Всеволод Васильевич Беляев
Водоворот
Парус! Порвали, парус!
Каюсь! Каюсь! Каюсь!
В. Высоцкий
Глава 1.
1
"Memento mori!" – говорили древние Римляне в минуты славы. Чтобы не зазнаваться. Или во время печали, чтобы не впадать в уныние. И вообще, чтобы не терять даром драгоценное время. Мол, помни о смерти, цени то, что у тебя есть.
Кто-то повесил табличку с этой надписью над входом в контору Никольского кладбища. Посетители кладбища, прочитав мудрость древних латинян, входили внутрь и вовсе склонив головы. И ласковое весеннее Солнце, оставленное за дверью, не могло уже отвлечь их от печальных раздумий. И запах отогретой весенней земли, особенно ясный на кладбище, который, казалось, говорил: "Всё будет прах, и всё возродится вновь!" – тоже не мог. Неожиданно действенно возвращал в мир живых громкий разговор, обильно сдобренный народными непечатными выражениями, который доносился из подсобного помещения. Посетители удивлённо переглядывались, но суровые прислужницы Харона не давали им вникнуть в суть, заставляли отвлекаться на необходимые для дальнейшей переправы их родственников формальности, и только сами время от времени недовольно оглядывались на запертую в подсобку дверь.
Между тем оживление за дверью нарастало.
– Нет, ну вы представьте, – звучал высокий голос, – целая процессия! А впереди батюшка…
– Да, – вторил ему другой голос, пониже, – видно покойница верующая, религиозная была, даже батюшку выписали.
– Слышь, а батюшка такой важный, пузатый, идёт, кадилом машет, – продолжал первый.
– Ага, расчищает покойнице путь в царство божие. И поёт при этом, – второй даже напел, подражая православному батюшке, – "Боже крепкий, Боже правый, Боже бессмертный, помилуй нас!"
Слушатели загоготали, одобряя пародийный талант рассказчика.
– И тут старшой подошёл к могиле, и как заорёт! – опять зазвучал высокий голос. – Мать, мол, вашу всех, мать, мать, мать и мать! Все вы с… и б…, и на… вас всех!
Слушатели опять одобрительно загоготали.
– Конечно, как не заорать, – вступил кто-то сиплый. – Мы эту могилу только накануне выкопали. Я подхожу, а она, мать вашу, опять засыпана. Ну какие засранцы это сделали?!
– Слышь, а эти-то, с гробом и батюшкой, – продолжал первый, – столпились вокруг, не знают, что дальше делать. Батюшка даже замолчал.
Слушатели загыгыкали.
– Конечно, – опять раздался сиплый голос старшого, – не домой же им теперь покойницу нести!
– Под "Боже правый", – вставил второй рассказчик.
– Чё вы ржёте? – засипел старшой. – Это для всех, между прочим, проблема. А эти стоят, уши развесили! Чё стоять, быстро лопаты взяли, всю землю обратно выкидали! Хорошо, рыхлая уже, вчера ведь только копали.
– А мы и выкидали! – стал оправдываться первый. – А в конце лопата – бах во что-то твёрдое!
– Ага, и стук такой гулкий, – подхватил второй.
– Ух ты, гроб?! – удивился кто-то из слушателей.
– Слышь, да и мы чего только не передумали, пока эту хрень откапывали!
– Этот вон даже подумал, что клад нашли, дурачок! – радостно просипел старшой.
Все опять заржали.
– Ну, а что оказалось-то? – спросил кто-то.
– Откопали, – опять взял слово рассказчик с высоким голосом, – а там здоровенный ящик. Мы его достали…
– Чуть не надорвались!..
– У всех мысли разбегаются: что бы это могло быть? Крышка прибита. Кое-как отковыряли лопатами, откинули в сторону.
– И что?
– Что-что, – передразнил старшой. – Что на кладбище в могиле можно откопать? Тело. И вонь от него такая, б-р-р-р!
– Что, разложившееся уже?!
– Да нет, прикинь, свеженькое! – опять вступил первый. – Вонь не от того.
– А от чего же?
– Уделался он, – сказал второй. – Амбре, скажу я вам! Вон, старшой сразу догадался, в чём дело.
– В чём?
