Яков Канявский
Трагический эксперимент. Книга 3
Японский план наступления резко отличался от русского глубиной стратегического замысла. Маршал Ояма и главный стратег японского Генштаба генерал Кодама думали не об оттеснении русских к очередному географическому рубежу, а об окружении и уничтожении всей группировки Куропаткина.
Схему японской операции интересно рассматривать на карте: две гигантские синие стрелы, словно клешни краба, охватывают ощетинившийся укреплениями Мукден слева (запад) и справа (восток). Внутри этого охвата – в огромном огненном котле – должны были без остатка сгореть все основные силы русских армий. «Я решил атаковать русских, очевидным образом обходя их в восточном направлении, – писал в пояснении к плану операции генерал Кодама, – чтобы именно сюда они послали свою основную людскую массу, в то время как наши главные силы нанесут массированный удар в секторе Шахэ – Мукден – Тиелен, охватывая русских с запада и замыкая окружение».
Стратегический замысел Кодамы был воспроизведён с пунктуальной точностью в приказе маршала Оямы: «Целью этой битвы является решение судьбы войны. Таким образом, речь идёт не о том, чтобы в качестве цели поставить овладение тем или иным пунктом или некой территорией. Важно нанести противнику непереносимый удар. В данном случае противника следует атаковать и преследовать так быстро, насколько это только возможно».
Японцы реализовали свой наступательный план с завидной последовательностью.
Первой перешла в наступление 5-я армия генерала Кавамуры и после напряжённых боёв оттеснила русские части к Далинскому перешейку. Русские упорно обороняли здесь позицию на Берсеневской сопке: в снежную вьюгу две японские дивизии атаковали семь русских батальонов, имевших 16 полевых орудий и четыре пулемёта. После почти двухдневной героической обороны Берсеневская сопка, имевшая ключевое значение для наступления на Мукден, была захвачена японскими войсками.
Затем в наступление на восточном японском фланге перешла 1-я армия генерала Куроки, которая не смогла сразу прорвать оборонительную позицию 1-й русской армии генерала Линевича. Впрочем, это было не столь существенно, ибо русский медведь всё-таки сунул лапу в подготовленный для него капкан. Главковерх Куропаткин, считая по накалу боёв, что именно войска Куроки наносят главный удар, крайне неосмотрительно направил в поддержку 1-й армии почти все свои резервы.
Японский капкан стал неумолимо сжиматься уже в ночь с 26 на 27 февраля, когда на краю западного фланга японских сил начала наступление 3-я армия генерала Ноги. Стремительным броском армия Ноги форсировала реку Хун и устремилась на север параллельно реке Ляо, угрожая Мукдену окружением. А в это время почти все русские резервы разворачивались в противоположной части фронта – на востоке. Стремительно перебросить их на запад не было уже ни малейшей возможности, да и умения к этому у русских генералов тоже не было.
В штабе Куропаткина мгновенно наступил ступор. В конвульсивных метаниях был созван военный совет – мероприятие для полководцев масштаба Суворова, Скобелева или фон Гинденбурга, попросту немыслимое в разгар сражения. Что же делать? Решили послать на запад два кавалерийских полка, а также усилить патрулирование в районе Хсинминтуна – в 70 километрах на северо-запад от Мукдена. Казацкие патрули должны были установить силу и направление японского удара.
Это было смешно: выставить два кавалерийских полка против выходящей на оперативный простор 3-й армии генерала Ноги. Смехотворность этого решения стала понятна даже Куропаткину буквально на следующий день, поэтому для прикрытия Мукдена с запада стал наспех формироваться Сводный корпус генерала Дмитрия Топорнина.
Пытаясь как-то парализовать охват японцев, русский главковерх приказывает 2-й Маньчжурской армии нанести фланговый контрудар по наступающим дивизиям Ноги. Решение правильное, но, увы, уже опоздавшее: 2-я Маньчжурская армия сама получает мощный удар 2-й японской армии генерала Оку и едва способна удержать собственную оборону.
Победоносные колонны 3-й японской армии 1 марта 1905 года повернули на Мукден. Уже через четыре дня севернее Мукдена передовые батальоны Ноги перерезали «линию жизни» русских войск – железнодорожную магистраль Транссиба. Генерал Ноги получил в этот день лаконичное указание маршала Оямы: «Длинный змей не должен выскользнуть». А русский стратег Куропаткин в этот же день послал паническую телеграмму в Петербург: «Я окружён, резервов нет».
