Курт Воннегут
Колыбель для кошки

Полная версия

16. Возвращение в детский сад

Мы поднялись по четырем гранитным ступеням в научно-исследовательскую лабораторию. Лаборатория находилась в шестиэтажном здании из красного кирпича. У входа мы миновали двух охранников, вооруженных до зубов.

Мисс Пефко предъявила левому стражу розовый значок секретного допуска, приколотый на ее левой груди.

Доктор Брид предъявил правому стражу черный значок «совершенно секретно» на мягком лацкане пиджака. Он церемонно обхватил меня рукой за плечи, почти не прикасаясь к ним, давая стражам понять, что я нахожусь под его высоким покровительством и наблюдением.

Я улыбнулся одному из охранников. Он и бровью не повел. Ничего смешного в охране государственной тайны не было, решительно ничего смешного.

Доктор Брид, мисс Пефко и я осторожно проследовали через огромный вестибюль лаборатории к лифтам.

– Попросите доктора Хорвата как-нибудь объяснить вам хоть основы, – сказал доктор Брид мисс Пефко. – Вот увидите, он хорошо и ясно на все вам ответит.

– Ему придется начинать с первого класса, а может быть, и с детского сада, – сказала мисс Пефко. – Я столько пропустила.

– Все мы много пропустили, – сказал доктор Брид. – Всем нам не мешало бы начать все сначала – предпочтительно с детского сада.

Мы смотрели, как дежурная по лаборатории включила множество наглядных пособий, уставленных по стенам лабораторного вестибюля. Дежурная была худая и высокая, с бледным ледяным лицом. От ее точных прикосновений вспыхивали лампочки, крутились колеса, бурлила жидкость в колбах, звякали звонки.

– Колдовство, – сказала мисс Пефко.

– Мне жаль, что член нашей лабораторной семьи употребляет это заплесневелое средневековое слово, – сказал доктор Брид. – Каждое из этих пособий понятно само по себе. Они и задуманы так, чтобы в них не было никакой мистификации. Они – прямая антитеза колдовству.

– Прямая что?

– Прямая противоположность.

– Только не для меня. Доктор Брид слегка надулся.

– Что ж, – сказал он, – во всяком случае, мы никого мистифицировать не хотим. Признайте за нами хотя бы эту заслугу.

17. Девичье бюро

Секретарша доктора Брида стояла у него в приемной, на своем письменном столе, подвешивая к люстре елочный бумажный колокол гармошкой.

– Послушайте, Ноэми, – воскликнул доктор Брид, – у нас полгода не было ни одного несчастного случая. Нечего вам портить статистику и падать со стола.

Мисс Ноэми Фауст была сухонькая веселенькая старушка. По-моему, она прослужила у доктора Брида почти всю его, да и всю свою жизнь.

Она засмеялась:

– Я небьющаяся. А если бы я даже упала, рождественские ангелы подхватили бы меня.

– И у них промашки бывали.

С языка колокола свисали две бумажные ленты, тоже сложенные гармошкой. Мисс Фауст подергала одну ленту. Она натянулась, разворачиваясь, и превратилась в длинную полосу с надписью.

– Держите, – сказала мисс Фауст, подавая конец ленты доктору Бриду. – Тяните до конца и прикнопьте хвостик к доске объявлений.

Доктор Брид послушно все выполнил и отступил, чтобы прочесть лозунг на ленте.

– «Земле мир!» – радостно прочел он вслух. Мисс Фауст спустилась со стола с другой лентой и развернула ее:

– «И в человецех благоволение!»

– Черт возьми! – засмеялся доктор Брид. – Они и Рождество засушили. Но вид у комнаты праздничный, очень праздничный.

– И я не забыла про плитки шоколада для девичьего бюро! – сказала мисс Фауст. – Вы мной гордитесь?

Доктор Брид постучал себя по лбу, огорченный своей забывчивостью:

– Ну, слава Богу! Совершенно вылетело из головы!

