Боль и темнота – это все, что помнил Роман Камышов. Болело, казалось, все, что только могло болеть, чувство неимоверного жжения разливалось по всему телу. Иногда наступало легкое облегчение, но ненадолго, и все начиналось снова. При этом Роман не мог пошевелить не то что конечностью, пальцы и те не подчинялись. Это ужасало.
«Если только меня не парализовало… – вяло подумал Роман. А еще через пару минут он опроверг свое первоначальное предположение: – Но тогда у меня ничего бы не болело, а раз болит, значит, я не паралитик…»
Впрочем, ему сейчас было все равно, и то, что он не парализован, не слишком обрадовало его, но и не огорчило.
Ему казалось странным, что он начал просто думать, и даже это давалось с огромным трудом. Мысли буквально волочились, будто к каждой из них подцепили по железнодорожному вагону, груженному углем.
Потом начались кошмары, обрывочные и оттого очень страшные. Кошмары превратились в один затянувшийся фильм ужасов с редкими перерывами на беспамятство. Казалось, это длится уже целую вечность и будет длиться бесконечно. Последнее обстоятельство пугало больше всего. Хотелось банального беспамятства.
Но время шло. Боль понемногу утихала, начались мышечные судороги, тело вспоминало свою физическую форму, но вот сознательно пошевелиться еще не представлялось возможным и, наверное, к счастью, поскольку глаза болели так сильно, что их хотелось вырвать из глазниц собственными руками.
Иногда он чувствовал прикосновения, поначалу осторожные, а потом все более грубые, перебиравшие каждую мышцу по отдельности. Больше интуитивно, чем осознанно, Роман догадался, что ему делают массаж, после которого все тело горело, словно натертое красным перцем. Но как же хорошо, когда жар спадал. Чувствовалась необыкновенная легкость во всем теле и даже в мыслях, так что ради этого можно и потерпеть пару часов мучительного массажа.
Вторым после осязания вернулся слух. Голоса звучали приглушенно. То ли люди говорили тихим шепотом, то ли просто слух еще не окреп, и все слышалось словно через вату. Но тревожило его то, что он не понимал, о чем говорят, даже когда мог расслышать отдельные слова.
«Но это и не бородатые», – подумал Роман, вспомнив резкую, гортанную речь боевиков. Впрочем, прошло немало времени, прежде чем он вспомнил, кто вообще такие эти «бородатые».
Проходило время, а он все продолжал «оживать». Вернулось обоняние, но запахи он чувствовал не такие, какие ожидал почувствовать. Роман много раз бывал в больницах, и уж тем более в армейских госпиталях, и там не пахло, а просто воняло дезинфекцией, этой специфической смесью хлорки и медицинских препаратов.
Однажды, очнувшись, он обнаружил, что может шевелиться. Сначала пальцами, а потом руками и ногами, но не сильно, что-то сковывало его движения. Только спустя какое-то время он понял, что виной тому не его общая слабость, а то, что он привязан ремнями к койке.
«Так где же я в конце концов? – вяло подумал Роман Камышов с начавшей проступать не то чтобы паникой, но беспокойством. – В госпитале или тюрьме? Или в тюремном госпитале? Тогда у кого?… Бородатые не стали бы со мной так долго возиться… да и свои тоже. Положили бы рядом со всеми, а тут я в одиночной палате или все же камере?»
Вопросов возникло много, а вот с ответами на них были большие проблемы. Катастрофически не хватало информации, где он и что, собственно говоря, с ним случилось.
Боль постепенно стихала, а однажды, почувствовав, что привычной повязки на голове уже нет, он открыл глаза. А точнее сделал попытку их открыть. Яркий свет заставил веки инстинктивно сомкнуться вновь. Роман продолжал попытки открыть глаза, и вскоре ему это удалось. Глаза наконец-то смогли воспринимать свет, который оказался не таким уж ярким, можно даже сказать это был полумрак.
Он осмотрелся. Обычная комната с большим окном в стене, в котором было видно только ночное небо, открытые жалюзи позволяли смотреть наружу.
«Что-то не так… – озабоченно подумал Роман, глядя в окно. – Но что именно?»
Роман вспоминал, но это давалось ему с трудом. Наконец он понял, что не так как надо – звезды, а точнее искусственные спутники Земли.
В юности Камышов любил смотреть на ночное небо и наблюдать за яркими точками спутников, проносившихся с запада на восток за какую-то минуту. Были и такие, которые двигались очень медленно, но все с запада на восток, или, в крайнем случае, с северо-запада на юго-восток. Были еще и такие, которые летали с юга на север.
