– А я бы, пожалуй, прыгнул, – сказал Толик.
– И ноги сломал бы.
– Зато миллион рублей, – сказал Толик. – Знаешь, я на эти деньги чего купил бы?
– Костыли, – сказал я.
– Зачем костыли? – обиделся Толик. – Можно «Москвич» с ручным управлением.
Мы вышли на улицу. Вечерело.
Солнце еще не зашло, но его не было видно. Оно просто пряталось где-то за домами, и его лучи лежали под крышами самых высоких зданий. Мы шли в сторону парка.
– Слушай, – неожиданно спросил Толик, – у тебя отец – хороший человек?
Вопрос был сложный. У меня самого отношение к нему было смутное. Точнее, я к отцу своему относился по-разному. Но одно дело, что думал я сам по этому поводу, и другое дело, что отвечал другим.
– Хороший, – сказал я, и это была правда, потому что отец мой был, может быть, и не совсем хорошим, но скорее хорошим, чем плохим.
– А почему же он мать твою бросил?
– Он не бросил, просто они не сошлись характерами.
– А чего там сходиться-то? – усомнился Толик. – Чего сходиться? У меня вот отец с кем хочешь сойдется характерами. Мать ему чего не так скажет, он ей как врежет, она летит из угла в угол.
Отец Толика дядя Федя работал в бане пространщиком. Что значит это слово – я не выяснил до сих пор, знаю только, что дядя Федя сторожил в бане одежду клиентов, подавал желающим полотенце, похлопывал по спине и приносил из буфета пиво в стеклянных кружках. За это он получал в зависимости от объема услуг и щедрости клиента десять-пятнадцать копеек. Некоторые давали больше, но таких было мало. Он работал через день по двенадцать часов, но готов был работать и каждый день, если бы разрешили, не из любви к профессии, а из-за этих самых гривенников, которых к концу смены набиралось довольно много. Мать Толика несла эту мелочь в магазин к знакомой кассирше и обменивала на бумажки, а когда бумажек набиралось достаточно, дядя Федя шел в сберкассу и делал очередной вклад.
– А много у твоего отца денег? – спросил я у Толика.
– Много, – вздохнул Толик. – Я точно не знаю, но там, наверное, машины на три уже наберется. И все мало ему. Я получку принесу, он все до копеечки пересчитает и по расчетной книжке проверит. А чуть недосчитается – сразу по шее.
– А как же ты на мотороллер собираешь? – спросил я.
– Выкручиваюсь, – сказал Толик. – Я говорю, что мастеру даю по десятке с каждой получки… Слушай, – оживился он, – а ты своего отца не спрашивал, сколько вот поэты или писатели зарабатывают?
– Не спрашивал. А зачем тебе?
– Так просто. Мне один чудак говорил: рубль за строчку. Это можно, знаешь, сколько строчек написать!
– Сколько? – спросил я.
– Много, – ответил Толик и остановился. – Что это там такое?
На спортплощадке во дворе красного кирпичного здания школы возле турника толпились какие-то люди.
– Может, соревнования? – предположил я.
– Не похоже, – усомнился Толик. – Пошли, поглядим.
Мы подошли ближе. Там к турнику было подвешено какое-то сооружение из арматурной проволоки, как я потом понял – макет купола парашюта. От купола шли стропы, соединявшиеся у брезентовых лямок с блестящими замками. Возле турника толпилось человек пятнадцать ребят нашего с Толиком возраста. Рядом на параллельных брусьях возвышался худощавый человек лет тридцати (по нашим тогдашним представлениям, пожилой), в кожаной куртке на молниях и в старой летной фуражке с облезлой кокардой. К куртке у него был прикручен большой значок с изображением белого парашюта на синем фоне. Наискось через значок шла блестящая металлическая цифра «600», а на цепочке болтался еще треугольник, и там тоже было выцарапано какое-то число – не то «15», не то «45», я точно не разглядел.
