полная версия

Вячеслав Макарцев
В темнице хилиазма истина

Довод шестой. Нужно обратить внимание, что Иоанн здесь видит души, не воскресшую плоть; это небесные, не земные события.

Ответ на шестой довод. Но затем Апостол Иоанн говорит, что «они ожили». Воскресшие душою к вечной жизни при жизни, не нуждаются во вторичном воскресении души: «они ожили» – относится к «сидящих на престолах» и к «обезглавленным за свидетельство Иисуса и за слово Божие». Святитель Ириней, передавая апостольское предание Церкви, прямо говорит: «Ибо как истинно есть Бог, воскрешающий человека, так же истинно человек воскресает из мертвых, а не иносказательно, как я неоднократно показал. И как истинно он воскресает, так же истинно будет приготовляться к нетлению и будет возрастать и укрепляться во времена царства, чтобы был способным к принятию славы Отчей»¹⁴¹. Здесь, опять-таки, или следовать Преданию Церкви или, пытаясь противоречить ему, пускаться в безбрежные богословские фантазии…

Довод седьмой. Слово о скором пришествии Христа должно оставаться истинным: Ей, гряду скоро!, в неопределенный час. Если кто-то говорит, прежде этого должно прийти "тысячелетнее Царство", тогда уничтожает он слово о скором Пришествии.

Ответ на седьмой довод. Что значит «прежде этого»? Приходит Христос – и начинаются «времена Царства», то есть вечного Царства Христа. Время этого прихода мы не знаем, он наступит «в неопределенный час», неизвестный нам.

Довод восьмой. "Тысячелетнее" Царство Христово нужно понимать символически. Оно является образом, за которым стоит некий смысл, некая великая реальность. Следовательно, может быть сказано с уверенностью: "тысячелетнего Царства" в смысле хилиазма, тысячелетнего земного царства Христа перед Страшным судом нет.

Ответ на восьмой довод. «Тысячелетие», как неоднократно подчеркивалось, это и одновременно «день суда». Символически понимать «времена Царства» не позволяет Предание Церкви, которое наиболее полно изложено св. Иринеем Лионским. Если кто-то считает возможным переступить через это Предание – дело другое…

Довод девятый. Зададимся вопросом: кто эти народы, которые пойдут за сатаной в конце Миллениума? Одно из двух – или Царство настолько несовершенно, что такая огромная масса оказалась легко переубежденной врагом после 1000 лет жизни в зримом присутствии Христа, это мнение оскорбительно для Его всемогущества, или эти толпы взялись невесть откуда. Довод Уолвурда, мягко говоря, неубедителен: "Однако и в тех идеальных условиях, при которых все будут знать об Иисусе Христе (ср.: Иер. 31:33-34), многие будут исповедывать Его лишь внешне, не веруя в него спасающей верой". Согласно Уолвуду получается, что прямое, очевидное знание более шатко, чем вера. Абсурдное положение, к тому же идущее вразрез со словами апостола Павла о вере и знании (напр., 1 Кор. 13:12). Ссылка на пророка Иеремию здесь тоже говорит совершенно об обратном.

Ответ на девятый довод. Обратим вначале внимание на то, что автор вопроса, если судить по тексту, 1000 лет представляет не как символический, а как реальный срок. Но нам, как уже указывалось выше, не известен в действительности этот промежуток времени.

«Тысячелетнее Царство» имеет локализоваться в землях Римской империи: в трех его ипостасях, а это территория Европы, Севера Африки и Ближнего Востока, то есть Старый Свет или, по-другому, «христианский мир». Вот здесь-то и действует антихрист. Сюда и Приходит Господь наш Иисус Христос. Отсюда и начинается Суд Божий. А народы, которые никогда не входили в орбиту «христианского мира» или вставшие на путь к нему относительно недавно, – они, в «первые часы» «дня суда», не будут полностью затронуты судами Божьими и в значительной своей части, вероятнее всего, уцелеют. Именно среди этих народов и поднимет сатана последнее восстание против Бога и святых его по окончании «времен Царства». Свет Царства Христова будет распространяться на все эти народы, во все уголки земного шара, и много людей из указанных народов соблазнятся этим: попытаются загасить этот свет… Но Бог милостив, Он когда-то пошлет исцеление народам: «Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева – для исцеления народов» (Откр. 22:2).