А эти двигались хаотично, будто светлячки в погоне друг за дружкой, во всех направлениях. И что главное – их много, многие десятки, если не сотни. Тогда как «правильных» спутников засечь одновременно можно не больше трех-четырех и то если повезет.
«Что же это, черт возьми, значит?!» – мысленно воскликнул Роман.
Очнулся Камышов от ощущения того, что рядом с ним кто-то стоит. Но, открыв глаза, смог разглядеть только два светлых силуэта на темном фоне. Все виделось как сквозь пелену.
Роман слышал их голоса, но по-прежнему не понимал ни слова. Это начинало его раздражать, вкупе с ограничением свободы.
– Он уже практически в норме… это невероятно! – произнес пораженный положительными результатами, директор Ришман. – Все ткани прижились просто отлично.
– Исследования над животными не прошли зря, – подтвердила Амели.
– Кстати… как мы будем с ними общаться? Они ведь наверняка говорят на неизвестном нам языке.
– Я об этом подумала, сэр.
С этими словами Амели достала из кармана небольшой приборчик и повесила его на грудь, пояснив:
– Труд десятков поколений ученых. Автоматический переводчик. Лингвисты из бреда нашего подопечного выяснили его язык, загрузили словарный запас из архива базы данных и теперь все должно работать как надо.
– Молодец.
– Спасибо, господин директор.
– Осталось только выяснить, действительно ли он работает?
Пока шел это разговор, зрение у Камышова улучшилось, и он смог разглядеть женщину и мужчину, которых узнал по голосам. Они часто переговаривались над ним.
– Кто вы? – спросил Роман и в недоумении замолчал, не узнав собственного голоса. Он был абсолютно чужим.
Повисла короткая пауза, и в следующий миг приборчик перевел фразу. Это сильно удивило Камышова, о таком он читал только в научно-популярных журналах, которые однажды нашел в одном из проверяемых домов во время зачистки и взял почитать на досуге. Впрочем, солдаты нашли им более утилитарное применение – бумаги никогда не хватало.
А то, что это именно автопереводчик, а не диктофон или еще что-то в этом роде, он убедился, когда с такой же заминкой пришел ответ женщины:
– Врачи. Это директор Чалино Ришман, а я доктор Амели Стоун…
– Ясень пень, что врачи, – уже раздраженно сказал Камышов. – Я спрашиваю, кто вы такие?
– Мы не понимаем вас… – беспомощно развел руками директор. – Если можете, конкретизируйте свой вопрос. Видимо, базы данных нашего прибора не хватает…
– Черт… Как же им?… Кто вы такие? Кто вы по национальности? На кого работаете? «Красный крест»? Или вы торговцы органами?! Куда я вообще попал?!
– Пожалуйста, успокойтесь, вам вредно нервничать. Мы постараемся ответить на все ваши вопросы, но чуть позже.
– Ладно. Отстегните меня от кровати, если, конечно, я не ваш пленник.
– Вы не наш пленник.
– А чей?
– Вы вообще не пленник.
– Хорошо, тогда отстегивайте.
Амели приблизилась, чтобы выполнить просьбу пациента, тем более, что именно для этого они сюда и пришли. Но ее остановил директор:
– Может, не стоит, посмотрите в каком он эмоциональном возбуждении. Как бы не сделал чего такого, чего делать не следует…
– Вы ведь не сделаете ничего такого? – обратилась Амели к Камышову.
Роман молча перевел взгляд с Ришмана на доктора и отрицательно мотнул головой.
– Не сделаю… для этого я слишком слаб. За свою жизнь можете не беспокоиться… впрочем, как и за свою честь.
Камышов хмыкнул, увидев, как покраснела докторша и нахмурился директор. Но трепыхаться действительно не имело смысла, и не только потому, что он действительно слаб, но и оттого, что все выглядело совершенно непонятным, а преждевременными действиями можно только навредить не только себе, но и его людям, если, конечно, хоть кто-нибудь выжил, кроме него самого.
– Поверим вам на слово… – сказала Амели и отстегнула первый ремень. После чего трансформировала кушетку в некоторое подобие кресла. – Только не снимайте датчики и не вытаскивайте иглу из руки, там лекарство…
– Очень кстати, так гораздо удобнее, а то я вряд ли смогу удержаться на ногах, – сказал Роман. – Это все очень странно, такая слабость во всем теле, будто я пролежал без движения целую вечность, а такого быть не должно.
Директор с доктором переглянулись, что не укрылось от Камышова, который стал быстро терять силы и начал широко зевать. Долгий разговор сильно утомил его.