Человек этот сидел на одном брусе и упирался левой ногой в противоположную стойку, удерживая равновесие. Мы с Толиком сразу догадались, что это инструктор по парашютному делу. Догадаться было, конечно, нетрудно.
Держа в руках авторучку и раскрытый блокнот, инструктор следил за ребятами, которые поочередно влезали в лямки, разворачивались влево, вправо и спрыгивали на землю, уступая место следующим по очереди.
– Следующий! – выкрикивал инструктор и отмечал в блокноте очередную фамилию.
Когда мы подошли, в лямках болтался высокий парень в клетчатой ковбойке. У него были очень длинные ноги, и парень поднимал их, чтобы они не волочились по земле.
– Развернись влево, – скомандовал инструктор.
Парень положил на грудь правую руку, потом левую, потом, подумав, поменял их местами, потянул лямки на себя, и его длинное неуклюжее тело послушно повернулось влево.
– Вправо, – сказал инструктор. – Да побыстрей. Если ты и в воздухе будешь так долго соображать, тебе до самой земли времени не хватит.
– Что это вы делаете? – шепотом спросил Толик у остроносого парня в синем берете.
– Тренируемся, – тоже шепотом ответил парень. – Прыгать с парашютом будем.
– С турника, что ли? – насмешливо спросил Толик.
– Почему ж с турника? С самолета. Нас от военкомата направили, – сказал парень и пошел к турнику, потому что подошла его очередь.
Пока он разворачивался вправо и влево, Толик зашел сбоку и внимательно наблюдал. Парень расстегнул лямки и сполз на землю.
– Следующий, – сказал инструктор.
Следующих не оказалось.
– Все, что ли? – спросил инструктор.
– Как все? А я? – неожиданно сказал Толик.
– А чего ж ты стоишь? – рассердился инструктор.
– Задумался, – объяснил Толик.
Он стащил с себя транзистор, сунул его мне и вышел вперед. Влез в эти лямки, застегнул замки и стал болтать ногами, ожидая указаний инструктора.
– Не болтай ногами, – строго сказал инструктор. – Это тебе не качели. Развернись влево.
Толик решительно потянул за обе лямки, но у него почему-то ничего не получилось, и он стал раскачиваться, пытаясь развернуться.
– Ты что? – закричал инструктор. – Не знаешь, как разворачиваться?
– Забыл, – сказал Толик, глядя на инструктора.
– Если забыл, надо спросить. В воздухе спрашивать будет некого. Положи левую руку на грудь. Сверху правую. Берись за лямки. Тяни. Теперь вправо.
Вправо у Толика получилось совсем хорошо.
– Молодец, – похвалил инструктор. – Слезай. Как фамилия?
– Божко, – четко сказал Толик.
– Божко? Что-то я такой фамилии не помню.
– Пропустили, – нагло сказал Толик.
– Да? – Инструктор покорно пожал плечами и oтметил что-то в блокноте. – Может быть. Есть еще кто-нибудь?
Толик стал мне усиленно подмигивать и призывать знаками последовать его примеру, и мне очень хотелось поступить так же, как он, но я не решился.
Инструктор спрятал блокнот и ручку в карман и спрыгнул на землю.
– Сегодня в три часа ночи чтобы все были на бульваре у кинотеатра «Восход». Ровно в три придет машина, поедем прыгать. Ясно?
– Ясно! – нестройным хором закричали парашютисты.
– Можете расходиться, – сказал инструктор и первым направился к выходу.
Мы вышли на улицу. Я отдал Толику транзистор, он его на плечо вешать не стал, а держал в руках и размахивал. Потом он его включил и стал размахивать еще больше. Передавали Эдиту Пьеху по заявкам передовиков Саратовской области.
– Выключи ты его, – попросил я. Настроение у меня было паршивое.
Толик посмотрел на меня и все понял.
– Слышь, Валера, ты не огорчайся, – сказал он. – Утром придем и вместе прыгнем.
– Как же, прыгнем, – сказал я. – Тебя-то он в блокнот записал, а меня нет.