И в заключение еще раз о «государственном богословии». Именно его деятельность и затрудняла принятие святоотеческого «хилиазма», поскольку Апокалипсис, из-за его, «государственного богословия», точки зрения, так и остался «под подозрением» в Православной Церкви. Позиция «государственного богословия» по Апокалипсису как книге Нового Завета была определена Евсевием Памфилом, который писал в своей «Истории»: «Из Писания Иоанна, кроме Евангелия, как нынешние, так и древние христиане признают, без всяких споров, и первое его послание; а касательно двух прочих противоречат между собою. Мнение же о его Откровении еще и ныне колеблется в ту и другую сторону»¹⁴². И чуть далее, перечисляя «писания нового Завета», Евсевий в конце прибавляет к перечню: «…Наконец, если покажется, поместить и Откровение Иоанново»¹⁴³. Затем, почти там же, Евсевий вновь возвращается к этому вопросу, но уже перечисляя подложные писания: «Но между подложными надобно считать и книгу деяний Павловых. И книгу, означенную словом «Пастырь», и Откровение Петра, и сверх того, известное послание Варнавы, и так называемые учения Апостолов, и, если угодно, откровение Иоанна, которое, как я сказал, одни отвергают, а другие причисляют к подлинным»¹⁴⁴. И опять, «если угодно»: «если покажется», – входит книга в канон книг Нового Завета, а, «если угодно», – считайте ее подложной. Такая позиция «государственного богословия» привела к тому, что, хотя Апокалипсис Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова и положено читать на церковных службах в определенные дни¹⁴⁵, но чтения эти повсеместно опускаются. И дело здесь, конечно же, не в «особой таинственности» этой книги и в каком-то искушении, а сугубо в позиции «государственного богословия» Восточной Церкви по этому вопросу: любое государство очень ревниво относится к появлению «конкурентов на царство»…

Из истории Церкви мы видим, что игнорирование Священного Предания ведет к отходу от святоотеческого учения о «первом воскресении», и замене его сложными экзегетическими конструкциями. Место Предания занимает «теологический титанизм», опирающийся на «личный высокий интеллектуальный и образовательный уровень», который желателен и, может быть, в отдельных случаях даже необходим, но лишь при отсутствии противоречия с церковным Преданием. Толкование Апокалипсиса в случае прямого игнорировании Предания Церкви превращается в игру «богословскими мускулами», в «фехтование» филологическими «шпагами», а то и просто в литературное занятие. Попытки обратить внимание на отсутствие связи аллегорического толкования «первого воскресения» с Преданием Церкви вызывают, как правило, раздражительную реакцию со стороны амилленаристов, не мыслящих рассмотрение этого вопроса вне якобы «научного подхода».

Ситуация поразительная: св. Ириней раскрывает «первое воскресение» согласно с апостольским преданием, но его голос не замечают; мнение же того, кто прямо говорит о том, что это его личное богословие, провозглашают «учением Церкви» по этому вопросу, не обращая внимание на то, что последний связывает свое экзегетическое построение с икономией. Между тем учение о «первом воскресении» есть, без преувеличения, ключ к Апокалипсису. Без буквального понимания «первого воскресения» Апокалипсис «захлопывается», теряет эсхатологическую перспективу, закрывает свои «пророческие уста». Возникает иллюзия повторов, возвращений. Стих 7 главы 20 Апокалипсиса непостижимым образом связывается с главой 13, вокруг которой образуется замкнутый круг.

