bannerbannerbanner
Белое и черное

Вольтер
Белое и черное

Полная версия

– Но, – возразил умирающий, – если ты был обязан мне служить, значит, я по природе превосхожу тебя, и потом, как ты смеешь говорить, что ты мой добрый гений, раз ты не помешал мне совершить все то, что я совершил, а теперь позволяешь мне и моей возлюбленной умереть жалкой смертью?

– Увы! Такова твоя судьба, – сказал Топаз.

– Если все зависит от судьбы, – возразил умирающий, – для чего же тогда нужен добрый гений? А раз у тебя, Эбен, крылья черные, стало быть, ты мой злой гений?

– Именно так, – ответил Эбен.

– Так, значит, ты был злым гением и у моей принцессы?

– Нет, у нее имелся свой собственный, а я просто неплохо ему помог.

– Ах, проклятый Эбен, но раз ты такой злой, то как ты можешь вместе с Топазом служить одному и тому же хозяину? Вы должны происходить от двух разных начал, одно из которых – добро по своей природе, а другое – зло.

– Гут нет такой зависимости, – отозвался Эбен, – все гораздо сложнее.

– Не может быть, чтобы милосердное существо создало столь ужасного гения, – вновь заговорил умирающий.

– Возможно или невозможно, это так, – ответил Эбен.

– Ах, мой бедный друг, – сказал Топаз, – разве ты не видишь, что этот хитрец и мошенник еще пытается спорить с тобой, чтобы нарочно взволновать тебя и приблизить твой смертный час?

– Оставь меня, – промолвил опечаленный Рустан, – чем ты лучше его? Он хотя бы признается, что желал мне зла, а ты притязал меня защищать, а на самом деле ничем мне не помог.

– Мне очень жаль, – ответил добрый гений.

– Мне тоже, – сказал умирающий. – Во всем этом есть что-то такое, чего я никак не могу понять.

– И я тоже, – вздохнул несчастный добрый гений.

– Наверное, скоро все объяснится, – сказал Рустан.

– Посмотрим, – сказал Топаз.

Тут все исчезло. Рустан оказался в доме своего отца, из которого не выходил, в своей собственной постели, он спал всего час.

Он внезапно просыпается, весь в поту, растерянный, ощупывает себя, зовет, кричит, звонит. Топаз, его лакей, в ночном колпаке, зевая, является на зов.

– Я умер или я жив? – спрашивает Рустан. – Жива ли прекрасная принцесса Кашмира?…

– Господина мучают кошмары? – спокойно спрашивает Топаз.

– Ах, – кричит Рустан, – что же сталось с этим негодяем Эбеном и его черными крылами? Это по его вине я умираю такой жестокой смертью.

– Господин, он храпит там наверху, я могу его позвать, если вам угодно.

– Негодяй, уже полгода он терзает меня, это он привез меня на злосчастную ярмарку в Кабул, это он подменил алмаз, который мне подарила принцесса, он один виноват в роковом путешествии, в смерти принцессы и в том, что, пронзенный дротиком, я умираю в самом расцвете сил.

– Успокойтесь, – ответил Топаз, – никогда вы не были в Кабуле, никакой принцессы Кашмира не существует на свете, у ее отца только двое сыновей, которые сейчас учатся в коллеже. У вас никогда не было алмаза; принцесса не могла умереть, коль она не рождалась, а вы в полном здравии.

– Как, разве не ты был со мной, когда я умирал на постели принца Кашмира? Разве не ты признался мне, что, стараясь уберечь меня от стольких бед, ты превращался в орла, слона, полосатого осла, врача и сороку?

– Господин, вам все это приснилось. Мы не властны над нашими мыслями ни во сне, ни наяву. Быть может господь бог послал вам эту вереницу видений, чтобы через них внушить наставление к вашей же пользе.

– Ты смеешься надо мной! – вскричал Рустан. – Как долго я спал?

– Господин, вы спали всего один час.

– Так как же ты хочешь, проклятый резонер, чтобы я за один час успел побывать на ярмарке в Кабуле шесть месяцев тому назад, вернуться оттуда, совершить путешествие в Кашмир и умереть вместе с Барбабу и принцессой?

– Господин, в этом нет ничего невероятного и необычного, на самом деле вы могли бы совершить кругосветное путешествие и пережить гораздо больше приключений и за более короткий срок. Разве вы не можете прочесть за час краткую историю персов, написанную Зороастром, хотя она охватывает восемь тысяч лет? Эти события одно за другим проходят перед вашими глазами в течение одного часа, согласитесь же, что для Брамы совершенно все равно, сжать ли их в один час или растянуть на восемь тысяч лет. Представьте себе, что время – это вращающееся колесо, диаметр которого бесконечен. В этом огромном колесе расположены одно в другом бесчисленное множество более мелких колес, центральное колесо невидимо, но оно делает бесконечное множество оборотов за то время, пока огромное колесо проходит всего один. Отсюда ясно, что все события, от начала мира и до конца его, могут произойти, сохранив ту же последовательность, за гораздо меньший срок, чем стотысячная доля секунды; теперь вы можете сказать, что так оно и есть.

– Я тут ничего не понимаю, – сказал Рустан.

– У меня есть попугай, который легко вам все объяснит, – предложил Топаз. – Он родился незадолго до потопа, побывал в ковчеге, многое повидал, однако ему всего полтора года. Он расскажет вам свою историю, она очень и очень занимательна.

Рейтинг@Mail.ru