Джин Вулф
Воин Арете

Полная версия

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 9
ЧТО СКАЗАЛА ЭЛАТА

Мне нужно перечитывать свои записи каждое утро, как только проснусь, и каждый вечер, пока не стемнело, записывать то, что произошло за день. Это уже вошло у меня в привычку, хотя я все же иногда забываю сделать очередную запись. Необходимо продолжать вести дневник во что бы то ни стало!

Нынче утром я увидел трех женщин, но не знал, как их зовут и почему они пляшут. Остальные еще спали, когда Элата вернулась в лагерь. Я тогда не помнил, что она из нашего отряда, но она заверила меня, что это так, и когда я пересчитал лошадей, то понял, что она говорит правду. Да и все остальные хорошо знали ее, как я потом смог убедиться. Элата сказала мне, что плясала она в полном одиночестве, поскольку любит танцы, а после езды верхом у нее все тело затекло и болело, так что хотелось размяться.

Но я определенно видел и других плясуний! Я с восторгом отозвался об их грации и спросил, куда же делись они. И тогда Элата объяснила, что то были дочери реки и живут они на дне. Она предложила даже проводить меня туда, если я того пожелаю, чтоб я сам мог их увидеть. Если мужчина, подобно мне, носит пояс воина, он не должен поддаваться страху; и все же я испугался как ребенок, когда она мне предложила опуститься на дно реки, и, конечно же, с нею не пошел.

Она рассмеялась и поцеловала меня; она такая маленькая, хрупкая, но когда я держал ее в своих объятиях, она показалась мне гораздо больше, чем я сам. Она говорит, что река эта называется Мелас и что по ней проходит граница Апсинфии.

Я спросил у нее, почему они так весело плясали, и она ответила: потому что пошли дожди.

– Ты, наверное, не помнишь, сколько вина я выпила в ту ночь, когда мы впервые встретились с тобой, Латро. Я все пила и пила, я просто умирала от жажды! – Она улыбнулась, склонив голову набок. – А теперь снова пошли дожди – лучшая пора для всех растений. Хочешь снова лечь со мною?

Страх все еще шевелился у меня в душе, но я кивнул. И тут один из спящих проснулся, Элата рассмеялась и отодвинулась от меня. Может, она просто смеялась надо мной и мы с ней никогда не делили ложе? Нет, я чувствую, что познал ее.

Проснувшийся сел, протер глаза и сказал:

– Доброе утро, Латро. Меня зовут Эгесистрат. Ты не поможешь мне обуться?

Я ответил, что помогу, если нужно. Он объяснил, что ему очень трудно натягивать сапоги и что я ему каждое утро помогаю делать это. Наверное, так оно и есть, хотя я ничего не помню. Надо сказать, сапоги он натянул без особых трудностей. И еще заметил, что будет очень рад, когда вновь наступит теплая погода и можно будет носить сандалии. Я тоже буду этому рад: в сапогах очень неудобно не только ходить, но и даже ездить верхом.

Тут проснулась девочка. Она говорит, что ее зовут Ио. Позже она мне еще немного рассказала об остальных наших спутниках и о том, куда мы направляемся. Оказывается, мы надеемся найти одного плененного варварами мидийца, которого зовут Эобаз, а потом отвезти его в Афины. Я согласно кивал, понимая, что в сердце моем не много отыщется теплых чувств по отношению к Афинам, зато я исполнен сочувствия к этому Эобазу.

Проснулся чернокожий. Он пошел умываться к реке. Поскольку я почему-то за него опасался, то решил проводить его и тоже умыться. Элата явилась к реке следом за нами – похоже, боялась, что я расскажу ему о плясках на берегу. Она все время прижимала палец к губам, когда он не смотрел в ее сторону. Сбросив одежду, она нырнула в стремительный поток; мы же с чернокожим зашли в воду только по пояс, а Ио (которая тоже пришла на берег реки) просто вымыла руки и ноги.

Самым последним явился Эгесистрат. По-моему, только потому, что боялся за Элату. Но, раз уж он сюда явился, ему пришлось снять сапоги и вымыть ноги. Потом он их вытер и снова запросто натянул сапоги – без моей помощи.

Интересно, что бы это значило? Может быть, так он хочет показать мне, что я должен ему подчиняться? Я ведь всего лишь помог товарищу, который к тому же значительно старше меня. Нет, вряд ли я подчиняюсь ему: я же не вол, чтобы ходить под ярмом.

