Waldfrau
Чужая. На своей земле
Брента очень заинтересовали деньги. Он захватил из ящика сразу две монеты – золотую и серебряную и теперь изучал их, тоже попробовав сначала на зуб, а потом еще и подбросив каждую. Монеты со звоном тяжело упали на широкую ладонь старосты.
– Да, деньги немалые. – Брент бросил монеты обратно, и они весело звякнули, ударившись об остальные.
– Ты говорил, книги еще были? – обратился староста к Борко.
– Смотри ты, я не увижу, – Мерья откинулась к стене и сказала Огде – Корзинку мне покажи. Огда, отдав девочку Борко, выбежала в другую комнату и сразу вернулась с корзинкой. Мерья осмотрела принесенную ей вещь также внимательно, как недавно рассматривала ребенка. Она ощупала стенки, дно, только что не обнюхала корзинку. Не найдя ничего подозрительного, старуха передала корзинку Бренту. Покрутив в руках, староста вернул ее Огде.
Борко открыл ящик и Брент быстро пролистал несколько наугад взятых оттуда книг. Ему тоже очень не понравились непонятные, похожие на деревья, значки, покрывавшие ровными рядами страницы. А еще больше ему не понравились пустые страницы с одной – двумя рядами колючих строчек внизу. Что-то беспокоило старосту, ему казалось, что нечто пугающее исходит от безобидных чистых страниц, но что именно ему не нравилось – он не мог объяснить. И вообще, все происходящее в доме, сама ситуация были не то чтобы странными, а какими-то неправильными, что-то шло не так, но что – непонятно. Захлопнув книгу, Брент обратился к старухе.
– Что скажешь, Мерья? Что решишь?
– А что я решу? – После паузы, неторопливо заговорила Мерья, – девчонка совсем мала, родителей не помнит, меток и знаков ни на ней, ни на ее вещах нет. Ее род, сразу видно, не из бедных, да только в хорошие времена эльфы своих детей в реку не выкидывают. Пусть остается, вреда от нее не будет, а этим, – она кивнула в сторону Борко и Огды, – девчонка в радость только будет да заботы прибавит. Сам-то что думаешь?
Брент тянул с ответом, хотя уже все решил – девочка останется у новых родителей. Но что-то необъяснимое не давало ему покоя, свербело, ворочалось внутри, вызывало тревогу. Но вслух сказать о своих опасениях староста не решился и громко и торжественно объявил ждущим его решения хозяевам дома:
– Девочка остается у вас. С этого дня Инара считается вашей дочерью. «Теперь вы ее родители и должны заботиться о ней и обращаться с ней так же, как обращаетесь с собственными детьми», – произнес Брент фразу, употребляемую обычно при усыновлении детей.
– Спасибо, Брент, спасибо, Мерья, – Борко и Огда кланялись старухе и старосте в ноги, – спасибо, что не отказали нам. К столу просим, поужинайте с нами, – пригласили супруги важных гостей.
– Не откажемся. – Мерья неловко потянулась за своей палкой, Борко бросился ей на помощь, помог подняться, дойти до стола и усадил на почетном месте. Брент сел справа от старухи.
Уложив ребенка, Огда заметалась между печью и гостями, выставляя на стол приготовленные раньше, еще теплые кушанья. Пока гости не насытились, она даже не присела за стол, стараясь как можно лучше услужить старосте и Мерье. Наконец, все наелись, и старуха попросила Огду еще раз показать ей ребенка. Молодая женщина принесла девочку и с поклоном передала ее Мерье. Брент тоже подошел поближе.
Инара не спала, увидев склонившихся над ней людей, она начала их внимательно рассматривать. Вот эту улыбающуюся молодую женщину она уже знает, немного растерянного мужчину рядом с ней тоже, а вот пожилого человека и старуху она видит в первый раз, но совсем не боится. А вот этого маленького неповоротливого старичка со сморщенным лицом, цветом похожим на бревенчатую стену дома, смотрящего одним глазом, с лохматыми бровями и свалявшимися волосами и редкой бороденкой она тоже видела раньше, когда ее первый раз принесли в дом. И старичок этот радовался Инаре, улыбался и даже пытался ей что-то сказать. Девочка улыбнулась в ответ и протянула ручки в его сторону.