Русскую армию спасла не мудрость и стойкость её главнокомандующего, а беззаветный героизм простых солдат и офицеров Сводного корпуса генерала Топорнина, в особенности 1-й пехотной бригады. Бригада полегла почти в полном составе, но сумела остановить и даже оттеснить от железнодорожного полотна пехотинцев Ноги.
6 марта 1905 года генерал Куропаткин принял решение о стратегическом отступлении. Битва превратилась в бегство с преследованием. Теперь судьба русской армии зависела только от одного – сумеют ли японцы, перерезав реку Хун и захватив железнодорожный мост через неё, полностью захлопнуть котёл окружения.
Сразу же после выхода приказа об отступлении в Мукдене началась паника. Находившиеся в городе легкораненые солдаты разбивали винные магазины. Один за другим на север отходили военные эшелоны. Неожиданно подул страшный завывающий ветер, поднявший в воздух клубы белесоватой пыли: очевидцы сообщают, что видимость в городе уменьшилась до нескольких метров. Общим было ощущение измождения и полной безысходности.
Уже к обеду 8 марта в Мукдене стал отчётливо слышен гром выстрелов японских гаубиц. Корреспондент одной из лондонских газет написал в этот день: «Мы слышали погребальную музыку. “Колокола” гаубиц возвещали потерю Мукдена и утрату Россией своего владычества в Маньчжурии. Возможно, они возвещали о смерти самой русской армии».
Викентий Вересаев, врач и известный писатель, уходивший вместе с армией из Мукдена, оставил красноречивое описание этого русского отступления: «Поток повозок, залепленных пылью, медленно двигался вперёд, останавливался, пережидал паузу и снова трогался в путь. Десять рядов повозок не могли идти одновременно – все старались вытеснить соседа, вступали в спор и преграждали друг другу путь. Красные, дикие лица блестели сквозь пыль; свист кнутов и хриплые проклятья неслись отовсюду. Давка была страшной. А позади гремели орудия и слышались звуки пулемётной стрельбы».
Очевидцы описывают, что в месте смыкания японского окружения происходили страшные вещи. Некоторые отчаявшиеся русские солдаты яростно бросались на японские пулемёты и гибли. Офицеры, израсходовав наличный боезапас, поднимались на железнодорожную насыпь и вставали во весь рост – чтобы их силуэты могли лучше различить японские снайперы.
Мукденское сражение отчётливо показало России и миру, что так вести войну с Японией, как вели её царь Николай II и генерал Куропаткин, бессмысленно и преступно.
Потери русских были чудовищны: более 20 000 погибших и 87 446 раненых. Армия лишилась более 25 тысяч обозных повозок и больше половины конского состава – погибли или стали трофеями японцев около 15 тысяч лошадей. В Мукдене были взорваны или перешли во владение японцев материальные ценности и снаряжение, на совокупную стоимость которых можно было полностью снарядить и вооружить ещё одну Маньчжурскую армию.
Японцы под Мукденом потеряли 15 892 убитыми и 59 612 ранеными, что составило более четверти наличного состава армии. Это, конечно, очень большая цена. Но это была цена за победу в войне и за бесспорное обретение статуса великой державы. Дата окончания Мукденской операции была объявлена в Японии Днём армии.
Лондонская «Таймс» бесстрастно указала на главную причину японской победы: «Венчающая войну битва при Мукдене была выиграна потому, что Япония была единой в стремлении достичь национальных целей и была готова на любые жертвы ради достижения этих целей, а также потому, что каждый японский солдат и матрос знал и понимал свою роль в происходящем и исполнял её со всем тщанием ради своей страны – безотносительно к своей малозначащей судьбе».
28 июля 1914 года Австро-Венгрия напала на Сербию. 1 августа Германия объявила войну России, 3 августа – Франции и Бельгии. Угроза захвата немцами Бельгии прервала колебания англичан, и 4 августа они объявили войну Германии. Началась Первая мировая война.
Разбираясь в причинах катастрофы, патриарх американской дипломатии Генри Киссинджер пришёл к выводу, что «не существовало ни единой конкретной претензии со стороны России к Германии, а также со стороны Германии к России, которая была бы достойна войны местного значения, не говоря уже о войне всеобщей».
