Всеволод Овчинников
Дальневосточные соседи
Женихи состязаются в пении
Мне особенно запомнилось весьма своеобразное сватовство у юньнаньской народности хани. Когда в их селении девушке исполняется 16 лет, родители строят ей за околицей отдельную хижину.
По вечерам на такую «улицу невест» приходят парни – как местные, так и из соседних поселков. Перед жилищами приглянувшихся им девушек происходят песенные состязания. Победитель каждого из них получает приглашение провести ночь с хозяйкой. Однако в следующий раз она вправе пригласить любого другого претендента.
Подобные «смотрины» продолжаются по крайней мере три года. Так, перезнакомившись со всеми окрестными женихами, девушка в конце концов останавливает свой выбор на ком-то из них. Она занавешивает вход в свою хижину в знак того, что избранник отныне поселился у нее постоянно.
Но это еще не брак, а нечто вроде обручения. Когда девушка и парень убедятся, что подходят друг другу как партнеры, у них должны родиться двое детей. Лишь после этого им устраивают пышную свадьбу.
На костре запекают многометрового удава. По вкусу он напоминает угря. Китайцы в долинах тоже любят лакомиться этим мясом. По селам заранее составляют списки желающих. Когда набирается сотня человек, заказывают целого удава горцам-змееловам.
Ну а на свадьбе в селении хани односельчане, насытившиеся жареным удавом, под песню из 108 куплетов коллективно строят из заранее заготовленных материалов жилище для молодоженов. В этот бамбуковый дом на сваях торжественно переселяются жених и невеста. При таком тщательном подборе спутника жизни в селениях народности хани практически не бывает супружеских измен, а тем более разводов.
Для нацменов нет ограничения рождаемости
Итак, государственная власть в КНР очень бережно, терпимо относится к экзотическим нравам и обычаям национальных меньшинств. В Тибете, например, как и в Средние века, продолжает существовать полиандрия, то есть многомужество. Отправив, по традиции, старшего сына в монастырь, родители берут для остальных его братьев одну жену. Так что необходимости в последующем разделе имущества не возникает. Все дети появляются на свет из одной утробы. А как мальчики вырастают, у них появляется общая жена на всех.
Другая важная привилегия национальных меньшинств – на них не распространяется программа ограничения рождаемости под лозунгом «Одна семья – один ребенок».
Результат, что называется, налицо. Когда я впервые посетил Тибет в 1955 году, там было около миллиона жителей. Ныне же их три с половиной миллиона, причем китайцев среди них меньше одной десятой. Так что разговоры о том, будто Тибет китаизируется или вымирает, – домыслы западной пропаганды.
Журналистика требует риска
Чтобы с мнением журналиста считались, он должен быть человеком компетентным. Другим важным фактором успеха я бы назвал кураж, то есть готовность принимать вызов, идти на риск, даже проявлять некий авантюризм. Поясню это на примерах из личного опыта работы в Китае, Японии, Англии.
Среди «охотников за головами»
Китайская провинция Юньнань, граничащая с Вьетнамом, напоминает заповедник различных общественно-экономических формаций. В долинах, где живут ханьцы, доминирует «социализм с китайской спецификой». У нацменьшинств, что селятся на склонах гор, до недавних пор сохранялись феодальные отношения с пережитками рабовладения. А в высокогорных джунглях обитают племена, у которых до наших дней дожил первобытно-общинный строй.
В 50-х годах я рискнул побывать в селении народности кава. Эти люди известны соседям как «охотники за человеческими головами». У них есть обычай каждую весну ставить на жертвенном поле шест с отрубленной головой чужеземца. Ими чаще всего становились бродячие торговцы. А в годы первой пятилетки эта печальная участь порой выпадала участникам научных экспедиций. Успокаивало лишь то, что человеческая жертва требуется весной. А я отправился в гости к кава осенью.
Селение из бамбуковых хижин было окружено живой изгородью, по которой ползали ядовитые змеи. Моих охранников внутрь не впустили. Мы с вождем прошли вдоль домов, перед каждым из которых можно было видеть одну и ту же сцену. Подвыпивший хозяин точил полуметровый охотничий нож, то и дело прихлебывая мутную брагу из сахарного тростника.