– Заживо похоронили, вот в чём! – просипело в ответ. – Руки все в кровь изодраны, ногти поломаны. Лицо такое синюшное, в кровоподтёках. Били его что ли, перед тем как закопать? Картина маслом! Мне самому дурно стало. Хорошо, хоть ветерок свежий весь этот смрад разгонял. А эти ещё ящик криво поставили. Он возьми и опрокинься. Тело из него и вывалилось!
– Видели бы вы батюшку в этот момент! – оживился первый. – Бледный, ртом воздух хватает и трясущейся рукой крестится.
– Да бабы какие-то в обморок попадали, – подхватил второй. – В общем, веселье началось!
Слушатели оживлённо зашумели.
– Слышьте, да погодите вы, это только начало! – остановил их высокий голос. – Дальше ещё веселее было. Смотрю я на покойника, а он как будто шевелится. У меня аж мир в глазах закачался.
– Да, мы там все чуть в обморок не попадали, – вставил второй. – Особенно когда тело вдруг перевернулось, и какая-то нечистая сила начала его над землёй поднимать.
– Из процессии кому плохо стало, кто дёру дал, – подхватил первый. – Визг на всё кладбище стоял!
– Ага, только покойница в гробу бровью не повела и никуда не убежала, – добавил второй.
– Что за сила? Как это – поднимать? Взлетел он, что ли? – торопили с объяснениями слушатели.
– Да нет, чё вы гоните? – вступил старшой. – Это он сам приподняться пытался. Но выглядело жутко! Захрипел, захрюкал, на трясущихся руках на четвереньки встал, и глазками мутными на нас смотрит.
– Мне даже неудобно перед ним стало, – сказал второй. – Будто это мы его закопали.
– А он, наверное, так и подумал, – внёс ясность старшой. – Сначала закопали, потом откопали. Он и видеть то в тот момент ничего толком не мог. Из кромешной тьмы да на яркий свет. И глаза такие нехорошие…
– Точно, как будто с того света на тебя посмотрели, – вставил первый.
– И что дальше? Обратно вы его там не закопали? – спросил кто-то из слушателей.
– Дурак ты! – оборвал смешки старшой. – Настрадался человек, чудом жив остался. Считай, на том свете уже побывал. И я думаю: твою же мать, вот времена пошли, вот мы дожили! Людей заживо хоронят, как нечего делать! А только мы здесь при чём? А теперь ведь у всех начнутся проблемы! Да всё кладбище закрыть могут, пока разбираться будут!..
– Да нет, всё не могут, – возразил кто-то. – А жмуриков куда девать?..
– Но покойник-то наш оживший, какой красавчик, а?! – первый хотел закончить рассказ. – На четвереньках постоял, покачался, да как засеменит между крестов! Упал раз, но поднялся, дальше засеменил. Только его и видели!
– Да, – подытожил старшой, – а нет человека, нет и проблемы. Подождали мы, когда родственники назад соберутся, и покойницу ихнюю похоронили, как положено.
– А кто-то ещё возражать пытался, – вставил второй. – Мол, куда в эту могилу, из которой только что вот это достали?!
– Слышь, а нам-то пофиг! – сказали высоким голосом. – Чё-то не нравится – везите покойницу к себе домой, к своим детям! Хоть в огороде у себя её закапывайте!
– А что же этот покойник оживший, с ним-то что?
– А кто ж его знает? – ответил старшой. – Говорю же, нет человека, нет проблемы! Усеменил он куда-то, больше его никто не видел. Вон, малой даже ходил смотреть: может, ему врача надо вызвать, после такого-то? Но нет, не нашёл нигде. Видно, свинтил он с кладбища куда-то по своим жмуриковским делам. Где-нибудь сидит теперь, в себя приходит. А ящик вон, мы на заднем дворе оставили. Вещдок всё ж таки, если спросят.
– Да, вот это история! Страшно и на работу теперь идти! А вдруг это вампир был? Сидит теперь под каким-нибудь крестом, нас дожидается…
За дверью снова заржали.
2
Солнце пригревало всё настойчивее. Было слышно, как в небе беззаботно чирикают птички. С детской площадки доносился гомон. Вовка поморщился и отодвинулся подальше от раскрытого окна. Дрожащими пальцами поставил чашку с чаем на стол, собрался с мыслями и сказал:
– Понимаешь, Димыч, дело в том, что ты – это я, а я – это ты!
