Яков Канявский
Эпоха перемен. Часть 1

В тот же день США, Англия, Франция, Канада, Дания и Парагвай выступили в Совете Безопасности ООН с требованием вынести «чехословацкий вопрос» на заседание Генеральной Ассамблеи ООН. Позднее представитель ЧССР потребовал снять этот вопрос с рассмотрения ООН. С осуждением военного вмешательства в дела ЧССР выступили и некоторые страны социалистической ориентации – Албания, Китай, Румыния и Югославия.

Всё высшее руководство ЧССР вечером 21 августа было доставлено на двух бронетранспортёрах в аэропорт, вывезено в штаб Северной группы войск в Польше, переправлено в Закарпатье, а затем в Москву для переговоров с советским руководством. Важную роль в этом сыграла мужественная позиция президента Людвига Свободы. Он был вполне лоялен к СССР, но в данный момент поставил условие: арестованные руководители должны быть освобождены и принять участие в переговорах. Советское руководство вынуждено было уступить. Арестованных освободили и с почестями приняли в Кремле, как официальную делегацию. После тяжёлых четырёхдневных переговоров команда Дубчека подписала соглашение, одобряющее ввод войск. Дубчек 27 августа прибыл в Прагу и обратился к народу. Речь ему давалась с трудом. Он заявил, что всё происходящее является временными мерами, и что надо верить ему, Дубчеку.

Но ситуация в стране от этого не стала менее напряжённой. Национальное собрание Чехословакии объявило ввод войск нарушением хартии ООН. В городах проходили демонстрации с антикоммунистическими и антирусскими лозунгами. Началась эмиграция из страны как форма протеста. В первый же месяц уехало 50 тысяч человек, а всего покинуло страну 300 тысяч. В связи со сложившейся ситуацией 4 ноября по указанию советского руководства 25 дивизий было выведено из страны.

На Западе Пражскую весну рассматривали как возможность сменить правительство на более прозападное, с которым можно было бы продолжить расшатывание соцлагеря. Поэтому в период холодной войны ввод войск ОВД был вполне оправданным. Ведь в уставе НАТО тоже сказано, что в случае дестабилизации положения в стране – члене НАТО, угрожающей дестабилизации в других странах – членах НАТО, организация имеет право на военное вмешательство. Не говоря уже о США, которые вводят свои войска в любую страну, если там возникает угроза их интересам.

Ввиду того, что в это время наблюдалась повышенная активность войск НАТО у чехословацких границ, часть советских войск осталась на территории ЧССР «в целях обеспечения безопасности социалистического содружества». Это было зафиксировано в договоре, подписанном 16 октября 1968 года между правительствами СССР и ЧССР. В этом договоре говорилось также об уважении суверенитета ЧССР и невмешательстве в её внутренние дела.

Однако ввод войск уже кардинально изменил курс чехословацкого руководства. В стране прекратился процесс политических и экономических реформ. В апреле 1969 года на пленуме ЦК КПЧ первым секретарём был избран Густав Гусак, а в декабре 1970 года был принят документ, осуждавший политический курс Дубчека и его окружения. Так закончилась «Пражская весна».

Дубчека вначале отправили послом в Турцию, а через два года исключили из партии и сослали в одно из лесничеств Словакии, где он работал слесарем-механизатором. В годы перестройки во время «бархатной революции» Дубчек вновь был востребован обществом и в 1989 году был избран главой Федерального собрания. В Словакии он мог стать её первым президентом, если бы не попал в странную автокатастрофу. 1 сентября 1992 года Александр Дубчек на автомобиле BMW направлялся в Братиславу, сидя рядом с водителем. Машина успела отъехать от Праги около 90 км, когда при хорошей погоде на прямом участке пути вдруг вылетела с проезжей части шоссе. Дубчек получил тяжёлые травмы и через два месяца скончался…

Как позднее рассказывали специалисты, причиной ввода войск явились два фактора. Первый заключался в действиях тогдашнего советского посла в ЧССР. Он панически воспринимал статьи чешской прессы, ставшей более свободной, и пугал Москву потоком донесений. В них сообщалось о том, что в Чехословакии при попустительстве руководства страны творится чёрт знает что, назревает угроза социализму. На самом деле не было никаких планов выхода из СЭВ и Варшавского договора.