К полудню вся деревня была навеселе. Народ собрался на площадке перед домом вождя. Ровно в полдень к жертвенному шесту за рога привязали буйволицу. По сигналу вождя несколько десятков захмелевших мужчин кинулись к животному. С громкими криками они принялись вырубать ножами куски мяса прямо из спины даже не успевшей упасть буйволицы. Она буквально на глазах превращалась в скелет.
Очумевшие окровавленные люди перебрасывали куски мяса своим родственникам. Те старались добежать с добычей до одного из огороженных мест, где разожгли два костра. Как только в чугунных котлах закипела вода, люди принялись кидать туда куски мяса прямо с кожей и шерстью. Мне как почетному гостю вождь протянул полусырой буйволиный язык. Подумал: хоть в этом повезло! Но радость оказалась преждевременной.
На жертвенный шест водрузили тонкие кишки буйволицы, полные зеленовато-бурой массы. Я старался убедить себя, что это не навоз, а переваренная в желудке животного трава, богатая ферментами.
Вождь щедро полил этим «соусом» доставшийся мне кусок языка. И мне волей-неволей пришлось его съесть. Ведь я находился в обществе «охотников за головами», так что нарушать местные обычаи было рискованно. Не случайно желания побывать в гостях у кава ни у кого из работавших тогда в Китае иностранных журналистов не появилось.
Репортаж с американской базы
Современникам мобильных телефонов трудно понять слова Константина Симонова, который говорил, что успех фронтового журналиста на 90 процентов зависит от связи. Я вспоминаю эти слова, когда думаю о весьма драматическом эпизоде моей журналистской карьеры. Он связан с первым заходом в Японию американской атомной подводной лодки. После войны парламент страны, пережившей трагедию Хиросимы и Нагасаки, утвердил «три неядерных принципа» – не создавать, не приобретать, не размещать ядерного оружия.
Чтобы преодолеть этот барьер, Вашингтон решил использовать «шоковую терапию» – начать регулярные заходы атомных подводных лодок со стратегическими ракетами, надеясь, что они станут привычными, а выступления протеста мало-помалу затихнут.
Я отправился в Сасебо, куда зашла первая атомная подлодка «Морской дракон», и подготовил репортаж о массовых демонстрациях местных профсоюзов. Редакция «Правды» ежедневно вызывала меня в три часа по местному времени. Надо было срочно сообщить на токийскую телефонную станцию мой номер в Сасебо и перевести туда вызов. Но центр города, заполненный демонстрантами, был оцеплен. Добраться до какой-нибудь гостиницы и снять там комнату не было времени.
Поэтому я рискнул зайти в американский офицерский клуб напротив главных ворот базы. Расчет на то, что американский часовой проявит солидарность с иностранцем, который оказался среди японцев, оправдался. Я приветственно махнул рукой морскому пехотинцу, он – мне.
Уверенной походкой Штирлица зашел в бар. Заказал пиво у негра за стойкой, узнал у него номер здешнего телефона и по-японски попросил знакомого клерка на токийском телефонном узле перевести мой вызов на американский клуб в Сасебо. Через несколько минут телефон зазвонил, и я услышал в трубке голос правдинской стенографистки: «Передавать будете?»
Начал диктовать текст, естественно по-русски. Американские офицеры за соседними столиками стали недоуменно переглядываться. Засветился я, когда передавал по буквам название порта: «Сергей – Анна – Сергей – Елена – Борис – Ольга». Прозвучало подряд слишком много русских имен.
Вокруг меня началось какое-то движение. Появился вахтенный офицер в сопровождении двух морских пехотинцев. Я предъявил карточку международного пресс-клуба и поблагодарил за телефон.
«Москва, “Правда”, – вслух прочитал дежурный офицер. – Ясно, зачем вы тут оказались. Но пора проводить гостя к его единомышленникам!» Рослые моряки взяли меня под локти и вежливо, но напористо вытолкали за дверь. И тут я оказался лицом к лицу с шеренгами возбужденных демонстрантов. Их кулаки тянулись прямо к моему носу, а от возгласов «Янки, убирайтесь домой!» пробирала дрожь.
К счастью, меня спас полицейский патруль и укрыл в фургоне для арестованных. «Куда смотрит ваш профсоюз? – укорял меня сержант. – Работать в горячей точке без каски – значит нарушать технику безопасности!»