Димыч помешивал в чашке чай и с непроницаемым видом смотрел на Вовку. Тот силился сказать что-то важное, но никак не мог найти правильные, понятные слова. И нёс какой-то бред:
– Понимаешь, если закрыть глаза и забыться как следует, можно увидеть мир глазами любого человека. А может быть даже и не только человека. И… я вот думаю: а что же такое "я", если "я" – это кто угодно?.. А потому что "я" – это не только вот эти руки и ноги, не только голова, не только даже то, что я думаю или помню… Это нечто большее!
В другое время Димыч посмеялся бы над всей этой заумью и послал бы Вовку куда подальше. Но теперь он сделал вид, будто понимает и даже разделяет всё, о чём Вовка говорит.
Тот снова поднёс чашку с чаем ко рту, судорожно сделал небольшой глоток, поставил чашку обратно и продолжал:
– Понимаешь, когда мы сдохнем, мы потеряем всё: руки, ноги, всё своё тело. Голову потеряем и всё, что в ней содержится: мысли, память. Все свои связи, все свои чувства потеряем. Всё-всё, что связано с этим телом. Но что-то останется, понимаешь?! И имя своё тоже потеряем. Оно тоже связано с этим телом, и будет при нём, где-нибудь на кресте, на кладбище. И я – уже буду не я. Но я БУДУ, понимаешь?!!
– Да, крепко тебя по башке-то шарахнули! – сказал Димыч.
Он вспомнил, в каком виде Вовка заявился к нему. Еле узнал своего армейского друга. А когда узнал, на порог не пустил. Сначала расстелил в прихожей полиэтилен, будто готовился к мокрухе. А потом заставил Вовку на этом полиэтилене раздеться и отправил его отмываться в ванну. Зажав нос, завернул в плёнку всю его одежду и, отставив руку со свёртком от себя подальше, вынес на помойку.
Когда Вовка отмылся, дал ему свой спортивный костюм. Кроме синяков на лице, увидел на его затылке огроменную шишку. Предложил вызвать врача. Вовка испугался: "Не надо! ОНИ могут узнать!.."
Врач бы не помешал, сотрясение мозга у Вовки точно было, при таком шишкаре не могло не быть! И кто эти "они", Димыч так и не дознался. Вовка сказал, что не знает, кто это и был сильно напуган. И домой поэтому не хотел идти, мол, найдут его там и добьют! Мол, надо переждать, а когда всё уляжется, решать, что делать дальше. А потом рассказал, как его привезли на кладбище и похоронили заживо. А чтобы он не помешал ритуалу, сначала врезали битой по затылку.
Дальше он рассказывать не мог. Весь задрожал, из глаз потекли слёзы. Димыч впервые видел, чтобы Вовка вот так трясся и плакал.
– Так надо заяву написать! – предложил он.
– Не надо!! – вскричал Вовка. – Не вздумай ничего такого делать, и никому не говори, что я у тебя! Они там все повязаны, я это точно знаю. Если узнают, что я здесь, придут и закопают нас обоих!..
Проблемы у него, видно, были немаленькие. Димычу стало понятно, почему Вовка пришёл именно к нему. В армии были лучшими друзьями, а потом виделись всё реже, общались всё меньше. Вряд ли кто-то догадался бы искать Вовку у него. А тот пришёл, потому что рассчитывал на их старую дружбу. Правильно рассчитывал! Ведь личные симпатии, дружба, любовь – это настоящее, это то, что связывает на всю жизнь. А всякая шелуха вроде деловых связей и обязательств отлетает очень быстро. Сошедшиеся на почве бизнеса люди сплошь и рядом подставляют друг друга, любое предательство может у них быть оправдано: "Ничего личного, это просто бизнес". К тому же недавние связи и контакты вычислить несложно. А вот до их дружбы, при том, что столько времени уже не виделись, поди докопайся!
Димыч непроизвольно передёрнул плечами. Первое возмущение произошедшим и желание встать горой за старого товарища прошли. Меньше всего ему хотелось теперь, чтобы Вовкины проблемы отразились как-то на нём и на его семье.