Вторым фактором явились военные, поддержавшие эту истерию. Дело в том, что в то время советские войска стояли в Германии, Польше и Венгрии. В Чехословакии из-за симпатии чехов к СССР советских войск не было. Военных волновало, что «чешский коридор» остаётся открытым. Хоть Брежнев и Косыгин были против ввода войск, но на них давили Андропов, переживший Венгерское восстание 1956 года, и Суслов, лоббировавший военно-промышленный комплекс.

Несколько иначе развивались события в Польской Народной Республике. Хотя и там периодически происходили столкновения народа с властью. Десятки гражданских лиц гибли в 1956, 1968, 1970 и 1976 годах. К примеру, в декабре 1970 года по всей Польше начались рабочие волнения из-за решения правительства повысить цены на мясо и мясопродукты. Самые трагические последствия противостояния с властями были в Гданьске и других приморских районах, где на подавление протестов была брошена армия и полиция. Тогда 44 человека погибли и 1164 были ранены.

Однако в печати эти события замалчивались, а Польша приводилась как пример страны с многопартийной системой. В стране, кроме руководящей ПОРП, легально были ещё Демократическая и Крестьянская партии. Следует учитывать и католическую церковь, имевшую большой авторитет в стране. Деятельность первых оппозиционных организаций была связана именно с католической церковью. Комитет защиты рабочих и Комитет общественной самозащиты отстаивали права рабочих, уволенных за антиправительственные выступления.

В середине 1980 года из-за повышения потребительских цен начались забастовки по всей стране. На Гданьской судоверфи началось массовое рабочее движение «Солидарность», возглавляемое независимым профсоюзным комитетом. Во главе «Солидарности» стоял электрик Лех Валенса. Вначале забастовщики выдвигали экономические требования. Власти шли на уступки, но оппозиция становилась всё более непримиримой. Появились требования о свободе печати и создании политических организаций. Государственная власть оказалась под угрозой. Но войска СССР и союзников уже не вводились, хотя многие советские люди этого ждали и одобряли. В Политбюро ЦК КПСС работала специальная комиссия по польским проблемам, возглавляемая главным идеологом Михаилом Сусловым. Он сам приезжал в Польшу и призывал польских коммунистов «очиститься от оппортунистов и дать жестокий бой идейным противникам».

Вопрос был решён войсками самой Польской Народной Республики. В ночь на 13 декабря 1981 года были отключены миллионы телефонов, закрыты пограничные переходы, блокированы главные дороги, приостановлены рейсы пассажирских самолётов. На улицы городов были выведены бронетранспортёры, армейские подразделения и специальные отряды моторизованной милиции. Телевидение и радио прервали плановые программы. В стране был объявлен комендантский час с 22.00 до 6.00. «Солидарность» была запрещена, а её лидеры и активисты в первую же ночь были интернированы и рассредоточены по всей Польше.

Было интернировано около 10 тысяч человек, прекратили свою деятельность многие общественные организации, редакции некоторых газет и журналов. Всякое сопротивление жестоко подавлялось. Первыми погибли 9 горняков шахты «Вуек» в Силезии во время разгона многотысячной демонстрации. Всего за время военного положения, по официальным данным, погибло 115 человек, по неофициальным – значительно больше.

В усмиряющих акциях принимали участие около двухсот тысяч военнослужащих и работников МВД. Возглавлял эти операции председатель Совета министров ПНР и министр обороны страны генерал Войцех Ярузельский. Он неоднократно заявлял: «За введение военного положения в декабре 1981 года беру ответственность на себя». Аргументировал он своё решение тем, что если бы он не ввёл военное положение, то в страну вошли бы советские войска, и повторились бы события Венгрии 1956 и Чехословакии 1968 годов.