Как итог такого рода аллегорической экзегезы «ключа Апокалипсиса» – появление богословских работ об Апокалипсисе в стиле «литературной критики». Вот что, к примеру, пишет автор работы «Красота в Апокалипсисе и красота Апокалипсиса»: «Построение Апокалипсиса многопланово, книга как бы переливается перед нами и, поворачиваясь к нам разными гранями, сияет разными цветами и обнаруживает все богатство своей драматургии. Красота здесь тесно сопряжена с глубиной. Это не красота туристической достопримечательности или музейного экспоната, предполагающая чисто внешнее созерцание или «фотографирование». Это живая и действенная красота, требующая для своего постижения активного вхождения в ее мир и творческого соучастия в ее раскрытии. Здесь нельзя не вспомнить мысль Дэвида Ауни, согласно которой характерной особенностью апокалиптической литературы является совмещение идеи откровения тайн с фактическим их сокрытием, так что именно читатель оказывается вынужденным путем глубокого погружения в текст проводить работу по подлинному открытию сообщаемой вести»¹⁴⁶.

Превращение Апокалипсиса в «литературный памятник» – это закономерный результат «теологического титанизма», базирующегося на противоречивом основании. Невозможно «подлинное открытие сообщаемой вести» Апокалипсиса и других эсхатологических мест Нового Завета без возвращения к учению Церкви о «первом воскресении», изложенному св. Иринеем Лионским.

В любом случае, вопрос, как представляется, ясный: амилленаристы не могут предоставить свидетельства, передающиеся непрерывно через Предание Церкви от Апостолов, доказывающие их правоту. Ключарь Апокалипсиса (св. Ириней) называет построения амилленаристов «увлечением еретическими речами», но «богословская машина» застряла в глубокой колее теологумена Блаженного Августина, высказанного исходя из потребностей икономии… Не спасает положение и то, что «вопрос о Царстве оборачивается ответом о Церкви»¹⁴⁷, и что существует «неразрывная связь Евхаристии и Царства»¹⁴⁸. С этим, думается, никто никогда и не спорил. Вопрос в ином: «первое воскресение» – воскресение «духовного человека» в теле или аллегорическое? Будет сопровождаться это «первое воскресение» обновлением природы в «Иерусалиме» во «времена Царства» или нет? Будут «царствовать на земле» «цари и священники Бога» (Откр. 5:10) или это аллегория?

8

Послесловие

Сегодня в православной среде бытует убеждение, что по вопросу «воскресения первого» и «тысячелетнего царства» в истории Русской Православной Церкви не было никакого разномыслия. Но для богословов ушедшего века это был очевидный факт. Вот что сказал по этому поводу епископ Кассиан (Безобразов): «Образ этот является одним из самых трудных, если не самым трудным, в Апк. Древние толкователи переходили от его буквального понимания к самому утонченному спиритуалистическому толкованию. Последнее утвердилось на Западе. Склонность к буквальному пониманию держится до сего времени в русском богословии»¹⁴⁹. Правда, современные богословы пытаются оспаривать это утверждение: «…Такой отзыв епископа Кассиана о взгляде на проблему тысячелетнего Царства в русском богословии можно скорее отнести к эмоциональному отголоску на взгляды некоторых богословов его времени, а не к действительному состоянию умов в Русской Церкви»¹⁵⁰, – пишет в своей книге «Тысячелетнее Царство» свящ. Николай Ким.

Надо заметить, что «действительное состояние умов» – понятие широкое. Во-первых, его довольно трудно определить. Во-вторых, пророчества Св. Писания, святых отцов говорят о том, что «действительное состояние умов» значительной части христиан будет, мягко говоря, беспечным перед Вторым Пришествием Христа, о чем и Сам Он сказал… В-третьих, вне всякого сомнения, мнение богословской школы и волюнтаристское включение этого мнения в учебный процесс тоже не в последнюю очередь влияет на «действительное состояние умов»… Во всяком случае, замалчивание того, что по вопросу «тысячелетнего царства» у богословов Русской Православной Церкви не было единодушия, тоже в определенной степени отражает «действительное состояние умов» в современной «богословской корпорации». Сделаем небольшой комментарий к мнениям богословов Русской Православной Церкви о «воскресении первом» и «тысяче лет». Но вкратце о тех, чьи мнения мы прокомментируем, с указанием источников, где оно изложено.