Россия претензий Берлину не выдвигала и лишь противилась растерзанию Сербии империей Габсбургов. Зато между Берлином и Лондоном было много разногласий в разных частях Земли, а Париж жаждал отвоевать у Германии Эльзас-Лотарингию.
«Всемирную бойню» готовили не Николай II и «русские варвары», а «кузен Вилли» и другие представители «цивилизованной Европы». В этом направлении работали первые лица Германии, Австро-Венгрии и Великобритании, западные финансисты, промышленные магнаты, политики, военные и дипломаты. Каждый из них рассчитывал на то, что война принесёт его стране и ему лично материальные или политические бонусы. О них грезили даже элиты колоний.
Между тем нашлись гораздо более трезвые и глубокие аналитики, чьи прогнозы интересно читать и сегодня.
В далёком 1886-м непопулярный ныне Фридрих Энгельс обратил внимание на то, что противоречия между ведущими государствами мира делают невозможными локализацию военных конфликтов. В 1895 году перед смертью он же утверждал, что теперь возможна лишь мировая война. В отличие от военных штабов великих держав, руководители которых вплоть до начала «всемирной бойни» пребывали в уверенности, что война продлится не более года, Энгельс предсказывал то, что она затянется на 3–4 года и закончится поражением Германии.
В феврале 1914 года лидер правых в Государственном совете Российской империи Пётр Дурново подал Записку на имя императора Николая II. В ней он предрекал, что войну будут вести коалиции во главе с Великобританией и Германией, а в Антанте главная тяжесть «несомненно, выпадет на нашу долю».
Дурново не скрывал скепсиса по поводу сближения Санкт-Петербурга и Лондона, считая, что никаких выгод России её союз с Туманным Альбионом не принесёт. Разбирая возможные геополитические выгоды или потери, он заметил, что «единственным призом в этой войне может быть только Галиция», добавив: «Только безумец может хотеть присоединить Галицию. Кто присоединит Галицию, потеряет империю…»
В случае же неудач в войне, предсказывал бывший министр внутренних дел, «социальная революция, в самых крайних её проявлениях, у нас неизбежна».
Пророческие предостережения немецкого социалиста и русского монархиста политические элиты великих держав оставили без внимания, легкомысленно начав массовое кровопускание.
Это покажется странным, но войну приветствовали и широкие слои готовившихся воевать народов. «Это была необычайная смесь нереализованного патриотизма, романтической радости по поводу возможности участия в великом приключении, наивного ожидания того, что тем или иным способом этот конфликт разрешит все прежние проблемы. Большинство немцев верило так же ревностно, как и большинство англичан и французов, что их страна стала жертвой брутального нападения», – констатировал английский историк Гордон Крейг.
Русские на сей счёт не заблуждались. Назвать же Россию виновной в развязывании Первой мировой войны пока не решаются даже отпетые русофобы и фальсификаторы истории.
Первая мировая война застала Россию в период незавершённой модернизации и перехода от аграрного общества к индустриальному. Темпы экономического развития и перевооружения армии были высокими, но недостаточными для того, чтобы вступать в затяжную войну. Премьер-министр Пётр Столыпин говорил: «Нам нужен мир: война в ближайшие годы, особенно по непонятному для народа поводу, будет гибельна для России и династии. Напротив того, каждый год мира укрепляет Россию не только с военной и морской точки зрения, но и с финансовой и экономической».
Действительно, все понимали, что России не нужна война, но остаться в стороне она просто не могла, считает член Российской ассоциации историков Первой мировой войны Константин Пахалюк:
«В той ситуации, которая сложилась, успешное развитие России зависело, прежде всего, от её статуса великой державы. Она не могла не вступать в ту войну, которая была ей навязана. Россия делала всё возможное, чтобы эту войну предотвратить: это и письма Николая Второго Вильгельму Второму, и попытки локализовать Балканский кризис и вынести его на международное обсуждение».
Однако остановить трагические события оказалось уже невозможно: Австро-Венгрия объявила войну Сербии. В итоге Россия оказалась перед непростым выбором: отказаться от защиты интересов на Балканах или защищаться.
