Waldemar Knat
Светлые дебри
Да.
Тем более, если это хрупкие дамы с научной степенью.
Поздоровалась, внимательно рассматривая человека с рулем.
Нет, вы посмотрите на этого нахала! В ответ буркнул "здрассьте", но опять не посмотрел, даже не скосил глаза на свою спутницу!
И тут взгляд упал на его пальцы.
Похолодело внутри, комок стал подниматься к горлу: тыльная сторона правой руки была украшена синим рисунком: восходящее солнце с лучами и словом СЕВЕР.
Бывший зэк! Или еще настоящий?! Их же там как-то выпускают… на поселение, что ли? Типо, условно свободный?
"Попала! Конец тебе дура с Исаакиевской площади! Тут и останешься, под ближайшей сосной!
Так! Собралась быстро! Нацепи на себя наглую оболочку и еще посмотрим: кто-кого переиграет в молчанку!"
– Какой-то вы не коммуникабельный!
Молчит. Ни слова в ответ. Будто не слышит.
– Вы глуховаты?!
Даже не реагирует, только крутит рулем, объезжая валуны.
Отвернулась к окну: какой толк разговаривать с бревном?
Ладно, помолчим. Если ты такой тупой, что вопросов не понимаешь…
Не выдержала, через четверть часа молчания почти крикнула:
– Вы меня слышите?
– Вас сложно не услышать.
– Слава аллаху! Я думала, что вы глухонемой.
– Нет, я обычный.
– Почему вы здесь живете, обычный?
– Точно не знаю…
– Как это? Амнезия?
– Нет. С памятью все в порядке.
Голос его почти равнодушен. Все так же не поворачивается к собеседнице, смотрит только на дорогу, если ее можно назвать дорогой. Надо осторожно прощупать: не зэк ли он на "химии":
– И все-таки, почему ты здесь один? А не в городе? Или не в деревне?
– Наверное, потому, что неважно где твое тело. Важно – что внутри твоего тела.
– О-о! Да вы философ!
Криво усмехнулся:
– Вряд ли.
– Вообще-то это похоже на философию. Вы хоть знаете, кто такой философ?
– В общих чертах…
– Книги читаете?
Несколько секунд молчал, потом лицо скривилось подобием улыбки:
– Не так хорошо, как хотелось бы…
– То есть? Что значит не так хорошо?
– Уметь читать еще не означает уметь читать.
– Простите, но я должна спросить: вы где-то учились? Ваш словарный запас выдает в вас человека минимально образованного.
Не ответил. Но исследовательница чего-либо, а даже и почвы, должна быть настойчивой:
– Вы не хотите отвечать?
Вздохнул:
– Вы упрямы. Но да ладно: наличие диплома не говорит об образовании. Сейчас мне уже непонятно – что это такое. Образование.
– Ну как же?! Если я закончила университет, значит я нахожусь на определенном уровне сознания! Образование – ступень познания!
Усмехнулся, сделав легкое ударение на первый слог:
– Безусловно…
– Мне кажется, что вы сейчас иронизируете! Причем нагло!
– Отнюдь нет, уверяю вас.
Засмеялась неожиданно:
– Водитель вездехода, правильно употребляющий слово "отнюдь"?! Боже! Кто вы?!
– Водитель вездехода, правильно употребляющий слово отнюдь. Только и всего.
– Простите. Я увидела ваши татуировки и подумала о худшем. Как это у Булгакова: вы судите по костюму? Никогда не делайте этого, драгоценнейший страж!
Водитель, не отрываясь от управления, закончил цитату:
– …вы можете ошибиться, и притом весьма крупно.
– Да. Как неожиданны бывают сюрпризы посреди тайги.
Помолчали. Водитель повернулся на секунду к спутнице:
– Если вас раздражают татухи на моих руках, могу надеть перчатки. Без проблем.
– Нет, не раздражает. А вы всегда так податливы, когда кого-то что-то раздражает?
– Если мне это ничего не стоит.
Наконец-то улыбнулся:
– А вы не будете так нервны!
Буркнула:
– А я и не нервничаю. Вам показалось.
