Вячеслав Каликинский
Агасфер. В полном отрыве
– А что? Фотографической карточки в паспорте нет. Описание владельца? – Дорошевич прикрыл глаза, вспоминая истинного владельца паспорта, с коим судьба столкнула его на борту парохода, прибывшего в Индию. – Блондин, рост, брови, нос… Ну, все это, думаю, можно и поправить…
– То есть как это – «поправить»? – Сытин немедленно развернулся от дверей, сверкнул на Дорошевича стеклышками очков. – Вы имеете в виду – подделать?! Да вы с ума сошли, Влас Михайлович! Раздобыли неизвестно как паспорт иностранца, вместо того, чтобы вернуть его владельцу – припрятали и привезли в Россию. Теперь хотите подделать документ чужой страны! Ей-богу, ушам своим не верю! Будто не в редакции солидной газеты разговор идет, а в разбойничьем притоне каком-то!
Сытин подскочил к столу, за которым картинно развалившийся Дорошевич продолжал играть каменными пресс-папье и чему-то улыбаться.
– Чему вы смеетесь, Влас Михайлович? Я гляжу, поездка на Сахалинскую каторгу и долгое житьё среди тамошнего преступного элемента оказали на вас ужасное влияние! – Сытин погрозил собеседнику пальцем. – Я зна-а-аю, что вы до сих пор получаете с Сахалина письма от этих… этих…
– Разбойников и душегубов, – подсказал Дорошевич. – Признаться, я иной раз и отвечаю им – они же люди, в конце концов!
– Цвет отечественной журналистики переписывается с каторжанами! – Сытин буквально упал в кресло перед столом.
– И не только переписывается, – поддразнил Дорошевич. – Я ведь, Иван Дмитриевич, теперь и личное знакомство с некоторыми каторжанами вожу – и бывшими, и будущими, надо думать… Меня ведь и в знаменитый кабак «Каторга», что на Сухаревском рынке, честью приглашали.
– И вы пошли?!
– А что? – пожал плечами Дорошевич. – Сходил, выслушал комплименты в свой адрес. Получил заверения что ни меня, ни жилья моего никто отныне не тронет! И обращаться просили непременно, коли в чем нужда будет…
– Зарезать кого, убить, – с горькой насмешкой подсказал Сытин, и тут же, не выдержав, закричал, сорвав с носа очки. – Вы меня без ножа режете своими авантюрами, Влас Михайлович! Право, иногда и меру знать надобно!
– Надобно, надобно, Иван Дмитриевич, – кивнул Дорошевич, напряженно размышляя о чем-то. – А за подсказочку спасибо! Ай, спасибо, Иван Дмитриевич!
Глава вторая
Сахалин – Хоккайдо
Капитан японской шхуны, стоявшей на рейде Маоки, заметно нервничал, и все время поглядывал во все стороны, словно ожидая появления русских броненосцев. Тем не менее Демби и Агасфер настояли на том, чтобы солдаты помогли демонтировать основные узлы рыбоконсервной линии и перенести их на судно.
Последним по сходням на борт поднялся Демби с неизменной короткой трубочкой в зубах. Маленький Андрей второй день капризничал и хныкал – по уверению Насти, у него лез первый зуб. Проводив жену с сыном в единственную свободную крохотную пассажирскую каюту на судне, Агасфер не утерпел и снова вышел на палубу. Старый шотландец стоял у фальшборта, крепко держась за него двумя руками, и глядел на опустевший берег, на котором продолжали суетиться японские солдаты. Демби коротко глянул на подошедшего компаньона, скривил угол рта в улыбке:
– Хороший был уголок для жизни! Не правда ли, мистер Берг?
– Да-а, – неопределенно протянул Агасфер.
– Здесь, в Маоке, родились все мои дети! – неожиданно заявил шотландец. – Сначала, в восьмидесятом году, первенец Альфред, через год Тедди, а потом Лизи и Джордж и последыш, малыш Джон-Ваня. И крестил я их всех на Сахалине, в Анивской церквушке… Вам, видимо, трудно понять эти чувства, мистер Берг – когда навсегда оставляешь место, где впервые заголосило твое дитя…
– Ваши дети крещены по православному обряду? – удивился Агасфер, который за несколько месяцев тесного общения со стариком-шотландцем почти ничего о нем не знал.