Опасений в связи с возможным трагическим исходом было немало, однако идти на уступки было нельзя, считает доктор исторических наук, профессор кафедры истории Российского института гуманитарных наук и искусств Уральского федерального университета Ольга Поршнёва:
«Россия не была заинтересована в войне, как другие участники. Но она отстаивала принцип верности союзническим отношениям с Францией, а также поддержки Сербии. К тому же бытовало мнение, что, если Россия не вмешается в конфликт, она потеряет статус великой державы и станет вассалом Германии».
Политолог Павел Святенков обратил внимание на то, что из себя представляло Российское государство перед Первой мировой войной:
«Россия развивалась очень быстрыми темпами. И было ясно, что если не начать войну в 1914-м, а, к примеру, в 1924 году, то всё это будет бесполезно. Россия настолько уйдёт в отрыв, что победить её будет невозможно. Именно поэтому кайзер Вильгельм II эту войну и начал».
Германское правительство было бесспорным лидером в гонке вооружений и приложило все усилия к тому, чтобы война началась в тот момент, когда Германия казалась подготовленной к ней наилучшим образом. Уверенность в себе и в успехе начавшейся военной кампании кайзера выразилась в его знаменитой фразе: «Обед у нас будет в Париже, а ужинать будем в Петербурге». Руководителям немецкого народа казалось, что в «плане Шлиффена» всё продумано и предусмотрено. Оставалось осуществить новый блицкриг, пополнить список, где уже были победы над Данией (1864), Австрией (1866) и Францией (1871).
Непосредственным поводом к войне послужило Сараевское убийство 28 июня 1914 года австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда сербским студентом Гаврилой Принципом, членом тайной организации «Млада Босна», боровшейся за объединение всех южнославянских народов в одно государство. Этот факт сам по себе не был угрожающим миру. Мировая пресса оценила его сначала сравнительно спокойно, народ отнёсся к нему с безразличием. Реакция в дипломатических кругах была сдержанной. Однако австрийские и германские правящие круги решили использовать сараевское убийство как предлог для войны.
И вот 23 июля Австро-Венгрия, заявив, что Сербия стояла за убийством Франца Фердинанда, объявляет ей ультиматум, в котором требует от Сербии выполнить заведомо невыполнимые условия. Среди них – чистка госаппарата и армии от офицеров и чиновников, замеченных в антиавстрийской пропаганде; арест подозреваемых в содействии терроризму; разрешение полиции Австро-Венгрии проводить на сербской территории следствие и наказание виновных в антиавстрийских действиях. На ответ было дано всего 48 часов. В тот же день Сербия начинает мобилизацию, однако соглашается на все требования Австро-Венгрии, кроме допуска на свою территорию австрийской полиции.
Германия настойчиво подталкивает Австро-Венгрию к объявлению войны Сербии. 25 июля Германия начинает скрытую мобилизацию. 26 июля Австро-Венгрия объявляет всеобщую мобилизацию и начинает сосредоточивать войска на границе с Сербией и Россией.
28 июля 1914 года Австро-Венгрия, заявив, что требования ультиматума не выполнены, объявляет Сербии войну. Россия заявляет, что не допустит оккупации Сербии. 30 июля мобилизация начинается во Франции.
31 июля в России объявлена всеобщая мобилизация.
В тот же день Германия предъявляет России ультиматум: прекратить призыв в армию, или Германия объявит войну России. Также Германия стягивает войска к бельгийской и французской границам…
В результате вспыхнул один из самых широкомасштабных вооружённых конфликтов в истории человечества, в ходе которого прекратили своё существование четыре империи: Российская, Германская, Австро-Венгерская и Османская.
После убийства в Сараево министр иностранных дел России Сазонов охарактеризовал сложившееся положение словами «ЭТО ЕВРОПЕЙСКАЯ ВОЙНА».
Против начала войны из-за защиты Сербии «Старшим Славянским Братом Россией» Николай Второй категорически возражал. Но, вопреки его воле, Сазонов и назначенный главнокомандующим армией 20 июля 1914 великий князь Николай Николаевич повели дело к войне. И в самом деле, через несколько дней в России была объявлена всеобщая мобилизация волей Николая Николаевича.
В полночь 31 июля 1914 Германия прислала России ультиматум: всеобщую мобилизацию прекратить в течение 12 часов. Сазонов ответил жёстким отказом. А Николая Второго даже не разбудили! Царь заснул в мире, а проснулся в войне, быстро переросшей в Мировую. Франция объявила войну Германии и Австрии на следующий день после России.