Я тоже боялся ненароком упомянуть о тех плясуньях и решил рассказать чернокожему и остальным, что видел на берегу всадника, огромного человека с длинным копьем и на гигантском жеребце.

– Он, наверное, из Эноса, – сказал Эгесистрат. – Может, разведчик, а может, просто какой-нибудь аристократ местный на охоту выбрался. Вот переправимся через реку и окажемся на их территории. – Он кисло улыбнулся и добавил:

– Не сомневаюсь, многие еще до заката явятся приветствовать нас.

Я спросил его, не охотятся ли жители Эноса со львами, как другие народы с собаками, но он заверил меня, что у них таких традиций нет. Зверь, который несся рядом с конем всадника, показался мне самым настоящим львом, но я об этом рассказывать не стал.

Солнце, которое с утра сияло так ярко, теперь спряталось за тучи, посыпался мелкий дождь. Нам пришлось долго ехать вверх по течению, пока мы не нашли брод; и хотя множество следов копытных животных указывало, что брод действительно здесь, вода при переправе была лошадям по брюхо. Дождь прекратился вскоре после того, как мы переправились, но солнце так больше и не показалось. Когда мы взобрались на холм, с вершины которого видны были на том берегу шумной реки угли нашего костра, уже миновал полдень; в городах на рынках в это время полно народу.

Чернокожий все время ехал впереди, но когда мы на минутку остановились, чтобы оглянуться, он подъехал к нам и о чем-то заговорил с Эгесистратом на неведомом мне языке. Эгесистрат потом объяснил, что чернокожий настаивает, чтобы теперь после каждого брода мы ехали прямо на запад, а не возвращались по другому берегу, как до сих пор.

– Это будет долгое и тяжелое путешествие, – признал Эгесистрат. – У нас и так маловато продовольствия, а чем глубже мы забираемся, тем больше рискуем заблудиться. Мы можем даже невольно пересечь эту страну и оказаться на территории ее северных соседей. Можно, конечно, ориентироваться по солнцу и звездам, если боги пошлют нам ясную погоду, но мне кажется, вряд ли мы скоро вновь увидим чистое небо.

Чернокожий воздел палец, как бы показывая, что он и без того знает, где сейчас солнце, хоть небо и закрыто облаками.

– Пока что, – продолжал Эгесистрат, – мы старались держаться побережья, чтобы выйти к месту встречи с "Европой" у большого храма в устье Гебра. Но сперва надо все же выяснить, где находится Эобаз. А когда мы достигнем Гебра, то сможем двигаться по его течению, пока не придем к храму. Давайте решим, кто каким путем хочет идти. Те, кто за предложение нашего чернокожего друга по имени Семь Львов, пусть поднимет руку.

Чернокожий тут же поднял руку, я тоже – уверен, что он действительно мой друг. Ио тоже подняла руку, наверное желая показать мне свою покорность. Итак, все было решено.

Когда мы тронулись в путь, я поискал было на земле следы копыт – там, где видел всадника, – рассчитывая обнаружить и следы того зверя, что несся рядом с огромным конем, и определить, кто это был: собака, как утверждает Эгесистрат, или все-таки лев, как показалось мне. Это не очень верный способ – порой крупные псы, а тем более овчарки, выведенные молоссами^[20], оставляют следы не меньшего размера, чем у молодого льва; единственное, что их отличает: в собачьем следе всегда видны отпечатки когтей, а лев когти, как и всякая кошка, убирает. Но, сколько я ни искал, следов копыт огромного коня так и не обнаружил, зато заметил следы молодого льва.

В здешних местах берег низкий, почти плоский, зачастую заболоченный, и мы не всегда ехали у самой воды; но когда это все же случалось, нигде вдали не было видно никаких островов, хотя, мне кажется, в такой ясный летний день мы должны были бы их увидеть. В первый раз мы перекусили, не слезая с коней; потом сделали привал у ручья с очень чистой и вкусной водой. Мы стреножили коней и развели костер, чтобы сварить обед. Мы уже покончили с хлебом и маслинами и как раз решали, не разбить ли здесь лагерь, когда Ио заметила всадников.