Димыч приготовил поесть. Заварил горячего крепкого чая. Но Вовка почти не ел, только грел руки об чашку. Сначала всё благодарил Димыча за то, что разрешил остаться.
– Да ладно, – отмахивался тот. – Жена с дочкой всё равно уже на даче, живи на здоровье. Хоть всё лето. Ешь давай! Вон колбаса вкусная, "Зарубинская". Ха, "Зарубинская", как же! Итальянцы делают-то!..
Но Вовка, вместо того, чтобы поесть, стал нести всю эту чушь. Про жизнь, про смерть. Про то, что имя его чуть не воспарило к небесам, но вернулось к нему, и потому он сейчас жив. И что в такие моменты, как сейчас, выпадает редкий случай поменять имя и вместе с именем поменять свою судьбу, потому что всё это взаимосвязано…
Димыч не мешал ему говорить. Человек такое пережил, надо дать ему хотя бы выговориться.
Наконец, Вовка устал нести околесицу.
– Кто же это всё тебе устроил, ты знаешь? – спросил Димыч. – Хотя бы догадываешься, кто это может быть?
Вовка сокрушённо покачал головой. Димыч только развёл руками.
– Как ты во всё это вляпался, Вован? Вроде, у тебя всё неплохо складывалось, даже очень неплохо…
– Да это когда было! А последнее время… Эх! Да, понять бы, когда это началось? Когда я допустил ошибку, когда надо было выбрать другой поворот? Прозевал я что-то. А когда? Вот это вопрос!
Он задумался и замолчал. Стало отчётливо слышно, как дети на площадке выясняют отношения:
– Я буду Халком, он самый сильный!
– А я буду Капитан Америка! У него, знаете, какой щит?! От него даже пули отскакивают!
– Ха, ну и что, что щит? Я ка-ак по твоему щиту дам, и он всмятку!
– А я буду человеком-пауком! Смотрите, как я могу лазить! Я вас всех паутиной свяжу, и вы ничего сделать не сможете!
– А Капитан Америка в тебя щитом как кинет, и ты ка-ак упадёшь! Ха-ха-ха!
– А я не упаду, я на паутине повисну. А потом тебя паутиной свяжу, и ты шевелиться не сможешь!
– А я тогда свой щит возьму, и всю твою паутину разрежу, вот!
– А где ты его возьмёшь, ты же его выкинул?
– Ну и что, это же волшебный щит, он всегда назад возвращается, – не сдавался Капитан Америка.
– А я буду Тором. У него во-от такой молот.
– А Халк всё равно круче. Он как разозлится, как позеленеет! И станет сразу во-от такой огромный, как великан. И вы ничего ему сделать не сможете, он вас всех раздавит, как муравьёв!
– Не раздавит! Я ему своим молотом по башке ка-ак дам!..
– А я тебе кулаком по башке ка-ак дам! И выброшу твой молот.
– Не выбросишь, ты его даже поднять не сможешь!..
Страсти накалялись. Вовка мучительно застонал, зажал голову руками и отвернулся от окна.
Глава 2.
1
Вот это ночка выдалась! Лучше для такого дела и не придумаешь! Деревья шумят, ветер подвывает, по небу проносятся рваные клочья облаков. Тьма кромешная, даже крестов не видно. Только слышно, как скрипит под лопатой песок.
На кураже, одним духом закончил Кондрат дело. Отступил назад, перекрестился и негромко прочитал:
– Отче наш, иже еси на небеси…
Решительно закончил:
– Аминь!
Сорвал пучок травы и обтёр лопату. Железо тонко запело. Хорошая лопата, немецкая. Умеют же делать, черти!
Кондрат отбросил траву. Задумался. Вот довелось ему опять взять грех на душу! А хотел-то другого. И что же ты, Васька, таким жадным до денег оказался?!
Кондрат похлопал себя по поясу, нащупал пачку кредиток, кошель с серебром. Да, денег, конечно, немало. Целый обоз с товаром сдал Васька на пристанях. И поддался искушению. Ах Вася, Вася!..
