Вячеслав Береснев
Лысая

© Вячеслав Береснев, 2018

ISBN 978-5-4490-7324-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Внимание!

Здесь присутствует достаточно большое количество ненормативной лексики, а ещё говорится про алкоголизм, депрессию и суицид. Автор не оправдывает и не поощряет приведённых в произведении поступков, а просто фиксирует реальность.

Также здесь присутствуют строки из песен популярных и не очень групп, вроде «Сплин», «Город 312», «Мельница», «Канцлер Ги», «Порнофильмы», а также песни Чичериной, Кошки Сашки и нескольких зарубежных исполнителей: «Green Day» или «Escape the Gate» (список не полный). Автор не заявляет никаких прав на приведённые строки, если они будут читателями узнаны.

Большинство персонажей взяты с реально существующих людей, но в то же время реальные фамилии никак не связаны с персонажами, которым принадлежат; некоторые события полностью повторяют реально произошедшие.

Не рекомендуется к прочтению людям высокоморальным и во всём всегда умным и правильным.

С большим уважением и любовью к каждому, кто прочтёт,

Автор

Глава 1. Свои птицы в голове

1

– Ну что? – спросила Тамара Геннадьевна, взяв длинную и тонкую указку в пальцы. – Не вижу леса рук, четвёртый «А». Кто-то может решить этот пример?

Как обычно, в такие моменты четвёртый «А» замолкал – воцарялась тишина. Доносились с улицы звуки далёких машин, крики классов, занимающихся физкультурой и первоклашек, которых уже отпускали по домам. На подоконник приземлился взлохмаченный голубь. Походил туда-сюда, покивал и улетел.

– Я могу, – над классом взлетела рука.

Среди ребят пронёсся шёпоток: «Рыжая…»

Тамара Геннадьевна кивнула:

– Если больше идей нет… Выходи, Павленочка, покажи классу, как ты решила.

Пашка спокойно встала, взяла тетрадь, подошла к доске, искусно миновав все выставленные подножки. Взяла мел и вписала после примера число, которое получилось в её вычислениях.

Повернула голову и посмотрела на учительницу.

– Правильно, – кивнула Тамара Геннадьевна. – А теперь сотри ответ и напиши, пожалуйста, как ты решила.

– Вот так, – Пашка повернула тетрадь так, чтобы ей был виден решённый пример.

Глаза Тамары Геннадьевны за острыми очками несколько секунд скользили по листу. Затем учительница развернулась к столу.

– Садись, Павлена. Мы так не решаем.

– Но у меня получилось правильно.

– Я вас совершенно не этому учила! – возмутилась учительница. – То, что у тебя тут накалякано – бред сивой кобылы. Я делаю вывод, что ты откуда-то списала.

Спорить было бесполезно: развернувшись, Пашка закрыла тетрадь и пошла прочь. На этот раз она забыла про подножки, а одноклассники, к сожалению, не забыли: Пашка рухнула промеж парт и весь класс захохотал.

– А ну замолкли! – прикрикнула на них Тамара Геннадьевна, хлопнув по столу. – В этом нет ничего смешного!

Все притихли.

За окнами стояло тёмное зимнее утро. Класс клонило в сон, одна только учительница со смешной фамилией Бобых была бодрее всех живых. Взяв мел, она написала на доске уравнение, заданное на дом и постучала по нему указкой. На звук уравнение было ещё отвратительнее, чем на вид.

– Просыпаемся, седьмой «А»! – голос у Бобых тоже не был райской мелодией, особенно когда она его повышала. – Честно признавайтесь, кто не решал?!

Над классом плавно поднялось несколько робких рук.

– Все – дневники мне на стол. Значит, остальные решали. Так чего сидим? Кто может показать, как решить?

– Я могу.

По классу прошёлся еле слышный шёпот: «Бритая…».

Павлена Романова, семиклассница с короткой стрижкой – почти «ёжиком» – и угрюмым выражением лица, медленно поднялась с места, взяла с парты мятую тетрадь без обычной клеёночной обложки, и пошла к доске. По пути специально пнула тяжёлым ботинком неаккуратно поставленную подножку. Выставивший её Рубенцов шёпотом выругался. Естественно, Бобых всё услышала: помимо своего громкого голоса она, когда нужно, обладала ещё и феноменальным слухом.

– Рубенцов, это что за выражения?! Дневник на стол, живо!

– А чё я сделал, чё эта дура пинается?!

Проигнорировав и Рубенцова, и Бобых, Пашка подошла к доске, взяла мел и в точности переписала из тетради записанную формулу, добавив в конце ответ.