Первый автор, святитель Филарет Московский (1782 – 1867), думается, в представлении не нуждается. Свое мнение, которое, как уже указывалось выше, нужно отнести к разряду икономии, святитель Филарет изложил письменно, что он делал по своему обыкновению перед церковной проповедью, в «Слове на Успение Пресвятой Богородицы» в августе 1825 года. В 1874 году эта проповедь была напечатана во втором томе книги «Сочинения Филарета, митрополита Московского и Коломенского. Слова и речи».

Следующий автор – митрополит Макарий (Булгаков; 1816 – 1882), под редакцией которого в 1851 году вышел учебник «Православно-догматическое богословие», где было изложено мнение о «воскресении первом» и «тысячелетнем царстве», являющееся сегодня преобладающим в «богословской корпорации».

Третий автор – епископ Петр (Екатериновский) (1820 – 1889), известный духовный писатель, написавший, помимо прочего, «Объяснение Апокалипсиса». Работа епископа Петра «Объяснение Апокалипсиса» публиковалась частями (порою с задержками) в номерах журнала «Томские епархиальные ведомости»: во втором номере 1883 года начало, в семнадцатом 1885 года ее окончание. Мнение епископа Петра о «тысяче лет» было изложено в 1885 году в номерах 12¹⁵¹, 15¹⁵² и 17¹⁵³ журнала «Томские епархиальные ведомости».

Четвертый автор – Жданов Александр Алексеевич (1860 – 1909), библеист, экзегет, перу которого принадлежит известная богословам книга «Откровение Господа о семи азийских церквах: Опыт изъяснения первых трех глав Апокалипсиса». Книга была издана в 1891 году. Хотя мнение Жданова по указанному вопросу очень краткое, но, тем не менее, оно резко отличается от мнения, общепринятого на сегодняшний момент.

И последний автор – Тернавцев Валентин Александрович (1866 – 1940), российский религиозный деятель, один из организаторов Религиозно-философского общества, чиновник Синода. Валентин Тернавцев написал «Толкование на Апокалипсис святого Иоанна Богослова», которое не было опубликовано. Однако сохранилась рукопись книги, часть которой почитатели творчества Валентина Тернавцева выложили в интернет¹⁵⁴, где мы и ознакомились с его мнением о «тысячелетнем царстве». Работу над книгой Валентин Тернавцев начал после Февральской революции и продолжал ее до своей кончины.

***

Как мы уже указывали, свт. Филарет свое мнение о «воскресении первом» основывает на предании Церкви о том, что Пресвятая Богородица удостоилась первой «воскресения первого». Это является для него свидетельством допустимости буквального понимания преткновенных строк. Следуя принципу икономии, свт. Филарет не стал раскрывать учение о святоотеческом «хилиазме», которое, безусловно, знал, так как особо почитал св. Иринея, епископа Лионского. Но он сделал очень важное дело: указал путь к решению этого вопроса через Предание Церкви, и показал, что святоотеческий «хилиазм» не противоречит Православию. Переход на стезю икономии свт. Филарет поясняет так: «Но кто разуме ум Господень (Рим. 11, 34)? Человек не ведающий, что породит находящий день (Притч. 3:28), может ли домогаться ведения о том, что родят веки, чреватые тайнами Божиих судеб? – Вышших себе не ищи, учит благочестивый мудрец, и креплших себе не испытуй: яже ти повеленна, сия разумевай, несть бо ти потреба тайных (Сир. 3:21-22). Повинуюсь опытному наставнику. Оставляю испытание таин будущаго, которых подлинно не столько истинное разумение потребно, сколько ложное опасно. Ищу разуметь только повеленное».