Давненько познакомились Кондрат с Васьком, ещё у Рябого. Приглянулся ему Васёк чем-то, понравился. Маленький, шустрый, сообразительный. Этим, наверное, и Рябого взял. Да только тогда всё быстро закончилось, разметало всех, кого куда. Кондрат думал сперва, что один уцелел. Решил жизнь новую начать. Стал коробейничать. Потом телегами да подводами начал в Нижний товар возить. Хорошо, знал уже, как всё делается. И конкурентов, понятно, не боялся. Его самого все боялись.
Дальше – больше. Разрасталось дело Кондрата. Тяжело ему стало справляться. Думал, как бы помощника себе верного найти. Да только где ж его взять-то, верного да честного? Это, пожалуй, потруднее всего остального оказалось. Встречались Кондрату сообразительные мужики, грамотные. Но они только об собственной выгоде радели, только думали, как бы себе в карман побольше положить. Воровали, не стесняясь. А были, вроде, честные. Но такие тугодумы! Таких к торговле и близко подпускать нельзя было. Не понимали своего интереса, упускали выгоду.
Кондрат уже отчаялся подходящего человека найти. И вдруг – Васька! И он, оказывается, выбрался из той заварухи. Встретил его Кондрат, как брата. Зашли в трактир, отобедали, поговорили о жизни. Оказалось, что с тех самых пор маялся Васёк неприкаянный. Недолго думая, предложил ему Кондрат войти в дело.
Ударили по рукам. И пошло-поехало. Ничего не тая, объяснял Кондрат все тонкости своего предприятия. А Васька схватывал всё на лету. Вздохнул Кондрат с облегчением. Было теперь на кого положиться. Доверял Кондрат своему товарищу полностью. И когда обозы стали в Нижний гонять, ни разу не усомнился в нём Кондрат. С лёгким сердцем отправил с очередным обозом одного. Благо, тот уже разобрался, что к чему: какие бумаги надо выправить, куда товар сдать, как рассчитаться. Хватился Кондрат только тогда, когда Васька не вернулся.
Сначала подумал, что случилась беда. Вспоминая свою прежнюю жизнь, не очень этому удивился. Всяко бывало, всё могло случиться. И даже не подумал сначала худого на своего товарища. Тут же обратился к нужным людям. Хорошо, обзавёлся за столько времени связями. И разыскали Васька. Живого, невредимого и с деньгами. Кондрат чуть не бросился к нему, так рад был, что он жив и здоров. Но тот, прохвост, сам выдал себя. Шарахнулся от Кондрата, как чёрт от ладана. Смекнул Кондрат, в чём дело. Обнял по-дружески за плечи да отвёл в сторонку поговорить. Пытался вразумить, пытался понять. Но Васька взбрыкнул, грозить начал. Мол, если дело против меня заведёшь, я про всю прошлую жизнь твою расскажу. Если что, в Сибирь вместе поедем!
Этого Кондрат оставить уже не мог. Такого не прощают! Сделал вид, что испугался, стал просить Ваську не говорить ничего. А тот, подлец, ещё торговаться начал. Мол, не скажу, да только это будет стоить… Эх Васька, Васька!..
Кондрат глубоко вздохнул, опёрся на лопату. Постоял так немного. Потом выпрямился. Долго оставаться здесь было нельзя. Хоть ночка и тёмная, да мало ли глаз да ушей по округе… Он тихо, но решительно ещё раз произнёс: "Аминь!", – и двинулся через кусты на поле, где оставил лошадь.
2
Прояснилось, ветер угомонился. На тёмном небе показались звёзды. Под их вопрошающим взглядом Кондрат поёжился. Устроился на телеге поудобнее, подгрёб под себя побольше сена. Лошадь шла спокойно, ровно, обречённо.
Хотел когда-то Кондрат порвать с прошлым, но никак прошлое его не отпускает. И вот он один, как перст, посреди поля. За поясом столько денег, сколько его отцу и не снилось… И зачем ему всё это? Для себя ему ничего не нужно. Односельчане, самые близкие, казалось бы, люди, которых знал с детства, с которыми ел, бывало, одной ложкой, отстранились от него. Когда стал Кондрат богатеть, они рассудили, и вполне справедливо, что честным путём таких денег не заработать.
Мечтал он когда-то отца порадовать, да не успел. И то: отец божий был человек, не принял бы этих денег, даже если бы дожил.