– Что это с ней? – Брент обернулся и ничего не увидел позади себя, – к кому это она?
– Ээээ, да, похоже, она их видит, – удивленно протянула Мерья, тоже проследив за взглядом девочки и увидев там, как и недавно Борко только сгустившийся мутный обрывок тумана, – вот это да, ну и дочку вы себе нашли. Никто не помнил, когда Мерью в последний раз видели улыбающейся – на памяти всех жителей села она была вечно всем недовольной старой каргой, а сейчас старуха расцвела, как весенний полдень и улыбалась во весь беззубый рот.
– Ай да девчонка, ай да находка! – Если бы могла, Мерья пустилась бы в пляс, – вот уж где настоящее сокровище, берегите ее, пуще всего берегите! – Это говорила она уже окончательно растерявшимся новоиспеченным родителям.
Супруги растерянно переглянулись между собой. Огда взяла девочку на руки, прижала к себе. При всем уважении к старой женщине Огда не поверила в то, что сказала Мерья, это было невероятным, и не могло быть правдой. Довольная улыбающаяся старуха между тем с нежностью смотрела на ребенка. В доме стало тихо, только с улицы доносился лай собаки и визг пытающихся залезть на забор любопытных мальчишек.
– Ну что ж, на том и порешим, – Брент снова уселся за стол, – вот и хорошо, славная девчонка. Отчасти он успокоился, так как понял, что именно его волновало: где это видано, что маленький ребенок так долго не плакал? Ведь, в самом деле, гости пришли уже давно, успели и поговорить, и поесть, а Инара даже ни разу не захныкала. Но теперь-то все встало на свои места – раз она их видит, так чего же ей реветь? Но полностью беспокойство его не ушло, оно лишь уменьшилось в размерах, заползло вглубь и теперь тихонько, но настырно зудело там, как зудит издалека заходящий на цель комар, готовясь впиться в дремлющего человека. Эти странные эльфийские книги, да еще и эта необыкновенная и пугающая способность ребенка… Но, с другой стороны, один человек хорошо умеет ковать лошадей, другой печь хлеб, третий знает толк в целебных травах. А маленькая Инара видит нежить, и, видимо, не только видит, но и может говорить с ний. Вернее, сможет говорить, когда научится это делать.
Нежить обитала здесь давно, очень давно, весь мир, называемый ныне Ближними Землями и населенный людьми, были их домом. Бестелесные бесплотные существа, были одним целым с окружающим их миром, они жили в каждом дереве, цветке, камне, птице, речной воде, ветре и дожде. Они были везде, они были во всем. Люди, сами того не зная, вторглись в их мир, и полностью, до неузнаваемости преобразили страну духов: земли и луга превратили в поля, огороды и пастбища для скота, вырубали лес, строили села и города, перегородили реки мостами и плотинами. Сначала нежить пыталась договориться с людьми – в те времена многие могли их видеть, но встречи эти заканчивались всегда печально: духи земли, воды и леса внушали людям ужас своим видом. Кто-то видел их в образе старика с длинной зеленой бородой, густыми бровями, синеватым лицом и ярким румянцем на щеках, кому-то хенги показывались корноухими, без бровей и ресниц, обросшими травой или мхом, или толстым коротконогим человечком с чешуйчатыми лапами вместо рук и горящими, как у кошки глазами. Если рядом внезапно появлялось подобное чудовище, то первым и естественным желанием человека было бежать от него как можно дальше и как можно быстрее. Иногда находились смельчаки, пытавшиеся силой бороться с духами, но не преуспели в этом и люди навсегда проиграли этот поединок – как можно на равных биться с бесплотной тварью? С тех пор нежить старалась больше не показываться людям на глаза, но, обиженные на них, отныне стали враждебны людям, в лучшем же случае – нейтральны.