– Никак нельзя забывать, – сказала мисс Фауст. – Это стало традицией: доктор Брид каждое Рождество дарит девушкам из бюро по плитке шоколада. – И она объяснила мне, что «девичьим бюро» у них называется машинное бюро в подвальном помещении лаборатории. – Девушки работают на всех, у кого есть диктофон.

Весь год, объяснила она, девушки из машинного бюро слушают бесплотные голоса ученых, записанные на диктофонной пленке, пленки приносят курь-ерши. Только раз в году девушки покидают свой железобетонный монастырь и получают новогодний подарок – по плиточке шоколада от доктора Брида.

– Они тоже служат науке, – подтвердил доктор Брид, – хотя, наверно, ни слова из записей не понимают. Благослови их Бог всех, всех…

18. Самый ценный товар на свете

Когда мы вошли в кабинет доктора Брида, я попытался привести в порядок свои мысли, чтобы взять толковое интервью. Но я обнаружил, что мое умственное состояние ничуть не улучшилось. А когда я стал задавать доктору Бриду вопрос о дне, когда сбросили бомбу, я также обнаружил, что мои мозговые центры, ведающие контактами с внешней средой, затуманены с похмелья вонью паленой кошачьей шерсти. Какой бы вопрос я ни задавал, выходило, что я считаю создателей атомной бомбы уголовными преступниками, соучастниками в гнуснейшем убийстве.

Сначала доктор Брид удивлялся, потом очень обиделся. Он отодвинулся от меня и ворчливо буркнул:

– По-моему, вы не очень-то жалуете ученых.

– Я бы не сказал этого, сэр.

– Вы так ставите вопросы, словно хотите вынудить у меня признание, что все ученые – бессердечные, бессовестные, узколобые тупицы, равнодушные ко всему остальному человечеству, а может быть, и вообще какие-то нелюди.

– Пожалуй, это слишком резко.

– По всей вероятности, ничуть не резче вашей будущей книжки. Я считал, что вы задумали честно и объективно написать биографию доктора Феликса Хониккера, что для молодого писателя в наше время, в наш век, задача чрезвычайно значительная. Оказывается, ничего похожего, и вы сюда явились с предубеждением, представляя себе ученых какими-то психопатами. Откуда вы это взяли? Из комиксов, что ли?

– Ну хотя бы от сына доктора Хониккера.

– От которого из сыновей?

– От Ньютона, – сказал я. У меня с собой было письмо малютки Ньюта, и я показал это письмо доктору Бриду. – Кстати, он и вправду такой маленький?

– Не выше подставки для зонтов, – сказал доктор Брид, читая письмо и хмурясь.

– А двое других детей нормальные?

– Конечно! К сожалению, должен вас разочаровать, но ученые производят на свет таких же детей, как и все люди.

Я приложил все усилия, чтобы успокоить доктора Брида, убедить его, что я и в самом деле стремлюсь создать для себя правдивый образ доктора Хониккера.

– Цель моего приезда – как можно точнее записать все, что вы мне расскажете о докторе Хониккере. Письмо Ньютона – только начало поисков, я непременно сверю его с тем, что вы мне сообщите.

– Мне надоели люди, не понимающие, что такое ученый, что именно делает ученый.

– Постараюсь изжить это непонимание.

– Большинство людей у нас в стране даже не представляют себе, что такое чисто научные исследования.

– Буду очень благодарен, если вы мне это объясните.

– Это не значит искать усовершенствованный фильтр для сигарет, или более мягкие бумажные салфетки, или более устойчивые краски для зданий – нет, упаси Бог! Все у нас говорят о научных исследованиях, а фактически никто ими не занимается. Мы – одна из немногих компаний, которая действительно приглашает людей для чисто исследовательской работы. Когда другие компании хвастают, что у них ведется научная работа, они имеют в виду коммерческих техников-лаборантов в белых халатах, которые работают по всяким поваренным книжкам и выдумывают новый образец «дворника» для новейшей модели «олдсмобиля».

– А у вас?

– А у нас, и еще в очень немногих местах, людям платят за то, что они расширяют познание мира и работают только для этой цели.

– Это большая щедрость со стороны вашей компании.