– Вас это удивляет? – хмыкнул Демби. – Я же русскоподданный, мистер Берг! Я немало пошатался по свету, а женился в Хакодате, на православной японке, Мэри Моритака, по-русски именуемой Анной Рудольфовной Монетесса. Хакодате – известное гнездо православия в Японии, мистер Берг! Городишко небольшой, на самом юге Хоккайдо – но чертовски уютный, если вы понимаете, о чем я говорю, мистер Берг!
Агасфер машинально кивнул, дивясь про себя неожиданной разговорчивости старика. Причина стала понятной, когда тот извлек из внутреннего кармана сюртука плоскую объемистую фляжку, отхлебнул из нее и протянул спутнику.
– Да, Хакодате стал первым местом после Шотландии, где я решил построить свой дом и жениться, – кивнул Демби. – Потом я купил пару домов в русском Владивостоке. У меня есть домовладение и в Гололулу… Знаете это местечко?
– Разумеется, Георгий Филиппович! – решил блеснуть Агасфер. – Этот город на острове Оаху Гавайского архипелага, как и вся куча островов, едва не попали под протекторат России. И если бы наш прежний государь, Александр I, в свое время проявил чуть больше решительности, в Гонолулу нынче говорили бы по-русски! Раздор между полинезийскими королями островов дошел до того, что один из них попросился под русский протекторат во время визита на остров корабля Русско-Американской компании.
– Никогда не слышал об этом! – подивился Демби. – Я думал, что там всегда хозяйничали американцы!
– Русские впервые появились в этом уголке Тихого океана во время кругосветки Крузенштерна, позже остров стал координационной точкой для кораблей, курсирующих между Азией и Америкой. Потом на Гавайи положила глаз Русско-Американская компания, и, в частности, русский натуралист, путешественник и авантюрист Георг Шеффер. Он уже практически договорился с полинезийскими королями островов! Однако Александр I, желая показать Британии и американцам пример отказа от захвата новых земель, отклонил проект Компании по присоединению к России Гавайев[1]. Американцы тут же снарядили экспедицию, которая разгромила три форта и все фактории, построенные русскими, а также перестреляла трех русских и с десяток гавайцев, успевших перейти в православие. И со временем Америка аннексировала весь архипелаг…
– Черт побери, мистер Берг! – изумился Демби, вновь протягивая собеседнику фляжку. – Вы слишком образованы для коммерсанта! Откуда вы знаете все на свете?
Сделав «глоток вежливости», Агасфер пожал плечами:
– Ну, во-первых, я слишком долго просидел в одной замечательной библиотеке[2]. А во-вторых, знать все на свете просто невозможно, Георгий Филиппович! Я вот, к примеру, понятия не имел, что у вас пятеро детей и православная супруга-японка. Если честно, то полагал, что вы – авантюрист-одиночка, в свое время перессорившийся со своими шотландскими родичами и отправившийся странствовать по свету.
– Я не великий любитель поболтать, – признался Демби. – И не такой уж любитель одиночества. Моей супруге тоже очень нравилось это место, и она с сожалением покинула Маоку после рождения последнего ребенка: старшие к тому времени подросли и не могли продолжать жить тут маленькими дикарями. Расставание с местом, где родились дети, меня сильно задело… И раз уж у нас начался «вечер признаний», хочу кое о чем с вами поговорить, мистер Берг! Чтобы больше не возвращаться к этой теме…
Шотландец спрятал фляжку и повернулся к Агасферу всем корпусом.
