расположить его к откровенности. Пришлось расстаться с полусотней редких марок, и Феликс не устоял перед соблазном.
Это было на квартире у Феликса. Я пришел, как было у нас условлено, потому что Феликс знал, что дядя уедет в соседний городок. Прежде чем открыть тайну, Феликс заставил меня долго и торжественно клясться, что я «никогда никому ни за что» не скажу о ней ни единого слова. После этого он написал на полоске бумаги табличку. С недоумением смотрел я то на бумажку, то на него, ожидая пояснений.
– Видишь ли, – начал он, таинственно понизив голос, – видишь ли, мы заменяем цифры буквами. Нуль заменяем буквой Н, потому что с нее начинается слово «нуль», или же буквою М.
– Почему М?
– Созвучно с Н. Единицу заменяем буквой Г или Ж, потому что писанное Г похоже на I.
– Откуда же буква Ж?
– Часто Г переходит в Ж: бегу – бежишь.
– Понял. Буква Д отвечает 2, потому что «два», а Т созвучно с Д. Но почему К – 3?
– Состоит из трех черточек. А X произносится сходно с К.
– Хорошо. Четыре – Ч или созвучное с ним Щ. Пять – П или созвучное Б. Шесть – Ш. Но почему Л?
– Просто так. Прямо надо запомнить: 6 – Л. Но зато 7 – С или З. Восемь – В или Ф. Это понятно?
– Конечно. А отчего 9 – Р?
– В зеркале 9 похоже на Р.
– А Ц?
– Хвостик, как у девятки.
– Таблицу запомнить нетрудно. Но к чему она?
– Погоди. В табличке одни только согласные звуки. Если соединить их с гласными – ведь гласные у нас не означают никаких цифр, – то можно составить слова, которые в то же время будут выражать числа.
– Например?
– Например, «окно» означает 30, потому что К — 3, Н — нуль.
– И всякое слово может означать число?
– Конечно.
– Ну, «стол»?
– 726: C – 7, Т — 2, Л – 6. Ко всякому числу можно подобрать слово, хотя не всегда это легко сделать. Сколько тебе лет?
– Двенадцать.
– Ну, так это можно выразить словом «годы»: Г – 1, Д – 2.
– А если бы было 13?
– Тогда «жук»: Ж – 1, К – 3.
– А 453? – спросил я наобум.
– «Чубук».
– Занятно! Это, конечно, помогает запоминать числа. Но ты ведь повторял не числа, а названия вещей. Как же это?
– Дядя придумал счетные слова от 1 до 100. Вот первые десять:
1 – еж.
2 – яд.
3 – Ока.
4 – щи.
5 – обои.
6 – шея.
7 – усы.
8 – ива.
9 – яйцо.
10 – огонь.
– Ничего не понимаю! Что за «счетные» слова? И к чему еж, зачем огонь?
– Ну, недогадливый! «Еж» – это 1, потому что Ж – 1; «яд» – 2; «Ока» – 3; «щи» – 4…
– Понял! «Обои» – 5, потому что Б – 5; «шея» – 6…
– Ну вот. Ты видишь сам, что запомнить эти слова совсем нетрудно. А держа их в голове, ты можешь уже привязать к ним любые десять слов, какие тебе прочтут.
– Как привязать? Непонятно.
– Напиши какие-нибудь десять вещей, объясню.
Я написал:
«Снег, ведро, смех, город, картина, сапог, машина, сажень, золото, смерть».
– Когда мне читают такой ряд слов, – сказал Феликс, – я в уме ставлю каждое из них рядом с очередным счетным словом, вот так:
1. Еж – снег.
2. Яд – ведро.
3. Ока – смех.
4. Щи – город.
5. Обои – картина.
6. Шея – сапог.
7. Усы – машина.
8. Ива – сажень.
9. Яйцо – золото.
10. Огонь – смерть.
– При этом, – продолжал Феликс, – я говорю себе примерно такие фразы:
1. Еж бежит по снегу.
2. В ведре яд.
3. На Оке раздается смех.
4. В городе едят щи.
5. На обоях висит картина.
6. Сапоги перекинуты через шею.
7. Усы застряли в машине.
– Как же усы завязли в машине? Глупо выходит.
– И пусть глупо. Глупое даже лучше запоминается. Почему «еж на снегу», «сапоги через шею»? Тоже ведь бессмыслица, а запоминается хорошо.
– Ну дальше. Как связать иву с саженью?
– Ива в сажень вышины.
– А яйцо и золото? Ничего ведь общего.
– Золото, как яичный желток, по цвету то есть.
– А огонь причиняет смерть?
– Хотя бы и так. Привязал эти слова, а теперь могу повторить весь список, припоминал по порядку, что с каждым счетным словом связано:
Еж бежит по снегу.
Яд – в ведре.
На Оке раздается смех.
Щи едят в городе.
– Погоди-ка, дальше я сам попробую:
На обоях висит картина.
Через шею перекинуты сапоги.
Усы застряли в машине дурацким образом…
– Вот видишь, помогла глупая фраза. А восьмое слово?
– Восемь: ива в сажень высоты; девять: яйцо – его желток, как золото. А огонь – смерть.
– Теперь назови сразу пятое слово, – предложил мне Феликс.
– Погоди… Пять – обои; значит, картина.
– Попробуй перечислить те же десять слов в обратном порядке.
Я начал довольно неуверенно, но, к собственному изумлению, безошибочно назвал все слова.
– Ура! – не удержался я от радостного восклицания. – Я сам теперь могу показывать фокусы!
– Но ты дал слово…
– Помню, помню, не бойся. Однако, ведь ты повторял не десяток, а сотню слов. Как же это ты?
– Тем же самым способом. Нужно только затвердить все сто счетных слов.
– Скажи хоть второй десяток.
Феликс написал:
11 – гага.
12 – гад.
13 – жук.
14 – гуща.
15 – губа.
16 – игла.
17 – гусь.
18 – агава.
19 – гора.
20 – дом.
– Слова могут быть и другие, – пояснил Феликс. – Ты сам мог бы подобрать. Например, два у нас раньше было не «яд», а «уда», но неудобно для связывания, и я просил дядю заменить «уду». Тогда он придумал «яд». А проще было «еда». Десять было прежде «ужин», я сам придумал вместо этого «огонь». Вот «агава» очень неудачное слово, но дядя не мог придумать пока лучше.
– Однако, запомнить сто фраз! Разве не трудно?
– Не так трудно, если часто упражняться. Я и сейчас еще помню те сто слов, которые были даны мне для запоминания на последнем представлении.
– И мои помнишь?
– Какие номера?
– 68-й, 69-й, 70-й.
– Ножик, дождь, пожар.
– Верно! Но как же ты это?
– Вот: 68 у нас «олово»; 69 – «лицо»; 70 – «сон». Из олова не сделаешь ножика, лицо смочил дождь, во сне видел пожар.
– И долго будешь помнить?
– До следующего представления, вероятно. Дядя идет, дядя! – засуетился он в испуге, увидев в окно фигуру дяди на дворе. – Уходи скорее!
Мне удалось счастливо проскользнуть к себе, прежде чем фокусник успел дойти до лестницы.