Она закричала, указывая на них рукой. Спускались сумерки, так что всадников различить было трудно, особенно если перед этим смотреть на огонь. Впрочем, через минуту я уже хорошо видел их на фоне деревьев, которые росли вдоль ручья: девять человек, вооруженных копьями. Эгесистрат встал и поздоровался с ними на фракийском наречии, а я проверил, легко ли выходит мой меч из ножен, заметив, что и чернокожий шарит рукой в поисках своих дротиков. Надо отметить, что у Эгесистрата, у меня и у чернокожего имеется по паре очень хороших дротиков; Ио говорит, что Эгесистрат купил их в Пактии, городе, оставшемся позади, на юго-востоке. У Эгесистрата еще есть легкий боевой топор с длинной рукояткой – обычное оружие мидийцев, – украшенный золотыми инкрустациями и накладками. У чернокожего имеется обоюдоострый кинжал, тоже, по-моему, мидийской работы, но с бронзовой отделкой, как и мой меч.

Когда Эгесистрат заговорил, он поднял чашу с вином, и я понял, что он предлагает всадникам выпить с нами вина. Один из фракийцев что-то ответил.

Я не понял, что именно, но по его тону догадался, что он от угощения отказывается. Я шепотом сказал Ио, что от нее в схватке все равно никакого проку, и велел спрятаться на берегу. Она кивнула и как будто подчинилась – отошла от костра в темноту, хотя вряд ли достаточно далеко.

Конники приблизились к костру. Тот, что отвечал Эгесистрату, что-то сказал, и Эгесистрат надел мех с вином на протянутый ему фракийцем конец копья. Всадник поднял копье, и мех съехал прямо ему в руки. Он сделал несколько глотков неразбавленного вина и передал мех своему соседу.

Эгесистрат жестом указал на небольшую кучку наших вещей – похоже, хотел показать, что вина у нас больше нет.

Фракиец указал копьем в сторону чернокожего и опять что-то сказал.

– Опусти оружие, – велел чернокожему Эгесистрат, и тот подчинился, воткнув дротики в мягкую землю. Я еще подумал, что легко можно было бы убить этого фракийца, метнув в него дротик, лежавший рядом со мной. А если бы их предводитель оказался убит, остальные наверняка тут же умчались бы прочь. Во всяком случае, мне так казалось, но дротик метать я не стал.

Фракиец объехал вокруг костра и остановился возле Элаты. Он жестом приказал ей встать ближе к огню, чтобы лучше видеть ее. Она только головой качнула, вся дрожа. Тогда фракиец направил своего коня прямо на нее, искусно им управляя, так что мощная грудь жеребца нависла прямо над Элатой, и заставил ее отступать к огню.

В конце концов она задела конец горящей ветки, и та, шевельнувшись, разметала костер, подняв сноп красных искр. Элата вскрикнула, Эгесистрат закричал на фракийца, но другой всадник двинулся на прорицателя и толкнул его. В тот же миг дротик чернокожего со свистом поразил этого фракийца прямо в глаз; острие его как рог выскочило у конника из-за уха. Мне, конечно, следовало тоже метнуть дротик; но я почему-то решил ударить предводителя фракийцев мечом – снизу, под ребра – и, когда он упал, отрубил ему голову, поразившись тому, что мой меч такой острый. Я и не знал этого.

Тогда остальные фракийцы бросились было прочь, но вдруг развернулись и опустили копья. Я хотел было снять путы со своего коня, надеясь успеть до того, как они бросятся в атаку, но путы с него оказались сняты. Он был взнуздан, Ио держала его за повод. Едва я вспрыгнул ему на спину, как раздался громкий топот коней.

Но то была вовсе не атака фракийцев! В одно мгновенье, точно ураган, налетевший во мраке ночи, вокруг замелькали длинноволосые всадники; один из них пронесся прямо через костер, раскидав горящие уголья, так что за ним будто огненный шлейф потянулся.

Я бросился следом за ними и тут же был "вознагражден": стрела проткнула мне ухо. Зато больше не пришлось никого убивать – остававшиеся в живых фракийцы бежали. Между тем я достиг места, где только что была схватка.

Какая-то раненая женщина (я сперва принял ее за мужчину) билась на земле среди мертвых тел; на губах ее пузырилась кровь, она тщетно пыталась глубоко вздохнуть. (Еще не спешившись, я услышал, с каким ужасным звуком хлюпает рана у нее в груди!) Я разорвал на ней тунику и перевязал несчастную, закрыв рану мхом и стянув полосками ткани. Только теперь я убедился, что это женщина, ощутив под руками ее грудь. Вернулись ее подруги, однако, увидев, что я затягивал последний узел на повязке, не стали вмешиваться.