Спустя несколько секунд у Бобых отвисла челюсть.

– Через дискриминант?! Романова, ты что, совсем больная, мы его ещё не проходили?!

– Ну и что, – Пашка пожала плечами, кладя мел обратно. – Ответ-то правильный.

– Но решила ты его неверно! – настояла на своей глупой истине Бобых, хлопнув по столу стопкой захваченных за последние минуты дневников, незаметно перекочевавших на её стол. – Мы ещё не проходили решение по дискриминанту. Значит, ты откуда-то списала.

– Да ниоткуда я не списывала, я сама решила! – крикнула ей в лицо Пашка, топнув тяжёлым ботинком так, что на соседних партах подскочили карандаши. – Если я умею решать так, то на кой чёрт мне…

– Ты ещё со мной поспорь! – взвыла Бобых во весь голос так, что стёкла задрожали. – Как я говорю, так и надо решать, понятно тебе?! Дневник на стол, и вон из класса! И на урок не возвращайся!

– Десятый «А», тихо, я сказала!!!

Не сказать, что после этого класс окончательно притих, но хотя бы бумажки на задних рядах летать перестали. Тяжело вздохнув, Раиса Лаврентьевна – она же Бобых – перевела взгляд с верхушек деревьев за окнами на шумный и непослушный десятый «А».

– Начнём с домашнего задания, – произнесла она, раскрывая методичку. Судя по её лицу, последнее, что ей сейчас хотелось делать – это вести один из заключительных майских уроков у десятого класса, разъясняя примеры и задачи, которые им в этом году не пригодятся, а в следующем уже благополучно смоются из голов даже самых прилежных отличников. – Кто-то решил?..

– Я, – и над классом взлетела рука в чёрном браслете.

Бобых неодобрительно поморщилась. По классу прошелестел шёпот: «Лысая…».

– Кто-то ещё?

Никто больше желания не изъявлял: все отличницы на первых рядах знали, что Раиса Лаврентьевна всегда придирается к любому решению, будь оно даже самым правильным. Только классная отличница Гульвира (по прозвищу «Костыль») всегда решала всё правильно – но сегодня её в классе не было.

Бобых вздохнула.

– Ну выходи, Романова… «Блесни» знаниями.

И с места поднялась почти что взрослая Пашка: широкоплечая, в мешковатой кожаной куртке, с браслетами на руках, и главное – совершенно лысая. Над правым ухом, в котором блестел чёрный пирсинг, был приклеен пластырь.

– Как тебе не стыдно в школу в таком ходить, – неодобрительно произнесла Бобых, морщась, как от святой воды.

Полностью её проигнорировав, Пашка вышла к доске даже без тетради. Без единой подсказки выписала на память длинный пример, любому обещающий массу вычислений, но после знака «равно» не стала ничего высчитывать, а нарисована незамысловатую фигуру из двух кружков и овала. Довольная донельзя, посмотрела на Бобых с очаровательной улыбкой.

– Ну теперь правильно?

Весь класс загоготал, а Бобых стала почти что багровой.

– РОМАНОВА, ВОН ИЗ КЛАССА!!!

Именно такой выросла Пашка Романова, среди одноклассников именуемая то «Рыжей», то «Бритой», а с девятого класса и вовсе «Лысой». Не преуспевшая в хорошей учёбе и примерном поведении, Пашка преуспела в подобных выходках, драках с одноклассниками, прогулах и прочем, за что никого никогда не хвалят. С ней проводили уже десятки «исправительных» бесед, однако ни одна из них, кажется, не возымела на Лысую никакого эффекта.

Пашка давно поняла, что всё, ради чего выкладываются эти подлизы, вечно сидящие на первых партах, не имеет никакого значения, если это нужно просто для того, чтобы сдать финальные экзамены и попрощаться со всей образовательной системой с её девятью кругами. Нет никакого смысла читать книги, которые я не хочу читать. Нет никакого смысла решать уравнение одним способом, если я знаю три других. Школьные учителя терпеть не могли выхода за рамки, потому что попросту не знали, что с ними делать, а потому всё «образование» летело к чертям.

Не добавляли любви к школе и одноклассники, присваивающие Пашке одну кличку за другой. Стоило ей перестать быть «Рыжей» – так мерзотный Дима Рубенцов обозвал её «Бритой», и кличка снова прилипла намертво. Окончательно выйдя из себя, Пашка сурово его избила, а когда поняла, что от клички её это не избавит – побрилась на лысо.