Полемизирую в Вестминстерском дворце
Во время «холодной войны» большинство наших журналистов, а тем более дипломатов всячески уклонялись от публичных выступлений. Но кураж побуждал меня идти на риск и принимать вызов. После нескольких удачных выступлений в Англии меня стали часто приглашать в колледжи Оксфорда и Кембриджа.
Секретарь парткома посольства рапортовал в Москву об успехах нашей внешнеполитической пропаганды. В действительности же я был нужен «фабрикам джентльменов» как боксерская груша, как живой большевик, в полемике с которым будущие консерваторы могли бы поточить свои молодые зубы.
Однажды меня даже пригласили выступить в палате общин перед членами комитета по международным делам. Когда я увидел под сводами Вестминстерского дворца три дюжины депутатов, признаюсь, что душа у меня ушла в пятки.
Попросил разрешения начать с китайской притчи. Однажды единственная женщина, оказавшаяся среди собеседников Конфуция, спросила его: «Почему мир так несправедлив? Когда мужчина совершает супружескую неверность, его престиж в обществе растет. А если это же сделает женщина – все ее порицают».
Конфуций взял чайник и стал молча разливать чай. «Почему ты молчишь, учитель?» – «А я уже дал тебе ответ, причем наглядный. Из носика чайника я наполнил шесть чашек. Это нормально. Но можно ли из шести чайников лить чай в одну чашку? Это было бы противоестественно».
Депутаты засмеялись. А я продолжал аналогию. «Когда одного парламентария терзают вопросами три дюжины журналистов – это обычное дело. Но если три дюжины таких профессиональных полемистов, как вы, возьмут под перекрестный огонь одного-единственного газетчика, получится негуманно».
Атмосфера разрядилась, и я начал отвечать на вопросы. Потом сказал: «Наш поединок проходит в неравных условиях. Вы говорите на родном языке, а я скован своими лингвистическими возможностями, вынужден рассуждать примитивнее, чем мог бы. Справедливее будет полемизировать на китайском или хотя бы на немецком».
Я, конечно, блефовал. Но правильно сделал ставку на стойкое неприятие англичанами каких-либо языков, кроме своего.
Пьер Карден в сельском сарае
Повторю: мне посчастливилось начать свою журналистскую карьеру в Пекине 50-х годов. Довелось быть очевидцем событий, перессоривших Хрущева и Мао Цзэдуна, а после смерти «великого кормчего» стать свидетелем и участником осторожных шагов, которые Москва и Пекин стали делать навстречу друг другу после четверти века трагической размолвки.
В 1984 году я вновь попал в Китай после 25-летнего отсутствия. Первым реальным примером провозглашенной Дэн Сяопином свободы предпринимательства для меня стали платные велосипедные стоянки возле пекинских вокзалов, автостанций, универмагов и кинотеатров. Их владельцами и управляющими стали пожилые домохозяйки. Ведь создать такое предприятие можно практически без первоначального капитала.
Другой сюрприз мне посчастливилось увидеть в хорошо знакомом мне западном пригороде Пекина. Это было село, откуда мне когда-то доводилось писать о трудовых успехах народной коммуны имени китайско-советской дружбы. Теперь ее бывшие члены стали единоличниками, получили землю в пожизненное пользование. Но меня поразило, что многие крестьяне последовали лозунгу: «Уходить из земледелия, не покидая села».
Мне показали навес, под которым сидело более полусотни пожилых женщин. Они прилежно вязали что-то крючками из голубого мохера. Присмотревшись, я понял, что сарай был как бы сборочным цехом. Из соседней деревни были доставлены стопки рукавов, из другой – спинки. После того как приемщик тщательно проверил каждую деталь, их соединяли в свитера, пришивали ярлыки: «Пьер Карден. Ручная работа. Париж», и запечатывали в пластиковые пакеты.
Как мне пояснили, шерстяные нитки определенных цветов и лекала с разметкой количества петель в каждом ряду поставляет концерн французского кутюрье. Он же забирает весь заказанный ассортимент нужных ему моделей. Словом, экспортирует овеществленный труд, который обходится в семь-девять раз дешевле, чем во Франции. Причем приобщиться к подобному бизнесу, как и при создании в столице платных велосипедных стоянок, можно и без первоначального капитала.