– Вам лучше отдохнуть.
– Тут вы сто раз правы…
Прежние посетители пришли на следующий день. Перед этим медсестра сняла с него почти все датчики и вынула иглу, сказав, что вечером придется ее вернуть на место. Камышов не особенно и возражал.
– Как вы себя чувствуете?
– Нормально, Амели.
– Доктор Стоун, – тут же поправил Камышова директор Ришман, возмущенный таким откровенным панибратством.
– Пусть так… – согласился Роман.
– Вы, кажется, хотели получить ответы на свои вопросы? – напомнила доктор, проверив все показания медицинских приборов. – Мы можем дать вам ответы на некоторые из них.
– Отлично. Первый: где я?
– В Орланде.
– Хм-м… – Роман пытался вспомнить, где это, и, наконец, сдавшись, переспросил: – Где это? Что-то говорит мне, якобы это довольно далеко от моей родины, да и язык ваш мне не знаком. Еще эти хреновины…
Роман показал на автопереводчики.
– Насколько нам удалось разобраться, Орланд находится на территории, которую вы называли Австралией.
Роман недоверчиво уставился на посетителей.
– Это что, шутка, да?
– Нет…
– Охренеть, я в самой что ни на есть Австралии! И что же я тут делаю… Называли? – опомнился Камышов. – Я не ослышался?
– Нет.
– А как же Австралию называют сейчас? – осторожно спросил Роман, еще сильнее подозревая, что его разыгрывают, а, по его мнению, это не очень кстати при его состоянии.
– Округ Келлендж, – просветил Камышова директор Ришман.
– Стоп, тут что-то не так. Из целого государства, расположенного на целом материке, получился какой-то долбаный округ?! Это шутка, да?!
– Нет, дело в том, что… – попыталась объяснить Амели.
– А как же вы сейчас называете Россию?!
– На месте этого государства сейчас расположены три округа. Немал…
– Не важно, как они называются, – слабо махнул рукой Роман.
Камышов замолчал, приходя в себя. Последняя информация буквально опустошила его, он ощутил даже физическую слабость, словно каждая клетка в его организме налилась свинцом. Такого он не мог себе представить даже в самом страшном сне.
– А теперь самый главный вопрос: сколько я спа… был мер… – никак не мог подобрать нужное слово Роман, – отсутствовал, одним словом?
Камышов не дождался ответа и, перебив директора Ришмана, попытался ответить сам:
– Наверное, я впал в кому и провел в ней несколько десятилетий. Мне, наверное, сейчас лет семьдесят, восемьдесят, это объясняет слабость, атрофию мышц и все такое… Я прав? За несколько десятилетий многое могло случиться… государства распадались, объединялись, превращаясь в округа. Ведь так? – с надеждой спрашивал Роман Камышов.
– Две тысячи лет, – после некоторого молчания сказал директор Ришман. – Вы отсутствовали две тысячи лет.
– Мать твою, туды-растуды… не может быть… этого просто не может быть!!!
– Может, не нужно было так сразу? – осуждающе спросила Амели, когда они вышли из палаты. Их пациент отключился после последней фразы, заставив ученых испытать легкий шок, автопереводчик перевел все, ничего не утаивая и не смягчая. – Как-нибудь помягче бы.
– Извини. Пожалуй, действительно не очень хорошо получилось. В следующий раз буду более осмотрительным.
– Ладно. Сказанного не вернуть. Да и как тут помягче было выразиться?… – согласилась Амели.
Прошло еще несколько дней. Питающие растворы кололи реже, стали давать жидкую пищу, как нормальному человеку.
Приходившие доктора между сеансами терапии и прочих медицинских процедур, подбирая слова, чтобы не травмировать еще ослабленную психику пациента, рассказывали все, что он пропустил за время вынужденного отсутствия или пребывания в царстве мертвых.
– Все это очень познавательно и интересно, но этим экскурсом в историю вы совершенно выбили меня из колеи.
– Что вы имеете в виду? – удивилась Амели.
– А то, что во время лавины я был не один. И я хотел бы узнать судьбу своих людей. Они погибли? – спросил Камышов и тут же сам ответил на свой вопрос: – Хотя о чем это я, конечно, погибли, как и я… Я хотел бы узнать: вы и моих людей разморозили, как и меня?
– Ваши спутники были вашей собственностью? – удивленно спросил директор Ришман.
– Почему? – пришла очередь удивляться Роману.
– Ну, вы сказали «мои люди».