Чувствовала себя дурой: даже не смотрел в ее сторону, а нервическое настроение определил безошибочно. Да… Водитель таежного драндулета э-э-э… несколько глубже, чем ожидалось. И страхи оказались девичьими. Не то чтобы это обстоятельство раздражает, нет. Но когда мужчина так непонятен, это слегка пугает. Интригует… Если приставал, даже чуть-чуть – это успокоило бы! Потому что известно как поступать с ними. С приставалами. А этот какой-то…
Не смогла подобрать нужного слова.
– А зачем вы набили наколки?
Ответил не сразу, через длинную паузу, медленно растягивая слова:
– В лагере, где я тянул срок, сиделец или бродяга на нашем сленге, не считается равным, если у него нет синьки на руках. Своеобразная система сигнализации. Если ты без наколок, то ты никто. Безбашенные из других бараков могут поступить с тобой как заблагорассудится. Так что… выбора не было.
– Понятно… а за что… тянул?
– Вы задаете совершенно праздные вопросы.
– Простите.
– Никогда.
– Что?!
– Шучу.
Хохотнула внезапно:
– Плохой вы!
– Да уж чего хорошего…
– Как вас зовут?
– Максим.
– Меня Лариса.
– Вы можете быть совершенно спокойной, Лариса.
– За что? Спокойной?
Пожал плечом. Усмехнулся:
– За обычные дамские страхи.
– А я даже и не переживала! И вообще: вы себя переоцениваете!
Повторил ухмылку:
– Это и меня успокаивает…
Вдруг вездеход направился прямо в болото.
Лариса закричала:
– А-а-а! Вы самоубийца?!
Но этот отмороженный даже бровью не повел. Внезапно очутились на водной глади и поплыли. Как в лодке.
Лариса впервые в жизни передвигалась на вездеходе и от удивления протирала глаза:
– Так это-вездеход-амфибия?!
Но придурошный водитель опять ничего не ответил, по своему обыкновению. Даже не удостоил небольшим кивком. Скотина.
"Он специально испугал меня, он знал, что испугает! Но почвоведа на такие дешевые трюки не купишь!"
Наконец то удостоил ответом:
– Далеко объезжать. Так короче. Хотя и медленно плавает, но не утонет, это точно.
– Не перевернется?
– Не должен. Хотя кто его знает… раз в жизни даже сапер ошибается.
"Издева-а-ается…"
Наконец, после долгих мытарств по тайге прибыли на место. Оно действительно выглядело необычным. Даже летняя тайга разительно отличалась от этого сибирского Эдема.
И бабочки были! Огромные, ленивые. Как птички. С двух сторон, по концам "бутылочного" оазиса было огорожено колючей проволокой: требование природоохранного министра. Чтобы крупная живность из другого мира не нарушала стройность природной идиллии.
Пять лет назад привезли мотки нержавеющей "колючки" – не близкий свет каждый раз проволоку тащить, лучше уж дорогой нержавейкой законопатить дыры. Надолго. Заново натянули изгородь. Только вот надолго не получилось: в одном месте проволока опять порвана.
– Вот скотина ушатая!
– Кто?
– Медведь тут похозяйничал… Но как же он ее порвал то? Хотя.... медведи сообразительны как крысы, – приноровились бревна на колючку кидать! Прикиньте?! И рвать ее.
Уж темнело, собирать свои образцы предстояло только завтра, с утра.
С новыми силами.
Спать улеглись в вездеходе, конечно. Лариса вольготно раскинулась в своем спальном мешке, оккупировав багажный отсек.
Включила фумигатор на батарейках: ужас комариный был доставуч даже при полностью задраенных окнах.
Максиму досталась тесная кабина.
Вот только кондиционера не было.
– Чем дышать ночью то будем?
– Вентилятор на вытяжку работает. Спите. Все будет хорошо, я узнавал.
"Он узнавал… какой ты самоуверенн…"
И заснула.
Когда продрала глаза, кофе уже готов, мужик суетится у керогаза. К растворимому кофе поданы холодные булочки и такие же холодные вареные яйца.
Набрать образцы почв внутри эндема и снаружи – не заняло много времени: до обеда управилась. Быстро разбила оазис на квадраты, сфотографировала каждый, пометила номером, и каждая проба грунта была этим номером соответственно помечена. Точно так же произошло и за пределами эндема.