На самом же деле польское руководство не было уверено в собственных силах и хотело заручиться поддержкой союзников по Варшавскому договору. Однако Советский Союз уже увяз в Афганистане и отвергал возможность введения войск в Польшу. В апреле 1981 года в железнодорожном вагоне под Брестом состоялась тайная встреча председателя КГБ Юрия Андропова и министра обороны Дмитрия Устинова с польским партийным лидером Станиславом Кани и генералом Войцехом Ярузельским. Стороны договорились о расширении «психоза угрозы советского военного вмешательства». Леонид Брежнев на ХХVI съезде КПСС тоже заявил о решимости «не оставлять Польшу в несчастье и не позволять её обижать».

Военное положение было отменено 22 июля 1983 года. По донесениям работников КГБ, это стало результатом деятельности Леха Валенсы. Он сумел также консолидировать усилия западных стран и Ватикана, направив их на поддержку «Солидарности». В благодарность за это церкви была возвращена собственность, конфискованная в 1950-х годах, и предоставлено право на открытие собственных учебных заведений. Усилиями Валенсы удалось предотвратить военный переворот, готовившийся командованием армиями стран Варшавского договора. Причём вскоре, по странному стечению обстоятельств, в один месяц умерли: 2.12.1984 – член Политбюро ЦК СЕПГ, министр национальной обороны ГДР генерал армии Гофман; 13.12.1984 – бывший министр МВД СССР Щёлоков; 15.12.1984 – член ЦК ВСРП, министр обороны Венгрии генерал армии Олах; 16.12.1984 – министр национальной обороны ЧССР, член ЦК КПЧ, генерал армии Дзур; 20.12.1984 – министр обороны СССР, маршал Устинов.

Таким образом, скоропостижно скончались все те, кто готовил чистку соцлагеря.

Теперь, по прошествии многих лет, люди в Польше по-разному относятся к Ярузельскому. Стало традицией в ночь на 13 декабря собираться возле скромного дома Войцеха Ярузельского. В память жертв военного положения из зажжённых свечей выкладывается крест. Одни кричат: «Ярузельский, помним твоё преступление!», а другие: «Генерал, спасибо!». Генерал был причастен не только к событиям 1981 года, но и декабря 1970 года. В 1990 году в Гданьске началось следствие с целью установления виновных в трагедии 1970 года. Затем в 2001 году делом занялся Варшавский окружной суд, затянувшийся до 2008 года. На скамье подсудимых оказалось шесть человек, среди них тогдашний министр обороны Ярузельский. В качестве свидетеля был вызван зачинщик антиправительственных выступлений Лех Валенса. Неожиданно для всех Валенса поддержал главного обвиняемого Ярузельского. Он заявил: «Генерал мало что мог сказать, тогда правил секретарь партии. Я обвиняю систему, а не людей». Валенса подошёл к скамье обвиняемых и протянул руку Войцеху Ярузельскому: «Как капрал генералу».

Меньше повезло румынскому диктатору Николае Чаушеску. В 1960-е годы, в первые годы правления Чаушеску, Румыния считалась самой открытой страной в социалистическом лагере. Была отменена цензура, была атмосфера свободы в культуре и искусстве, были освобождены политзаключённые. Чаушеску осудил вторжение советских войск в Чехословакию, отказался разрывать дипломатические отношения с Израилем. Румыния продолжала дружить с Китаем, первой из соцстран установила отношения с ФРГ. В страну начали поступать иностранные инвестиции, приезжали лидеры западных стран.

Но с начала 1980-х годов начал расти культ его личности, Чаушеску увлёкся китайской и корейской моделями. Начались провалы в экономике. Люди в квартирах замерзали от холода, стояли в очередях за хлебом. В народе росло недовольство, но не было никакого заговора. Да его и не могло быть, так как все возможные заговорщики находились под усиленным наблюдением Секуритате. Всякое недовольство подавлялось в зародыше. Но оно в народе росло и должно было где-то прорваться.