Карденовские свитера ручной вязки производит одно из почти двух миллионов возникших в Поднебесной поселковых предприятий. Малый бизнес на селе – новый, динамичный сектор экономики, который называют секретным оружием китайских реформ. Он не только создает крестьянам 200–250 миллионов новых рабочих мест, тем самым сокращая избыток рабочих рук на селе. Он позволяет превращать главное богатство Китая – трудовые ресурсы – в реальные товары и услуги.
Кроме свитеров Кардена, в той же коммуне на завезенных с соседнего завода станках штамповали фары для автомашин. Размещать производство несложных деталей в близлежащих селах крупным заводам оказалось выгоднее, чем строить новые цеха на дорогой городской земле.
Опыт Китая свидетельствует, что существуют модели экономической интеграции, формы производственного кооперирования, которые открывают возможности для возрождения обезлюдевших сел и малых городов. Вот одна из них.
В деревни, где остались одни старики и старухи, приезжают представители крупных птицеводческих концернов. Они предлагают престарелым парам выращивать то ли сто, то ли двести, то ли пятьсот цыплят. Когда контракт подписан, бригада рабочих монтирует стандартные клетки-навесы соответствующего размера. Новорожденных птенцов доставляют из инкубатора. Дважды в неделю привозят комбикорма и бутыли с чистой водой. А когда подрастут бройлеры, их забирают на птицефабрику для централизованной разделки.
Думаю, что опыт Китая может быть поучителен для наших «бесперспективных деревень» и малых городов, население которых сокращается из-за невозможности найти работу. Особенно для неполноценной или лишенной мобильности рабочей силы, например для пожилых людей.
Тут нужна кооперация сельских предприятий с городскими. Это может быть оснащение городскими заводами сельских цехов-филиалов, где руками местных жителей выполнялись бы трудоемкие, но технологически несложные операции, целеустремленное расширение возможностей для трудоустройства в малых городах и поселках путем развития малого бизнеса. Словом, превращение местной промышленности в важную составную часть сельской экономики.
Лицом к селу
Китай поражает мир темпами своего экономического роста. Зарубежных гостей восхищают небоскребы Пекина и Шанхая, автострады с многоуровневыми развязками, поезда на магнитной подушке. Но, отнюдь не умаляя достижений Поднебесной за годы реформ, я как человек, объехавший Китай вдоль и поперек, знаю и другую сторону картины.
Мне доводилось бывать в селах, где доход на каждого жителя ниже пяти долларов в месяц, где вся домашняя утварь сделана людьми своими руками из дерева или глины. Так что после пожара в доме не остается ни кусочка металла, словно у наших доисторических предков.
В наши дни совершен кардинальный поворот пекинского руководства в сторону проблем села. До начала реформ в абсолютной бедности жил каждый четвертый китаец, то есть четверть миллиарда человек. Ныне таких уже не 25, а лишь 2 процента населения. Но в условиях Китая – это 24 миллиона человек, и чем меньше остается заповедников нищеты, тем труднее до них добраться.
До недавних пор считалось, что на селе живет 900 миллионов китайцев, в городах – 400 миллионов. Но процесс индустриализации и урбанизации несколько изменил это соотношение. Теперь в официальных документах говорится, что средний годовой доход 700 миллионов крестьян составляет около 600 долларов, а 600 миллионов горожан – 1800 долларов.
Этим трехкратным разрывом дело не ограничивается. Еще более значительна разница социальных условий жизни села, его отставание в таких областях, как образование, здравоохранение, транспортная и энергетическая инфраструктура.
Наконец архиважной и сложной для Поднебесной остается проблема продовольственной безопасности. Ведь Китай должен прокормить 22 процента человечества, имея лишь 7 процентов мировой пашни. Посевные площади составляют лишь 130 миллионов гектаров, или по 10 соток на душу населения. А ведь речь идет не о приусадебном участке, а обо всем пахотном клине.
Роспуск народных коммун в начале 80-х годов вызвал всплеск трудовой активности крестьян. Валовые сборы зерна за пять лет выросли с 300 до 400 миллионов тонн. Однако для следующего такого же рывка не хватило и двадцати лет. Урожаи оставались прежними. Лишь за последние годы они стали расти, перевалив за 500 миллионов тонн.