После обеда Лариса собирала растения. Они были изумительны. Никогда еще не видела субтропических эндемиков в таком первозданном виде. Кустарники, не встречающиеся даже у побережья Черного моря, в Абхазии. Гигантские хвощи – ровесники мамонтов. Растение с мясистыми листьями, какого не видала ни в одном таксономическом справочнике.
"Похоже на родиолу розовую, но точно не родиола." Бережно отделила от материнского корня отросток и поместила в коробочку с питательной губкой. Фотографировала с удовольствием. Собрала некоторые образцы мелких трав, так же рассовывала в соответствующие контейнеры, которые походили на пластмассовые ланч-боксы для бутербродов, обычно выдаваемые мамами своим детям в школу. Вполне возможно, это они и есть.
"Вот шеф то будет рад! Теперь от слона можно будет что-нибудь потребовать!"
Но тут сильное чувство толкнуло откуда-то изнутри. К сердцу стал приливать ничем не обоснованный страх. Она физически ощущала, но не понимала зловещего чувства, казалось, что этого быть не может, потому что все хорошо!
Солнце и почва!
Растения и чудесный воздух! Что происходит?
Почувствовала взгляд на спине, обернулась резко, увидела приближающегося Максима. В руках он крепко сжимал винтовку. Приблизившись на тридцать шагов к Ларисе, смотрел на нее напряженно и не отрываясь.
Испугалась. Испугалась даже не столько оружия, сколько взгляда мужчины. Он смотрел в лицо, но как бы сквозь нее, словно не видел глаз, а только пронизывал тело как рентгеном.
"Он безумен!" – панический спазм перехватил горло. Не могла выдавить из себя ни звука, из глотки выходило только сипение.
Вихрь мыслей ворвался в сознание так сильно, что пошатнулась от ужаса, страх заклубился вьюгой:
"У него шизофрения! Я пропала! Бедная Даша, бедная моя девочка, останется без матери! Но за что?! Да ни за что! Безумные убивают просто так! Оттого, что безумны!"
Мужчина загнал патрон в патронник, стал медленно поднимать ствол, целясь в Ларису.
Упала на колени:
–Максим! Умоляю тебя, не убивай! Заклинаю! Я сделаю для тебя всё! Буду твоей рабыней, только не убивай, у меня дочь, она еще совсем малышка!
Но этот безумец, казалось, даже не слышал ее, не реагировал на крики. Его не от мира сего взгляд сделался жестче, резко вскинул винтовку и выстрелил в сторону коленопреклоненной бедняжки.
Выстрел оглушил женщину. Выстрел опустошил ее душу до самого дна, будто кто-то внезапно и резко всосал все ее пять чувств, выпил кровь до последней капли, выжал сознание до состояния абсолютного вакуума. В глаза потух свет. Словно охваченная внезапным сном она стала валиться на бок, но взяла себя в руки и закричала.
Несильный крик вернул ее из темноты к светлому дню.
Нигде не было боли.
"Боже, какая приятная смерть… У меня ничего не болит, наверное, душа уже вылетела из тела… И потому не больно, а только ангельская музыка обволакивает небесной пеленой. Лариса сидела на коленях, подняв глаза к голубому небу, ей казалось, что она слегка парит над землей.
Но тут послышался голос негодяя:
– Не валяйте дурочку, Лариса Ивановна, вставайте.
Убивец подошел к женщине, подал руку:
– Постарайтесь не сильно дергаться, у вас нервный шок. Дышите глубоко, а выдыхайте как можно медленней.
Тут Лариса очнулась окончательно.
Она была весьма живой и даже без единой царапины.
Максим крепко схватил за плечи, встряхнул, поставил на ноги и очень серьезно, диктаторским тоном ввинтил в ее уши:
–Дышите! Глубоко! Хотите я вас ударю, чтобы привести в чувство? Ударить?
Лариса ошарашенно молчала, выпучив глаза. Снова потряс за плечи:
– Ударить?
Почвовед с полубезумным, но уже ее полубезумным взглядом, отрицательно замотала головой.
– Ладно, не буду. А теперь потихоньку поворачиваетесь, только без паники! Опасность позади! Все прекрасно! Вам будет хорошо и приятно!
Медленно, вместе с головой поворачивала туловище.