Объяснение замечательное своей парадоксальностью: из своего времени он видит, что для будущего пока не нужно «истинное разумение», но очень опасно ложное. Из этого следует, что святитель Филарет изложил контуры «истинного разумения», а далее собирается излагать «только повеленное», которое, разумеется, не ложное, но и не истинное относительно данных строк Апокалипсиса, а такое, которое устраняет действие «ложного разумения». «Повеленное» свт. Филарет видит в тех же стихах Откровения Апостола Иоанна Богослова: «Блажен и свят имеющий участие в воскресении первом» (Откр. 20:6). Святость – это «повеленное», о ней повелел Сам Бог, призывая, «будьте святы, потому что Я свят» (1 Пет. 1:16). Так же есть повеление христианам искать и блаженства «под именем царствия Божия». Но раз Апостол Иоанн Богослов называет блаженными и святыми участвующих в «воскресении первом», то надо опасаться через неучастие в этом воскресении лишиться и блаженства. И это заставляет, по мысли свт. Филарета, «возобновить вопрос: что же есть воскресение первое?», на который он отвечает в духе Августина.

***

Сравним мнение св. Филарета и митр. Макария: первый ведет нить рассуждения, не отвергая Предания, второй же учительствует жестко в рамках полного отвержения святоотеческого «хилиазма»; мнение первого рождает жажду «исследовать Писание», мнение второго, по сути, – «приглашение на аутодафе»; первый будит мысль к познанию слова Божия, второй – загоняет ее в прокрустово ложе «учебного процесса».

Протоиерей Георгий Флоровский дает следующую характеристику богословию митр. Макария: «Есть что-то бюрократическое в его манере писать и излагать. В его догматике недостает именно "церковности". Он имеет дело с текстами, даже не со свидетельствами, не с истинами. Потому так безжизненно и неубедительно его изложение, внутренне не убедительно. Это – одни ответы без вопросов, – потому они и не отвечают, что ни о чем не спрашивается»¹⁵⁵, – пишет прот. Георгий Флоровский.

Спору нет, что с точки зрения эффективности схоластического «учебного процесса», приветствующего «одни ответы без вопросов», мнение митрополитом Макарием изложено блестяще: врубается в память намертво. Но вопрос здесь вот в чем: разве позволительно вносить в школьный предмет то, что еще не исследовано церковной полнотой, и, тем более, выдавать это за догмат? Кто наделил митр. Макария этим правом? В биографическом очерке к книге «Введение в православное богословие», подготовленном по заказу издательства «Аксион эстин», приводится такой факт: «После издания «Догматического богословия» Святейший Синод поручил епископу Макарию составить учебник по догматике для семинарий. Книга была готова в том же 1853 году и отправлена на рассмотрение святителю Филарету Московскому. Митрополит Филарет продержал учебник у себя без всякого ответа до самой своей кончины»¹⁵⁶. Вне всякого сомнения, о забывчивости не может быть и речи: «Филарет молчаливо осудил Макария…»¹⁵⁷. Что насторожило святителя Филарета? Думается, что схоластическая подача материала. Да, схоластический метод очень эффективный в плане научения, но он душит саму мысль, уводит ее от естественной жажды «исследовать Писания» в начетничество и фарисейство.

