Вячеслав Коротин
Броненосцы победы. Топи их всех!
На палубе крейсера лежало девять зашитых в парусину тел.
Команда была выстроена на палубе. Судовой священник, махая кадилом, читал отходную молитву. Солнце, все еще ласковое в этих широтах в конце сентября, освещало обнаженные головы матросов и офицеров.
«Ве-е-ечная паамять!» – пел хор матросов, специально отобранных для церемонии.
«… и в землю отыдеши, яко земля есть», – закончил священник панихиду.
– Накройсь! – скомандовал вахтенный офицер, руководивший церемонией. – Слушай на караул!
Офицеры вскинули палаши, подразделение матросов подняло вверх винтовки. Ударил залп. Под звуки траурного марша офицеры крейсера подняли на руки останки Петра Соймонова. Пронесли до борта. Плеснула вода… Затем волнам были преданы тела погибших матросов.
После похорон Иванов пригласил мичмана к себе в салон.
– Еще раз выражаю вам свои самые искренние соболезнования, Василий Михайлович, но у меня к вам разговор сугубо служебный. Вы можете говорить сейчас или перенесем его на более позднее время?
– Конечно, могу, господин капитан первого ранга.
– Оставьте. Обращайтесь ко мне по имени-отчеству. Так вот. Разговор неприятный. Вчера вы грубо нарушили приказ, пытаясь ввязаться в бой. Почему? Так захотелось в очередной раз отличиться?
– Нет, Федор Николаевич. Честно говоря, сам не знаю, как это получилось. Просто увидел, что японца можно быстро добить и закончить затягивающийся бой. Клянусь честью – о наградах не думал. Понимаю теперь, что поступил неосмотрительно… Не по-взрослому, что ли. Поддался порыву…
– Именно. Именно не по-взрослому. Вы, несмотря на свой возраст, все-таки офицер, к тому же волею судьбы командир пусть небольшого, но боевого корабля. И должны действовать, опираясь не на эмоции, а на здравый смысл. Уметь просчитывать последствия своих поступков для себя, подчинённых вам людей и даже для страны, флаг которой развевается на вашем корабле.
Я не могу не указать в рапорте адмиралу о вашем поступке, но, надеюсь, он поймет, почему вы действовали именно так. Идите, Василий Михайлович. И отдохните сегодня, благо на миноносце есть теперь кому подменить вас на мостике. И вот еще… Возьмите это.
Иванов протянул Василию листок бумаги, на котором были записаны координаты «могилы» его брата.
Сайгон
Когда до Сайгона оставалась сотня миль, в каюту Соймонова постучал механик.
– Заходи, Володя. Что скажешь?
– Отвоевался наш «Сердитый», Василий. Тебе конкретно рассказать или на слово поверишь?
– Что такое? – нахмурился мичман.
– Ну, вкратце: если до Сайгона доползем, то уже хорошо. Я уже попросил передать на «Баян», что больше десяти узлов дать не можем. Сайгон – наша последняя стоянка в этой войне. Ну сам вспомни, как в Артуре регулярно механизмы из строя выходили, а мы ведь только по окрестностям бегали. А тут сколько отмахали… Да еще зачастую с форсировкой. Неделя-две на ремонт необходимы. А кто их нам даст?
– Неужели ничего нельзя сделать?
– Увы. Даже будь у меня запчасти – все равно нужны работы в мастерских.
На следующие сутки отряд прибыл в Сайгон, где «Сердитый» был интернирован, а его офицеры и большая часть матросов перешли на «Баян». Хотя полноценным «разоружением» это назвать было нельзя: все четыре пушки миноносца демонтировали и вместе с боезапасом и оружием экипажа переправили на крейсер. Из оружия на «Сердитом» остался только минный аппарат и две мины к нему. Вопросы интернирования были переложены на князя Ливена, командира уже разоруженной здесь «Дианы». Иванов, побывав в консульстве, вернулся на борт с почтой из Петербурга, и крейсер, забункеровавшись, взял курс на точку рандеву с эскадрой.
Письмо мичмана Соймонова
Дорогая, любимая моя Оленька!