Началось всё в декабре 1989 года в Тимишоаре, где народ начал протестовать против выселения реформаторского пастора Ласло Текеша. Постепенно это вылилось в протест против режима. По приказу Чаушеску 17 декабря там стреляли в людей. В знак протеста рабочие массы 20 декабря вышли на улицы, армия вынуждена была отступить в казармы, и народ объявил свой город свободным. 21 декабря Чаушеску, вернувшийся из государственного визита в Иран, решил выступить с приветственной речью перед народом с балкона здания ЦК партии.

Однако неожиданно толпа на площади вместо аплодисментов встретила его ропотом и криками негодования. Растерянный Чаушеску с бледным лицом покинул балкон и почти бегом скрылся в глубине здания. Это происходило благодаря телевизионщикам на глазах миллионов людей. Народ на площади охватило ликование, которое затем распространилось на всю страну. Через несколько часов ключевые позиции в городе начали занимать танки. Но людей это не остановило, они стали вести себя более воинственно. Они испытывали одновременно и страх, и желание победить.

Затем раздались выстрелы, но кто стрелял, понять было невозможно. Есть предположение, что это была группа людей, очень преданных Чаушеску и специально подготовленных на случай оккупации страны. Наступила ночь, однако люди не расходились. Все понимали, что следующий день должен стать судьбоносным для страны.

Как потом сообщалось в прессе, Чаушеску ещё в марте 1989 года понял, что ему не удастся сохранить власть ни в партии, ни в государстве. Но уходить в отставку он хотел с определёнными гарантиями. Для этого готовыми стояли два транспортных самолёта, на борту каждого из которых находилось по 12 тонн золотых слитков. Один из самолётов должен был вылететь в Тегеран, затем в Чили, а потом на Кипр. Здесь золото должно было быть помещено в местные банки для безбедной жизни отставного диктатора и его семьи. Вторая часть груза предназначалась для советского руководства в обмен на беспрепятственный выезд из страны и гарантии жизни и свободы. Покинуть свой пост Чаушеску должен был в декабре 1989 года. Со стороны СССР и США делались прямые намёки на необходимость смены режима.

Но за несколько дней до революции Чаушеску вдруг решил, что румынский народ любит своего лидера и защитит при необходимости. Его жена Елена Чаушеску разрабатывала свой план смены власти. На случай ухода в отставку мужа его пост должен был занять сын Нику, занимавший пост первого секретаря румынской компартии в уезде Сибу в центре Румынии. В нужный момент Нику должен был прилететь в Бухарест вертолётом, находившимся в постоянной готовности. Но вертолёту так и не суждено было взлететь. Утро 22 декабря выдалось солнечным. Смолкли звуки стрельбы, продолжавшиеся всю ночь. Наступило затишье перед бурей. Потом стрельба возобновилась с новой силой. Никто не знал, что происходит.

По телевидению никаких новых сообщений не передавали. В середине дня прекратилась трансляция программ, и диктор объявил, что в стране вводится чрезвычайное положение. Было сообщено также, что министр обороны покончил с собой. Затем поступило сообщение, что Чаушеску и его супруга бежали из Бухареста на военном вертолёте на север страны. В столице царило смятение. Никто не знал, что происходит. Периодически ещё вспыхивали перестрелки. Телевизионщики старались быть в гуще событий, но их репортажи не проясняли ситуацию. Главный вопрос, который люди задавали себе и друг другу, касался армии и службы безопасности. Люди сомневались, что невооружённое гражданское население может противостоять силовым структурам.