– Никакой щедрости тут нет. Новые знания – самый ценный товар на свете. Чем больше истин мы открываем, тем богаче мы становимся.

Будь я уже тогда последователем Боконона, я бы от этих слов просто взвыл.

19. Конец грязи

– Вы хотите сказать, что в вашей лаборатории никому не указывают, над чем работать? – спросил я доктора Брида. – Никто даже не предлагает им работать над чем-то?

– Конечно, предложения поступают все время, но не в духе настоящего ученого обращать внимание на любые предложения. У него голова набита собственными проектами, а нам только это и нужно.

– А кто-нибудь когда-нибудь предлагал доктору Хониккеру какие-то свои проекты?

– Конечно. Особенно адмиралы и генералы. Они считали его каким-то волшебником, который одним мановением волшебной палочки может сделать Америку непобедимой. Они приносили сюда всякие сумасшедшие прожекты, да и сейчас приносят. Единственный недостаток этих прожектов в том, что на уровне наших теперешних знаний они неосуществимы. Предполагается, что ученые калибра доктора Хониккера могут восполнить этот пробел. Помню, как незадолго до смерти Феликса его изводил один генерал морской пехоты, требуя, чтобы тот сделал что-нибудь с грязью.

– С грязью?!

– Чуть ли не двести лет морская пехота шлепала по грязи, и им это надоело, – сказал доктор Брид. – Генерал этот, как их представитель, считал, что одним из достижений прогресса должно быть избавление морской пехоты от необходимости сражаться в грязи.

– Как же это он себе представлял?

– Чтобы грязи не было. Конец всякой грязи.

– Очевидно, – сказал я, пробуя теоретизировать, – это можно сделать при помощи огромных количеств каких-нибудь химикалий или тяжелых машин…

– Нет, генерал именно говорил о какой-нибудь пилюльке или крошечном приборчике. Дело в том, что морской пехоте не только осточертела грязь, но им надоело таскать на себе тяжелую выкладку. Им хотелось носить что-нибудь легонькое.

– Что же на это сказал доктор Хониккер?

– Как всегда, полушутя, а Феликс все говорил полушутя, он сказал, что можно было бы найти крохотное зернышко – даже микроскопическую кроху, – от которой бесконечные болота, трясины, лужи, хляби и зыби затвердевали бы, как этот стол.

Доктор Брид стукнул своим веснушчатым старческим кулаком по письменному столу. Письменный стол у него был овальный, цвета морской волны.

– Один моряк мог бы нести на себе достаточное количество вещества, чтобы высвободить застрявший в болотах бронетанковый дивизион. По словам Феликса, все вещество, потребное для этого, могло бы уместиться у одного солдата морской пехоты под ногтем мизинца.

– Но это невозможно!

– Это вы так думаете. И я бы так сказал, и любой другой тоже. А для Феликса, с его полушутливым подходом ко всему, это казалось вполне возможным. Чудом в Феликсе было то, что он всегда – и я искренне надеюсь, что вы об этом упомянете в своей книге, – он всегда подходил к старым загадкам, как будто они совершенно новые.

– Сейчас я чувствую себя Франсиной Пефко, – сказал я, – или сразу всеми барышнями из девичьего бюро. Даже доктор Хониккер не сумел бы объяснить мне, каким образом что-то умещающееся под ногтем мизинца может превратить болото в твердое, как ваш стол, вещество.

– Но я вам говорил, как прекрасно Феликс все умел объяснять.

– И все-таки…

– Он мне все сумел объяснить, – сказал доктор Брид. – И я уверен, что смогу объяснить и вам. В чем задача? В том, чтобы вытащить морскую пехоту из болот, так?

– Так.

– Отлично, – сказал доктор Брид, – слушайте же внимательно. Начнем.

20. Лед-девять

– Различные жидкости, – начал доктор Брид, – кристаллизуются, то есть замораживаются, различными путями, то есть их атомы различным путем смыкаются и застывают в определенном порядке.

Старый доктор, жестикулируя веснушчатыми руками, попросил меня представить себе, как можно по-разному сложить пирамидку из пушечных ядер на лужайке перед зданием суда, как по-разному укладывают в ящики апельсины.