– Вы мне весьма нравитесь, мистер Берг – так же, как ваша очаровательная жена и сынишка! И моим домашним наверняка придетесь по душе, будь я проклят! Не сомневаюсь, что не сделал ошибки, предложив вам угол в своем доме в Хакодате. Дом, как я уже упоминал, достаточно большой. К тому же мой первенец, Альфред, практически «отпочковался» от семьи, женился и завел собственное дело в Нагасаки. Но кое-что меня настораживает, мистер Берг! Можете сколько угодно смеяться над моей шотландской мнительностью и подозрительностью, но ваше общение с японским пехотным капитаном кое в чем меня насторожило.
Демби помолчал, сердито посвистел погасшей трубкой.
– Будь я проклят, если это не японский шпион, мистер Берг! Я несколько раз видел его во Владивостоке, где господин Танака щеголял во фраке и представлялся коммерсантом. Мне кажется, у него этих имен больше, чем на собаке блох: я своими ушами слышал, как капрал называл его господином Осаму. Но, в конце концов, черт с ним – Танака он или Осама. Дело в вас, Майкл! Что-то мне подсказывает, что и вы такой же коммерсант, как и он. Только играете за другую команду.
Агасфер заставил себя громко рассмеяться:
– Вы не только подозрительны, но и обладаете большой фантазией, Георгий Филиппович! Я действительно знаком с этим японцем и разделяю ваши убеждения в том, что он шпион. Более того: признаюсь, что он и мне делал кое-какие предложения, выходящие за рамки чистой коммерции. В России меня никто не ждет с распростертыми объятиями: я за свою жизнь успел испортить отношения со многими сильными мира сего. Но быть шпионом! Вы когда-нибудь слышали о шпионе-калеке?
Демби несколько смутился и отчаянно замахал своей трубкой:
– Не знаю, право… В конце концов, история знает несколько весьма талантливых одноглазых полководцев – тот же британский адмирал Нельсон, генералиссимус Кутузов… Но, как бы там ни было, я не потерплю никаких игр в «рыцарей плаща и кинжала» в моем доме, мистер Берг! Тем более если в эти игры начнут втягивать меня или мою семью. Делайте выводы сами, мистер Берг!
Словно нивелируя безапелляционный тон мирными действиями, Демби снова выудил из кармана фляжку, протянул ее Агасферу, предварительно основательно угостившись сам.
Тем временем японская команда по свистку капрала выстроилась на берегу в одну шеренгу, дружно повернулась и затопала к борту судна.
– Ну, вот, кажется, и все! – буркнул Демби. – Скоро будем, видимо, отправляться. Черт возьми, хорошо, что ваши норвежцы успели поставить и смонтировать только одну консервную линию на нашей фабрике, мистер! Японское правительство, без сомнения, уже с удовольствием приписало ее к числу военных трофеев, и не видать ее нам, как своих ушей! Вы обратили внимание, мистер Берг, сколь тщательно солдаты собирали всё до последнего болта? Чисто по-хозяйски!
– Насколько я понял, это специальная трофейная команда, – кивнул Агасфер. – Вообще любопытный народец эти японцы… Кстати, Георгий Филиппович, вы не обратили внимания – они не слишком старательно копались в канализационном коллекторе?
– Чего ради? – не сразу понял шотландец. – А-а, вы имеете в виду останки вашего учителя, которые мы с вами не слишком почтительно спустили под доски слива? Да, надо было, конечно, отнести труп подальше в тайгу – там лисицы и росомахи давно бы «утилизировали» все следы… Впрочем, с чего бы японцам лезть в чужое дерьмо?
– Надеюсь, что у них нет оснований, – согласился Агасфер.
– Поэтому давайте не будем спешить требовать поставок всего оборудования – пока мы не прибудем в Японию, и я кое с кем не переговорю по этому поводу, – не совсем логично закончил тему Демби. – Признаться, у меня есть хорошие знакомые из числа власть имущих по ту сторону пролива…
– Не по линии вашей супруги – японки, Георгий Филиппович?
– Женщины в Японии не лезут в дела своих мужей, – покачал головой Демби. – Нет, я имею в виду своих деловых знакомых. И если они не гарантируют нам соблюдения права частной собственности в военное время, придется искать место для нашей фабрики где-нибудь в нейтральной стране!