– Это выражение такое. В данном случае обозначает, что они были моими подчиненными, а я соответственно – их командиром и несу… нес за них ответственность. И то, что я не поинтересовался их судьбой раньше, можно расценивать как пренебрежение служебными обязанностями.
– В вашем случае, я думаю, это простительно, ведь на вас столько всего свалилось, – посочувствовала доктор Стоун. Но под нахмурившимся взглядом Камышова неуверенно добавила: – Как бы вам объяснить так, чтобы…
– Скажите, как есть. Я переживу. Не впервой. С ними ничего не получилось?
– Хорошо. Мы и остальных найденных с вами людей попытались оживить, но не все операции прошли удачно… Но большинство удалось благополучно вернуть к жизни.
– Скольких вам удалось оживить, учитывая, что они не останутся растениями?
– Вы имеете в виду – недееспособными? – сориентировалась доктор Стоун.
– Именно.
– Оживленных – двадцать два вместе с вами, двое до сих пор в коме, и надежд на благополучный исход очень мало. Еще восемь неудачно.
– Что-то я не понимаю, моих людей вместе со мной всего двадцать пять человек. Откуда еще семеро взялось?
– Вы были все вместе…
– Бородатые, наверное, – догадался Роман.
– Что, простите? – переспросил директор.
– Ничего. Мне необходимо увидеть своих людей.
Камышову вдруг стало нехорошо. А вдруг удачно прошли операции именно у боевиков, и тогда в лучшем случае с ним останется только половина из его взвода. Он, конечно, понимал, что потери неизбежны, но будет обидно, если среди оживленных окажется много боевиков, а не его солдат.
– Ну, чего вы ждете?! Везите меня по их палатам! Давайте же!
– Это трудновыполнимо… они сейчас на интенсивных процедурах. Вы должны понять, вы очнулись раньше остальных, а потому находитесь в лучшей физической форме.
– Понятно. Когда я смогу их увидеть?
– Я думаю, завтра, – сказала доктор Стоун. – Надеюсь, ваша встреча ускорит выздоровление многих из вас.
Доктора ушли, а Камышов остался сидеть в палате. Уже потом он сообразил, что мог бы попросить принести ему фотографии всех тех, кого они смогли оживить, ведь это не составит большого труда. Он мог бы попросить об этом и сейчас, нажав на кнопку вызова, но решил все-таки подождать личной встречи.
А чтобы ждать было не так невыносимо мучительно, он стал делать физические упражнения, на какие только имелись силы. Пару раз присесть и столько же отжаться от стены было уже большим прогрессом, несмотря на то, что руки и ноги после подобной тренировки тряслись, как после пятидесятикилометрового марш-броска.
На директора Ришмана и на доктора Стоуна давили сверху, намекая, дескать, прошло уже довольно много времени и размороженные должны по мере своих сил помогать в деле борьбы с агрессорами.
Опытные партии военных роботов прямо с конвейеров отправлялись в объятую войной систему, а точнее – в настоящее побоище, поскольку там практически никто не сопротивлялся. Как они себя поведут в реальном бою, никто не знал, а потому нужно использовать все возможности, и размороженные относились к таковым.
Потому Амели и согласилась устроить встречу своих пациентов друг с другом, действительно считая, что общение друзей поможет им быстрее прийти в нормальное состояние.
Специально для этого приехала правительственная комиссия во главе с министром обороны Пфайффером, ему предстояло решить, стоит ли оживленных привлекать к работе и смогут ли они вообще что-либо сделать, а главное – станут ли они что-то делать. Ведь многие считали, будто кровожадные варвары из темных веков, погибшие с оружием в руках, могли запросто, при первой же возможности, переметнуться почти к таким же нецивилизованным оуткастам и стать их пособниками.
Все это следовало просчитать прибывшей в институт комиссии.
– Где же ваши подопечные? – поинтересовался министр обороны Глен Пфайффер.
Комиссия находилась в отдельной комнате, чуть сверху, за светонепроницаемым окном. Решено было понаблюдать за подопечными так, чтобы они не знали, что на них смотрят.
– Уже везут, господин министр, – ответил директор Ришман, кивнув доктору Стоун.
– Замечательно, посмотрим, на что они способны. Варваррры…
Роман привычно сел в кресло-каталку, думая, будто его опять везут на мало приятные процедуры, хотя он уже мог передвигаться самостоятельно. Но на этот раз привычный маршрут оказался другим.
– Куда меня везут? – удивленно спросил Роман, но, не увидев на шее медбрата черного автопереводчика, замолчал.
В следующую секунду он решил, что его везут на встречу с бойцами, хотя ожидалось, что это произойдет только вечером, но, видимо, планы изменились, чему Роман только порадовался.