Но почему Франция? А потому что во Франции журналист и премьер-министр Жорж Клемансо и президент Франции Раймон Пуанкаре ратовали за реванш после поражения от Пруссии 43 годами ранее и возвращения «исконно французских» Эльзаса и Лотарингии. Узнав об убийстве в Сараево, президент Франции на корабле направился в Петербург с визитом, о котором во Франции и в России предпочитают не говорить. Цель – убедить Николая начать войну против Германии и её союзника Австрии в ответ на убийство в Сараево, поскольку без России Франция одолеть Германию не могла даже во сне мечтать.
Императора Николая убедить начать войну в Европе (после 43 лет мира!) не удалось, он так же, как его отец Александр Третий, был миротворцем – не на Дальнем Востоке, но в европейских делах. Зато два других деятеля – громогласный великий князь Николай Николаевич и министр иностранных дел Сазонов – вопреки воли царя, без решения Государственной думы повели дело к общеевропейской войне и её развязали!
7 июля 1914 состоялась пышная встреча приплывшего на корабле в Петербург президента Франции Раймона Пуанкаре с Николаем, а также с министром иностранных дел Сазоновым и двухметровым, смотревшим на царя сверху вниз, великим князем Николаем Николаевичем, женатым на черногорской принцессе Анастасии, имевшей на мужа влияние прегромадное – добавим важное недоговорённое. На Малом Кронштадтском рейде паровой катер президента Франции причаливает к борту императорской яхты «Александрия». На борту яхты «Александрия» император Николай II беседовал с президентом французской республики. Затем последовал пышный приём. Но согласия на начало войны с Германией царь не дал. Зато Пуанкаре нашёл единомышленников в лице Сазонова и Николая Николаевича.
Так, вопреки воле российского императора, Россия начала войну, на которую её подбила Франция. Вопреки воле Николая II, милого и безвольного Ники (как его в семье от жены Александры до кузена германского императора Вильгельма называли любовно).
Вот так несколько человек (среди которых главными были двое в России и двое во Франции) развязали мировую войну, от которой человечество не может оправиться даже спустя вот уже более века. Если б не самоуправство Сазонова и великого князя Николая Николаевича, Первой мировой войны просто не могло бы произойти, потому что она не могла бы начаться. Франция в одиночку и даже с поддержкой Англией начать войну против Германии с Австро-Венгрией никогда не рискнула б, будучи обречённой на поражение. А значит, дальнейшая история России могла быть совсем другой.
Страны Антанты рассчитывали удушить германскую экономику с помощью морской блокады и добить её ударами с двух сторон – из Франции и России. Германский генеральный штаб, учитывая эту опасность, надеялся на быстрый разгром Франции до окончания мобилизации в огромной России. Россия к началу войны имела численность армии и мобилизационных резервов 5971 тыс. человек при 7088 орудиях (для сравнения Германия – 4500 тыс. при 6528 орудиях).
В сентябре германская армия перешла реку Марна и стремилась с ходу взять Париж. Французы с трудом сдерживали врага. Чтобы помочь союзнику, Россия начала наступление, не дожидаясь окончания своей мобилизации.
Для руководства военными действиями была создана Ставка Верховного главнокомандующего, которым был назначен великий князь Николай Николаевич. Командование Северо-Западного фронта генерала Я. Жилинского двинуло в Восточную Пруссию две армии – под командованием П. Ренненкампфа и А. Самсонова. 7 (20) августа 1914 года армия Ренненкампфа одержала победу под Гумбинненом и продвинулась к Кёнигсбергу. Германский генеральный штаб был вынужден перебросить на Восточный фронт с Западного 2 корпуса и кавалерийскую дивизию. Наступление на Париж было остановлено. Но германские войска под командованием П. фон Гинденбурга ударили по 2-й армии Самсонова и разгромили её при Танненберге 13–17 (26–30) августа 1914 года. В конце августа 1914 немцы вторглись в пределы Российской империи.
Зато против Австро-Венгрии российский Юго-Западный фронт под командованием Н. Иванова провёл успешное наступление в Галиции 1914–1915 годов. Здесь в сражениях августа – сентября 1914 года участвовало около 2 миллионов человек – больше, чем в битве на Марне. Русские взяли Львов, оттянув силы Австро-Венгрии от Сербии. Потери Австро-Венгрии достигли 1 млн человек. Немцам пришлось спасать союзника, перебрасывая и сюда свои части. Таким образом, план Шлиффена провалился – Германии не удалось избежать войны на два фронта.