Но было здесь еще кое-что, чего опасались и сами бестелесные, а люди тем более боялись не то что прикасаться, а старались обходить стороной: курганы, длинные земляные насыпи, на которых не росла трава, бездонные, наполненные тихой черной водой ямы; остатки высоких каменных строений, обработанных когда-то пашен; рощи, почитавшиеся неприкосновенными. Все это благодаря своим размерам, местоположению и явной древности происхождения внушало не только людям, но и нежити трепет и страх, заставляло не то что избегать селиться в таких местах, но даже по возможности, не подходить к ним близко.
Со временем людей становилось все больше и больше, они захватывали новые территории, а духи отступали все дальше, они были не в силах противиться захватчикам и поэтому укрылись кто где: в лесу, поле, реке и даже под землей. Там они продолжали ту же жизнь, что и раньше, иногда появляясь среди людей. Теперь их любимым занятием было вредить людям: заездить лошадь, мучить и бить скотину, засорить навозом двор, спутать у женщин пряжу или завести запоздалого путника в болото, напустив тому сначала тумана в глаза – вот самые невинные забавы нежити. Бороться с ней было бессмысленно, люди привыкли к тому, что рядом постоянно существует некая непобедимая, заведомо превосходящая сила, с существованием которой надо просто смириться. Выходя из дома в лес, поле или просто идя на речку в жаркий полдень человек теперь точно знал, что обиженные духи в любой момент готовы зло пошутить или, что гораздо хуже, нанести серьезный урон его здоровью или имуществу. Но даже в собственном доме люди не могли почувствовать себя в полной безопасности – нежить легко проникала в любое место, даже внутрь дома, ей не нужны были для этого двери или окна.
Вот и сейчас, когда в доме было тихо, как в ждущем снега осеннем лесу, никем невидимый, дух тихонько подкрадывался к молодой женщине. Ему очень хотелось еще разок взглянуть своим единственным глазом на чудесного, никогда ранее невиданного ребенка. Ребенка, который не просто видел его также хорошо, как видит своих родителей, но и при этом не боялся! За всю свою долгую жизнь это существо никогда не видело ничего подобного. Страх, испытываемый людьми перед живущими рядом с ними внушающими ужас существами, духи не столько видели, сколько чувствовали – изменялся ход мыслей напуганного человека. Их более или менее стройные ряды при виде нежити мгновенно нарушались, путались, от страха человека на какое-то время настигал паралич или он превращался в неспособное здраво мыслить животное, с которым было и не грех немножко пошутить. Но сейчас дух не видел и не чувствовал в девочке этого страха, хоть в силу своего возраста она еще и не могла мыслить, как взрослый человек, все равно – она не боялась. Более того, бесплотное существо было ей интересно и, если бы могла, она заговорила бы с ним.
– Засиделись мы, ночь уже, – Мерья с трудом поднялась на больные ноги. – Пошли, Брент, утром снова в поле, вам надо отдохнуть. – С этими словами старуха заковыляла к двери. Староста тоже встал, помог Мерье спуститься по лестнице. Борко и Огда проводили их до ворот, девочку Огда держала на руках.
Земля отдавала накопленное за очередной жаркий день тепло, с реки к огородам наползал туман, раскаленный воздух стал прохладным и сырым. Ночное небо было черно-синим, бледные звезды светили неохотно, даже лениво. На их фоне одна особенно выделялась своей яркостью и блеском – Сердце Бездны – маленький ярко-голубой осколок льда играл и переливался почти в зените. Инара посмотрела на сияющую зимним блеском звезду и уснула на руках у матери.