Не таким уж и долгим оказался наш океанский поход. Были две погрузки угля в открытом море, были досмотры встретившихся пароходов на предмет военной контрабанды и был океан, почти такой же безграничный и бездонный, как наполнявшее меня все эти дни ощущение океана нерастраченной любви, которое так хотелось донести до тебя, невзирая на все расстояния. Сам я твоими молитвами жив и здоров, но вчера у нас в машине случилась серьезная поломка, и теперь корабль требует срочного ремонта. Механик клянется, что даже в оборудованном порту работа займет не меньше двух недель, и мы уже сутки медленно ползем в Сайгон, где мне придется оставить старого товарища «Сердитого» на попечение нашего старшего механика и экипажа интернированной там же «Дианы». Мы же с матросами пока заменим на «Баяне» тех, кого пришлось отправить с захваченным «Баяном» еще до Шанхая контрабандистом с военными грузами, которые были сочтены достаточно ценными, чтобы быть отправленными во Владивосток.
Очень-очень жду нашей встречи, чтобы снова затеряться в глубине океана твоих глаз и снова увидеть на нашей грешной земле кусочек настоящей, небесной красоты – самую-самую лучшую девушку на свете!
Из французского Сайгона,
Навеки твой,В. С.
Владивосток, 30 сентября 1904 года
С самого утра командир броненосного крейсера «Громобой» Дабич был в замечательном настроении – сегодня корабль впервые после двухмесячного ремонта должен был выйти в море, а отряд артурских броненосцев, похоже, окончательно сбежал из-под носа у японцев… Благодушное настроение, казалось, было и у всего крейсера – не особо напрягаясь, он прошел по положенному маршруту и к вечеру благополучно вернулся в порт.
Капитан так и не узнал, что будь его настроение не столь замечательным, и стоило бы случиться той редкой цепочке случайностей, что произошла в реальной жизни… Чрезмерно лихой маневр у единственной на все побережье неогороженной банки Клыкова в заливе Посьет закончился бы для «Громобоя» четырьмя месяцами в сухом доке, а для выкинутого на это время из того же дока и залатанного буквально на живую нитку крейсера «Богатырь» – и вовсе вступлением в строй уже после войны.
Теперь же чуть не погибший весной на скалах «Богатырь» остался в доке, и рабочие спокойно продолжили укреплять его новое, в основном деревянное, днище. По удивительному совпадению основные работы по корпусу были завершены (едва ли возможное в наше время дело!) 1 января по новому стилю, как раз в день памяти святого Илии Муромца, у которого нижняя часть тела, как известно, тоже была единственным слабым местом.
Бухта… в Зондском архипелаге
– Заходи, Федор Николаевич, рассказывай, – пригласил Вирен в свой салон Иванова, которого встретил еще у трапа. – У нас ведь информации никакой, боимся в голландские порты заходить. По безлюдным бухтам околачиваемся.
– Если о нас спрашиваете, Роберт Николаевич, то очень неплохо. Около Шанхая потопили «Отову»…
– Ого! Приятная новость, а как все было?
– Роберт Николаевич, я все подробно в рапорте написал. Конечно, потом расскажу за коньячком в красках, – улыбнулся Иванов. – Давайте уж сначала с официальщиной закончим, а?
– Конечно, конечно, но неужели рассказать больше не о чем? Как миноносцы наши?
– Четыре, если верить газетам, вернулись в Артур, два интернировались в Чифу. А один… Ну это отдельный разговор. В Сайгоне он остался.
– В Сайгоне??? Да как его туда занесло? Что за миноносец?
– «Сердитый».
– Ай да Александр Васильевич! Всегда считал его незаурядным офицером! Но чтобы так!
– Колчак был тяжело ранен еще при прорыве. Все остальное время «Сердитым» командовал мичманец. Соймонов Василий Михайлович. И… Держитесь за кресло – утопил миной японский истребитель.
– Миной? Подбитый?
– Нет, Роберт Николаевич. Подбитый миноносец они еще при живом-здоровом Колчаке артиллерией добили. А вот уже после его ранения за «Сердитым» два японских истребителя увязались. По ним на полном ходу выстрелили минами и попали. Случайность, конечно, – уточнил свое отношение к случившемуся донельзя довольный рассказываемой историей каперанг. – Но факт! И командовал «Сердитым» самый младший из офицеров – мичман Соймонов. Я его на «Баян» забрал вместе с механиком, когда миноносец в Сайгоне из-за поломки разоружился. Очень горячий молодой человек, чуть в неприятности нас в Шанхае не втравил. Я об этом тоже в рапорте написал. Вы уж в случае чего не очень строго с ним, такие сейчас нужны – война ведь… – И, вмиг погрустнев, продолжил: – К тому же у меня на крейсере в бою его брат погиб.