В ходе Варшавско-Ивангородской операции 28 сентября – 8 ноября 1914 года и Лодзинской операции 11 ноября – 19 декабря 1914 года российская амия отбила наступление австро-германских войск в Польше. В дальнейшем до весны 1915 года война шла с переменным успехом (см. Августовская операция, Карпатская операция, Праснышская операция).
Балтийский флот под командованием адмирала Н. фон Эссена вёл минно-заградительные операции.
30 октября 1914 года в войну вступила Османская империя. Впрочем, турки тут же стали терпеть поражения от России на Кавказе (Сарыкамышская операция 1914–1915 годов). Русские войска поддерживали добровольческие отряды армян, подвергшихся в Османской империи национально-религиозному гнёту. В апреле 1915 году турки произвели массовую депортацию и геноцид армянского населения по всей территории империи. Только новое наступление российских войск позволило спасти часть армянских беженцев. В 1916 году российские войска при поддержке Черноморского флота дошли до Трапезунда. В 1915 году в секретных соглашениях Великобритания и Франция подтвердили право России на получение проливов Босфор и Дарданеллы после победы над Османской империей.
Весной-летом 1915 года Германия и Австро-Венгрия попытались прекратить гибельную для себя войну на два фронта, выведя из войны Россию. Пользуясь затишьем на Западном фронте, войска Германии и Австро-Венгрии 2 (15) мая 1915 года прорвали фронт в районе Горлице. Экономика России была не готова к длительной войне. Из-за «снарядного голода» российские войска отступали. В ходе отступления российской армии 1915 года были потеряны Польша, Галиция и Литва. Погибло 850 тысяч человек.
Но полностью сокрушить российскую армию и вывести Россию из войны не удалось. 5 (18) августа 1915 года Северо-Западный фронт был разделён на Северный и Западный.
Когда весной-летом 1915 года армия терпела поражения, начались «поиски виноватых». 13 июня 1915 года военный министр В. Сухомлинов был отстранён от должности и позднее обвинён в измене. За шпионаж был казнён его сотрудник полковник С. Мясоедов (позднее выяснилось, что обвинения не были доказаны). Главнокомандующий Николай Николаевич был понижен до командующего Кавказским фронтом, а место главнокомандующего 23 августа 1915 года занял сам Николай II. Отныне он лично отвечал за ход войны.
Императрица в своём кругу объясняла, почему с ним расстались: «Дальше терпеть было невозможно. Ники (т. е. Николай II) ничего не знал, что делается на войне. Великий князь ему ничего не писал, не говорил. Со всех сторон рвали у Ники власть».
Император принял на себя обязанности главнокомандующего, хотя многие министры считали это опасным шагом. Николай II переехал в Могилёв, где с начала августа 1915 года расположилась ставка. И словно отсоединился не только от интриг и сплетен двора, но и от реальных проблем государства.
Когда Николай принял на себя обязанности главнокомандующего, член государственного совета и министр земледелия Александр Кривошеин скептически заметил: «Народ ещё со времён Ходынки и японской кампании считает его царём несчастливым и незадачливым».
На самом деле, полагают историки, причина недовольства была иной. Политический истеблишмент боялся укрепления власти императора.
У. Черчилль писал после Первой мировой: «Царский строй принято считать прогнившим, ни на что не годной тиранией. Но анализ войны с Германией и Австрией опровергает эти легковесные представления. Силу Российской империи мы можем измерить по тем ударам, под которыми она устояла, по бедствиям, которые она вынесла, по неисчерпаемой мощи, которую она развила, и по способности восстанавливать силы, которые она проявила. Бремя решений лежало на Николае II. Брусиловские победы, вступление России в кампанию 1917 года непобедимой и более сильной, чем когда-либо. Разве во всём этом не было его заслуги? Несмотря на ошибки, большие и страшные, он решил войну в пользу России».
Николай II придерживался твёрдых консервативных убеждений, но был готов идти на тактические уступки умеренным либералам. Либералы и консерваторы в окружении императора дискредитировали друг друга, что вело к череде отставок, известных как «министерская чехарда».