Много позже стало известно, что 24 декабря госсекретарь США Джеймс Бейкер официально обратился в МИД СССР через своего посла Джека Метлока с сообщением, что США не возражали бы против военного вмешательства СССР в Румынию и наведения там порядка. Однако советский министр Эдуард Шеварднадзе резко возразил, что со стороны американцев это «подлость», что они хотят втянуть СССР в военную авантюру. Он сказал, что сейчас принципиальная политика СССР состоит в том, чтобы больше не вмешиваться в дела соцстран.

По румынскому телевидению пришло радостное сообщение: «Армия с нами!». Это был поворотный момент в румынской революции, однако против армии выступила секуритате. Она развернула наступление, пользуясь тем, что в Бухаресте не было достаточно войсковых частей. В первую очередь спецслужбы пытались захватить телестанцию, чтобы повстанцы не могли координировать свои действия и влиять на ситуацию.

Чаушеску пытался вернуться в столицу, чтобы поддержать верных ему людей. Но пилот вертолёта передал его восставшим. Чаушеску и его жена были арестованы и посажены в тюрьму. Однако поскольку не было ни видеозаписи, ни даже фото об аресте Чаушеску, то многие восприняли сообщение об аресте как уловку для поддержания духа восставших. Стрельба не стихала. В центре борьбы оказалась телестанция. Рядом находилась резиденция британского посла, и от перекрёстного огня она сильно пострадала. Перед утром огонь несколько ослабел, и жена посла вместе с детьми смогла перебежать в посольство. А особняк резиденции сгорел дотла.

По Бухаресту ползли самые невероятные слухи. Согласно одному из них, в здании ЦК партии находится атомная бомба с дистанционным управлением, и арабские наёмники готовы привести её в действие для подавления революции. Разъярённая толпа начала набрасываться на случайных прохожих с восточной внешностью, подозревая их в терроризме. В Бухаресте училось в то время много арабов. Многие уехали на праздники домой, но часть осталась. На них и начала набрасываться толпа. Около полусотни арабских студентов нашли убежище в израильском посольстве.

Американское посольство утром 24 декабря начало эвакуировать в Болгарию членов семей послов и дипломатов других стран. К ним смогли присоединиться и арабские студенты. С целью прекращения кровопролития 25 декабря Николае Чаушеску и его жена Елена были привлечены к чрезвычайному революционному суду. Революционным трибуналом они были приговорены к смертной казни и через полчаса расстреляны в военном гарнизоне города Тырговиште. После их казни стрельба в стране сразу прекратилась. Нику Чаушеску тоже арестовали военные. Не взлетели и самолёты с золотом…

Когда-то партийными идеологами был придуман лозунг: «Все дороги ведут к коммунизму». Про все дороги сказать трудно, но та, по которой вели народ коммунисты, привела к развалу Великой Российской империи и всего социалистического содружества. И если бывшим соцстранам этот развал пошёл на пользу и дал толчок к развитию, то республикам бывшего СССР ещё долго предстоит выбираться из тупика.

Глава 2
Генеалогическое древо

«Русская история до Петра Великого – сплошная панихида, а после Петра Великого – одно уголовное дело».

Фёдор Тютчев, русский поэт

Прилетев в Россию и встретившись с родными, Аркадий начал объезд друзей. Одной из первых была встреча с Юрием Сергеевичем и Дмитричем, которые знакомы читателю по книге «Зарубежный филиал». Решили для начала съездить на кладбище, помянуть Сергея Горячко (с историей его убийства читатель знаком по книге «Украденный век»). Стоял хороший солнечный день. Приятели решили отпустить машину и после поминок пройтись пешком. В процессе прогулки они вышли на какую-то гору и решили передохнуть.

– Давайте посидим на свежем воздухе, – предложил Юрий Сергеевич.

– Тем более, что у нас ещё кое-что осталось, – поддержал Дмитрич.

– Вон там плита ровная. На ней можно расположиться, – вставил слово Аркадий.

Дмитрич стал расчищать плиту, чтобы разложить закуску, и вдруг остановился.

– Мужики, да это могильная плита!

– Откуда она тут взялась, – удивился Аркадий.