Естественно, криков от родителей и учителей было выше крыши, и эффект в виде новой очевидной клички был ожидаем, однако больше Пашку это не беспокоило. Найдя себе друзей вне школы, таких же отпетых раздолбаев, она стала тем, кем стала – и её это вполне устраивало.

…Так уж вышло, что Бобых, не задумываясь, погнала её из класса в самом начале урока. Помимо алгебры в расписании стояла ещё и литература, но Пашка махнула рукой: всё равно злополучных «Отцов и детей» она так и не дочитала. Так что, закинув сумку на плечо, Лысая с довольной улыбкой покинула школу, подставив лицо тёплому майскому солнцу.

Погода на улице была просто загляденье, поэтому Пашка сбросила с плеч кожанку и сунула в сумку, оставшись в белой мятой рубашке с короткими рукавами да спортивных штанах. Выйдя за школьные ворота, она ещё немного повозилась, достав из сумки наушники, и двинулась в путь, только когда в ушах заиграли гитарные струны.

Дома делать было нечего, так что Пашка направилась в местный парк, в глубине которого находилось полуразвалившееся заброшенное здание неизвестного происхождения. Никто не знал, что в нём было раньше, автодром, шахматный клуб или какая-то лаборатория, однако заброшенное здание размерами с небольшой стадион часто привлекало разного рода компании. И сейчас Пашка направилась туда в надежде, что там есть кто-то из её знакомых.

Удача её не подвела: здесь были Кир и Сумчик. Забившись в угол, эти двое над чем-то склонились и явно не ожидали, что кто-то к ним присоединится.

– О, кто это к нам пожаловал, – вместо приветствия сказал Кир, и голос его эхом разнёсся под сводами заброшки. – Лысая уроки прогуливает. Нехорошо!

Кир учился на первом курсе местного ПТУ, ростом был чуть повыше Пашки, тоже бритый, с еле заметным беленьким шрамом на виске. Косил от армии, как мог, но все вокруг поговаривали, что ему недолго осталось. Сидящий рядом с ним Сумчик был молчуном: никто толком не знал, где он учится, где живёт, чем занимается, известно было только его настоящее имя – Прохор Сумин. Его ни разу не видели ни в каких других компаниях, а тусовался он только с ними, так что Сумчику верили, как своему. Кроме того, он неплохо разбирался в электронике – один раз даже починил чей-то компьютер. Впрочем, это были только слухи.

– А вы что тут делаете? – спросила Пашка, снимая наушники и подходя к ним. Впрочем, она и сама увидела, что: эти двое развели небольшой костёр, над которым соорудили из валяющихся повсюду металлических прутьев перекладину; на неё повесили какую-то каску, в которой сейчас булькала вода: там закипал «Доширак».

– Жрать готовим, – коротко ответил Кир. – На троих маловато будет, так что извини.

– Забей, – махнула рукой Пашка, скидывая с плеча сумку. – Я и сама-то не очень хочу.

– А чё школу прогуливаешь? – Кир чем-то помешивал варево в каске, и это поубавило и так небольшой желание Пашки есть оттуда что-либо. – Наругают ведь нашу отличницу.

– Пошёл ты, – ухмыльнулась Лысая. – Меня Бобых опять попёрла. Карга старая.

– Уууу, – Кир покачал головой. – Сурьёзно. Ну чё, Сумчик, есть идёшь?

Вместо ответа Сумчик показал Киру приготовленную пластиковую вилку, которую он для порядка даже протёр, предварительно на неё поплевав.

– Приятного, – поморщилась Пашка, наблюдая за скромной трапезой. – А где воду-то достали?

– Сумчик с колонки принёс.

Пока они молчаливо ели, Пашка уселась прямо на пол и задумчиво посмотрела на щель в крыше, сквозь которую была видна качающаяся от ветра листва, да небольшой кусочек синего неба. Кое-где на другом конце зала сквозь стены проникали и солнечные лучи, в которых была видна летающая пыль. Что и говорить, здесь было куда лучше, чем в школе, и о своей выходке Пашка нисколько не жалела.

– Лысая, есть сижки? – спросил Кир, видимо, наевшись. Лысая покачала головой: курила она редко, но иногда специально носила с собой полную пачку, чтобы угостить друзей. Как ни странно, родители так её ни разу и не обнаружили – возможно, именно потому что Пашка не очень-то старалась прятать.

– Последнюю бомжу отдала.

– Это какому? Палычу?

– Ему, да. Сегодня иду мимо, а он Вольтера читает. На свалке, говорит, нашёл. Ну и попросил сигу.