Мы прикрепили плащ к древкам двух копий и перенесли раненую к костру.

Эгесистрат зашил ее рану жилами, смоченными в вине. Я знаю, он не верит, что она выживет. Впрочем, не верю в это и я. А вот Элата уверена, что женщина будет жить.

Элата намазала мне ухо разогретой смолой, чтобы остановить кровь. Ио плачет от жалости ко мне, и я очень этим недоволен. Я уже объяснил ей, что мужчину убивает не кровь, текущая из раны, но гнев богов. Чернокожий только смеется над нами. Он стоит, выпрямившись и гордо выпятив грудь, так как эти женщины никогда не видели таких, как он.

* * *

Теперь все уже заснули за исключением Эгесистрата и одной из тех женщин. Сейчас он с ней беседует. Лошади беспокойно топчутся и ржут, чувствуя запах крови. Фракийцы, конечно, вернутся и приведут с собой других – но, думаю, еще не скоро, вряд ли до восхода солнца.

Глава 10
АМАЗОНКИ

Женщины-воительницы всегда сжигают тела павших подруг. Об этом – как и о многом другом – я узнал от Эгесистрата, который говорит на языке амазонок и утверждает, что этот язык отличается от фракийского. Я спросил, сколько же языков он знает – сам-то я, похоже, знаю только два: тот, на котором пишу свой дневник, и тот, на котором разговариваю с Ио и остальными; правда, Ио уверяет, что я знаю по крайней мере еще один.

Эгесистрат сказал мне, что говорит на всех языках. Вероятно, так оно и есть. Ио называет его прорицателем, но не желает больше ничего рассказывать мне о нем. Женщины-воительницы считают чернокожего жутким; мне известно, что то же самое Ио думает о прелестной Элате; самому же мне кажется, что Эгесистрат куда более жуткий и странный человек, чем даже эти воительницы.

Он называет этих женщин "безгрудыми" «от греч. amazon – "лишенная груди"», Ио с Элатой тоже так их зовут, я последую их примеру. Ио говорит, что прошлым летом нам о них рассказывала одна женщина по имени Дракайна, весьма скверная с точки зрения Ио, но я этого не помню.

Если Фаретра умрет, остальные останутся здесь, сложат огромный костер и устроят ей огненное погребение. Нам же задерживаться ни к чему, если сами не захотим. Так говорит Эгесистрат, а мне кажется, что не стоит отделяться от амазонок. Мы явно еще не раз будем сталкиваться с воинственными фракийцами, а драться амазонки умеют не хуже нас. Я поговорил об этом с чернокожим, и он со мной согласен. Конечно, Эгесистрат с Элатой никуда без нас не уедут.

Амазонки сделали для Фаретры носилки и закрепили их между двумя лошадьми, отбитыми у фракийцев. Нынче утром, когда я ехал рядом, раненая улыбалась и что-то говорила мне. Я покачал головой, показывая, что не понимаю ее, и она показала мне знаками, чтобы я помог ей слезть с носилок; но я не стал этого делать. Волосы у нее почти такого же цвета, как мои, только чуть порыжее. Рана причиняет ей сильные страдания; лицо осунулось, побледнело; кожа на скулах натянута так, что кости выпирают.

Все амазонки высокие и очень сильные. У них только одна грудь, левая, а на месте правой – плоский белесый шрам; их туники держатся только на одной завязке, прикрывая этот шрам. Я спросил у Фаретры, почему это так. Она ответила с помощью разных знаков, но я ничего не понял и спросил снова:

– Вам нужна только одна грудь, потому что вы рожаете и выкармливаете только одного младенца?

Фаретра кивнула. Стало быть, она, по крайней мере, несколько слов понимает на языке эллинов?

Я спросил, как ее зовут. Она сказала, но я не могу правильно произнести ее имя так, как произносит она. Звучит примерно как "фаретра", то есть "чехол для лука" – это наиболее похожее на ее имя слово, хотя она засмеялась, когда я ее так назвал.

Итак, скоро мы тронемся в путь.