Ах, не в отца пошёл Кондрат! Тот был тихий, мирный. В церкви помогал на службах. Мечтал, чтобы сын его в подьячие выбился. А у Кондрата в жилах играла кровь каких-то предков-казаков, перебравшихся в эти края ещё во времена Разина, спасшихся от царского гнева среди староверов.
Иногда отец ездил в Урень, и тогда Кондрата оставлял соседке. У той своих пятеро. Кондрат среди них – самый младший. Бегали везде вместе. За грибами, за ягодами в лес ходили, на речку рыбу ловить, на озеро плот строить. Старшие ребята пытались опекать маленького Кондрата, но тот отбрыкивался, хотел всё делать сам. И стремился во всём всех обогнать. Добежать быстрее, прыгнуть дальше, ягод собрать больше… Во всём быть лучше других. И откуда такое стремление?! Ревниво смотрел Кондрат на других. И если у других появлялось то, чего у него не было, или если ему не удавалось опередить соперников, он очень злился, даже впадал в бешенство. Становился неуправляемый, словно что-то застило ему глаза и разум, и он готов был разорвать своих соперников на куски. Пока был маленький, над этими припадками смеялись. Потом, когда он немного подрос и сверстники узнали его горячую руку, стали Кондрата побаиваться. Только тятя мог с ним справиться, когда он был в таком состоянии. Да не силой, не угрозами. Ласково говорил ему простые слова, и Кондрат приходил в себя, начинал слышать и видеть, соображать, что делает.
Когда Кондрат немного подрос, тятя устроил его в церковно-приходскую школу. Настоял. Мол, безграмотный ты – как скотина у господ будешь, а с грамотой – уже как человек. Будут с тобой считаться.
Соседи не понимали отца. Мол, зачем это? Пахать легче не станет. А перед господами лучше неграмотным слыть: меньше спрос. Но отец отправил Кондрата учиться.
От родных Скитов школа была далеко. Много вёрст надо было идти. Даже напрямую, тропинкой через сосновый лес, через болото. Но, ничего не поделаешь, поднимал отец Кондрата ни свет ни заря, собирал ему котомку, и шёл Кондрат учиться.
Тяжело ему давалось учение. Счёт ещё туда-сюда, а вот чтение… Пыхтел Кондрат, стиснув зубы разбирал псалтырь. Много там было непонятных длинных слов. Глядя на его потуги, посмеивались ребята. А поповские сынки, так те просто издевались над ним! Оба рослые, откормленные, одинаковые. На два года были старше Кондрата. И считали себя в школе главными. Одного звали Лука, а другого Матвей. Когда они начинали донимать своими насмешками Кондрата, ему стоило особенных усилий сдерживать себя.
Однажды тятя раздобыл для Кондрата чудесную книжку с картинками. Ни у кого такой не было! И на картинках – загадочные берега и разные сказочные существа. Глядя на них, начинал Кондрат мечтать о другой, прекрасной жизни. Все смотрели на эту книжку, как на чудо. Даже взрослые просили её показать. А уж ребята в школе и подавно. Сидели и подолгу рассматривали иллюстрации, вглядываясь в каждую деталь. Гордился Кондрат, что только у него такая книжка есть, великодушно давал всем посмотреть.
Кондрат потом часто вспоминал её. Благодаря ей он начал читать, уж так ему хотелось узнать, что там нарисовано на картинках!
Однажды поповские дети, смирив свою гордыню, тоже попросили книжку посмотреть. Но Кондрат не дал. Помнил, как обидно и зло они над ним всегда насмехались, не хотел с ними сокровенным делиться. И тогда, улучив момент, когда учителя не было в комнате, Лука выхватил у Кондрата книжку, стал бегать по комнате и перебрасываться ею с братом. Кондрат метался между ними как собачка и, наконец, смог ухватить Луку за одежду. Он почти достал книжку, но Лука вывернулся, открыл печную заслонку и бросил её в печь. Все ребята, которые были в комнате и наблюдали за ними, ахнули. Стояла поздняя осень, печку как раз топили. Попович захлопнул дверцу печки, повернулся к Кондрату и отвратительно заулыбался. И когда Кондрат рванулся к печке, чтобы спасти книжку, перегородил ему дорогу.