В двадцати метрах лежала гора чего-то бурого, она была похожа на засохшую клумбу неправильной формы. Сперва даже и не поняла – что это, приняла за внезапно появившийся муравейник.
Но потом стало медленно доходить: перед ней лежал мертвый медведь. Из лба его вытекала струйка крови, пуля попала прямо в мозг, потому животное не мучилось и мгновенно испустило дух. В соответствии с новейшими инструкциями ООН по умерщвлению меньших братьев.
Закричала от ужаса и кинулась на грудь провожатого, зарыдала. Потом упала на колени и обняла его ноги в кирзовых сапогах.
Максим заметно возмутился:
– Лариса Ивановна! Что вы делаете?! Это лишнее! Прекратите! Ну что за дурной театр, право слово!
Разжал ее руки, усадил на кочку. С широко раскрытыми глазами, в слезах смотрела на своего спасителя. Как девочка смотрит на фотографию голливудского супергероя, висящую у нее в спальне, с мыслями о котором засыпает и просыпается, потому что это большая и чистая любовь.
– Он хотел напасть на вас сзади, но я вовремя заметил. И благодарите свои рефлексы: это очень правильно, что вы передо мной бухнулись на колени… открыли линию огня.
–Максим! Прошу тебя! Говори мне ты! Ты спас мне жизнь! Как я теперь буду с этим жить?
Лицо собеседника заметно недоумевало:
– С чем жить?
– С этой опасностью, дурак!
Снова зарыдала. Но теперь это уже был смех сквозь слезы.
– Да ведь нет же опасности! И уже не будет. Будет спокойствие и радость.
Помедлив, добавил, впрочем, с легким замешательством:
– Пока я с тобой.
Максиму показалось лишним и даже слегка пошлым это "пока я с тобой". Жалкой пародией на "пока нас не разлучит смерть". Потому дернул плечом, вдруг отвернулся от нее, быстро зашагал к туше. Внимательно осматривал дохлого зверя, вытащил нож, собираясь что-то сделать с добычей. Лариса, сидя на кочке, едва успокоившись после пережитого, вдруг почувствовала некое неудобство, заставившее ее удалиться в гущу и уже там оценить свой внешний вид. И этот внешний вид ее не сильно обрадовал.
Чтобы не рассмеяться, закрыла ладонью рот, потом прошептала:
– Вот я некулёма!
"Но каков джентльмен, а?! Сделал вид, что ничего не заметил!"
Когда дама как ни в чем ни бывало вышла из леса, вполне спокойная уже, Максим стоял у выпотрошенного брюха животного:
– Медведи летом на людей не нападают, как правило. Но теперь понятно, почему хозяин вас атаковал…
– Кто атаковал?
– Ну… хозяин. Медведь.
– И почему?
– Я ему желудок вскрыл. Он подгнивших яблок объелся, дурак…
– И что?
– Ну как что? Они спиртосодержащие. Когда определенные насекомые оазиса откладывают свои личинки, то фрукты начинают подгнивать. И за счет ферментов насекомых усиленно превращать фруктозу в спирт. Тут в оазисе водятся инсекты, которые вызывают спиртовое брожение.
– А ты то откуда знаешь? Биолог что ли?
Буркнул в ответ:
– Не биолог. Просто читать умею.
– А откуда тут яблони? Они же в этих широтах померзнуть должны?
– Должны… Но впритык к "бутылке" – свой микроклимат, со своей температурой, идущей от горячих источников. Еще в советское время биологи тут посадили яблони, груши, вишни и даже виноград. Все померзло, конечно, но некоторые яблони выжили. И плодоносят.
– Понятно…
– Этот кент обожрался пьянящих яблок и приперся сюда по беспределу.
Засмеялась:
– Хороший мем: пьяный медведь по беспределу!
– Это не смешно. Может и другой прийти. Правда нескоро: они границы друг друга уважают.
– А когда?
– Ну… не знаю. Может быть, на будущий год.
– Время есть!
– Зато у нас сегодня на ужин деликатес: медвежьи лапы.
– Лапы?! Разве их едят? Я думала, что окорок вкуснее.
– Ты просто не пробовала лапы. Это самое вкусное у медведя, если их запечь на углях. У меня даже сухой чеснок и перец есть. А трав мы тут наберем! Пальчики оближешь!