* * *

Мы миновали какой-то фракийский город и разбили лагерь на болотистом поле на берегу реки. Все злятся по этому поводу, я тоже. После утренней трапезы мы встретили фракийцев; Ио говорит, что они выглядят точно так же, как те, которых мы перебили прошлой ночью. Я перечитал все, что записал об этом событии, но нового для себя узнал мало. Мне следует поменьше писать о том, что произошло, и больше о том, что я вижу вокруг.

У многих высокородных фракийцев щеки украшены татуировкой, а на пальцах золотые кольца. Уздечки их коней и вообще вся упряжь так украшены золотом, что невероятно тяжелы, и кони аж сгибаются под их тяжестью. Фракийцев было не менее сотни. Нам бы ни за что не выстоять против них в бою, ведь у нас всего трое мужчин да несколько женщин, но Эгесистрат и предводительница амазонок после недолгих переговоров заключили с ними перемирие. Эгесистрат считает, что это было бы невозможно, если б фракийцы не пожелали представить женщин-воительниц своему царю. Он еще говорит, что некоторые из них понимают наш язык, хоть и притворяются, что это не так; поэтому нам следует соблюдать осторожность и не болтать чего не следует. Он спросил разрешения собрать топливо для костра, но фракийцы говорят, что топлива здесь нет (это ложь!) и что они сами нам его привезут. Придется мне писать побыстрее, пока еще светло.

На полях вокруг стоит недозрелая рожь, и мы здорово потравили ее своими конями. Явно не все фракийцы ездят верхом – мы видели много пеших крестьян. Всадники – это, вероятно, землевладельцы или их приближенные.

Многие явно очень богаты.

Мне кажется, копье – основное их оружие. Длиной эти копья в полтора человеческих роста, но они не толще небольшой пики; мне, я думаю, такое копье показалось бы неудобным, но фракийцы прекрасно с ним управляются.

Мечи, что я у них видел, заострены только с одной стороны, как моя Фальката, а конец у них длинный, суживающийся. У некоторых есть луки, но они, по-моему, менее мощные, чем у амазонок. Фракийцы носят кольчуги из плетеных колец или стеганые льняные куртки, у некоторых есть и шлемы; амазонки же вообще не носят никаких лат.

Луки амазонок сборные, они склеены из нескольких слоев рога и дерева и сверху обтянуты кожей. Каждая из них держит в своем чехле для лука комок пчелиного воска, которым натирает оружие, предохраняя его от влаги; сам чехол они тоже натирают воском. Чехлы у всех просто великолепные, из тисненой кожи. Фаретра дала мне свой посмотреть. Там есть отделение для самого лука, вшитая пустотелая кость для хранения запасных тетив и еще отделение в виде колчана для стрел. Спереди на чехле для лука изображен грифон, убивающий воина – причем это не нарисовано, а вытиснено. Надо полагать, изображение сперва вырезали на деревянной пластине, затем на этот шаблон была наложена мокрая кожа, которую тщательно обработали деревянными молотками, пока она была еще влажной. Стрелы у них длиной в локоть и два пальца, наконечники железные; правда, мне их стрелы кажутся слишком маленькими и тонкими.

А вот меч у Фаретры очень странный. Такой же серповидный, как у меня, но внешний его край тоже заострен. Если отрезать половину от меча, напоминающего формой лист, то как раз и получится меч амазонки. Мне представляется, что такой длинный и легкий клинок очень удобен для всадника.

Какой-то крестьянин привез нам дрова на своей телеге. Горящий костер, на котором можно приготовить горячую еду, улучшил у всех настроение.

Эгесистрат заплатил за дрова два обола, что, по-моему, очень дорого. Он сказал Элате, что крестьянин обещал еще привезти нам вина и молодого барашка, так что у нас, видимо, будет неплохой ужин. Ио говорит, что мы давно не ели как следует. Да и раненой Фаретре мясо тоже пошло бы на пользу.

Эгесистрат рассказывал, что тот фракийский город называется Кобрис, а тамошнего царя зовут Котис^[21]. Некоторые жители Кобриса выглядели, по-моему, как настоящие эллины, хотя несомненно были фракийцами. Нас охраняет дюжина конников; иногда они съезжаются по двое, по трое поболтать, но командир заставляет их вновь рассыпаться цепью. Я решил, что поем вместе со всеми, а потом притворюсь, будто заснул; там посмотрим, насколько бдительно эти фракийцы нас сторожат.