Общественное мнение связывало некоторые назначения с влиянием Г. Распутина, которое дискредитировало монархию. Но оказалось, что его влияние было преувеличено, и неустойчивость самодержавного режима сохранилась и после смерти Распутина.
Российским войскам вести войну приходилось в очень тяжёлых условиях. Большой проблемой был «снарядный голод» – его апогей пришёлся как раз на 1915 год. Боеприпасы, заготовленные на год войны, были израсходованы русской армией в течение четырёх месяцев. Ставкой было издано предписание, установившее расход не более одного снаряда в день на орудие. В итоге на пять германских снарядов русские могли ответить только одним – притом что на одно русское тяжёлое орудие приходилось десять германских. Терзал войска и «патронный голод».
Невозможность сражаться с противником на равных, отсутствие артиллерийской поддержки приводили к психологическому надрыву. Война воспринималась солдатами как бессмысленная бойня, тем более что большинство частей (особенно пехотных) на фронте практически не сменялось. Отпуска для пехоты ввели только осенью 1915 года. Один из офицеров свидетельствовал: «Люди в окопах так устают физически и нравственно, так их заедает вошь, что нет ничего удивительного, что они, доведённые до отчаяния, сдаются в плен целым батальоном». Даже кадровые офицеры, морально и психологически подготовленные, не выдерживали напряжения и пытались уклониться от боя «законными средствами»: получали отпуск, переходили в тыловые части или штаб.
В отличие от пехоты, кавалерийские и гвардейские части имели возможность отойти на пополнение, а потому были морально устойчивее. Практически не сдавались в плен казаки, зная о том, что враг не даст им пощады.
Наконец, на «узком» Западном фронте, где на один километр приходилось 2500 человек, солдаты Антанты находились в окопах в среднем 10 дней в месяц и постоянно выводились на отдых. В русской армии при 600 штыках на один километр выводились в резерв только совсем обескровленные части.
Один из офицеров писал: «Наступать приходилось по местности совершенно открытой, с подъёмом в сторону немецких окопов, земля была мёрзлая, и цепи, залегая от невыносимого огня, не могли окопаться и поголовно расстреливались. Немцы даже делали ещё лучше. Когда атакующие подходили к совершенно целому проволочному заграждению, приказывали бросить винтовки, что волей-неволей приходилось выполнять, и тогда их по одному пропускали в окопы».
Бывали случаи, когда инициатива добровольной сдачи принадлежала не солдатам, а офицерам и даже генералам. Наиболее одиозный пример – осада крепости Новогеоргиевск в 1915 году. Тогда генерал Бобырь отдал приказ о капитуляции «во избежание кровопролития», уже перебежав к немцам, – в плен попало 83 000 человек, из них 23 генерала.
Справедливости ради нельзя не сказать, что бежавших из плена солдат и офицеров не преследовали, а награждали и повышали в звании. Наиболее яркий пример – генерал Л. Г. Корнилов. Был повышен в чине и сбежавший из плена с пятой попытки будущий «красный маршал» М. Н. Тухачевский.
Всего за годы Первой мировой из неприятельского плена бежало свыше 270 000 человек, из них успешно – около 60 000 русских солдат и офицеров. Пик побегов пришёлся на 1916–1917 гг., что было вызвано победами на фронте (Брусиловский прорыв), Февральской революцией и ухудшением продовольственного снабжения в Германии и Австро-Венгрии.
Как правило, части всё же не сдавались до тех пор, пока не были выбиты офицеры, унтер-офицеры или кадровые солдаты. Один из немецких командиров писал о коварных русских, которые сначала стихийно поднимали руки, а потом, когда к ним подходили немцы, неожиданно и неорганизованно начинали снова стрелять. Действительно, далеко не все солдаты поддавались массовому психозу сдачи в плен и продолжали отчаянно сопротивляться.
Свою роль тут играла и социальная психология солдат. Будучи крестьянской страной, Российская империя обладала «крестьянской» армией – с присущей хлебопашцам психологией.
В известной книге «На Западном фронте без перемен» Ремарк с симпатией описывал русских военнопленных: «Странно видеть так близко перед собой этих наших врагов… У них добрые крестьянские лица, большие лбы, большие носы, большие губы, большие руки, мягкие волосы. Их следовало бы использовать в деревне – на пахоте, на косьбе, во время сбора яблок. Вид у них ещё более добродушный, чем у наших фрисландских крестьян».