– Надеюсь, дело до этого не дойдет! – вздохнул Агасфер. – Ладно, пойду погляжу, как там устроились Настенька с Андрюшкой…
Совершив в свое время плавание на паровом катере губернатора Сахалина Ляпунова от поста Дуэ до фактории в Маоки, Агасфер пребывал в уверенности, что уже знаком с пассажирскими закутками на маломерных судах. Однако, открыв дверь в каюту, предоставленную капитаном шхуны его семье, он понял, как жестоко ошибался. С относительным комфортом там на единственной полке-койке расположился только его сынишка. Настя, пристроившаяся рядом с капризничавшим малышом, лежала, по сути дела, на подставленных к полке мешках и узлах с немногим имуществом. Для второго человека в каюте просто-напросто не было места – если не считать таковым складной столик у иллюминатора и откидного сиденья у самой двери, рядом.
Обернувшись на звук открываемой двери, Настя тут же приложила палец к губам: малыш только что уснул. И виновато пожала плечами, словно извиняясь за конструкторов, опрометчиво назвавших эту каморку каютой.
Проверяя свои шансы на ночь, Агасфер попробовал устроиться на откинутом сиденье и сложить ноги на таком же столике, но уже через несколько минут убедился, что это совершенно невозможно. Помучавшись несколько минут, он с трудом разогнулся, выбрался из каюты и отправился на поиски капитана шхуны или господина Осамы с просьбой как-нибудь устроить и его: плыть до японских берегов им предстояло более двух, как ему сообщили, суток.
Скоро, однако, он убедился, что вторая каюта, предоставленная шотландцу Демби, была еще меньше. А Танака-Осама намеревался спать под натянутым на носу суденышка брезентом, рядом со своими солдатами. Остальная часть палубы была завалена снастями, бухтами канатов и ящиками с демонтированной консервной линией. Что касается матросов-рыбаков и самого капитана, то они, как выяснилось, уже натянули для себя сетки-гамаки в небольшом трюме, обычно предназначенном для улова. Пахло в трюме так, что Агасфер поспешно закрыл люк и отскочил к фальшборту.
– Придется нам, мистер, спать в моем «собачьем ящике» по очереди, – невесело прокомментировал поиски Агасфера шотландец. – Хвала святому Патрику, я захватил с собой достаточно «снотворного», – и он с удовлетворением похлопал рукой по карману с булькнувшей флягой.
Между тем качка усиливалась: рулевой по команде капитана уходил все дальше от берега острова, который хоть немного прикрывал шхуну от порывов вечно дующих в Татарском проливе ветров. О причине такого маневра догадаться было нетрудно: японский капитан знал о наличии у защитников южной части Сахалина нескольких стволов береговой артиллерии, и не хотел искушать судьбу.
⁂
С наступлением ночи шхуна миновала юго-западную оконечность острова и попала во власть ветров и волн Лаперузова пролива. Капитан не стал зажигать ходовых огней: шхуна шла хоть и в нейтральных водах, однако при этом в опасной близости к обычным маршрутам русских боевых кораблей. Господин Осама, составивший ненадолго компанию Агасферу у фальшборта, мрачно кивнул на застывшего у потушенного до поры до времени прожектора вахтенного матроса:
– Дальше будет еще опаснее, барон: скоро мы попадем в зону ответственности японских морских патрульных кораблей, которые прикрывают на дальних подступах Хоккайдо. У наших военных моряков хорошая немецкая оптика, будь она проклята: заметив судно без ходовых огней, они могут открыть огонь еще до того, как наш сигнальщик отстучит прожектором условный сигнал.
– Боюсь даже подумать о том, что ваш сигнальщик может ненароком ошибиться, – проворчал Агасфер. – Не говоря уже о том, что кому-то в военно-морских штабах могло прийти в голову сменить за последние сутки опознавательный световой сигнал «свой-чужой».
– Боитесь, господин барон? – насмешливо спросил Осама.