Все стали внимательно оглядывать местность.

– Да это же старое кладбище, – догадался Юрий Сергеевич.

– А почему здесь, на горе?

– Когда-то здесь стояла большая церковь. Её видно было почти со всех концов города. Так старики рассказывали. А вблизи церкви размещалось кладбище. При советской власти церковь взорвали, да так, что и фундамента не видно.

– И чем же она большевикам мешала? – с сожалением заметил Аркадий.

– Идеологией мешала. Заповеди «не убий», «не укради» не совмещались с большевистской идеологией ликвидации всех богатых и разграблением их имущества.

– Ну, понятно. Церковь взорвали, но почему за кладбищем перестали ухаживать?

– Вы забываете, в какое время тогда люди жили. Здесь ведь не нищие похоронены. До революции люди в городе жили неплохо. По советским меркам они считались бы буржуями, или, в крайнем случае, кулаками. И родственные связи с такими людьми были пагубными для потомства. Поэтому тем, кто остался в живых, и приходилось скрывать своё прошлое. А покажись они здесь на кладбище, и тайна была бы раскрыта. Так последующие поколения уже и не знали ничего о своих предках.

– Да, – вспомнил Аркадий, – несколько лет назад мне пришлось с этим столкнуться.

Внучка пришла к Аркадию с вопросом:

– Деда, а кто были твои родители?

– А почему ты вдруг о них вспомнила?

– Нам в школе дали задание, чтобы каждый составил генеалогическое древо своей семьи.

Аркадий по старой привычке насторожился. Когда-то определённые органы интересовались тем, из какой семьи вышел тот или иной человек. И не дай бог, если человек происходил не из рабочих или крестьян. Трудно приходилось тем, кто происходил из семьи священника, мелкого торговца, любого частного владельца. О выходцах из семьи помещика или капиталиста и говорить нечего. Таких могли не только посадить, но и просто расстрелять как вредный элемент.

Остальным тоже приходилось несладко. Трудно было поступить учиться, продвигаться по службе. Действовал принцип «яблоко от яблони недалеко падает». А куда оно должно было падать, если имущество отобрали, родителей расстреляли. Вряд ли кто-нибудь в таких условиях кричал от восторга: «Да здравствует Советская власть!» Но выживать как-то надо было. И на людях приходилось-таки кричать.

В почёте тогда были только бедняки. Во многих населённых пунктах висели лозунги «Да здравствуют бедняки!» В еврейском местечке, где жили родители мамы Аркадия, все говорили на идише, и лозунг этот тоже перевели на родной язык. Но переводчик, очевидно, оказался не очень грамотный, и в переводе получился лозунг «Да здравствует бедность!» Поэтому многие не могли этот лозунг понять и задавали друг другу вопросы:

– Бедность ведь у нас уже есть. Так для чего надо было устраивать всю эту революцию?

Но тем, кто к голытьбе себя не относил, нужно было как-то приспосабливаться. Многим приходилось отказываться от родителей. Аркадий вспомнил историю инженера Голикова с Урала. Человек был способный, стремился в науку, но происходил из семьи священника. Поэтому дальше металлургического завода ему дорога была закрыта. Но когда он отказался от отца, то начал продвигаться по службе и возглавил в Москве видный институт.

В силу всех этих обстоятельств люди не афишировали прошлое своей семьи, зачастую всячески скрывали. И если были они не из рабоче-крестьянской семьи, то писали «из семьи служащего». Власть такая запись устраивала: хоть и не рабочая косточка, а всё ж не из эксплуататоров. А ведь многие частники и не были эксплуататорами. Если человек держал лавку или мастерскую, то зачастую и корпел там с утра до ночи. Когда дело процветало, можно было взять себе и помощника.