За воротами старосту и Мерью поджидали самые стойкие любопытные соседи. На все их расспросы Брент отвечал коротко и неохотно, а старуха, хоть и отмахивалась недовольно от слишком дотошных, но самым терпеливым и из нее удалось вытянуть кое-какие подробности. Этих скудных сведений все же хватило, чтобы еще до того, как был погашен последний огонь, каждый житель села знал, что Борко спас сегодня утром в реке маленькую девочку, оказавшуюся эльфийкой, и что этого ребенка решено оставить у Борко и Огды. Новость эта вызвала живейший интерес, сразу была приукрашена необыкновенными подробностями и обросла множеством домыслов. Так, в одном из последних пересказов говорилось, что Борко мужественно вырвал девочку из пасти речного духа. А чтобы спастись от разъяренного чудовища, ему пришлось долго бежать от него с ребенком на руках. Подобное положение вещей было как нельзя кстати, Брент и Мерья, не сговариваясь, старались поведать односельчанам лишь часть правды, самую безобидную и малую ее часть.
Гости ушли, Борко и Огда вернулись в дом. Женщина положила спящую девочку в ее корзинку, села рядом. Борко подошел к жене.
– Пошли спать, вставать рано, – он наклонился над спящим ребенком, – какая она красивая, правда?
– Да, очень. Борко, ей люлька нужна, она же растет, – Огда встала и начала убирать со стола, – сделай ее побыстрее.
– Сделаю, как сев закончим, сразу сделаю, – заверил жену Борко, – из ивы сплести можно будет, и обязательно к потолку подвесим.
Пока Огда мыла посуду, Борко занялся «приданым» Инары. Ящик с книгами он спрятал под крышу, затолкав его по стропилам в самый дальний и темный угол, сундучок, после долгих раздумий, отнес пока в подпол, забросав старыми мешками. «Потом в другое место уберу, понадежнее» – думал Борко, старательно укутывая сундучок пыльной рваной дерюгой.
Закончив домашние дела, супруги легли спать. Они уже почти уснули, когда с улицы раздался странный, сначала тихий, но все усилившийся и нараставший шум, потом что-то тяжело и редко, а затем часто и громко посыпалось на подоконник. Борко и Огда подскочили, не веря своим ушам, но эти звуки нельзя было спутать ни с чем – на улице шел дождь.
Борко, в чем был, выскочил во двор, подставил лицо под льющиеся с неба струи теплой воды. Огда вышла на крыльцо, высунула руки из-под навеса, набрала полные пригоршни дождя и умылась.
– Борко, дождь пошел, счастье-то какое! – Закричала было, она, но, опомнившись, перешла на громкий шепот, – хлеб родится, урожай будет!
Разбуженный пес вылез из-под крыльца, долго стоял под дождем, зажмурившись от удовольствия, и вдруг основательно встряхнулся от голов до хвоста, обдав хозяев снопом брызг. Огда взвизгнула, отскакивая, Борко замахал на пса руками и тот с чувством выполненного долга снова полез на место.
Судя по крикам, доносящимся из-за забора, проснулось все село. Измученные тяжелым физическим трудом, жарой и безысходностью, люди радуясь долгожданному подарку небес, среди ночи выбегали из домов. Дети и собаки носились под теплыми тяжелыми струями, падали в уже появившиеся лужи, многие взрослые не отставали от них. «Подольше бы дождик шел!» – думал в тот момент каждый, даже сварливая старая Мерья, тоже выползшая на крыльцо своей избенки. Старуха протягивала дождю дрожащие ладони, пытаясь набрать в них хоть немного небесной воды. «Все правильно, – счастливо бормотала Мерья, глядя в щедрое небо, – все правильно!» – а что было правильно, так это было ведомо только ей самой.
Инара не видела дождя, не слышала радостных криков. Она крепко спала в своей маленькой корзинке, и сон ребенка сторожил сидящий у изголовья дух. Он только что прогнал подкравшуюся слишком близко к ребенку не в меру любопытную кошку, и та, вздыбившись и зашипев, убежала под лавку, откуда недовольно блестели хорошо видимые в темноте ее расширенные от страха и злости зеленые глазища.