– Уже слюнки текут! Я медведя еще не пробовала!
Угли костра уже подернулись белой паутиной легчайшего пепла. Медвежьи лапы и вправду оказались восхитительным лакомством, Лариса и Максим сидели друг напротив друга, через костер, но взгляды обратив в одну точку на небе. Молчали.
Четыре глаза смотрели на серп новой луны. Он был узким, едва заметно пульсировал золотым светом, как бы усмехаясь.
Серп говорил им: "Все еще впереди! Жизнь только начинается, как я сейчас. Всё предшествующее сиюминутному лишь прелюдия, антре великого танца чувств, которое только еще предстоит испытать!
И великое адажио обязательно случится."
Блестящий свет шептал им:
"Не пропустите счастья мимо носа, смотрите сердцем, а не глазами!
Есть только одно чудо в подлунном мире, поднимающее океаны в приливы, поднимающее мужчин на подвиги во имя той, что предназначена! Ибо только это средоточие, пуповина природы может возмущать и океаны."
То щемящее предшествие, что охватывало их, существует на небесах и с небес же попадает к людям.
С тех небес, откуда кто-то неизвестный, пусть даже скучно названный ноосферой, или пафосно богом, или романтично Амуром, раздает мечты порционно.
Обладают ли они достаточно острым зрением сердца, чтобы не упустить подарок?
Не дать унести игривому, коварному ветру то драгоценное, несмотря ни на что? Ибо только это "несмотря ни на что" имеет смысл.
Все остальное – шелуха и трусость.
И уже от двух зависит – как они распорядятся подарком. Обратят ли небесный дар в пошлость и смрад, разменяют ли на скучное золото или вместе вырастят цветок необычайной красоты и необычайной же силы.
Сторон много на свете, гораздо больше четырех. Какая сторона окажется желанной для двух, зависит от них.
Это важнейшее, если женщина и мужчина смотрят в одну сторону. Такое бывает слишком редко в нынешнем суетливом мире, но ведь бывает же, правда?
Ведь бывает, как бы ни был циничен наш предшествующий жизненный опыт, как бы ни хотелось забыть то истекшее, как бы оно не разъедало душу кислотой воспоминаний, мы всегда обращаем свои надежды в лучшую сторону.
В чистую сторону. Неисследованную сторону.
И какая удача, если взгляды двух совпадают!
А сейчас они оба смотрели в одну сторону.
ПОЛОСА 2008 г.
На утренних, еще негнущихся ногах, по-медвежьи потопал на кухню. Минералки не было. Нигде. В шкафчике валялись только пустые пластиковые бутылки. Воды в чайнике, нет: потряс пустой чайник.
– Оптыть! – то ли прохрипел, то ли взмолился в потолок.
Пить ужасную питерскую воду из-под крана невмоготу, при одной мысли об этой вонючей жидкости затошнило, Антон бессильно опустился на табурет. Открыв холодильник, не обнаружил ничего, что могло бы утолить жажду: кучей навалены какие-то сыры, колбасы, паштеты, лекарства и прочая лабудень, но из напитков только Анькино детское молоко. Для грудных младенцев. С отвращением взяв бутылочку, открутил колпачок и понюхал. Молоко пахло молоком. Как ни странно, оно не вызвало приступа тошноты и Антон, коротко глянув в сторону спальни, сделал порядочный глоток из горлышка. Быстро завинтил колпачок, поставил бутылочку на место и вдруг захохотал. Из груди вырывались сипловатые клокочущие звуки:
– Да-а-а! Дожились казаки! Пипец! Молоко у дочки ворую! – прошептал и затих: в животе что-то забурлило, опрометью кинулся к унитазу.
Молоко, видать, створожилось. Прямо в желудке. Потом еще несколько минут сидел, окончательно просыпаясь, и мысли в голове стали потихоньку выстраиваться в какой-то осмысленный ряд.
– Мля… круто день начинается…
Вчера допоздна забурился в бар на Невском проспекте. Но для жены назвал это мероприятие деловой беседой. А сегодня предстояла командировка в Ростов на Дону, точнее, на Украину. Ростов лишь перевалочный пункт: оттуда надо еще трястись автобусом.