– Когда под ногами земная твердь, а в руках оружие, я никого и ничего не боюсь! – парировал Агасфер. – А тут, в открытом море, на этой скорлупке, которую швыряет из стороны в сторону и с боку на бок, чувствуешь себя абсолютно беспомощным…
– Не будьте эгоистом, Агасфер! – уже без улыбки прервал его японец. – Наше командование послало это судно специально за вами, а вы жалуетесь! Представьте себе чувства мирных рыбаков, которые рискуют из-за вас – вместо того, чтобы мирно и привычно ловить рыбу под защитой береговой артиллерии Японии или ее боевых кораблей! Нужно верить в свою судьбу и не пытаться ее обмануть!
Пока Агасфер соображал, что именно хотел сказать последней фразой японец, тот круто повернулся и ушел к солдатам под брезент.
Через четверть часа к Агасферу подошел, цепляясь за снасти, шотландец. Он привычно протянул спутнику свою фляжку, приложился к ней сам и предложил идти и немного подремать в свой «ящик».
– Однако сомневаюсь, чтобы вы смогли там уснуть, мистер Берг, – «оптимистически» напутствовал он Агасфера. – У этой полочки, которую они называют койкой, нет даже защитной боковой доски. Я задремал было пару раз, однако всякий раз просыпался на полу, заставленном проклятыми ящиками и прочим барахлом. Привязаться нечем, да и не к чему: я не заметил на переборке никаких креплений и крючков, сколько ни искал…
– Тогда я лучше составлю вам компанию и останусь здесь, – решил Агасфер. – Должно же все это когда-нибудь кончиться!
⁂
Под утро шхуна попала в обширную область густого тумана. К тому же берега Хоккайдо были, очевидно, совсем недалеко, и капитан велел зажечь ходовые огни. Туман они, разумеется, не рассеяли, но, как рассудил Агасфер, все же сделали шхуну более уютной.
На востоке ощутимо посветлело, однако туман и не думал сдаваться. Казалось, наоборот: его клочья и полосы превратились в сплошную серую мокрую кипу облаков, облепивших судно со всех сторон. Однако утро неумолимо наступало, вскоре туман начал редеть, и в его просветах по левому борту начало мелькать нечто более темное, чем волны, по-прежнему зло бьющие в борта шхуны.
Ветер усилился, и капитан выкрикнул команду убрать часть парусов, и болтанка ощутимо уменьшилась. Не успел Агасфер поинтересоваться у ухитрившегося дремать стоя Демби причинно-следственной связью этого явления, как шотландец, изрядно нагрузившийся «снотворным», побрел в свой «ящик» в надежде хоть немного поспать.
Вскоре капитан приказал сбавить обороты двигателя, и болтанка снова вернулась. Вместе с ней к Агасферу вернулся и господин Осама.
– Почему мы резко сбавили ход? – поинтересовался у него Агасфер. – Я не морской человек, конечно, но, рассуждая логически, с рассветом можно было бы и наоборот, прибавить обороты…
– Я тоже не моряк, но, в отличие от вас, барон, знаю, что мы находимся у северо-западной оконечности Хоккайдо, – буркнул японец. – Здесь начинаются минные поля, а, кроме того, мы в любую минуту можем столкнуться с патрульным кораблем Императорского флота, который потребует немедленной остановки для проверки. Если судно промедлит с выполнением приказа, патруль может открыть огонь. Это будет обидно, господин барон: проделать такой путь и погибнуть от сорвавшейся с якоря мины или от излишней ретивости какого-нибудь лейтенанта-артиллериста.
– Накаркали, господин Осама! – тут же ответил Агасфер, кивая на вынырнувший из тумана силуэт канонерской лодки.
С судна в шхуну тут же ударили мощные прожектора, на боевом корабле взвыла сирена и отчетливо послышались колокола громкого боя – сигнал тревоги.
Капитан шхуны тут же приказал убрать последние паруса и застопорить машину. Матрос-сигнальщик отчаянно стучал рукояткой шторок прожектора, подавая на канонерскую лодку сигнал «свой».
Канонерка, дымя трубами, приближалась. Агасфер скоро и без бинокля увидел орудие главного калибра, нацеленное на шхуну и невольно поежился. Тем временем капитан выстроил своих матросов вдоль правого борта и встал рядом с ними с рупором в руках.