– Подождите… Петя?! Господи! Ведь только в мае мы его с двадцатилетием поздравляли. Как его?
– Последним снарядом. «Отова» уже тонул. И восемь матросов с ним вместе.
Вирен молча встал с кресла, подшел к буфету и наполнил два стакана:
– Помянем раба божьего Петра, Федор Николаевич.
Выпили не закусив и десяток секунд помолчали.
– Ладно, идите к себе на крейсер. Завтра Соймонова пришлите ко мне к полудню. Лейтенант Остелецкий сломал руку во время прорыва. Отправим этого мичмана на «Пересвет».
Через час Вирен вызвал вахтенного офицера и приказал: «Передать по всем кораблям эскадры следующее…»
Еще через несколько минут сигнальщики на крейсерах и броненосцах протянули командирам кораблей довольно странный приказ адмирала: «Выяснить, кто из состава команд является по специальности гравёрами, чеканщиками, стекловарами. К 18.00 доставить этих специалистов на «Ретвизан»
Из наградных списков, полученных адмиралом Виреном
За отвагу и мужество, проявленные при прорыве порт-артурской эскадры и в последующих боях, наградить:
1. Контр-адмирала Вирена Роберта Николаевича
Орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 3-й степени и званием контр-адмирала свиты его величества.
2. Контр-адмирала Ухтомского Павла Петровича
Орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени.
3. Капитана 1-го ранга Эссена Николая Оттовича
Орденом Святого Владимира 3-й степени с мечами.
4. Капитана 1-го ранга Щенсновича Эдуарда Николаевича
Орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени.
5. Капитана 1-го ранга Успенского Ивана Петровича
Золотым оружием «За храбрость».
6. Капитана 1-го ранга Зацаренного Василия Максимовича
Золотым оружием «За храбрость».
7. Капитана 1-го ранга Иванова Федора Николаевича
Орденом Святого Владимира 3-й степени с мечами и званием флигель-адъютанта.
8. Капитана 1-го ранга Сарнавского Владимира Симоновича
Золотым оружием «За храбрость».
…
…
27. Мичмана Соймонова Василия Михайловича
Орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени и производством в чин лейтенанта.
10.10.1904. Борт «Ретвизана»
С утра Соймонов, в соответствии с полученными вчера указаниями, приготовился к визиту на флагманский броненосец. Вместе с ним в катер спустились Иванов, Попов, Подгурский и Роднин. Все, так же как и он, в треуголках и при палашах. На борту «Ретвизана» явно должно было произойти что-то очень серьезное. К тому же и с других кораблей потянулись катера в том же направлении.
В одинадцать часов на палубе «Ретвизана» выстроились около тридцати офицеров. Когда отгремел корабельный оркестр и адмирал Вирен стал зачитывать указ императора о награждениях офицеров, мысли Василия просто понеслись, обгоняя друг друга: «Не может быть! Мой первый орден! Какой? Станислав? Анна? С мечами же! Если не «клюква», конечно…»
… – Орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия четвертой степени и производством в чин лейтенанта, – прозвучал скрипучий голос адмирала.
– Иди! – подтолкнул обалдевшего мичмана… то есть уже лейтенанта, Роднин, чуть раньше получивший своего Владимира с мечами.
На ватных ногах вышел из строя Соймонов и получил во вспотевшие руки белый эмалевый крестик на черно-оранжевой ленточке. Знал бы он, что Вирен ему единственному передал настоящую награду, которую снял с одного из своих мундиров, а не скородел, сделанный из латуни за прошедшую ночь, каковые достались остальным сегодняшним кавалерам.
Из всего немалого количества награжденных только четверо получили «Георгия»: два адмирала, капитан первого ранга и… мичман, вернее теперь уже лейтенант.
– Ну, поздравляю, командир! – улыбаясь, протянул руку Роднин, когда оркестр отгремел в честь награжденных и официальная часть закончилась.
– Да ну тебя, Володь! – сквозь слезы выдохнул Василий, обнимая друга. – Да и какой я тебе командир теперь. На «Пересвет» назначили. А тебя?
– «Паллада», там у них один из механиков в лихорадке лежит. Вряд ли выживет.