«Не, ну чо за хрень?! Ох, и жадные хохлы… машину не могли прислать… Должен как лох ехать в вонючем автобусе…»
Шеф позавчера дал задание: слетать и заключить договор с украинскими поставщиками на пять фур помидоров. Ну, понятно: нет более приятного занятия, чем ехать черт знает куда, пить с «колхозниками» говённую водку, закусывая салом.
«Почему они все так гордятся своим дурацким салом?»
Сердце грела только одна приятная мысль: в Ростове его ожидала встреча с бывшей любовницей – Люськой. Года эдак три назад она приехала в Питер по каким-то хрен их знает делам, он с ней познакомился в какой-то хрен ее знает компании и у них случился обычный, ничем не примечательный перепих. Наутро Люська сделала ему минет, который он помнит до сих пор. Фейерверк! Никто ни до, ни после не делал это так яростно и блаженно! Все эти годы мысленно сравнивал тот яркий всполох с пресной, а подчас и неуклюжей возней других женщин, в том числе и собственной жены.
Сейчас эта мысль грела его, и он ощущал приятные щекотки в животе. Вчера позвонил Люське из конторы, она заверещала, что будет рада его видеть и пусть Антоша обязательно приезжает к ней домой! Только к ней! Никаких отелей!
Это складывалось весьма кстати: можно схомячить «отельные» деньги. «Гы! А буху скажу, что ночевал в частном секторе, потому как мест в гостиницах не было!» Но, несмотря на теплые воспоминания, лететь в Ростов почему-то не хотелось. Тупая заноза сидела у него в сердце и саднила. Черт его знает, почему саднила…
В шкафу не оказалось ни одной чистой рубашки. Зло косясь на спящую жену, которая не может оторвать зад от телевизора и закинуть в стиралку его вещи, зубами разорвал упаковку с новой рубашкой, припасенной «на всякий случай», в полутьме надел ее, стал заправлять в брюки и заорал. Какая-то иголка впилась ему в живот!
– Ты чего? – разлепляя глаза, спросила сонная жена.
– Да ничо! Уроды, блин! Натыкают иголок в рубашку, чуть яйцо себе не проколол!
– Ну, ты осторожней, – сказала жена, перевернулась на другой бок и засопела.
«Ну ладно хоть в живот, а если бы правда в яйцо? Что за непруха сегодня?»
По дороге на работу заехал в магазин, купил три бутылки фирменной питерской водки «Синопская», сыра «Камамбер», несколько коробок нежного французского паштета и шоколадных конфет.
– Не… я ихний самогон пить больше не собираюсь… и сало пусть сами жрут, – проворчал он.
Потом случилась еще одна неприятность, которая чуть не поставила крест на его командировке, а заодно и на месячной зарплате. На Обводном канале какой-то козел на «Газели», стоявшей у обочины, вдруг резко рванул и стал разворачиваться: Антон чуть не въехал ему в бок, еле успел затормозить на своем «форде». Идиот весело посигналил, видимо извиняясь, и умчался. А потом стоял еще с полминуты, пытаясь унять колотившееся сердце.
– Оспадя… что за день сегодня…
В его и без того больную голову лезла дикая каша из арии Ленского «Что день грядущий нам готовит» и резкого голоса какой-то дуры-радиоведущей, весело трещавшей о курсах валют и котировках легкой нефти марки «Брент» на лондонской бирже. Оптимистически визжащее сопрано было способно свести с ума кого угодно, даже саму нефть марки «Брент». Подъезжая к офису думал, что если сейчас проколет шину или на крышу его авто упадет кирпич – он уже не станет удивляться. Вроде как в порядке вещей. Но шины остались целы, и кирпичи прочно сидели в стенах домов. По крайней мере, ничто не собиралось падать на Антона. День, так нелепо и по дурацки начавшийся, обещал наконец-то расслабуху.
«Не, ну не бывает же так, чтобы сплошная черная полоса! Это ж, фантастика! Ща приду, а меня ждет в конторе приятный сюрприз: например, шеф пошлет в эту командировку кого-то другого!»
– Антон Николаич, – глухо пропела секретарша Анжела по селектору, – зайдите за билетом и командировочными в бухгалтерию.
Мечты, мечты…
Получив все необходимые бумаги и печать для договоров, решил все-таки поехать домой и поспать еще хоть пару часиков, но поспать так и не удалось: у жены давно уже запланирован визит к доктору, пришлось сидеть с дочерью.