А дождь не собирался заканчиваться, это был сильный, уверенный, долгий дождь, который мог, не ослабевая, идти несколько часов или даже целый день. Засуха кончилась, и то лето было щедрым на дожди и солнечное тепло, люди в положенные сроки закончили сев, хлеб взошел, созрел и невиданный ранее в этих краях богатый урожай был убран вовремя. А в следующем году, после праздника первых всходов у Борко и Огды родились девочки-двойняшки, все, видевшие их, говорили, что они так похожи, ну просто «волос в волос, голос в голос», и еще через год у приемных родителей Инары появился сын.
Глава 3. Полуденица
Стремительная Вихра весело бежала вдоль песчаных берегов, река только недавно вернулось в свое русло после весеннего разлива, и все еще не могла успокоиться: струи ее то и дело переплетались, вились, кружились в водоворотах, сама речная вода была мутной, с множеством мелкого сора. Травинки, веточки, обрывки прошлогодней листвы закручивало в постоянно возникающих на поверхности воды маленьких воронках. Словно пытаясь вырваться опять на волю, река с силой выплескивала далеко на берег мутные волны. Одна из них захлестнула босые ноги девушки, сидевшей на песке. Еще совсем недавно она горько плакала, спрятав голову в обхваченные руками колени, плакала сильно, громко и безутешно. Так плачут лишившись самого дорогого, когда кажется, что жить дальше уже нельзя да и незачем. Плечи девушки вздрагивали, толстая светлая коса растрепалась по ним, и ветер свободно раздувал выбившиеся пряди во все стороны. Потом плач перешел в жалобные тихие всхлипывания, но скоро и они прекратились. Сейчас девушка, ее звали Седна, просто неподвижно сидела на берегу реки, уткнувшись лбом в колени и закрыв глаза. После целого дня работы в поле она очень устала, терзавшие в последнее время днем и ночью тяжелые мысли ежедневно изматывали девушку и слезы принесли лишь временное облегчение. Больше всего на свете Седне сейчас хотелось свернуться калачиком и уснуть прямо здесь, на песке. Ей были безразличны ползущие с реки холод и сырость. «Вот бы остаться здесь, – думала девушка, – не надо идти домой, ничего говорить матери и отцу, не придется снова мучиться ночью от терзающих мыслей, а днем от тяжелой работы». Сказывалось все напряжение, в котором Седна жила последние месяцы и сейчас, после горьких слез, она находилась в состоянии полного опустошения и безразличия к происходящему вокруг.
Солнце уже давно ушло за западный лес, небо стало сиреневым, а потом густо – синим, зажглись первые слабые крохотные звездочки, а девушка все сидела на берегу. Прикосновение холодной воды вывело ее из оцепенения, она отодвинулась подальше от реки и начала тереть мокрые глаза вышитым красными нитками подолом длинной белой льняной рубахи. Потом девушка огляделась по сторонам и с удивлением обнаружила, что уже давно наступила ночь. «Что же я сижу, – спохватилась она, – мать волнуется, отец сердится, надо бежать!». Седна неловко встала – все тело ее затекло от долгого сидения на одном месте. Голова привычно закружилась, и девушке пришлось снова сесть на холодный песок. «Сейчас пойду, только посижу еще немного» – Седна поджала зябнущие ноги и накрыла их подолом рубахи. Грустные мысли снова стали одолевать девушку, и новая порция слез уже была готова пролиться из не высохших окончательно глаз. Так она просидела еще некоторое время, а когда снова встала, то уже не было видно ни реки, ни дороги к селу – все покрывал собой густой мутный серый морок, плотный и вязкий. Клочья тумана, казалось, липли к волосам и одежде девушки, как прилипают нити осенней легкой паутины, натянутой трудолюбивым паучком между травы и ветками кустарника. Седна очень удивилась, но