– Поздравляю, господин лейтенант! – протянул Соймонову руку подошедший Эссен. – Рад получить в подчинение такого офицера. Надеюсь, что назначение на мой броненосец не вызывает у вас неприятия?
– Благодарю за поздравления, господин капитан первого ранга. А служить под вашим началом сочтет честью и удачей любой настоящий офицер. Я очень рад этому назначению.
– Ну что же, приятно слышать, – улыбнулся командир «Пересвета». – Сегодня вернетесь на «Баян», вещи соберете, а завтра к полудню жду вас на броненосце. А сейчас, господа, прошу в кают-компанию – приглашают. Надо хоть слегка отметить наши награды.
Письмо Василию Соймонову
Здравствуй, дорогой мой Василий!
Завтра идем к Добротворским, Леонид Федорович скоро уходит на своем «Олеге» к вам, на Дальний Восток, и я попрошу его передать тебе это письмо, когда вы встретитесь.
Очень редко стали приходить твои письма, но я все понимаю. Очень скучаю по тебе и не могу дождаться, когда закончится эта проклятая война. Сколько горя несет она людям! У Инны Тельской убили жениха в Маньчжурии, я не могу видеть тебя и даже просто тебе писать, а сколько еще будет смертей и разлук! Может, я пишу сумбурно, но я в самом деле очень за тебя волнуюсь теперь. Как это страшно – Сергей Ильницкий был такой веселый, сильный, искрометный… живой. А теперь его нет. Вообще нет. Я просто боюсь подумать, что может не стать тебя. Этого не может быть! Ты обязательно вернешься! Вернешься потому, что я этого хочу, потому, что я тебя жду, потому, что ты не можешь не вернуться! К тому же…
Третьего дня отец пришел со службы какой-то странный, позвал меня к себе в кабинет и говорит: «Знаешь, Ольга, смотрел я наградные списки артурской эскадры сегодня… А я ведь Соймонова твоего мямлей считал, был уверен, что карьеры не сделает… Радуйся – лейтенанта он за геройства какие-то получил, да еще и Георгиевский кавалер теперь. Меняет война людей. Молодец Василий! В общем, если живой вернется и не передумает твоей руки просить – я не возражаю».
А я всегда знала, что ты у меня самый сильный и самый смелый. Ты только перед отцом моим робким был.
Ты ведь не передумаешь, Васенька?
Обязательно возвращайся, хороший мой!
Очень жду.
Люблю.
Ольга.
Наконец-то «Паллада» привела из условленной точки рандеву два угольщика и транспорт с продовольствием. Пока на всей эскадре шла угольная погрузка, Роберт Николаевич думал о том, что делать дальше. Конечно, придется «посоветоваться» с Ухтомским, но решение нужно принять заранее. Стоять в Зондском архипелаге больше было нельзя. Влажные тропики были очень неудачным местом для длительного пребывания эскадры. Как ни пичкали людей хинином, на эскадре уже более двух десятков человек слегло с лихорадкой. Днища кораблей обрастали ракушкой, что неумолимо вело к падению их скорости. Да и мотание из бухты в бухту, с острова на остров однажды могло кончиться плохо. Длительное пребывание эскадры в этих водах было уже, несомненно, известно Того, и в любой момент можно было дождаться появления незваных гостей. Вряд ли это были бы броненосцы или даже крейсера, но миноносцы вполне могли засечь место стоянки и ночью атаковать.
Итак, варианты: бухта Ллойда на Бонинском архипелаге. До Токио рукой подать, но связи с метрополией у японцев там нет, лежит в стороне от морских торговых путей, острова практически не заселены, климат хороший. Месяц можно чувствовать там спокойно, но потом начинает становиться опасно. Какой-нибудь абориген до Японии на лодке в порыве патриотизма догребет, и могут начаться серьезные проблемы. Да и поддерживать связь со второй эскадрой, назначить место и время встречи малореально.
Не подходит. Хотя для прорыва во Владивосток место старта идеальное. На будущее можно иметь в виду.
Зондский архипелаг, Филиппины, Окинава, Формоза отпадают по понятным причинам – имеют телеграфную связь с Японией и большую плотность населения, – рассекретят в момент, и можно дождаться незваных гостей в виде всего японского флота.
Во Владивосток… Заманчиво и реально. Не через Корейский пролив, конечно. Приведя себя в порядок на том же Бонине, пройти вокруг Японии.
А потом что? Того опять разобьет отряды по частям. Нет уж, хватит. С Рожественским надо соединяться обязательно.