Священник Борис Кирьянов выносит жесткий вердикт в отношении борьбы митр. Макария со святоотеческим «хилиазмом»: «Макарий – католическая душа, схоласт, своим схоластическим, книжническим (Мф. 23:2!) умом построил себе свой "град Божий", подобно Августину, и подобно ветхозаветным талмудистам воздвигает "предания старцев и заповеди, учения человеческие" (Мф. 15:1-9; Мк. 7:13!), которыми устраняет и подменяет Слово Божие, Откровение Самого Господа, пророчества и предсказания Св. Писания, своим еретическим аллегоризмом искажает их истинный смысл. Такое толкование Апокалипсиса, какое дает нам м. Макарий, – продолжает Борис Кирьянов, – со своими "правилами священной Герменевтики", без преувеличения является ересью хуже – несравненно хуже! – Аполлинариева хилиазма, ибо прикрывает от наших глаз и самого антихриста. Это еще более худшее и безумное оригенство. Это, – обличает священник Борис Кирьянов, – упразднение всех действительных благ не только Тысячелетнего царства Господнего, но и вообще всего Царства Небесного, которые превращаются этим дьявольским аллегоризмом и антихристовым бесплотным докетизмом в сонные грезы, и сказки, и басни. Имеющий ум да разумеет всю опасность этого для нашей веры. "Всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста, о котором вы слышали, что он придет и теперь есть уже в мире" (1 Ин. 4:2-3; 2 Ин. 1:7). "Христос – глава Церкви, и Он же Спаситель тела" (Еф. 5:23)!. Макарий же прямо учит о переселении лишь души из настоящей жизни в будущую»¹⁵⁸, – предупреждает Борис Кирьянов.

В учении митр. Макария о «тысячелетнем царстве» усматриваются черты монофизитства: человеческая природа Христа как бы растворяется в Его божественной природе, а потому и нет никакого смысла в буквальном понимании «тысячелетнего царства». Это заставляет задать митр. Макарию и последователям его учения вопрос: если вы верите, что Христос действительно воскрес, то почему отказываете Ему в праве буквально воцариться на «старой» земле? Здесь, как видится, возможны лишь три причины: или вы сомневаетесь в Его воскресении из мертвых, или находитесь под чарами объективного идеализма Платона, который отвергал тело, находя в нем «темницу души», или не критично следуете по накатанной богословской колее, проложенной теологическими школами Запада.

Митрполит Макарий отверг церковное предание о «воскресении первом» и возвел в ранг церковного учения о преткновенных строках мнение блж. Августина. «Вытоптав» «богословскую поляну» отвержением святоотеческого «хилиазма», митр. Макарий насадил свои «теологумены», в добавление к августиновскому мнению, чем подорвал икономический характер последнего. Митрополит Макарий не принял во внимание то, что о преткновенных строках есть лишь мнение блж. Августина и учение святых отцов Церкви Иустина Философа, Иринея Лионского, Ипполита Римского, Мефодия Олимпийского (Патарского). Те же святые, кто «прямо восставал против хилиазма», восставали, как правило, против еретического хилиазма Керинфа и Аполлинария, никак не толкуя преткновенных строк. Да к тому же толкование «тысячи лет» как текущего времени ввергает в ту же самую несообразность: разве не имеют место в нашей жизни многочисленные случаи неистовства плоти среди христиан? Получается все то же самое «царство чувственных удовольствий» и «тысячелетие объядения», как говорится, за что боролись…

Весьма показательна ссылка митр. Макария на святых Зенона Веронского и Кирилла Иерусалимского. Во-первых, св. Зенон Веронский почил за десять лет до Второго Вселенского и Римского соборов 381 года, на которых Маркелл Анкирский с его учением о конечности Царства Христова был анафематствован, к тому же, по крайней мере, вплоть до смерти (374-375 год) Маркелл считался православным многими на Западе, а потому ничего удивительного не было в том, что отдельные положения его доктрины кем-то упоминались. Во-вторых, митр. Макарий странным образом не замечает того, что приведенные им слова Кирилла Иерусалимского опровергают его (Макария) учение о «кончине благодатного царства Христова». Здесь нужно выбирать: либо не считать «тысячу лет» за царство Христово, не важно под каким названием, либо, считая, не учить об его кончине. Митрополит Макарий урезал цитату свт. Кирилла, а там есть такие слова, которые идут после «свидетельства Даниилова» (Дан. 7:13): «…Еретического учения отвращайся: ибо весьма ясно слышал о нескончаемости царства Христова»¹⁵⁹. Затем св. Кирилл еще раз говорит об этом: «…Как нельзя сказать, чтобы было начало дней у Христа, равно не внимай, если станет кто говорить о конце царства Его; потому что написано: царство Его, царство вечное (Дан. 3:100)»¹⁶⁰. Еще раз подчеркнем: святые, учившие о «тысячелетии покоя», говорили о «начале нетления» как о начале вечного Царства Христа.