не испугалась. Чего бояться, когда она точно знает, куда надо идти, и в какой стороне село, и в какой река? Она повернулась в нужную сторону, храбро сделала несколько шагов вперед и, взвизгнув, отскочила – ноги ее оказались в воде. Тогда, справедливо решив, что ошиблась, девушка пошла назад и, сделав несколько шагов, снова оказалась у реки. Седна снова и снова пыталась найти выход, но результат был один – под ногами у нее плескалась речная вода. Девушка поняла, что она в ловушке, и сразу вспомнила все разговоры о том, что бывает с теми, кто окажется на реке после заката, ближе к полуночи. И тут Седне стало страшно, так страшно, что, почти потеряв сознание от ужаса, она в панике стала с визгом метаться в густом, душащем вязком тумане, но куда бы она ни бросалась в поисках спасения, везде была вода. Побежав очередной раз в противоположную, как ей казалось, от реки сторону, девушка споткнулась, упала на песок, попыталась, было, встать, но замерла, как будто застыла. Из мутного густого морока перед ней медленно, даже торжественно то ли вышла, то ли выткалась белая фигура. Почти лишившейся от ужаса рассудка девушке показалось, что это женщина. Да это и была женщина – высокая, красивая с длинными белыми волосами, и одета она была во что-то светлое, длинное развевающееся. Женщина медленно шла по берегу и там, где она ступала, ее следы на песке мгновенно наполнялись водой. «Ну и что, – подумала Седна, – сыро, песок мокрый, вот и набирается вода». Страх ее незаметно прошел, растворился в тумане и наполненные водой следы белой женщины занимали все ее мысли. Тем временем та подходила все ближе, потом остановилась рядом, и смотрела на девушку, не отрываясь, и вдруг Седна услышала голос. Лицо женщины было неподвижным, глаза закрыты, губы не шевелились, но она говорила с Седной, и говорила успокаивающе и ласково, как разговаривает мать с больным ребенком.
– Что случилось, почему такая красивая девушка сидит одна ночью у реки? Разве она не знает, что это опасно? – Голос обволакивал, лишал последней воли и не давал опомниться, требовал подчинения. – И почему она плачет? Кто ее обидел?
Седна не могла противиться этому голосу, она отвечала, но говорила не так, как говорят между собой люди, язык и губы ее не двигались, она лишь смотрела на женщину, не отводя глаз, и рассказывала ей все, случившееся с ней, с ее несчастной шестнадцатилетней жизнью.
– Разве это горе? – Голос стал мягче, тише, в нем Седна услышала надежду и возможность спасения. – Ничего страшного не произошло, просто ты слишком послушная девочка и слишком боишься своих родителей. Хочешь, я помогу тебе, провожу тебя домой? Вставай, пойдем. Нельзя девушке так долго сидеть на мокрой земле. – И с этими словами женщина протянула до сих пор сидящей на песке Седне руку. Девушка ухватилась за нее, и сразу попыталась отдернуть – рука женщины была похожа на сосульку, такая же твердая, холодная и мокрая, – но не смогла, не хватило сил.
Седне снова стало страшно, ушедший, было, ужас вернулся и захлестнул ее, лишая рассудка, но женщина схватила ее второй, такой же мокрой и холодной рукой за плечи и сильно встряхнула. «Кто ты?» – только и хватило девушке сил спросить у приведения. «Я твой друг, разве ты не хочешь, чтобы я помогла тебе? Кто еще тебе поможет? Здесь больше никого нет, или мне тоже уйти и оставить тебя одну?» – Голос снова стал требовательным и сильным. Седна отрицательно замотала головой: «Нет, пожалуйста, не уходи. Проводи меня домой» – ноги Седны подкашивались, коленки дрожали, она понимала, что происходит что-то страшное и непоправимое, но сопротивляться уже не могла. Ей хотелось только одного – чтобы все скорее закончилось.