Последовать рекомендациям Адмиралтейства и идти на соединение на Мадагаскар? Ох, жалко угля и механизмов. Но, пожалуй, это единственный реальный выход.
Но не просто же так уходить. Вирен прекрасно понимал, что современная война – война в первую очередь финансовая. Проиграет тот, у кого раньше закончатся деньги. Англичане и американцы делали щедрые вливания в экономику Японии, без них ее давно бы свело судорогой банкротства. Но кредиторы зорко следили за состоянием дел на театре военных действий, и все, что там происходило, немедленно отражалось на бирже. Прорыв артурской эскадры, несомненно, серьезно опустил цены на японские акции. Нужно было усугубить ситуацию, дать понять, что доставка товаров в Японию – дело небезопасное. И сейчас имелась такая возможность продемонстрировать это лишний раз.
Необходимо здесь, в местах «насыщенного» судоходства, обозначить наше присутствие. Досматривать суда, идущие на север. Пусть даже ни одного японского груза не поймаем – играть на нервах у противника и тех, кто его «подкармливает», тоже немало. Возрастут страховки, а значит, и стоимость фрахтов.
Но надолго этим увлекаться не стоит. Того может рассердиться всерьез и двинуть сюда свои главные силы – благо свои перевозки ему теперь всерьез защищать не от кого. Менее чем за неделю он может быть здесь. И связываться с ним нам пока не с руки. И иметь его «на хвосте» при переходе через океан не хочется, как бы ни была маловероятна встреча. Но дня три-четыре порезвиться в этих местах мы себе позволить можем.
На совещании командиров, несмотря на несколько вялых возражений вначале, решение идти на Мадагаскар было принято единогласно. Наверное, не последнюю роль в этом решении сыграло недавнее награждение. Офицеры стали понимать, что можно получать награды не только за «службизм», но и за решительность. Да и, честно говоря, откровенно обрыдло маяться неизвестностью. Очень хотелось иметь конкретную точку, в которую следует двигаться, будь это Владивосток, Токио или Петербург. Да хоть Сасебо, лишь бы не тупое ожидание.
Все подсознательно стремились скорее перестать находиться в подвешенном состоянии и иметь какую-то конкретную цель.
– Но дверью мы перед уходом из этих вод на прощание хлопнем, – закончил командующий эскадрой. – На три дня устье Малаккского пролива, море севернее и южнее его объявляется «охотничьей территорией». Всем разойтись поодиночке, и прочешем частым гребнем эти воды. Вам будут выданы очередные конверты, которые вскроете после выхода в море. Счастливой охоты, господа!
Глава 2
Счастливой охоты!
Ласковыми эти широты точно не назовешь – пот заливает глаза, одежда прилипает к телу, и вот, – ты уже мечтаешь об искристом снеге, о летящих на Масленицу с горки санках и, конечно, о катке на Таврических прудах, где ты когда-то провел пару часов с любимой девушкой. Да что там, – просто мечтаешь о морозе и о пронизывающем питерском ветре. И перестаешь понимать, как это можно страдать от холода.
Особенно когда обязанности заставляют тебя ковыряться в контактах проводов в душных внутренностях броненосца. А ведь каждый день приходится. Из-за этой чертовой влажности постоянно что-то выходит из строя.
Вызов на мостик Соймонов воспринял как счастливую паузу. Не переодевшись, в пропитанной потом одежде, он прибыл к Эссену за несколько минут и с удовольствием подставлял хоть и жаркому, но ветру свое лицо.
– Василий Михайлович, возглавьте досмотровую партию на этот пароход. У вас двадцать минут, чтобы выглядеть соответственно.
– Слушаюсь, Николай Оттович! Только двадцать минут…
– А и правильно, отправляйтесь как есть, все равно после душа вспотеете, – усмехнулся Эссен. – Меньше возиться и там будете. Отправляйтесь. Исполать вам.
Лейтенант спрыгнул в шлюпку, отходившую к английскому угольщику. Глядя на борт и корабль вообще, Василий отказывался верить, что это чумазое судно принадлежит «Владычице морей».
Капитан «Бьянки» (так называлась эта посудина) был немногим старше Василия и традиционно возмутился «пиратскими» действиями русских. Грузом было три тысячи тонн бездымного кардиффа, порт назначения – Пусан.