Что было дальше, Кондрат плохо помнил. Совсем не почувствовал, когда сломал пальцы на руке. Пришёл в себя, только когда учитель держал его за шиворот, почти на весу. В дверях толпились испуганные ребята, на на полу посреди комнаты, весь в крови, лежал Лука. Его брат не вступился за него, убежал, и теперь вместе со всеми выглядывал из дверей.
Хорошо, что в комнате не оказалось ножа, топора или каких-нибудь других острых инструментов. Убил бы, наверное, своего врага Кондрат, хоть и был тогда совсем ещё мал. И всё же крепко досталось Луке: и руками, и ногами, и зубами, и кочергой, которая стояла у печки. На шее и лице его были кровоточащие укусы, правая щека была почти откушена. Из носа шла с пузырями кровь, на исцарапанной голове набухали шишки.
Кондрата потом в наказание били розгами, не обращая внимания на его сломанные пальцы. И на этом его учёба в школе закончилась. Но читать и считать к тому времени Кондрат успел выучиться. И, прав был отец, очень ему это потом пригодилось!
3
Деревенька у них была маленькая. Дворов – по пальцам пересчитать. Жизнь простая: хозяйство, лес. Мужики время от времени ездили по делам в Урень. А стар да млад сидели в Скитах безвылазно. Дед Тихон, сидя на завалинке, развлекал себя тем, что давал всем проходящим разные обидные прозвища. Мужики только усмехались в ответ. Бабы отвечали, и иногда завязывалась перепалка. Дети обижались. За попытку ответить деду родители выписывали им увесистые подзатыльники.
Частенько вечерами собирались вместе, начинался разговор. Делились новостями: кто чего видел, кто чего слышал. Потом кто-нибудь начинал рассказывать историю. Хороший рассказчик был на вес золота. Тот же Тихон, а он ещё с французами воевал, иногда вспоминал какой-нибудь случай. Хорошо рассказывал, интересно. Его слушали, обсуждали. А иногда такую небылицу начинал плести, что над ним начинали смеяться: да полно, дед, не бывает такого, что ты сказки рассказываешь?! Дед обижался и пытался всё выдать за чистую монету.
Когда Кондрат выучился читать, появилось новое развлечение. Собирались, давали ему книжку, и он читал вслух. Иногда слушатели комментировали, высказывали своё мнение.
Чаще всего это были жития святых, и тогда Кондрату было скучно читать. Иногда попадалась историческая книжка, тогда было интереснее. Однажды, незнамо какими ветрами, занесло к ним офеню, торговца книгами. Его сердобольно накормили, показали, как выйти обратно на большую дорогу и купили у него книгу повестей и рассказов. Ах, какая это была интересная книжка! Кондрат читал, и все потом спорили до хрипоты, обсуждая, кто был прав, а кто нет, и как надо было поступить главному герою.
Часто потом переходили на обсуждение собственной жизни, хорошего и плохого в ней. Делились слухами о предстоящей свободе, о том, что государь готовит указ, и скоро все получат землю и смогут свободно работать на себя. И хотя в Уренском крае были, в основном, удельные, государственные крестьяне, и жилось им лучше и свободнее, чем помещичьим, и хотя были они, в большинстве своём, староверы с крепкими традициями и бытом и, отвоевав когда-то своей несговорчивостью относительную свободу, жили куда богаче своих собратьев в центральной России, всё же мечта о воле и о собственной земле была и для них самым заветным желанием.
Кондрат хорошо помнил тот мартовский день. Кто-то из мужиков ездил в Семёнов и привёз оттуда манифест. Все побросали работу, вышли слушать. Кликнули Кондрата, поставили его на телегу, чтобы было всем хорошо слышно, дали ему листок. Кондрат почувствовал себя важным и очень старался читать, не сбиваясь. А читать пришлось долго, и было много непонятных слов:
– Высочайший манифест. Божиею милостью мы, Александр Вторый, император и самодержец всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский…
Редкий мартовский снежок падал на непокрытые, склонённые головы. Слушали внимательно, боясь пропустить хоть одно слово. Даже вороны, кажется, поняли важность события и притихли. Кондрат старался читать громко и выразительно. И когда он прочёл:
– В силу означенных новых положений, крепостные люди получат в своё время полные права свободных сельских обывателей… – Мужики подняли головы, лица их просветлели, и смотрели они почти радостно: вот она, такая долгожданная свобода! Всё-таки свершилось!