«Пойдем, дорогая, надо спешить, уже поздно, родители ждут тебя» – женщина обняла Седну за плечи, и девушке показалось, что ее погрузили с головой в прорубь. Она сделала один неуверенный шаг вперед, потом второй. Женщина шла рядом, не размыкая ледяных объятий и поддерживая девушку, рубаха Седны вся промокла, вода капала с подола и рукавов. Так они прошли еще немного, но холод стал совсем невыносим, Седна попыталась закричать, но вместо крика лишь сдавленно захрипела, на мгновение морок рассеялся, и она увидела, что стоит по пояс в воде. Страшная женщина, злобно прошипела что-то, и, не давая девушке вырваться, быстро потащила ее на глубину. Седна почти не сопротивлялась, она лишь хватала ртом воздух и смотрела на небеса, на которых уже ярко искрилось множество звезд. Неожиданно небо помутнело, подернулось неровной колеблющейся пеленой и стало быстро подниматься вверх, звезды потускнели и пропали. Седна судорожно дернулась, снова попыталась закричать, но в широко открытый рот хлынула вода, что-то с силой дернуло ее, потащило вниз, и девушка мягко и плавно опустилась на речное дно.
Трава была еще ярко – зеленой, не тронутой испепеляющим летним жаром, пахла весной и свежестью. Большой зеленый кузнечик бодро карабкался по узкой травинке, дополз почти до самого ее верха, но тонкая былинка не выдержала его, согнулась, и кузнечик повис вниз головой, но не упал. Немного покачавшись и повисев в таком положении, кузнечик легко перепрыгнул на более прочную и надежную опору в виде круглого мягкого желтого цветка одуванчика и радостно застрекотал, приветствуя теплый весенний полдень, близкое лето и наблюдающую за ним Инару. Девочка давно уже лежала на самой кромке поля среди буйно растущей густой травы. Она то следила за суетной жизнью многочисленных насекомых, населяющих луг, то, перевернувшись на спину, разглядывала редкие прозрачные облачка. Неожиданно раздался негромкий свист и по лугу пронесся порыв ветра, трава дружно наклонилась, цветок одуванчика на длинной ножке резко качнулся, и кузнечик поспешил найти более надежное место для исполнения своих песен. Инара приподнялась на локтях и увидела на противоположной стороне поля высокую плоскую черную, похожую на пугало длинную тощую фигуру. Пугалом был живший в поле дух земли, голова у него вся заросла травой, разноцветные глаза озорно сверкали. Нежити было весело, ей тоже нравился теплый ветер и нежное солнышко, вот она и забавлялась, как могла и, присвистывая, дула из всех сил, заставляя траву гнуться в разные стороны. Увидев Инару, бестелесное существо перестало дуть, сделало несколько шагов назад и вдруг стало стремительно уменьшаться в размерах, пока, сравнявшись ростом с травой, совсем не пропало из глаз. Все снова успокоилось, и Инара перевернулась, было, на спину, но услышала голос матери – Огда громко звала старшую дочь. Инара вскочила и побежала ей навстречу, подобрав подол длинной рубахи и перепрыгивая кочки. Длинная рыжая коса девочки высоко взлетала и тяжело шлепалась на спину. Увидев бегущую к ней дочь, Огда остановилась, Инара подбежала к матери, обхватила ее с разбегу и подняла смеющееся лицо. Хоть девочка, как и все ее сельские сверстники, большую часть жизни проводила вне дома, лицо девочки было не тронуто загаром, кожа была белая и ровная, без единой веснушки, тогда как две младшие сестры и брат были щедро обсыпаны конопушками.
«Какая она уже большая, – подумала Огда, тоже обнимая дочь и приглаживая ее растрепавшиеся волосы, – почти невеста стала». Женщина по привычке взяла Инару за руку и повела к дому, девочка не сопротивлялась и послушно шла рядом.
– Где ты была так долго, я тебя потеряла, – мать старалась говорить спокойно, но Инара все же услышала в ее голосе тревожные нотки.
– В поле к отцу ходила, ты же сама утром просила ему обед отнести. – Инара внимательно снизу-вверх смотрела на мать и пыталась догадаться, что произошло.
– Да, только уж больно долго ты не возвращалась, – Огда не могла больше сдерживаться, волнение и беспокойство за детей переполняли ее, – ты знаешь, Седна пропала.