– Вот так и с атомами в кристаллах, и два разных кристалла того же вещества могут обладать совершенно различными физическими свойствами.

Он рассказал мне, как на одном заводе вырабатывали крупные кристаллы этилендиаминтар-трата.

– Эти кристаллы, – сказал он, – применялись в каком-то техническом процессе. Но однажды на заводе обнаружили, что кристаллы, выработанные этим путем, потеряли свои прежние свойства, необходимые на производстве. Атомы складывались и сцеплялись, то есть замерзали, по-иному. Жидкость, которая кристаллизовалась, не изменялась, но сами кристаллы для использования в промышленности уже не годились.

Как это вышло, осталось тайной. Теоретически «злодеем» была частица, которую доктор Брид назвал зародыш. Он подразумевал крошечную частицу, определившую нежелательное смыкание атомов в кристалле. Этот зародыш, взявшийся неизвестно откуда, научил атомы новому способу соединения в решетки, то есть новому способу кристаллизации, замораживания.

– Теперь представьте себе опять пирамидку пушечных ядер или апельсины в ящике, – сказал доктор Брид. И он мне объяснил, как строение нижнего слоя пушечных ядер или апельсинов определяет сцепление и спайку всех последующих слоев. Этот нижний слой и есть зародыш того, как будет себя вести каждое следующее пушечное ядро, каждый следующий апельсин, и так до бесконечного количества ядер или апельсинов.

– Теперь представьте себе, – с явным удовольствием продолжал доктор Брид, – что существует множество способов кристаллизации, замораживания воды. Предположим, что тот лед, на котором катаются конькобежцы и который кладут в коктейли – мы можем назвать его «лед-один», – представляет собой только один из вариантов льда. Предположим, что вода на земном шаре всегда превращалась в лед-один, потому что ее не коснулся зародыш, который бы направил ее, научил превращаться в лед-два, лед-три, лед-четыре… И предположим, – тут его старческий кулак снова стукнул по столу, – что существует такая форма – назовем ее лед-девятъ – кристалл, твердый, как этот стол, с точкой плавления или таяния, скажем, сто градусов по Фаренгейту, нет, лучше сто тридцать градусов.

– Ну, хорошо, это я еще понимаю, – сказал я.

И тут доктора Брида прервал шепот из приемной, громкий, многоголосый шепот. В приемной собралось девичье бюро.

Девушки собирались петь.

И они запели, как только мы с доктором Бридом показались в дверях кабинета. Все девушки нарядились церковными хористками: они сделали себе воротники из белой бумаги, приколов их скрепками. Пели они прекрасно.

Я чувствовал растерянность и сентиментальную грусть. Меня всегда трогает это редкостное сокровище – нежность и теплота девичьих голосов.

Девушки пели: «О светлый город Вифлеем». Мне никогда не забыть, как выразительно они пропели: «Страх и надежда прошлых лет вернулись к нам опять».

21. Морская пехота наступает

Когда старый доктор Брид с помощью мисс Фауст раздал девушкам рождественские шоколадки, мы с ним вернулись в кабинет.

Там он продолжал рассказ.

– Где мы остановились? А-а, да! – И старик попросил меня представить себе отряд морской пехоты США в забытой Богом трясине. – Их машины, их танки и гаубицы барахтаются в болоте, – жалобно сказал он, – утопая в вонючей жиже, полной миазмов.

Он поднял палец и подмигнул мне:

– Но представьте себе, молодой человек, что у одного из моряков есть крошечная капсула, а в ней – зародыш льда-девятъ, в котором заключен новый способ перегруппировки атомов, их сцепления, соединения, замерзания. И если этот моряк швырнет этот зародыш в ближайшую лужу?..

– Лужа замерзнет? – угадал я.

– А вся трясина вокруг лужи?

– Тоже замерзнет?

– А другие лужи в этом болоте?

– И они тоже замерзнут?

– А вода, родники и ручьи в замерзшем болоте?

– Замерзнут?

– Вот именно – замерзнут! – воскликнул он. – И морская пехота США выберется из трясины и ринется в бой!