* * *

Не желая открывать свои намерения, но стремясь выяснить, насколько задуманное мною может быть опасным, я спросил у Эгесистрата, что уготовано мне Судьбой в будущем. Он улыбнулся и сказал, что гадание – не самый плохой способ скоротать вечерок. Ио тоже загорелась желанием узнать будущее, и Эгесистрат обещал и ей погадать при условии, что она будет ему помогать, пока он гадает мне.

Она с готовностью согласилась, и он достал из своего мешка маленькое зеркальце, протер его солью и совершил возлияние вином в честь Богини любви (зеркала находятся в ее ведении, как он нам объяснил), а потом велел Ио принести из костра горящую головню. Сев спиной к огню, он некоторое время наблюдал с помощью зеркала за звездами – во всяком случае, так мне показалось. На небе нынче ночью есть облака, хотя оно и не полностью закрыто; клочья тумана наползают порой, закрывая луну и лицо той, которая ее держит.

Когда Эгесистрат наконец удостоверился, что все в порядке, то научил Ио простенькому заклинанию и велел ходить по кругу и повторять эти слова, высоко держа горящую головню и шагая в такт им. Элата тихонько запела другое заклинание; пела она почти неслышно, но звук ее голоса, казалось, заполнил все вокруг, раздаваясь во мраке ночи, как завывание ветра. Вскоре четыре амазонки уже били в ладоши в такт пению, поддерживая ритм, а пятая натянула лук и стала пощипывать тетиву, как струну, придерживая ее пальцем то выше, то ниже. Чернокожий и еще две амазонки постукивали в такт деревяшками.

– Мечи, – бормотал Эгесистрат. – Вижу мечи. Ты подвергаешься большой опасности, которая станет еще сильнее. Много мечей, длинных и острых!

Я спросил, погибну ли я.

– Может быть. Но я вижу богов рядом с тобою; многие из них улыбаются.

Ника всюду сопровождает тебя. Вот и Губитель тебе улыбается… – Он выронил зеркало. Ио остановилась; все остальные замолкли. Элата бросилась к Эгесистрату.

– Что ты увидел? – спросил я.

Он вздрогнул, поднял зеркало и повернул его отражающей стороной вниз.

– Свою смерть я увидел, – отвечал он. – Все смертное умирает… Нельзя было допускать, чтобы оно возобладало надо мною…

Было понятно: больше он ничего не скажет, и я не стал принуждать его.

Через некоторое время он заговорил снова:

– Ника везде с тобой рядом, как я уже говорил. Ты можешь видеть богов – во всяком случае, Ио не раз меня в этом уверяла?…

Я отвечал, что не знаю.

– Нику ты не видишь, потому что она стоит у тебя за спиной. Возможно, если бы ты посмотрел в зеркало, как я только что, ты бы ее увидел. Но тебе нельзя смотреть в зеркало. В мое зеркало.

– Да я и не хочу, – сказал я.

– Вот и хорошо. – Он отер лоб пальцами, стряхнув капли пота на землю. – Так, что там было еще? Ты отправишься в далекое путешествие… Я видел, тебя манит Бог Каменного столба^[22], а он – покровитель путешествующих.

Богиня мудрости и Охотница играли в мяч, – значит, каждая из них будет использовать тебя в своих играх. Если сможет, конечно.

Предводительница амазонок слушала Эгесистрата так, словно понимала все или почти все из того, что он говорил, а потом задала какой-то вопрос на своем языке. Она не более высокая, чем все остальные воительницы, и вряд ли намного старше меня; но глаза у нее – как ледяные озера, и все беспрекословно ее слушаются, стоит ей только слово сказать. Эгесистрат зовет ее Иппофодой, что значит "атака конницы".

В ответ на ее вопрос он покачал головой:

– Нет, я не видел Бога войны^[23]. – Потом, обращаясь ко мне, добавил:

– Она говорит, что ты обладаешь его достоинствами – у тебя есть "арете", то есть по-нашему воинская доблесть. Она считает, что Арес мог бы защитить тебя, и это вполне правдоподобно; я ведь не могу предвидеть все.

– Но ты еще говорил, что ему улыбался Губитель, – сказала Ио. – Это же очень хорошо, не правда ли? Он уже однажды дал ему хороший совет, явившись нашему оракулу в Фивах. Я раньше хорошо помнила его слова, но теперь, боюсь, уже подзабыла.