– Как? Когда? Мы с ней вчера еще на реку вместе ходили, хотели уток посмотреть. – Инара даже остановилась на мгновение. – А почему она пропала?
– Кто ж знает, почему. Ее всю ночь и целое утро сегодня искали, на реке ее нет, домой вчера не приходила, – Огду почти трясло, она, как любая мать, немедленно примеряла все случившееся к себе, к своей семье, а слова дочери только усилили ее тревогу. – Ты должна все рассказать ее родителям и старосте, все, что помнишь, – наставляла она дочь.
– Хорошо, а что я расскажу? – Инара не могла смириться с мыслью о том, она может уже никогда в жизни не увидеть своей единственной подруги, – я же не знаю, где она.
– Расскажешь только то, что знаешь, поняла? – Огда говорила строго и вместе с тем уверенно и твердо. – Куда вы вчера вместе ходили, что делали. И больше на речку ни ногой, нечего тебе там делать!
Инара шла за матерью, опустив голову. За все тринадцать лет ее жизни у нее не было друзей, она дружила только с Седной, которая была старше ее на целых три года, но разница в возрасте не мешала девочкам отлично ладить между собой. Правда, с конца зимы Седна стала какая-то странная: всегда заводная и веселая, теперь она часто плакала, и было понятно, что ее постоянно гложет какая-то навязчивая мысль. На все расспросы Инары Седна отмалчивалась или быстро переводила разговор на другое. Так что с уверенностью Инара могла сказать только одно – с Седной что-то случилось, и она тщательно скрывает свою беду. Причем скрывает не только от подруги, но и от родителей тоже – это Инара знала точно. Однажды, буквально загнав подругу в угол расспросами, Инара получила такой ответ: «Я никому не могу сказать про это, иначе родители меня убьют!». Вот и все, что было доподлинно известно Инаре на тот момент, когда они с матерью входили во двор дома, где жила семья Седны. Ее мать, Реба, полная невысокая женщина уже ждала их, выбежала на крыльцо, и замахала руками, приглашая войти в дом. Сторожевой пес, высунувшись, было, из-под крыльца, увидел Инару и полез обратно – она была своя в этом доме. Да и вообще, одной из многочисленных странностей эльфийки было еще и то, что собаки ее не трогали – даже самые злобные псы просто, обнюхав, начинали добродушно махать хвостом и позволяли ей идти куда вздумается. Все в селе давно уже привыкли к этому и не обращали внимания, считая, что так и надо. Да и какой вред кому бы то ни было могла причинить маленькая рыжая девочка?
Огда с дочерью вошли в комнату, их уже ждал Брент, сильно постаревший, но еще полный сил, помощник старосты, Дечко, и родители Седны. Младший брат и сестра девушки прятались в соседней комнате, и сидели там тихо, как мышки. Они и так были уже достаточно напуганы происходящим в их доме со вчерашнего вечера. Сначала все было спокойно, потом пришедший с поля отец долго ругался, что не дождался помощи старшей дочери, и ему пришлось одному работать после обеда. Потом, когда стало уже совсем поздно, родители, полагая, что дочь просто боится наказания и где-то прячется, пошли искать ее, и пришли уже под утро, не найдя старшей дочери. Мать начала причитать и плакать, отец сначала кричал на нее, потом куда-то ушел и вернулся уже со старостой. Староста приказал Ребе сидеть дома и ждать их, потом ушел вместе с отцом Седны, привел еще людей, и все вместе снова ушли на поиски. Но девушка так и не нашлась – ее не было нигде: на реке, в поле, в заброшенном доме старухи Мерьи, умершей два года назад. Дело принимало совсем дурной оборот, Брент не знал, что и думать – он слышал, в городе рассказывали, что на окраинах Ближних Земель временами пропадают люди, и что чаще всего это происходит именно весной, после того, как сойдет последний снег. Ему даже думать не хотелось, что случилось с Седной. Тут кто-то вспомнил про Инару, подругу пропавшей, и староста распорядился немедленно найти и привести к нему девочку.