– Жесть, – едва ли Кир знал, о чём говорит Пашка, но сделал вид, что всё понял. Встал с корточек, отряхнулся, потянул руки. Выдал что-то вроде «курить охота», а затем сказал:

– Гоу, народ, до Полтинника.

– Что ты там забыл? – спросила Пашка, вставая и поднимая за собой сумку. – На Клоунов давно не нарывался?

– Да пошли они, – махнул рукой Кир, поморщившись. – К Серёге заскочим. Он мне ещё с прошлой недели косарь должен.

«Полтинником» назывался не самый благополучный район в городе, куда Пашка с компанией изредка наведывались. Там заправляли ребята, называющие себя «Клоунами». Те, кому не повезло нарываться на них, никогда больше не смеялись над странным названием – оно их скорее бросало в дрожь. Среди «Клоунов» были оч-чень «весёлые» ребята, которые любили очень плохие шутки. Пашка их не боялась, потому что никогда не ходила в тот район одна, однако знала, что, как ни иронично, шутить с «Клоунами» не стоило.

2

Серёга Карбышев жил холостяком в прокуренной до самых обоев однушке, и зачастую являлся основной причиной посещения ими Полтинника. Работал Серёга в автосервисе, в режиме «два через два», и Пашке он в каком-то смысле даже нравился. Не внешне, потому что Лысая по себе знала, что судить людей по морде лица – себе дороже. Но Серёга привлекал – и одновременно настораживал – какой-то своей внутренней непринуждённостью, тем, что ни к чему будто бы не был привязан: мог спокойно отказаться идти, когда его куда-то звали, если он не хотел, и хоть пол под ним тресни, Серёге было всё равно. Работу менял одну за другой, и, что удивительно, никогда не знал проблем с поиском новой. Гостям никогда не отказывал, даже если среди них были новые лица, и варил просто до невероятия крепкий – но вкусный! – кофе. Эта Серёгина черта характера – неприкаянность, почти что легкомысленная беспристрастность ко всему – одновременно и притягивала, и заставляла держать с ним ухо востро. Поэтому Пашке он нравился, но она понимала, что они точно никогда не станут крепкими друзьями. С кем, с кем – но только не с этим человеком, спокойно дрейфующим между всеми берегами разом, но ни к одному не привязанным.

В этот день он был дома, и небольшую компанию принял к себе без лишних вопросов. Поставив чайник, он взял с холодильника пачку сигарет и сразу протянул одну Киру – как будто знал, чего тому не хватает.

– Благодарствую, – шутливо ответил тот, закуривая. Кухню тут же наполнил сероватый прозрачный дым.

Серёга молча оглядел своих гостей и вдруг спросил:

– Лысая, поранилась?

Это он про пластырь на виске. Пашка поморщилась, притронувшись к нему пальцами.

– Татуху набила.

– Нихера, – уважительно сказал Кир. – А чё набила? Покежь.

– Болит, зараза. Завтра покажу.

– А что набила-то? – повторил вопрос Кира Серёга.

Пашка хмуро посмотрела на него.

– Не скажу. Потом сам узнаешь.

Серёга не стал спорить, сделав ещё одну затяжку. Что-то вспомнил, сунул руку в карман и достал мятую купюру.

– Возвращаю.

– Во-от это по-нашему, – сквозь зубы с сигаретой сказал Кир, забирая долг. – А чё, не работаешь сегодня?

– Завтра выхожу, – в голосе Серёги читалась ленивая расслабленность, как будто он уже курнул травы до их прихода. А он мог: один раз, когда они к нему пришли, по всей комнате растянулся сладковатый, обволакивающий сознание дым, а сам Серёга клятвенно заверял всех присутствующих, что посреди комнаты сидит енот и не даёт ему пройти. Куда именно пройти – было неясно, хотя бы потому что Серёга в тот момент вообще никуда не шёл. – Денег опять нет ни хера. Ребят, вы бухать не собираетесь, не?..

Разговор продолжался в той же ленивой манере. Пашка, иногда вставляющая в диалог свои пять копеек, иногда странно поглядывала на Серёгу, стоящего спиной к окну и опёршегося на подоконник копчиком. Вроде почти взрослый мужик – за двадцатку точно. Вроде и работает, и друзья есть, и деньги, и квартира – а иногда смотрит вокруг себя так, будто вообще не знает, что он здесь делает. Растерянно и странно. Пашка не собиралась его ни о чём спрашивать – непринято было лезть в чужую жизнь, неправильно. Да и Серёга наверняка ничего не скажет, только отшутится.