***

Епископ Петр (Екатериновский), хотя и присоединившийся к мнению, что речь в 20-й главе Апокалипсиса не идет о буквальном первом воскресении в телах, называя именно это хилиазмом, все же говорит о «тысячелетнем Царстве» как о будущем состоянии мира и Церкви, которое наступит после действительного связывания сатаны. Это время, согласно его мнению, приходит после низвержения зверя и лжепророка в геенну огненную. Епископ Петр не отказывается от употребления термина «царство благодати», но относит его, скорее, к грядущим временам «воскресения Церкви» в «тысячелетнем царстве». Более того, он, в отличие от митр. Макария, не считает возможным говорить о кончине «царства благодати» и его временном характере. Епископ Петр учит, что «царство благодати» «будет усовершенствовано в царстве славы в будущем веке, и будет как бы поглощено им», подчеркивая, что «Царство в существе тоже; только вид его переменится», ибо «Царство Христово вечно». Здесь возникает вопрос: как понимать это «как бы поглощено»? «Царство благодати» остается, но «царство славы» затмевает его своим блеском? Или «царство благодати» устраивается по лекалам небесного «царства славы»? Но здесь есть и более важный вопрос: имеет ли место связь между догматом о двух природах Христа и «двумя царствами»? Можно ли говорить о том, что «царство благодати» (земное царство Христа) и «царство славы» соединены неслитно, непревращенно, неразделимо, неразлучимо?

Что касается попытки еп. Петра объяснить, что такое «воскресение первое», то она не кажется нам убедительной. Он не может выйти за пределы доминирующего мнения по этому вопросу, но и полностью согласиться с ним так же не может. В итоге еп. Петр останавливается на том, что «воскресение первое» – это, в первую очередь, «воскресение Церкви», то есть возможность для нее беспрепятственно распространять свет Христов во все концы вселенной, а также символическое воскресение мучеников, которое выразится в их особом прославлении и участии в жизни людей во времена «тысячелетнего Царства». Епископ Петр, толкуя слова «и увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить», пытается понять и объяснить, что значит «царствовать», и приходит к выводу, что «суд заключает в себе и царствование», потому что «судить, на языке св. Писания, значит царствовать». Это, несомненно, очень важное толкование: времена «тысячелетнего Царства» это и времена «суда святых Всевышнего». Конечно же, речь идет не о гражданском суде, но о духовном. Епископ Петр считал, что в этом суде примут участие «начальники, пастыри, пресвитеры церкви». Обратите внимание, что еп. Петр учит и о том, что даже во времена «тысячелетнего Царства» будут существовать люди, враждебно относящиеся к этому новообразованию. Здесь возникает вопрос о локализации «тысячелетнего Царства». Не будем забывать, что большинство святых древней Церкви учили о том, что антихрист разрушит римское царство и воцарится над теми народами, что входили в него. Отсюда можно сделать непреложный вывод, что «тысячелетнее Царство» возникает в пределах Римской империи, фактической или (и) таинственной, то есть той, которая охватывает «три Рима».

Мнение епископа Петра можно, как представляется, условно отнести к разряду своеобразного «православного постмилленаризма». Правда, еп. Петр все же не выразился достаточно ясно относительно того, когда состоится Второе Пришествие Христа: откроет оно «времена царства» или произойдет после всеобщего воскресения. Во мнении еп. Петра о «тысячелетнем Царстве» мы видим попытку обойти устанавливающееся в качестве общепринятого мнение митр. Макария: епископ Петр его не упоминает ни единым намеком. Но и все же относительно буквального понимания «воскресения первого» еп. Петр уступил. Возможно, он не был знаком с мнением святителя Филарета Московского.