Но по советским меркам он всё равно считался эксплуататором. Если толковый крестьянин хорошо вёл своё хозяйство, не был нищим, то попадал в разряд кулаков. И таких по стране были миллионы. Их дети не распространялись о своей семье и прятались в графе «из служащих». Вызывает удивление, что автору текстов двух Советских гимнов и одного Российского удалось на протяжении всей жизни скрывать своё дворянское происхождение. Неужели органы до этого не докопались?

…И вот теперь детей заставляют вспомнить своих предков. То, что тщательно скрывалось многие десятилетия, теперь нужно выставить напоказ? Но с какой целью это делается? Может быть, из детей делают маленьких стукачей? Сдадут дети свои сочинения, потом их можно отнести куда следует. Там всё это занесут в компьютер, и вот, пожалуйста, готова картотека на всё население страны! Теперь любому нашему «засланцу» можно такую легенду сочинить, пальчики оближешь. Да и местное население проверять легко, если кто выдаёт себя за кого-то другого. Нет, вряд ли новая власть хочет окончательно «зачистить» то, что не смогла сделать старая. Может быть, наоборот, хочет вернуть хорошие семейные традиции? Чтобы дети могли гордиться своими предками? Это укрепляет прочность семьи. А от прочности семьи зависит прочность государства. Наверное, так.

Придя к этой мысли, Аркадий попытался составить генеалогическое древо своей семьи. Имя, отчество, год рождения и специальность отца и матери Аркадий знал. По сохранившимся нескольким документам времён эвакуации было известно, кем и на каком заводе отец работал. Начал вспоминать про дедушек и бабушек и понял, что не знает о них ничего. Имена дедов можно ещё вычислить по отчествам родителей. А как звали бабушек, Аркадий не знал. Мама вообще никогда о них не рассказывала. Почему? Наверное, из-за тогдашней обстановки в стране. Позже он узнал от родственников, что жили они на Украине и с приходом немцев были расстреляны. Родители отца – в Конотопе, а родители мамы – где-то в Монастырищах. Вот и вся информация. Кем были дедушки и бабушки, как жили, Аркадий не знал. И никого уже не спросишь, потому что ни родителей, ни дядей и тётей уже нет в живых. А ведь мог бы расспросить в своё время. Но не принято тогда было распространяться о своих предках.

Судьба раскидала людей по разным концам страны, и каждый начинал жизнь с чистого листа. Оставались только какие-то детские воспоминания. Аркадий не очень многое помнил. Помнил, как во время войны долго ехали в товарном вагоне и оказались в столице солнечной Киргизии. Приехали к папиной двоюродной сестре, эвакуировавшейся из Харькова несколько раньше со швейной фабрикой. Тётя Ева тогда получила комнату и жила там с тремя детьми, двое из которых были уже взрослыми и работали на заводе. И вот им свалились на голову ещё четверо: Аркадий, его сестра, их мама и тётя, мамина сестра. Сейчас даже трудно представить, как все умещались в одной сравнительно небольшой комнате.

Аркадию как самому младшему приходилось спать на плите. Эта кирпичная плита стояла прямо посреди комнаты. Днём её топили, готовили обед. А вечером на неё стелили постель и укладывали Аркадия… Размышления о печке навеяли на Аркадии ещё одно воспоминание. Он тогда уже поступил в техникум, и у них на первом курсе был предмет «военное дело». Занятия иногда проходили в стрелковом тире, который располагался прямо при техникуме. Стреляли из малокалиберных винтовок, и двор был усеян стреляными гильзами. Аркадия мучила эта бесхозяйственность, и он всё искал применения этим гильзам.

От кого-то он получил информацию, что если гильзу начинить серой от спичек и потом аккуратно гильзу забить, то получатся хорошие пистоны. Аркадий решил тут же это проверить. Вместе с другом они изготовили опытную партию пистонов, вышли во двор и стали бить по ним камнем. Но, видно, удары были не точные, и пистоны отскакивали в снег. Приходилось их там искать и бить снова. Однако от снега пистоны, видно, отсырели и не взрывались даже тогда, когда были сплющены в лепёшку. Раздосадованный Аркадий пошёл домой и бросил пяток пистонов в печку для просушки. Печку ещё не растопили, но дрова в ней уже лежали. Аркадий подождал некоторое время, а потом убежал во двор играть с ребятами. Нагулялся он до самого вечера, проголодался и побежал домой поесть.