Поэтому Пекин пошел на небывалый шаг за 26 веков истории Поднебесной. Полностью отменен сельскохозяйственный налог.
Это ежегодно увеличивает доходы крестьян примерно на 16 миллиардов долларов. Еще 4 миллиарда дают им льготы и субсидии для производителей зерновых, площадь под которыми достигла 105 миллионов гектаров. Гарантируются оптимальные цены при закупке риса и пшеницы.
Госбюджет финансирует дорожное строительство на селе. Принята программа: к 2020 году проложить 300 тысяч километров сельских автомобильных дорог. Ассигнуются бюджетные средства на снабжение населенных пунктов в глубинке доброкачественной питьевой водой. Доступ к ней получили еще 32 миллиона крестьян.
Бюджетные ассигнования на поддержку сельского хозяйства и улучшение социальных условий жизни на селе ежегодно превышают 50 миллиардов долларов. Почти две пятых этой суммы выделено на переход сельских школ к девятиклассному образованию. От этого выиграют все крестьянские семьи, насчитывающие 150 миллионов школьников.
Тридцать семь миллионов детей из бедных семей получают бесплатные учебники. Для 8 миллионов оплачиваются расходы в интернатах. Новое направление – создание профессионально-технических училищ. Свыше 18 миллионов подростков учатся на агрономов и ветеринаров, механизаторов и фельдшеров, дабы пополнить ряды сельской интеллигенции.
В половине уездов страны при помощи государства создается новая система сельской кооперативной медицинской помощи. Она уже охватывает более половины крестьян. Началось осуществление программы «Радио и телевидение в каждой деревне». Активизируется деятельность сельских клубов, особенно в развитии физкультуры и спорта.
Проблемы роста
Пекинское руководство сделало термин «гармонизация» ключевым словом своего политического лексикона не только из-за расширяющегося разрыва между городом и селом. Ежегодный рост экономического потенциала на 10 процентов породил и серьезные трудности – экологические, энергетические, обострил проблему продовольственной безопасности.
По данным ООН, с 1980 года вредные выбросы в атмосферу Китая удвоились, а к 2020 году они могут увеличиться еще в несколько раз. Причин тут две. Из-за преобладания мелких и средних предприятий расход энергии на единицу валового внутреннего продукта более чем вдвое превышает среднемировой показатель. К тому же в энергетическом балансе страны доминирует самый «грязный» вид топлива – каменный уголь. Миллиард тонн его ежегодно сгорает лишь в тепловых электростанциях.
Доля угля в энергобалансе Поднебесной (75 процентов) вдвое больше, чем в других странах. Тогда как нефти, газа и особенно энергии ГЭС и АЭС используется гораздо меньше. В результате выбросы двуокиси серы – наиболее вредного загрязнителя атмосферы – в Китае в 70 раз больше, чем в Японии, и в 60 раз больше, чем в США.
Самой трудной задачей, пожалуй, является обеспечение продовольственной безопасности. Ведь в Поднебесной приходится примерно по 10 соток пашни на человека. К тому же, вследствие индустриализации и урбанизации, даже этот клочок сжимается подобно шагреневой коже.
Хорошо хоть, что Китай вступил в XXI век, доведя производство мяса до 55 миллионов тонн и рыбы до 28 миллионов тонн. Стало быть, пятая часть человечества потребляет четверть общемирового объема этих богатых протеином продуктов, питается лучше среднестатистического жителя планеты.
Люди стали потреблять больше мяса, круглый год есть больше овощей и фруктов. Благодаря улучшению рациона каждому китайцу теперь требуется уже не по 400, а по 350 килограммов зерна на год. То есть для 1 миллиарда 300 миллионов жителей нужно 455 миллионов тонн зерна, а для полутора миллиардов (каким население станет в середине XXI века) – 525 миллионов тонн. Ну а увеличить сборы с нынешних 500 до 525 миллионов тонн – это уже вполне достижимая цель.
Так что ни экологические, ни энергетические, ни аграрные трудности не изменят главного: Китай неудержимо движется к мировому первенству. Нынешний поворот «лицом к деревне» демонстрирует решимость китайского руководства кардинально улучшить условия жизни 700 миллионов человек, составляющих сельское население Поднебесной.