– Идите сюда. Под брезент! – крикнул Агасферу Осама.
– А почему вы не покажетесь вместе с солдатской командой? – не утерпел Агасфер.
– Ненужные объяснения, – ответил тот. – Если командир лодки ограничится дальней визуальной проверкой, шхуне просто разрешат идти дальше. Если с канонерки заметят солдат, даже своих и с офицером, детальная проверка неминуема. У меня есть письменный приказ и прочие бумаги, но для их проверки нас непременно отконвоируют в ближайший порт, будут связываться с высоким начальством. Потом разрешат следовать дальше, но мы потеряем много времени…
– Понятно…
– Издержки всякой войны – повышенная бдительность, – продолжил Осама. – У командира каждого морского патруля есть реестр рыболовных судов, приписанных к ближайшим портам. Наша шхуна приписана, к сожалению, к порту Хакодате, и, по идее, вообще не должна вести промысел у западного побережья. Это может насторожить военных моряков – хотя все знают, что рыбаки-японцы рыбачат там, где есть рыба, то есть везде.
Приблизившись примерно на четверть морской мили[3] к шхуне, канонерка застопорила ход, сирена там смолкла, и в наступившей тишине раздался голос японского командира, усиленный рупором. Капитан шхуны что-то рявкнул в ответ.
Переговоры были недолгими. Обменявшись паролем-отзывом и убедившись, что перед ним действительно мирные японские рыбаки, командир канонерской лодки выругал их на прощанье за большое уклонение от разрешенной акватории моря. На канонерской лодке отчетливо прозвучал сигнал отбоя боевой тревоги, и судно стало разворачиваться, возвращаясь на приписанный маршрут. Немного погодя и капитан шхуны дал своему экипажу команду запустить двигатель и поднять паруса.
– Хорошо, что лодка уходит в попутном нам направлении, на юг, – прокомментировал Осама. – Командир наверняка предупредит остальные патрули о возвращающейся в Хакодате рыбацкой шхуне, и останавливать нас, скорее всего, больше не будут…
– Значит, следующая остановка – Хакодате? – с надеждой поинтересовался Агасфер.
– Если бы! – криво усмехнулся японец. – Сангарский пролив[4] всплошную заминирован на случай русского десанта. У входа в него придется останавливаться и брать лоцмана. А поскольку подойдем к нему мы уже в темноте, то придется провести на шхуне еще ночь, ждать рассвета на якоре.
Агасфер и подошедший Демби мрачно переглянулись. Осама рассмеялся:
– Потерпите, господа! Как только канонерка скроется из виду, я подниму своих солдат. Они немного разомнутся, а вы сможете отдохнуть на их месте. И даже поспать – если вблизи не появится другой военный корабль!
⁂
Пока шхуна весь день трудолюбиво тарахтела мотором вдоль западного побережья Хоккайдо, Агасферу удалось несколько часов поспать под солдатским брезентом – правда, не столько, сколько хотелось. Но помехой на сей раз оказались Настя с Андрюшкой, выбравшиеся из каютки подышать воздухом и размяться. Сынишка, надышавшись морским воздухом, повеселел и перестал кукситься. А вскоре, убаюканный ровной качкой, уснул прямо на палубе, на заботливо расстеленной шубе из багажа.
Агасфер и Настя стояли рядом у фальшборта, глядя на проплывающие мимо гористые берега, чуть тронутые дымкой. Столь же безлюдные, как и берега Сахалина, все же это были чужие берега. Как-то их встретит эта земля?