– Мама, давай быстрей обедать, я есть хочу.

– А у нас сегодня обеда нет, – холодно отозвалась мама.

– Почему нет?

– Тебе лучше знать.

И тут он вспомнил про пистоны.

– Так что, пистоны высохли?

– Да, да, хорошо высохли, – переглянулись мама с тётей.

Оказалось, что, когда мама разожгла печку, дрова плохо горели. Мама открыла дверку и начала раздувать пламя. В это время грохнул взрыв, и мама чуть не села на пол. Она только успела закрыть дверку, как прогремел второй взрыв, затем ещё несколько. Никто больше не осмелился подойти к печке, и она стояла не топленная.

– Так когда это было? Днём? А сейчас уже вечер! Неужели за это время нельзя было снова затопить и приготовить обед? – искал аргументы голодный Аркадий.

– А откуда мы знаем, что ты ещё туда заложил!

…В 1942 году старший сын тёти Евы ушёл в армию и служил на одном из подмосковных аэродромов. Потом связь с ним прекратилась. О его судьбе Аркадий не помнил. Средняя дочь ушла жить в общежитие завода. Потом она вышла замуж за поляка. После войны они уехали в Польшу, и больше от них не было никаких вестей. Может быть, потому что переписываться с «заграницей» тогда было очень опасно, а, может быть, и просто невозможно. После освобождения Харькова от немцев тётя Ева с младшей дочерью Аней вернулась в родной город. Семье Аркадия возвращаться было некуда. Отец умер в госпитале в Саратове, в Харькове квартира уже была занята другими людьми. Поэтому Аркадий, его мама, тётя и сестра остались жить во Фрунзе. Жили очень бедно, в основном, на зарплату тёти. А зарплата бухгалтера в то время была очень маленькой. Мама немного зарабатывала надомницей в артели «Красный художник», делала куклы. За отца на Аркадия полагалась мизерная пенсия.

Сестра была на 10 лет старше Аркадия, и у неё была другая жизнь. Аркадий ещё дошкольником гонял тряпичный мяч во дворе, а Инна с подружкой готовились к экзаменам. На всю жизнь Аркадий запомнил обрывки фраз, когда они учили геометрию: «Требуется доказать, что треугольник АВС равен треугольнику А-прим, В-прим, С-прим». Уроки учить нужно было днём, потому что электричество часто отключали. Мощности электростанций были ограниченными, а электричество было необходимо для оборонных заводов. В жилых домах приходилось пищу готовить на примусах, а вечером освещать помещение коптилками. Они представляли собой бутылочку с керосином, в которую вставлялся фитиль. Такой светильник давал много копоти и сравнительно мало света. Но приходилось довольствоваться этим. Аркадию запомнилось, как вечерами вместе с соседями собирались у такой коптилки, и Инна читала вслух «Овод». Аркадий тогда мало ещё что понимал, но произведение это ему представлялось очень значительным.

Пока Аркадий подрос, сестра успела окончить медицинский институт и по направлению уехала работать в небольшой шахтёрский город Таш-Кумыр в южной Киргизии. Аркадий приезжал туда несколько раз во время летних каникул. Дорога туда представляла собой трехдневное путешествие. Прямой связи тогда между северной и южной Киргизией ещё не было. Поезд шёл из Киргизии по территории Казахстана, Узбекистана, Таджикистана, снова Узбекистана. И так с пересадками можно было попасть в Таш-Кумыр. Потом Аркадий окончил техникум и по направлению попал на работу в Азербайджан. Так оставшиеся члены семьи оказались в разных концах огромной страны, и у каждого началась новая жизнь…