«Пулково» как всегда сиял светом, весельем, множеством народа. Антон набрал еще раз Люськин ростовский номер:
– Привет, зая! Я через полчаса вылетаю! Ну… буду через два… дык еще добираться до тебя… на тачке, конечно, не на трамвае же! Ага…я тебе позвоню на трубу! Целу!
Самолет приземлился в аэропорту Ростова уже ночью. Сговорившись с частником, сел в его потрепанный «опель» и через полчаса стоял у Люськиного дома.
«Так… цветы это пережиток мрачного советского прошлого…обойдется», – подумал Антон и вдавил кнопку серого от грязи звонка. Квартира молчала. Сверив по бумажке номер квартиры, он еще раз позвонил. Квартира не подавала признаков жизни.
– Да блин! Что за дела?!
Медленно, при свете тусклой, загаженной мухами лампочки, набрал Люськин мобильный номер. Барышня-автомат прерывающимся голосом сообщила, что телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети.
«Бред! Это какой-то дикий бред… А-а! может, дом перепутал?! Точно! Наверное, не туда ломлюсь!»
Легко сбежав по лестнице с этажа, тупо и недоверчиво смотрел на номер дома: он соответствовал написанному на бумажке. Идиотизм ситуации очевиден.
– Веселуха продолжается? Этот блядский день когда-нибудь закончится, а?!
Антон яростно посмотрел на часы – четверть первого. Странная тишина стояла на этой южной улице, не было ни пьяных, ни тусующегося молодняка, не шмыгали коты. По улице не ездили машины, не горели в округе и огни ночных магазинов. Даже воздух оставался пугающе неподвижен – ни легкого дуновения. Казалось, что природа в замирении. Нехорошая мысль закралась в душу: «Что за хрень? Они все умерли что ль? Почему так тихо? Может, опять какая-нибудь АЭС вроде Чернобыля херакнула? У них же тут недалеко… как его… ну какой-то город с атомной станцией! Волгодонск! Волгонобыль!»
Холодная змея скользнула по спине – это уже никакие не шутки!
«Нету людей! Никого! А вдруг они все уже эвакуировались, один я, как последний мудофель, хожу и собираю радиацию?» Несколько секунд он стоял в некоторой растерянности, потом стряхнул с себя испугавшие его мысли и пробормотал довольно громко:
– Фу! Тосик, ты мудак-с! Какие к чертям собачьим АЭСы?!
И он окончательно отогнал это наваждение: «Да я бы знал об этом еще в самолете! А самолет просто не посадили бы в Ростове! И таксист об этом знал бы!»
Улица, тем не менее, оставалась пугающе молчалива и темна, фонари не горели, единственным источником света оставались окна на лестничных пролетах.
Набрал номер домашнего телефона Люськи – с тем же успехом. Трубка отвечала длинными тоскливыми гудками. Нет, конечно, если бы он не телефонировал из Пулково, можно подумать, что номер ошибочен, но эту успокоительную мысль пришлось отбросить как заведомо негодную. Номер правильный.
Это попадос. Это наглое, дешевое разводилово!
«Но зачем? Какого рожна? Я же не набивался в гости, она сама предложила к ней приехать! Даже упрашивала! Щас я устрою ей ночную развлекуху!»
Быстро поднялся на этаж и стал дубасить ногой в металлическую дверь. Квартира не отвечала долго, но потом, ее обитателям это, видимо, надоело и какой-то мужик голосом «ботаника» плаксиво доложил ему, что Люда спит, не может открыть, и что завтра на работу, и что он вызовет милицию.
Антон стоял на лестничной площадке, злобно и коротко всхохатывал.
«День сурка» продолжался, а в качестве сурка он сам: молодой, сильный, наглый и голодный. Судьба ставила этого сурка в позу, неприличную для уважающего себя мужчины, она просто издевалась над ним! И апофеозом этого идиотского дня – облом, которого он не прощал никому.
Чертыхаясь в пустынную улицу, долго по ней шагал, потом кое-как поймал такси и спустя некоторое время стоял перед кассой автовокзала. Табличка на окошке обещала открыть кассу только через два часа.