Второй рассвет в Японском море, у южной оконечности Хоккайдо, Агасфер встретил на ногах. Стоял он по-прежнему у левого борта, вглядываясь в проявляющиеся вместе с рассветом очертания какой-то деревушки…
Агасфер нахмурился: что же, неужели он забыл, как именуется эта деревушка? Прикрыл глаза: ну, конечно же, княжество Мацумаэ, первое этническое японское поселение на этом острове! Соседний, более южный Хонсю был перенаселен, и колонисты, несмотря на более суровый климат, потихоньку, начиная с XVI века, перебирались сюда, на исконные территории айнов. Опасаясь воинственных аборигенов, японцы с Хонсю не считали остров Эдзо японской землей и ютились на самом его юге. Лишь летом они позволяли себе короткие торговые вояжи на север острова, но к зиме непременно возвращались на свой юг.
Агасфер невольно вздохнул: его друг Эномото… Это ради него он вступил в тот отчаянный поединок на крыше вагона. Потерял левую руку, семью, невесту… А «приобрел» только всероссийский полицейский розыск, да гнев государя, Александра II, который так никогда и не узнал, что юный прапорщик Мишель Берг вступил в бой и за его честь…
Эномото, выполнив в России важную дипломатическую миссию, очень хотел забрать своего искалеченного русского друга Мишеля Берга с собой, в Японию. Но тот отказался от роли «вечного живого укора». И в своем прощальном письме лишь нетвердо, с оговорками, обещал когда-нибудь приехать повидаться… Но кто мог тогда, 20 с лишним лет назад, знать – как ему придется приехать. В качестве кого?
И еще размышлял Агасфер о причудах капризной дамы по имени Судьба. Почему сложилось так, что пригласивший его под свой кров Демби из всех городов и городишек Японии выбрал для своего дома именно Хакодате? Там, куда некогда мятежный морской офицер Эномото некогда увел свою эскадру. Там, в пятибашенном замке Горёкаку, Эномото провозгласил первую в Азии парламентскую республику, с президентом во главе. В Хакодате многое будет напоминать Агасферу об Эномото и его нелегкой судьбе. И невольно сопоставлять судьбы – свою и его…
Поднимающееся солнце окрашивало резко очерченные силуэты пологих гор в розовый цвет. Горы подступали к самому морю, их склоны всплошную были изрезаны террасами, на которых белели клочки маленьких полей. Там и сям, словно игрушечные, виднелись домишки с причудливыми крышами.
Идиллическую картину подчеркивали посвисты ветра в снастях шхуны, стоявшей с вечера у входа в Сангарский пролив: дальше без лоцмана двигаться было нельзя. Со шхуны уже дважды сигналили, вызывая его, но лоцман, похоже, крепко спал – или проверял нервы у измученных дальним рейдом рыбаков.
Наконец на причале началось какое-то движение, и вскоре от него отвалило две лодки, направившиеся к шхуне. Через несколько минут на палубе оказались лоцман в синей униформе и два армейских офицера, которые тут же вступили с Осамой в перепалку – причем говор пришлых был настолько быстр, что Агасфер почти ничего не понимал.
Пришлые офицеры бушевали до тех пор, пока Осаму не достал и предъявил им какую-то бумагу казенного образца – после чего аборигены мгновенно смолкли, лихо откозыряли и поспешили ретироваться, оставив порядком рассерженному долгим ожиданием господину Осаме на растерзание лоцмана. Однако тот быстро сориентировался и поспешил к капитану на мостик.
Агасфер приблизился к японцу и поинтересовался:
– Насколько я понимаю, лоцман и эти офицеры никак не могли предположить, что выдерживают на рейде столь высокопоставленную персону, как капитана-разведчика Второго отдела Императорского Генерального штаба со своей командой и даже «трофеями» в нашем с Демби лице. Не так ли, господин Осама?
Тот несколько натянуто улыбнулся:
– Да, примерно так, господин барон. Только я что-то не припоминаю, чтобы говорил вам о своей службе во Втором отделе Генштаба. Речь до сих пор шла, если я еще не сошел с ума, о Кансейкеку. Как это у русских – «откуда дровишки», господин Агасфер?
Тот пожал плечами:
– Как вы знаете, я одно время служил чиновником для особых поручений при военном губернаторе Сахалина. Одной из моих обязанностей было ознакомление с секретными документами. Структура японской разведки была своевременно доведена до губернатора – правда, я не совсем понимаю – для чего ему были эти тонкости? Ну а я никогда не манкировал своими должностными обязанностями, господин капитан!