Кондрат смотрел на односельчан, улыбаясь.
– Чего замолчал? Дальше, дальше давай! – крикнули ему.
Кондрат стал читать дальше. Не всё понимали мужики. Немного погрустнели, когда он прочитал об обязательной барщине. И совсем уже призадумались, когда услышали, что землю, на которой всегда работали, надо будет теперь выкупать, и пока не выкупят, ничего для них не изменится.
– То есть раньше просто работали, а теперь за это ещё и деньги плати? – подытожил кто-то.
Кондрат дочитал. Мужики пошумели и решили дождаться начальства, чтобы получить разъяснения. Разошлись возбуждённые, с разговорами о том, что здесь что-то нечисто, что манифест, должно быть, поддельный.
Через несколько дней приехал управляющий. Да не один, с урядником и солдатами! Опять все бросили работу, собрались. И Кондрат, которому тоже было интересно, что же будет дальше, увязался с отцом. И тут-то управляющий доходчиво объяснил, что никакой земли крестьяне не получат. Все, что у них есть, принадлежит или барину, или казне, и если они хотят дальше пользоваться своим хозяйством и своей землёй, то должны их выкупить. Выкупать можно постепенно, год за годом отдавая заработок. При этом барщина и оброк не отменяются. Кто какие повинности отрабатывал, тот должен и дальше их отрабатывать. Кто платил оброк, тот продолжает его платить. И сверх этого – выкупать свой надел. А кто не хочет – тот свободен. Может отправляться на все четыре стороны. В соответствии с государевым указом в определённые в положениях сроки можно будет оставить своё хозяйство, свой дом и искать счастья в любом месте.
– А ежели я не буду выкупать свой надел? – спросил тятя.
– Ну тогда и работать на нём не будешь, – ответил управляющий. – Работников и без тебя найдём.
Мужики зароптали.
– Это что же, раньше только работали на барина, а теперь, ежели хочешь работать, за это ещё заплатить надо?!
– Таков государев указ, – пожал плечами управляющий. – А кому не нравится, те могут и не работать. Хоть милостыню идите просить.
– Ах, ты!.. Самого тебя отправить милостыню просить!
– Но-но! – Выдвинулся вперёд урядник. – Кто там такой смелый? Давно розгами не получали?
За ним молча стояли солдаты. Они, хоть из своих, из мужиков, но люди подневольные. Прикажут – не то что розгами, и стрелять начнут.
Ропот продолжался, но без криков.
– Ну вот тебе бабушка и Юрьев день, – сказал отец Кондрату. – Пошли, чего зря мёрзнуть!
И Кондрат понял, что вместо радостного долгожданного события произошёл какой-то обман.
Управляющий с урядником и солдатами уехал. Мужики ещё некоторое время потолкались, повозмущались и тоже разошлись. И, делать нечего, взялись, как прежде, за свою работу. Потом, правда, в благодарность за эдакую свободу, по округе спалили несколько усадеб. Но со временем всё улеглось. Самых несогласных отправили в Сибирь, а остальные затянули потуже пояса и продолжали пахать и сеять. И сетовали: работали бы, как раньше, так ведь нет! Кому-то захотелось и им в карман руку засунуть. Объявили как реформу, как благо, как освобождение от крепости, а на деле начали вымогать последнее. И какая сволочь это придумала?! Кто-нибудь из министров. Или помещики, сговорившись, подменили манифест? А Государь-то и не знает… Или знает?..
Прошло время, и только начали привыкать к новому положению дел, как появилось новое веяние. От мужицких наделов стали отрезать куски земли, без которых обойтись в хозяйстве было невозможно. Водопой для скотины отрезали, выход на дорогу. И за выкуп этих отрезков спрашивали втридорога.
Мужики возмущались, понимали, что это грабёж, но сделать ничего не могли. Нищали, часто разорялись и шли по дорогам в поисках случайного заработка. Некоторым удавалось переехать в города и устроиться там на заводы и фабрики.