– А чего ж ты растерялся? – сказал Толик. – Я же тебе подмигивал. В общем, придем, а там видно будет. Ему все равно, есть ты в списке или нет. Ты думаешь, он мне поверил, когда я сказал: пропустили? Да ему лишь бы план. Понял? Я это точно знаю.
В этом смысле Толик действительно знал больше меня. И умел многое из того, чего я не умел.
Мы идем по парку. Все аллеи запружены бесчисленными толпами желающих убить длинный субботний вечер.
Уже стемнело. Включили электричество. В дальнем конце парка грянула музыка – начались танцы. Мы прошли из конца в конец парка, постояли у танцплощадки, попили из автомата воды с мандариновым сиропом, заглянули в Зеленый театр, где шел концерт художественной самодеятельности гарнизонного Дома офицеров.
Идем дальше. Дошли до главного входа, опять повернули в сторону танцплощадки, но уже по другой аллее, параллельной. Толик идет чуть впереди, заложив руки в карманы, раздвигая прохожих плечом. А меня все затирают, оттесняют от Толика, я отстаю, потом догоняю. Толик оборачивается, замедляет шаг, поджидая.
– Что ты все отстаешь? – ворчит он. – Не можешь ходить по-человечески? Будешь всем уступать дорогу – далеко не уйдешь.
На улице, в парке, везде, где много народу, Толик чувствует себя как рыба в воде. Он идет, уверенно выбрасывая вперед длинные ноги, вертит головой, здоровается с какими-то людьми, которых я даже не успеваю заметить, и обращает внимание на всех девушек, идущих нам навстречу. И все они, или почти все, поражают воображение Толика. Вот он схватил меня за руку:
– Гляди, вон кадришка какая идет!
«Кадришками» по моде нашего времени Толик называл всех девчонок. Были у него в словаре и другие названия – «крали», «курочки» или просто «бабы».
Я не чувствую в себе достаточного интереса, и мне очень стыдно. Мне кажется, что во мне чего-то не хватает, раз я не испытываю при этом такого же восторга, как Толик. Мне не хочется казаться в его глазах дураком, и, вызывая в себе ложное возбуждение, я кричу с предельной заинтересованностью:
– Где кадришка?
– Прошла уже, – сердится Толик. – Пока ты тут чухался…
Не успев договорить фразы, он кидается за обогнавшей нас девицей на длинных, словно ходули, ногах:
– Девушка, а девушка, вы не из баскетбольной команды?
– Иди ты к… – не оборачиваясь, ответила девушка.
Толик вернулся сконфуженный.
– Что она тебе сказала? – спросил я.
– Да ничего, – сказал Толик. – Дура длинная.
Идем дальше. Толик сопит, молчит, переживая только что перенесенный позор.
– Толик, – спрашиваю я, – у тебя есть идейные убеждения?
– Чего? – удивился Толик.
– Я спрашиваю: у тебя есть идейные убеждения?
– Маленько есть, – подумав, ответил Толик.
– А какие у тебя убеждения?
– Разные, – отмахнулся Толик и опять насторожился. – Пошли.
– Куда? – не понял я.
– Потом поймешь.
Он схватил меня за руку, увлекая вперед. Мы почти побежали. Свернули на боковую безлюдную аллею. Впереди нас шли две девушки в красных платьях с красными сумочками в руках.
– Понял – куда? – сказал Толик, сбавляя ход; теперь мы шли с той же скоростью, что и девушки. – Давай что-нибудь говори.
– А что говорить? – спросил я.
– Неважно что, лишь бы громко. – И тут же повысил голос: – Ничего себе крали идут, а?
– Ничего, – сказал я еле слышно.
– Громче, – шепнул Толик и снова во весь голос: – Тебе какая больше нравится? – И, не дождавшись моего ответа, почти прокричал: – Мне крайняя… Что ж ты молчишь? – снова прошептал он.
Видно, поняв, что со мной каши не сваришь, он стал вести игру сам.