На одном из перекрестков в коридоре появилось второе кресло-каталка еще с одним пациентом.
– Чуй? – тихо позвал ефрейтора Камышов, боясь обознаться. Но тот расслышал и повернулся на голос. – Чуй, мать твою, это ты!
– Так точно, лейтенант.
– Хреново выглядишь!
– Зато вы неплохо.
Каталки поравнялись, и соратники крепко, насколько вообще могли, пожали друг другу руки.
– Что происходит, командир? Такое впечатление, будто я не дома. Уж больно все здесь чужое и необычное, даже слишком. Словно я не в военном госпитале с облупившейся штукатуркой и протекшими потолками, а в больничке для богатеев. Но мне как-то трудно поверить в щедрость нашего родного министерства. И эти козлы молчат, как рыбы. В морду бы им дать… – мечтательно добавил Чуй.
– Тебе ничего не рассказали? – удивился лейтенант Камышов.
– О чем я и говорю, молчат, как рыбы. Между собой о чем-то шепчутся, только я ни слова не понимаю.
– Я потом все объясню. Ты мне лучше скажи, почему ты оказался рядом с нами, и тебя лавиной задело?
– И не только лавиной… я чуть не поджарился до золотистой корочки.
– Вот и я про что… Так почему?
– Вертолет прилетел, и надобность во мне как в снайпере отпала. Потом я же видел, что есть раненые, хотел помочь их оттащить. Тут-то все и началось. Плюхнулся в какую-то дрянь… потом вспыхнул огонь, и ток прошел через все тело. Казалось, во мне сейчас все взорвется. Потом закружило, начало бросать из стороны в сторону и темнота.
– Я рад, что ты жив.
– А уж как я-то рад. Кому расскажешь о таком – не поверят.
– М-да… было бы кому рассказывать.
– Ты о чем?
Но ответить Камышов не успел. Прямо перед ними открылись двери, и кресла-каталки одно за другим въехали в просторное помещение с подозрительными зеркалами во всю стену. Сразу же вспоминались всякие дебильные реалити-шоу под общим неформальным названием «Замочная скважина».
Встреча проходила бурно. Люди жали друг другу руки, трясли за плечи, обнимались, крепко хлопали друг друга по спине. И жутко матерились.
– Что они делают?! – в изумлении спросил министр обороны. Каждое выражение автопереводчик переводил дословно, а приборчики лингвистической цензуры захлебывались в писке, выписывая штрафные квитанции.
– По всей видимости, это выражение дружеского приветствия, сэр… – находясь в таком же шоке, ответила Амели.
– Но почему они ругаются?!
– Я не знаю… сэр.
Вдруг гомон оборвался, и наступила абсолютная тишина. Привезли еще троих пациентов, но на них почему-то радость встречи не распространялась.
– В чем дело? – снова спросил министр Пфайффер, чувствуя, здесь что-то не так. – Что происходит?
– Я не понимаю…
Тройка новичков сбилась в кучку, зашептавшись о чем-то между собой и косо поглядывая на более многочисленную вторую группу. Язык для автопереводчика оказался незнакомым, и потому он молчал.
– Сука! – вдруг сказал один из тех, кто так недавно бурно проявлял радость, сжимая своих товарищей в могучих объятьях.
Напряжение в наблюдательной ложе росло, все чувствовали, сейчас произойдет что-то непоправимое. И действительно, тот, кто сказал бранное слово, вдруг резко встал с кресла-каталки и бросился к новичкам.
– Не надо, Осип, стой! Отставить! – закричал лейтенант Камышов, но было уже поздно.
Солдат преодолел расстояние, отделявшее его от столь ненавистного ему противника, и со всей силы ударил в лицо одного из боевиков. Кулак пришелся точно в нос. Но противник даже не успел закричать. Солдат в один момент оказался у него за спиной, схватил боевика за волосы и профессиональным движением переломал шейные позвонки, чуть приподняв и резко крутанув голову.
Остальные двое попытались откатиться обратно к двери, но получалось у них плохо.
– Так-то лучше, – сказал рядовой Осип Долгин и похлопал труп по спине, отчего тот наклонился и с мокрым шлепком упал на пол.
– Ну всё, гниды, я сейчас и с вами разберусь, – добавил Долгин, направляясь к оставшимся двоим.
– А я ему помогу, – тяжело вставая, поддержал своего товарища еще один солдат.
– Отставить! – снова прокричал лейтенант. – Хватит!!!
– Хорошо лейтенант, не будем, – согласился Долгин и отступил на шаг. – Живите, падлы…