«Если подумать, у Кира тоже бывают такие глаза, но гораздо реже. Меня что, тоже это ждёт?..»

Мысли о собственном будущем, которые так усердно вдалбливали ей взрослые, Пашка отгоняла от себя вшивой метлой. Она знала, что поступит после школы в какой-нибудь вуз, и знала, что если там будет то же самое, что в школе, то ходить на лекции она не станет вовсе. Уж тем более, если поступит на бюджет, а Пашка знала, что поступит. Она не понимала своих знакомых, которые умудрились попасть на бесплатные места, и при этом ещё и на пары ходят. Вам что, в жизни совсем заняться нечем?

А вот что ждало её дальше, за универом – было неизвестно. Поэтому Лысая предпочитала и не думать о том, что с ней станет через пять, через десять, двадцать лет. Не всё ли равно, если пока что рядом есть Кир, Сумчик, Говнарь, Лизок, Простынь, да пусть и Серёга, и где-то там, далеко, но всё-таки есть Марья. Пока все они рядом, живы и здоровы – пусть хоть мир треснет.

…С улицы раздался какой-то визг. Серёга, опустив сигарету в пепельницу под рукой, обернулся и усмехнулся.

– Опять кота нашли.

Встав с места, Пашка подошла и глянула в окно вниз. Во дворе трое ребят держали за лапы белого с чёрными пятнами кота – он и издавал визги, слышимые на всю округу.

– Вот пидоры, – бросила Пашка.

Развернулась и побежала к выходу.

– Э, Лысая, стой! – крикнули ей вслед. – Это же Клоуны!!!

Выбегающей из квартиры Пашке было уже всё равно. На бегу она схватила очень кстати примостившуюся в углу около входа тяжёлую биту: Серёга был ленивым и безобидным лишь на первый взгляд, но когда надо, постоять за себя умел.

Лысая не собиралась предупреждать парней о своём приближении: молча подбежав к ним, она замахнулась битой. После крепкого удара по черепушке что-то хрустнуло: раздался короткий вскрик и гопник рухнул на колени, взвыв. Увидев Пашку, двое других «спортивчиков» изумлённо на неё уставились, выпустив кота. Изящно переступив через повалившегося на землю парня, Пашка замахнулась ещё раз.

– Э, слы… – он не договорил: бита со страшным хрустом врезалась ему в лицо, сломав, кажется, не только нос. Третий бездумно схватил Пашку сзади, но та ловко попала ему тяжёлым каблуком по причиндалам. Пришлось врезать ещё несколько раз, чтобы он отстал окончательно. Несчастный рухнул на колени: отбито было всё, что можно, и что нельзя.

Парень с разбитым в мясо лицом с диким криком кинулся на неё, но уже не разбирал, что делает. Замахнувшись ещё раз, Лысая снова врезала ему по лицу. Бита ударила в висок с такой силой, что, рухнув наземь, спортивчик, должно быть, уже потерял желание подниматься.

– Лысая, ты чё, ёбнулась?! – возмущённо прокричал Кир, выбегая из подъезда.

Не слушая его крики, Пашка склонилась над котом, у которого были страшно вывернуты передние лапы – из-за этого он и не убежал. Аккуратно подняв его, Пашка положила кота на руки.

– Надо к ветеринару какому-нибудь, – сказала она голосом, не принимающим обсуждений. – Погнали, у Серёги спросим.

– Лысая, ты охренела?! – уже тише спросил, кажется, напуганный Кир, глядя на валяющихся на земле спортивчиков. – Это же Клоуны!

– Кир, мне уже похер, кто они были, честно! Они пидорасы, которые над животным издевались!

– А мне вот не похер! Тебе хавальник набьют после этого, не посмотрят, что баба!

Пашку разбирала злость: и на ублюдков, и на Кира, но она решила ничего не говорить. Спорить сейчас – себе дороже.

Неизвестно, из-за чего отклеился уголок пластыря на её виске, но Лысая, одной рукой придерживая раненного кота, со злости сдёрнула его, выбросив прочь. Кожу обожгло болью, но Пашка зло поклялась сама себе, что больше до самого конца не заклеит татуировку, несмотря на все предостережения мастера, пусть хоть кровью истечёт.

Буквы на виске пылали медленно утихающей резкой болью так, что слова, аккуратно вписанные в прямоугольник, напоминающий штрих-код, почти что доставали до мозга – так, по крайней мере, казалось Лысой.

Татуировка гласила:

STAYAWAY