Идти и искать гостиницу уже не было смысла. «Пока найду… да пока оформлюсь – надо уже ехать в колхоз… Поздняк метаться».
В зале ожидания командированный Антон присел на скамью, поставив рядом свою сумку с документами, водкой, конфетами и разной вкусной едой, которая оказалась уже ненужной. На соседних скамейках коротали ночь такие же, как он, дремавшие бедолаги. Склонив голову, он тоже задремал, и ему приснилось, что он едет куда-то на юг, к теплому морю в трамвайчике, а трамвайчик этот катит не просто по улице, а по Дворцовой набережной Питера… Да не просто по набережной, а прямо по верху гранитного ограждения Невы! Смешной транспорт легко поднялся на решетку Летнего сада и, весело блямкая, как по монорельсу, проскользил по самому ee верху, по остриям знаменитой ограды, лихо скатился вниз, взвыл и понесся по проводам высоковольтной линии к виднеющемуся вдали теплому морю с бархатными пальмами, к синеве ласкового неба.
Когда немного отдохнул от передряг и поднял голову, в окружающей его атмосфере что-то неуловимо изменилось. Он пока еще не понимал этого изменения, пытался поймать какую-то ускользающую мысль из сна, но через пару секунд понял: сумки, которую он поставил рядом, не оказалось. Не было ее и под ногами: пространство вокруг на несколько метров пусто. Лоб мгновенно взмок, тупая заноза в занывшем сердце разыгралась с новой силой.
В сумке лежали печать и бумаги.
Пропажа печати означала увольнение из фирмы. Путешествие, которое он совершил из Питера, бесполезно. Нет, конечно, водки тоже жалко, но в этот момент думал только о печати. Представил ироничную улыбку шефа, выгоняющего Антона Николаевича Заломова из своего кабинета и с работы.
Наискосок от него, метрах в десяти, сидел молодой мужчина и с удивлением наблюдал за растерянным человеком, что-то судорожно ищущим.
– Извини, братан! У меня сумку украли! Ты не видел никого здесь рядом… Может кто-то взял ее? Мужчина ненадолго задумался:
– Да… ты знаешь… к тебе подсаживался какой-то хмырь… я решил, что вы вместе. Хотя, он был какой-то замызганный, на бомжа похож.
Хоть тонкая, но ниточка!
– А ты б его узнал? Давай поищем, а?! Там печать… документы… Блин, проблем будет выше крыши! Давай походим по округе, а? – Антон взволнованно и нервно проглатывал окончания слов.
– Что, и деньги были в сумке?
– Да нет, деньги в паспорте, а паспорт в пиджаке! Хоть деньги на месте!
То ли Антон выглядел слишком расстроенным, то ли парень оказался сговорчивым, но вскоре парочка рыскала по вокзальной площади, заходила в близлежащие скверики и всматривалась в сидящих на вокзальных скамейках. Полтора часа поисков ничего не дали, ни малейшей зацепки. Парень развел руками и сказал:
– Ну… мне уже пора ехать. Бомжа даже милиция искать не будет, где его теперь найдешь?
Устало опустился на скамейку, тело гудело. Сквозь вокзальную муть до него доносился аромат цветущих лип и еще чего-то сладкого. Тупо упершись взглядом в торец вокзального здания, мысленно вопрошал: «Боже, за что ты меня так, что я тебе плохого сделал?» Он несколько раз повторил эту фразу. «Ну… и что дальше будем делать, а? – обращался он к себе. – Чо молчишь? Давай, думай! Надо что-то делать, а не сидеть как пришибленный хер с брегов Невы!»
С трудом встал и побрел вдоль железнодорожного полотна, метра на полтора приподнятого над тротуаром. Он думал о том, что крупные неприятности в его жизни всегда возникали только из-за одного предмета, из-за одного отростка, болтавшегося между ног и постоянно чего-то требовавшего. Этот предмет приносил ему исключительно проблемы: не триппер, так алименты, но отказывать его притязаниям так же бесполезно, как и бороться с последствиями.
Он плелся мимо чирикающих воробьев, мимо пассажиров, спешивших на утреннюю электричку, мимо разбитых бутылок, которые валялись прямо у рельсов.
«Синопская…» – равнодушно отметил он боковым зрением, проходя мимо пустой бутылки прямо на уровне его головы.
