Коммуналка, хрущёвка, Кремль и Вавилонская башня. Проза, поэзия и любовь. Люмпены, ветеран Афганской войны, принцесса, Достоевский и даже самая развитая во всей галактике форма жизни. Синдром чужой руки, миф о кесаревом сечении, инструкция по созданию голема и жуткий подарок Аполлона.
Автор о книге: «Очень часто мне доводилось слышать, что я странный человек: не так думаю, не так шучу, невпопад смеюсь. Когда работал над этим сборником, вдруг понял: в нём, в его художественном пространстве, я чувствую себя абсолютно свободным, могу рассказывать, что угодно и как угодно. Эти истории подарили свободу мне, и я бы очень хотел, чтобы подарили её и читателям».
Книга содержит нецензурную брань
Ни разу не читала подобного. Рамок нет никаких, такое ощущение, что вот тебя ветер носит по всем концам нашей страны. Начинаешь читать не размеренно вникая, а вот уже сразу нужно быстро въехать в то, что происходит, или не въехать, но тебя несёт дальше.Окидывая беспристрастным взором собственную жизнь, хочу сообщить тебе, дорогой читатель, следующее: в моей жизни никогда не случалось ничего чудесного.Кроме самой жизни.Потом книга как-то откладывается, а следующий рассказ совсем иной.Потом ещё.А тут тяжёло вдруг стало. Вот ты отравился, лежишь, ничо не надо. А там бомж со своим обменом телами… Фух. И ещё один удар под дых, чуть менее жёсткий. Нет, зачем мне это чтиво?спойлерУже-не-Вадик, сквозь рыдания следивший за рассказом Теперь-Вадика, мало чего усвоил, одно только понял точно: эта сволочь присвоит себе его жизнь, а он будет жить в теле вонючего бомжа. Хрена ему небритого, большого и синего!свернутьЧерез неделю рука сама потянулась за читалкой: а что там ещё? А там радуга, светоч, возрождающий душу. А за ним ещё один. Но обязательно было ведь убить сначала, так? Конечно, автор всё предусмотрел, интриган такой)) И смешно было тоже.– Да вот не знаю, я вот ещё тоже думал, люблю ли я тебя или нет. Ты вот в теме любви разбираешься. Наверняка кого-то любил или сейчас любишь. Маму свою как минимум. А мы тут сидим, мамы у нас никакой нет и не будет, – на этих словах он переходит на шёпот, чтобы цветочки не слышали. – А мне вот чертовски знать хочется, могу я любить или нет. Это как бы общий вопрос. А из него вытекает частный: люблю ли я тебя? Ты же на полгода для меня всё. Как я могу тебя не любить? Но вопрос всё равно во мне вертится. Я вот со всеми обсуждал эту тему. Мы вроде как пришли всеобщим голосованием к тому, что любим тебя, но я всё равно думаю: а как это – любить? Вообще, можем ли мы, растения, любить? И, знаешь, мне как-то тревожно стало от мысли: вот я задумываюсь о том, могу ли любить, и именно это и значит, что не могу, потому что если бы мог, то такого вопроса передо мной даже не стояло бы. Понимаешь меня?– Ой как Достоевскому-то про Рассольникова слушать понравилось. Пять раз повторить просил.И вот не первый день уже фоново размышляю над прочитанным. Редко книга оставляет меня под долгим впечатлением. А эта заставляет задуматься – обо всём, блин, сразу. Просто как будто замер на краю пропасти и не упал. Понятно, что стечение обстоятельств усиливает впечатление. Размышляла, что же дал мне этот сборник о Славе… Автор сам пишет, что он надеется сообщить читателю чувство свободы. Что ж, могу сказать, у него получилось выбить меня из рамы, в которой я будто бы висела несколько лет и думала, что жизнь хороша, не без проблем, но явно стоит это дело продолжать. Однако уже вне рамы стало видно, что было это плосковато и ограниченно. Не могу сказать, что «А где же Слава?» даёт инструкцию к действию или к пониманию жизни. Нет, это просто метафизический пинок) В придачу выдают ласковый свет и лёгкий ветер.