– Девушки, вы здешние? – спросил он.
Девушки молча свернули направо.
– Гляди, – громко восхитился Толик, – попутчицы.
Мы свернули следом за девушками. Тогда они неожиданно развернулись и пошли в обратную сторону.
– Куда мы, туда и они, – бодро прокомментировал этот маневр Толик, и мы, пропустив их вперед, опять пошли следом.
Наше преследование кончилось безрезультатно. Возле главного входа девушек ждали двое парней. Когда они шагнули навстречу девушкам, мы с Толиком сделали по шагу в обратном направлении. Физическое превосходство парней было очевидным.
– Ну что, теперь погонимся за другими? – спросил я удрученно.
– Зачем гоняться? – сказал Толик. – Пускай они за нами гоняются. Вон на лавочке две сидят, пойдем с ними поговорим.
– Да ну их, – сказал я. – Бегаем как дураки по всему парку, а толку чуть.
– Ну, пошли, сейчас познакомимся.
– Как же, познакомимся, – усомнился я.
– Точно тебе говорю: познакомимся. Пошли.
– Ну ладно, пошли, – сказал я.
Толик обрадовался.
– Ты себе какую берешь?
– Никакую, – сказал я сердито.
– Ну ладно, я себе беру блондинку, а твоя будет рыжая. Ты рыжих любишь.
Я и сам не знал, каких я люблю.
Наши очередные жертвы, ни о чем не подозревая, сидели на лавочке и разговаривали.
– Здрасьте, – сказал Толик.
– До свидания, – сказала блондинка.
– Спасибо, – сказал Толик и сел рядом с блондинкой. – Прошу вас, – пригласил он меня.
Я подчинился и сел рядом с рыжей.
– Знакомьтесь, – сказал Толик, кивая в мою сторону, – мой друг Валерий, очень большой человек, лауреат Международной премии за укрепление мира между народами.
– А вы кто? – с любопытством спросила блондинка.
– Я? Я поэт Евтушенко, – сказал Толик скромно.
– А я думала – Маяковский, – сказала блондинка.
– Маяковский – это он.
– А если серьезно? – спросила блондинка.
– А если серьезно… – Толик встал и представил торжественно меня и себя: – Валерий Важенин, Анатолий Божко.
Это прозвучало солидно. Довольный произведенным впечатлением, Толик сел на место и уже тихим, вкрадчивым голосом спросил:
– А вас как прикажете…
– Ее Поля, – сказала блондинка, – а меня… вы только не подумайте, что я нарочно… так у нас получилось… меня зовут Оля.
– Очень хорошо, – сказал Толик, – запомнить легко, а забыть еще легче. Ну что, Оля и Поля, может, пойдем туда-сюда пошляемся?
– Что это вы так говорите? – подала голос Поля. – Что это за слова такие – «пошляемся»?
– Это я по-французски, – оправдался Толик. – В смысле погуляем.
Поля посмотрела на Олю.
– Мне все равно, – сказала Оля.
– Может, пойдем потанцуем? – спросила Поля.
– Блестящая идея, – согласился Толик.
Мы встали, пошли. Запас шуток у Толика истощился, некоторое время мы шли молча. Молчание грозило стать затяжным, и Толик нашел выход из положения.
– А что это мы идем и молчим? – сказал он. – Может, поговорим о чем-нибудь?
– А о чем? – деловито спросила Оля.
– Мало ли о чем. Валера, расскажи девочкам стих. Вот этот… про дерево.
– А вы любите книжки читать? – заинтересовалась Поля.
Я смутился:
– Да так. Иногда.
– Я книжки ужасно люблю, – сказала Поля. – Особенно жизненные. Вот я недавно прочла «Сестру Керри».
– Драйзера. – Я проявил эрудицию.
– Не знаю. Так там мне больше всего понравилось, что все как в жизни. Когда я жила в Днепропетровске, у нас была одна соседка, капля воды – сестра Керри. А еще недавно я читала «Красное и черное»…