Прорицатель медленно кивнул и подтвердил:

– Да, этот бог часто выступает союзником мужчин. Я не раз сожалел, что его сестра в этом отношении так мало на него похожа, хотя иногда она вполне дружелюбно ведет себя по отношению к женщинам, особенно к юным девушкам вроде тебя. Впрочем, она несомненно была мне прекрасным другом – и весьма щедрым! – Говоря это, он пожал руку Элаты.

Я спросил, какой совет он может мне дать по поводу увиденного им.

Он лишь пожал плечами:

– Как и все, кто попал в опасное положение, ты должен быть смел, но не чрезмерно. Только те пройдут сквозь все опасности и останутся в живых, кто бесстрашен и отважен, но не безрассуден. При первой же возможности тебе следует отправиться в Дельфы. Самый великий из всех оракулов Губителя находится именно там, и, если ты спросишь у него совета, он, наверное, даст его тебе. Непременно запиши все в свою книгу. Потом прочитай, и не один раз.

Я заверил его, что так и сделаю.

– Берегись женщин и всех ученых – как женщин, так и мужчин, – сказал затем Эгесистрат. – Они будут советовать тебе то, что выгодно им самим, так что не позволяй им командовать своей судьбой. Впрочем, это предостережение следовало бы дать любому мужчине.

Я кивнул, поскольку прекрасно понял, что прорицатель имел в виду, хотя он и сам ученый человек.

– Будь осторожен, не оскорби тех, кто покровительствует тебе, и делай все, что в твоих силах, чтобы заручиться дружбой тех, кто пока еще к тебе не расположен. Охота, к примеру, может понравиться Артемиде-Охотнице, а изучение наук – Афине; по нраву придется Богине мудрости и любая помощь ее городу. Или соответствующее жертвоприношение, хотя в этом нельзя быть полностью уверенным.

– А теперь мне погадай, – попросила Ио.

– Нет, – ответил ей Эгесистрат. – По крайней мере, не сегодня.

Тут как раз вернулся крестьянин, который привозил нам дрова, – с молодым бараном и кувшином вина. Прорицатель плеснул на землю несколько капель вина – возлияние Губителю; потом чернокожий (который хорошо понимает в таких делах) заколол барашка, освежевал его и разделал – все очень быстро. Он жестами показал нам, что хотел бы оставить себе шкуру, чтобы сделать барабан; и все согласились, что шкуру надо отдать ему.

Фаретра села есть вместе с нами; это, несомненно, хороший признак.

Когда я спросил Ио, когда ранили эту амазонку, она ответила, что прошлой ночью, во время нашего боя с фракийцами. Ио и Элата старательно ухаживают за раненой, и амазонки как будто очень этим довольны.

Когда мы поели, амазонки затянули песню; слова понимал только Эгесистрат, но голоса у женщин были замечательные – наши стражи даже приблизились к костру, чтобы лучше слышать. (Фракийцы носят шапки из лисьего меха; а плащи у них с разрезом, но длинные, до пят.) В конце концов все, за исключением меня и Элаты, стали укладываться спать. Костер почти погас, и, хотя ночи стоят холодные, я не стану подкладывать в него дров, это только напугает Элату, а нашим стражам будет легче следить за мной.

Когда я писал про амазонок, надо было добавить, что они не пользуются бронзовыми удилами. Удила для своих коней они делают из сыромятной кожи, что меня очень удивило; не думаю, что когда-либо раньше мне встречались такие удила. Уздечки у них тоже из сыромятной кожи, а попоны под седлами – из овчины, почти такие же, как у нас.

Эгесистрат хром; у него курчавая борода, очень черная. Элата ростом значительно ниже амазонок и очень красива; Ио еще совсем ребенок. У меня в дневнике записано, что мы должны найти какого-то Эобаза и что нас послал Гиперид, триерарх. Я спросил у Эгесистрата и у Ио, так ли это, и они все подтвердили. Здешние земли принадлежат полису под названием Энос, а местность называется Апсинфия. Это во Фракии.

Я попытался писать до тех пор, пока не уснет Элата, но чувствую, что слишком устал, да и костер почти погас. Может, она и вовсе не собирается нынче спать? Среди наших стражников появился еще один, более высокий, чем остальные. Это плохо. И с ним собака, что еще хуже. Сейчас я лягу, но спать не буду, пока Элата не уснет окончательно и не потухнет костер.