– Вы не имеете права нас задерживать, мы везем уголь в нейтральный порт, – пытался возмущаться англичанин.
– Кэптен, это даже не смешно, – усмехнулся Соймонов. – Вы везете боевой уголь в порт, который давно захвачен японцами. Как и вся Корея. Вы в самом деле рассчитываете, что мы пропустим ваш корабль и груз, предназначенный для того, чтобы сгореть в топках японских броненосцев и крейсеров? Вы можете протестовать сколько угодно, но в Пусан ваше судно не попадет. Как и вообще никуда севернее места, где мы имели счастье вас встретить. Я не знаю, что решит призовой суд. Может, вам и удастся получить компенсацию за конфискованный груз, но мне кажется, что даже свой корабль вы уже потеряли.
Англичанин еще попытался повозмущаться ради чести флага, но Соймонов уже перестал обращать на него внимание всерьез:
– Вы можете грозить России самыми страшными карами, но будет так, как я сказал. И если даже предположить, что вы меня убедите – решение принято не мной, а моим командиром. И адмирал, я уверен, примет такое же. Так что не тратьте нервы понапрасну. Ваш уголь сгорит в топках наших кораблей, как бы вам это ни было неприятно, кэптен. «Бьянка» пойдет с нами.
Кроме английского угольщика, «Пересвет» встретил еще двух французов, но их даже останавливать не стали. Портить отношения с Францией сейчас было просто недопустимо.
Еще один англичанин вез восьмидюймовые снаряды в Вейхавэй. И хотя было известно, что это совершенно нехарактерный калибр для британцев, да еще в таких количествах (две тысячи), что стрелять ими в Вейхавэе некому и они совершенно конкретно будут переданы на японские крейсера, инкриминировать английскому капитану было нечего, и его «Норт Стар» пришлось пропустить.
А вот норвежскую «Валькирию», перевозившую в Чемульпо рельсы и шпалы, отправили на дно с чистой совестью.
В точку рандеву русская эскадра в общей сложности привела еще три приза, кроме «Бьянки», захваченной «Пересветом». Один угольщик был призом «Баяна», один захватила «Паллада», но больше всех удивила «Полтава», самый тихоходный из кораблей русской эскадры. Она привела немецкий рефрижератор, везший в Йокосуку мороженые свиные туши. Эскадра была обеспечена свежим мясом надолго.
Кроме того, были утоплены еще три парохода, которые везли в Японию или Корею броневые плиты, хлопок, азотную кислоту, фенол и стодвадцатимиллиметровые гаубицы.
Охоту можно было считать удавшейся.
Борт броненосца «Микаса»
Первая эскадра шла на юг. Только она. Вторая осталась охранять коммуникации, Катаока со своим антиквариатом продолжал блокаду Порт-Артура, а вот Того, с броненосцами, отрядом адмирала Дева и усиленный крейсерами «Якумо» и «Асама» направлялся разыскивать корабли Вирена в Индонезии. Адмирал нисколько не верил в успех экспедиции – слишком обширна была акватория, слишком мало у него кораблей, слишком плохо налажена передача информации в этом архипелаге. Шансы околонулевые, но обозначить, сымитировать «бурную деятельность» после фиаско под Порт-Артуром было необходимо. Ни император, ни министры, ни армия, ни народ не поймут, почему флот, упустивший врага, будет сидеть сложа руки.
А шансы найти русских почти никакие. Всего шесть крейсеров-разведчиков (кроме отряда Дева удалось прихватить с собой «Суму» и «Акаси») для поисков на такой огромной площади океана в мешанине островов. Вспомогательные крейсера Того взять с собой даже не пытался – отвлекать от перевозок на материк такие вместительные корабли можно было только в самом крайнем случае. Ведь они только номинально числились вспомогательными крейсерами, на самом деле их использовали как войсковые транспорты.
Неделя поисков, как и ожидалось, не дала каких-нибудь результатов, но на шестой день Того узнал о «бесчинствах», которые творили русские в Малаккском проливе. Стало совершенно ясно, что Вирен со своими кораблями уходит через океан, навстречу балтийской эскадре. Встал вопрос о дальнейших действиях японского флота.
– Ты меня звал, Хейхатиро? – В каюту командующего зашел начальник штаба адмирал Като.
– Заходи, Томособуро, садись. Есть разговор.
– Слушаю. – Като присел на указанное кресло.