***

По-иному выглядит мнение православного богослова следующего поколения Александра Жданова. В виду его краткости изложим его полностью: «В Апокалипсисе (2:26-27) Господь обещает победителю "власть над язычниками", пользуясь которою, он (победитель) "будет пасти их жезлом железным, и "как сосуды глиняные они сокрушатся". В дальнейших главах, как место, где христиане должны воспользоваться царственными правами, указывается "земля" (5:10) , под которой нельзя разуметь ни землю в переносном смысле, ни землю "новую" с новым небом, потому что на этой земле (5:10) существуют язычники (2:26-27), на новой же земле язычников не будет, ибо "идолослужителей и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою" (21:8), и в Новый Иерусалим "не войдет ничто не чистое и никто, преданный мерзости и лжи" (21:27); "вне (его) псы и чародеи, и любодеи, и убийцы, и идолослужители, и всяк любящий и делающий неправду" (22:15). Избранные рабы Божии и Христовы, обезглавленные за слово Божие и свидетельство Иисусово, будут царствовать со Христом 1000 лет в промежуток времени между первым и вторым воскресением (20:4-6). Наконец все, записанные в книгу жизни Агнца (20:27), наследуют новую землю (21:7) и будут царствовать во веки веков (22:5). Присоединенное к βασιλεία-ίερεἴς τώ Θεω χαί ρατρὶ αὐτοὕ, – отмечает Александр Жданов, – раскрывает истинный характер царственной власти христиан и определяет связанные с дарованными правами обязанности. Христиане не должны мечтать о внешнем, политическом владычестве, ибо царство Христово не от мира сего (Ин. 18:36); царство нового Израиля носит духовный, теократический, а не светский и мирской характер: оно созидается, распространяется и укрепляется "не воинством и не силою, но Духом Божиим" (Зах. 4:6). <…> Священство христиан, – замечает Жданов, – не прекращается в здешней жизни: праведникам в откровении дается обетование, что они "будут священниками Бога и Христа" во время тысячелетнего царства (20:6) и наконец в новом Иерусалиме, где уже не будет видимого храма, как места служения, потому что Господь Вседержитель будет храмом его и Агнец (21:22)»¹⁶¹.

Как мы видим, Александр Жданов не делает оговорок относительно того, как следует понимать «воскресение праведных» во времена «тысячелетнего Царства», что, как представляется, дает основание полагать допущение им воскресения их в телах. Несмотря на то, что мнение Александра Жданова изложено кратко, оно затрагивает почти все моменты вопроса о «тысячелетнем Царстве». Думается, мнение Жданова по всем параметрам подходит под термин «православный премилленаризм». Очень важный момент: Александр Жданов, вслед за епископом Петром, вновь говорит о том, что «христиане не должны мечтать о внешнем, политическом владычестве», поскольку власть Христа, Нового Израиля носит духовный характер. Александр Жданов выставляет, на наш взгляд, очень весомые аргументы в пользу того мнения, что «тысячелетнее Царство» будет в будущем и его нужно понимать буквально. Вероятнее всего, такой поворот к святоотеческому «хилиазму», какой мы наблюдаем у Александра Жданова, стал возможен благодаря тому, что мнение святителя Филарета о «воскресении первом» стало доступно, после нескольких изданий его трудов, многим православным христианам в России. Во всяком случае, именно к этому времени относится выход в свет сборника статей по истолковательному и назидательному чтению Апокалипсиса инспектора Симбирской Духовной Семинарии М. Барсова, где было опубликовано мнение святителя Филарета¹⁶². Жданов не ссылается на святых отцов, на Предание Церкви, но, учитывая то, как он сумел сжато и близко по смыслу со святоотеческим «хилиазмом» выразить свое мнение, можно уверенно говорить, что церковное предание по этому вопросу было ему хорошо знакомо и не отвергалось им.