Евгений Бочкарёв
Сказания Гардарики. Книга первая

На площади прозвучал призыв подойти всем, кто хочет стать детскими, и Виги подтолкнул названого сына в спину:

– Давай, тебе пора.

Когда Годун вышел из толпы на площадку, усыпанную песком, он увидел группу детей. Пара дюжин мальчишек, смущенно переступая с ноги на ногу, стояла в ряд. Лишь четверо ребятишек сбились в кучку и немного обособленно. Среди них была девочка.

– Вам особое приглашение нужно? Встали в ряд! – Рулаф грозно посмотрел на четверку, и ребятишки, потупив взгляд, заняли место в строю. – Хорошо, а теперь рассчитайтесь на первый-третий.

– Первак.

– Вторяк.

– Третьяк.

– Первак, – мальчик рядом с Годуном обозначил свой порядковый номер и повернул голову в сторону соседа.

– Вторяк, – Годун повторил процедуру, передав слово следующему.

– Третьяк.

Так продолжалось до тех пор, пока последний в ряду не озвучил свой номер.

– Перваки, шаг вперед. Вторяки, на месте. Третьяки, шаг назад, – голос князя был так же тверд, но судя по улыбкам старших варягов, эта процедура умиляла всех собравшихся. – Запомните всех, кого вы видите по левое и правое плечо. Теперь это ваша семья. Ваш десяток. Подойдите друг к другу.

Годун увидел, как к нему подходят несколько ребят и та самая девочка, которая стояла в обособленной четверке. Всего их десяток насчитывал восемь человек. И семь из них с интересом наблюдали за восьмой участницей:

– Как тебя зовут? – Годун заговорил первый.

– А почему ты решила, что можешь стать воином? – спросил второй мальчик, с желтой, словно солома, копной волос.

– Преда меня зовут, – девочка горделиво вздернула носик и повернулась ко второму. – А ты с чего взял, что сам воином станешь, мешок с соломой?

Мальчик покраснел и замахнулся, как тут же маленький кулак прилетел ему в грудь, заставив с громким оханьем плюхнуться на пятую точку. Он пытался выдохнуть, но получались только вдохи. Лицо его быстро побагровело, а на глазах проступили слезы.

– Предслава! – молодой мужской голос прозвучал резко и твердо.

Соломоволосый наконец смог выдохнуть и разрыдался. А девочка после обращения мужчины, видимо, отца, опустила голову, но в глазах читалось ликование.

Взрослый присел на корточки к рыдающему мальчику, чуть отодвинув Годуна:

– Не реви. Ты же воин, – и обратился к девочке: – Ты зачем его ударила?

– Он сам виноват, – Годун встал рядом с Предславой, обращаясь к мужчине. – Негоже на дев руки поднимать, даже если в шутку. Она поделом его огрела. Был бы расторопнее, пострадал бы меньше. Не за что ее бранить.

Отец девочки приподнял бровь и подмигнул дочери:

– Ты посмотри на этого смельчака. Незнамо, кто перед ним и за кого заступается, а на рожон лезет.

– А почто мне знать, кто ты, коли за Правду дочь свою ругаешь, а обидчика защищаешь?

Мужчина расхохотался и, поднимая соломоволосого, обратился к Годуну:

– Ты чей будешь, вой? Я хочу тебя в зятья, когда подрастешь, да только знать надобно род твой.

– Зачем в зятья? – мальчик потупил взгляд и смущенно покраснел, покосившись на улыбающуюся Преду.

Только сейчас он заметил, что вокруг них собралась толпа воинов и наблюдает за происходящим. Рулаф вышел вперед, также улыбаясь:

– Из моего рода он, Владимир. Подойдет такое родство?

Мужчина, просияв, поклонился князю:

– От такого рода только остолбень откажется.

Многие начали смеяться, включая Предславу, а Годун стоял, заливаясь румянцем:

– Чего это меня сватать решили? Я ж не знаю, кто ты. Вдруг мне твой род не подойдет.

Владимир и окружающие взорвались от хохота, а Предслава, улыбаясь, ткнула в плечо своего защитника:

– Мой тятя – Владимир Святославович, князь Новгородский. Подходит тебе такой род?

Годун побледнел и с ужасом посмотрел на Рулафа, а потом на смеющегося Владимира:

– Подходит, наверное. Но я еще не хочу жениться.

Лишь один мужчина не смеялся. Отец соломоволосого стоял, понурив голову:

– Княже, прости моего сына за невежество. Позволь, я его из десятка заберу и выпорю.

Владимир удивленно посмотрел на удрученного отца:

– Так не в моем десятке он, а у Рулафа. Ему судьбу своих воинов решать.

– Останется он, – Рулаф рассек рукой воздух, показав, что решение окончательное. – Дела десятка – это дела десятка. Тут должен десятник разбираться, а не княжеский совет.

Громкий вздох подходящего Варяжки заставил старых воинов вновь рассмеяться.

– Пойдемте. Я вас отведу в детинец. Будем знакомиться, – затем отрок повернулся к Преде: – А тебе отдельную комнату выделят на женской половине. Будешь приходить в детинец по утрам, а почивать там.

На следующее утро, когда солнце еще только пробивалось сквозь кроны вековых деревьев, десяток Варяжки, где находился и Годун, уже собирался в общей зале и готовился к завтраку. Все детские едва не прыгали от радости – впервые они будут есть за единым столом с дружиной. Годун вошел в трапезную вторым и сразу начал взглядом искать Вигислава. Княжич стоял рядом с Владимиром и Рулафом, которые о чем-то спорили. Подойдя ближе, новоиспеченный детский услышал окончание спора старших:

– Я понимаю твою обиду, Владимир, – Рулаф положил руку на плечо родича. – И я признаю, что ты вправе взыскать виру за Олега. Но он – твой старший брат. Мое положение не позволяет мне вставать между вами. Вы – крови Святослава. Твое право на Новгород я поддержу. Но на Киев с тобой не пойду, уж не серчай.