– Понятно! – неопределенно отозвался японец.
«Сваливая» свою информированность на сахалинский период своей службы, Агасфер немного рисковал: он вовсе не был уверен в том, что при штабе Ляпунова не было человека, работающего на разведку Японии. Вопрос был в том, поверит ли японский разведчик в то, что губернатора самого отдаленного региона России исправно информировали о постановке разведки в Японии? Если поверит – значит, японского «присмотра» за Ляпуновым не было. Если не поверит – значит, господин Осама точно знал все, о чем говорилось в ближайшем окружении губернатора.
Осама ухмыльнулся, одновременно и незаметно для себя сваливая камень с души Агасфера:
– Что ж, добросовестное выполнение своих обязанностей никогда не было отягчающим для офицера обстоятельством! Кстати, во время прохода коридора в минных полях Сангарского пролива, по идее, я должен был загнать вас в каюту – либо завязать глаза. Цените, господин Агасфер!
Тот усмехнулся: стало быть, о его феноменальной памяти японец тоже не знал. Что ж, чем больше козырей на руках, тем больше шансов выйти из игры победителем! Всмотревшись в то, что происходит на капитанском мостике, Агасфер обратил внимание на то, что лоцман пользуется не только какими-то записями, но и прибором, похожим на теодолит[5].
– Должен сказать, что вы немногим рискуете, господин Осама! На таком расстоянии от капитанского мостика записи, с которыми сверяется лоцман, способен, вероятно, рассмотреть только какой-нибудь орел! К тому же он пользуется теодолитом…
– А вы знаете этот прибор?
Агасфер с изумлением поглядел на японца: не шутит ли он?
– Помилуйте, господин Осаму! Я хоть и отставной, но все же офицер саперного батальона! Мы спали в обнимку с этими приборами во время полевых учений и съемок местности! Не полагали же вы, что у лоцмана чисто японское секретное изобретение? Теодолиту не менее пары-тройки тысяч лет!
Строго выполняя все команды лоцмана, рулевой шхуны буквально взмок, не успевая крутить штурвальное колесо и заставляя судно описывать в море весьма сложную кривую. Нашлась работа и капитану, стоявшему рядом: пробираясь по коридору в минных полях самым малым ходом, нужно было не только маневрировать рулем, но и делать весьма сложные поправки на ветры, постоянно дующие в проливе, а также на течения.
Наконец лоцман захлопнул свою тетрадку и упрятал ее вместе с теодолитом в чемоданчик. Получив положенную мзду, он спустился в подтянутую матросами лодку и взялся за весла.
До Хакодате было еще 40‒50 миль пути – несколько часов хода, и Демби решил было воспользоваться случаем и попросить лоцмана отправить из своей деревушки телеграфную депешу супруге – предупредить ее о своем возвращении и необходимости подготовить комнаты для гостя – Агасфера с семейством. Однако лоцман сделался вдруг слеп и глух к просьбам гэйдзина[6], и с неохотой взялся выполнить просьбу шотландца только после вмешательства капитана шхуны, но, главным образом, после вмешательства господина Осамы.
После отбытия лоцмана весь экипаж шхуны, включая пассажиров и солдатскую команду, явно повеселел: конец пути был уже близок. Пользуясь попутным ветром, капитан велел увеличить парусность, и судно скользило по спокойному морю с приличной скоростью.
– Только здесь, в середине пролива, и можно устроить небольшую регату, – сообщил Агасферу господин Осама. – Чтобы выбраться из Цугару[7] в Тихий океан или, наоборот, пробраться сюда с востока, приходится преодолевать такие же минные поля. Ничего не поделаешь: издержки военного времени! Владельцы участков земли с термальными источниками, куда до войны неиссякаемым потоком ехали лечиться и отдыхать на водах тысячи богатых людей, весьма недовольны: они терпят огромные убытки! Как, впрочем, и десятки тысяч ремесленников, мастеривших для туристов различные поделки и сувениры.