– Давай-ка сыграем. Побудь, как это делали раньше в Европе, «адвокатом дьявола». Я тебе расскажу о своих планах, а ты их должен безжалостно раскритиковать. А?
– Я знаю, кто такой «адвокат дьявола». Ну давай, попробуем. Начинай.
– Позиция первая: если Вирен соединится с Рожественским, то объединенные силы русских будут сильнее нас.
– Согласен.
– Значит, желательно разбить их по частям.
– Очень желательно. А как?
– Вариант первый: если верить разведке, то часть кораблей балтийской эскадры должна пройти Средиземным и Красным морями. Мы можем сделать рейд через Индийский океан и успеть перехватить их возле Адена. С нашими силами мы легко их разгромим. Так? Что скажешь?
– То есть я начинаю играть за русских? Ну изволь. Эти планы явно составлялись без расчета того, что мы сейчас будем в Индонезии. А русским этот факт известен, можно не сомневаться. Нужно быть круглым идиотом, чтобы не продумать ситуацию, которую ты озвучил. Русские просто пойдут все вместе вокруг мыса Доброй Надежды. А есть еще более интересный вариант. Часть русской эскадры проходит Гибралтар, нам об этом любезно сообщают англичане, мы стартуем через океан, русские же через пару дней выходят обратно в Атлантику и соединяются где-нибудь в Дакаре. А мы, надрывая машины и измучивая людей, торопимся ограниченными силами к Адену. И только там узнаем, что ждать тут некого. Я бы на месте русских так и поступил. Твой ход.
– Да, ты прав. Мне просто нужно было услышать то же самое, о чем думаю я, из уст другого, грамотного в нашем деле человека. Продолжаем. А если попробовать поймать эскадру Вирена? Он уходит. Уходит через океан. Явно на Мадагаскар…
– Уверен?
– Почти.
– Ах почти… Ну ладно, продолжай.
– Ну тут все ясно: они становятся на якорь, чинятся, грузятся. И явно настроены на длительное ожидание балтийцев. А тут мы. Уж артурскую эскадру мы разобьем наверняка. И вырвем этот главный козырь из рук русских.
– Ты уверен, что Вирен, придя на Мадагаскар, не узнает, что мы вышли следом? Мы можем как угодно стараться соблюдать скрытность, но нет абсолютной гарантии, что с какой-нибудь лодки не разглядели наш выход следом за Виреном. Далее. Ты готов выйти всей эскадрой немедленно? Можешь не отвечать – знаю, что нет. Нужен уголь и нужны угольщики. Это неделя минимум. И потом мы поползем со скоростью самого медленного угольщика при эскадре. Через океан поползем, черт побери! А то, что треть нашего флота океанскую волну держит очень неважно, ты учел? Вспомни «Унеби». Только по дороге туда пару кораблей можем потерять. Теперь «там». Бой у Шантунга помнишь? Помнишь, что «Микаса» не утонул только благодаря штилю, когда у него отвалилась броневая плита? А у русских будет лишь на один броненосец меньше. Ладно, перетопим мы их, но пару броненосцев или броненосных крейсеров ты обратно до Японии точно не доведешь. А то, что доведешь, будет с совершенно убитыми машинами. Обвальный выход из строя почти всей механической части. Рожественский при этом, со своими восемью броненосцами, будет висеть у нас на плечах. Ведь наше главное преимущество в бою с ним – скорость, вот ее-то как раз у нас и не будет после такой экспедиции.
– А если Вирен будет уверен, что мы возвращаемся отсюда в Японию?
– Ну и как ты это организуешь? Телеграф раскинулся по всему миру. И я бы на его месте не поверил в наше возвращение, если по дороге отсюда наши корабли не зашли бы ни в один порт.
К тому же у тебя есть стопроцентная гарантия, что Вирен идет именно на Мадагаскар? А если в Занзибар? А если вообще в Кейптаун? Или у них с балтийцами назначена точка рандеву где-то еще? Мы «прогуляемся» через океан, никого не найдем, и придется возвращаться, как говорят русские, «несолоно хлебавши». В общем – авантюра с любой точки зрения. Мы не в казино, Хейхатиро, чтобы делать такие бездумные ставки.
– Спасибо. Ты сказал именно то, что я и ожидал услышать. Идем домой. Чинимся. Готовимся. Ждем. И пусть меня хоть разжалуют, но нам нужно встретить русских у наших берегов. Сильными, свежими, подготовленными.