– Ты всегда шел путем разума, сродник. Не серчаю я, но кручинюсь. Волю твою принимаю.

– А я – нет!

Оба князя повернулись на Виги.

– Можешь от меня окончательно отказаться, тятя. Мой меч и моя дружина пойдут с тобой.

Вигислав достал свой меч и повернул рукоятью в сторону Владимира.

Владимир посмотрел на Рулафа. Ладожский князь тяжело вздохнул, но кивнул.

– Коль воин хочет поменять дружину, князь не вправе ему мешать. Такова Правда.

Владимир взял меч и кивнул:

– Да будет так. Я принимаю тебя и твою дружину.

Рулаф не взглянул на сына, лишь сжал чуть сильнее плечо Владимира, после чего отвернулся и направился к своему столу.

Годун, наблюдавший за этим, не решался подойти. Виги сам приблизился к мальцу и потрепал за волосы:

– Ты все слышал, да?

– Мы уходим?

– Не все. Только я с Парсбит и парой человек. Ты останешься здесь.

– Но…

– Не время, Годун, – стоящий рядом Владимир перебил парнишку. – Набирайся сил и усердно учись. Обязательно возьму в свою дружину, когда подрастешь. А Вигислав приедет к тебе еще не раз.

Князь снова улыбнулся, как будто ничего не произошло:

– Ну и кому я еще могу доверить важное задание по защите княжьей дочки? Справишься?

Мальчишка посмотрел на княжича, затем нашел взглядом сидящую на скамье с его десятком маленькую княжну.

– Справлюсь, княже.

Когда трапеза завершилась, дружина Владимира и все, кто к ней решил примкнуть, вышли из-за стола, поблагодарив князя Рулафа.

– Спасибо, родич, за прием теплый, но время не ждет, – князь Новгородский протянул руку хозяину дома. – Ты не передумал?

– Нет, Владимир. Это ваши семейные дела, хоть и аукнутся они всем нам, – Рулаф мрачно посмотрел на стоящего за спиной Владимира сына. – Негоже нам вмешиваться в ваши с братом дела. Даже если я понимаю и принимаю твое право на виру за родича. Я должен заботиться о своих людях и своем городе.

– Добро, Рулаф. Да будет так.

Через три четверти часа лодьи и драккары Владимирова войска отправились вниз по течению. С темного неба хлестал дождь. Острые, словно ежовые колючки, капли били в лицо маленького варяга, провожающего взором последнюю лодью. Сквозь дождь было почти не разобрать фигур, но он продолжал вглядываться туда, где должен был стоять Вигислав. А рядом наверняка замерла Парсбит с Бачой на руках и смотрела на причал. Его, Годуна, мама и папа должны были думать о нем, когда уходили. Сам того не желая, он заплакал.

Вдруг чья-то тяжелая ладонь легла на его плечо. Годун вздрогнул и поднял глаза. Рядом с ним на причале стоял князь Ладожский с Ратибором на руках. По щекам старика стекали струйки воды – то ли от дождя, то ли от тихих отеческих слез.

– Дай боги, свидимся, Виги. Дай боги, в этом мире.

Часть 1 “Годумил”

Глава 1. Чужой Бог

Зеленая стена леса начиналась от самой кромки воды. Вершины могучих вековых деревьев буквально пронзали хмурое серое небо, заставляя его проливаться мелким колючим дождем, от которого озерная гладь покрывалась зыбкой рябью.

Под навесом неспешно плывущей лодьи спал воин. Глаза под закрытыми веками судорожно двигались, желваки напрягались, а костяшки сжатых кулаков побелели. Все выдавало беспокойный сон.

***

Годун посмотрел на протянутый слепой колдуньей металлический диск, отливающий серебром и украшенный по ободку затейливой вязью незнакомых символов. Никогда прежде такой диковинной штуковины видеть ему не приходилось, даже в Царьграде. Нет, ему попадались тарелки целиком из золота и отполированные так, что в них можно было любоваться как в зеркало. Но данная вещица явно предназначалась для иного.

– Это что? – Годун повертел диск в руке и поднял недоуменный взгляд на ведунью.

– Тарелка, – женщина пожала плечами с абсолютно невозмутимым видом.

– Вижу. Зачем она мне? Я попросил тебя показать того, кто стоит за всем этим. Где я могу его найти и как его убить. А это подобие блюда мне на что?

Ведьма усмехнулась, поставила тарелку на стол и положила на нее яблоко.

– А теперь смотри, Пушистый, – ведунья сделала несколько движений руками, и яблоко, словно живое, начало кататься по плоской поверхности. Через некоторое время отражения усатого воина, в ком Годун узнал себя, и слепой колдуньи начали размываться, вместо них возникло расплывчатое изображение, в котором проглядывались сводчатые стены каменного погреба. Годун видел такие у ромеев и болгар. Еще через несколько оборотов яблока из марева начали проявляться фигуры, а в голове Годун услышал все, что происходило в видении.

В тесном каменном подвале их было двое: крепкий муж с собранными в косу черными длинными волосами и седовласый короткостриженный некто – по кровавому месиву на месте лица понять, кто это, было трудно. Длинноволосый повернулся к бочке и, зачерпнув ледяную воду ковшом, жадно осушил его одним глотком.

– Монах, я понимаю, что ты готов принять мученическую смерть. И знаешь, это даже похвально. Не многие вои выдерживали подобные допросы. Но и вопрошающему грош цена, коли он пленника до смерти замордует. Допрос – это целое искусство! – короткий взмах шипованной перчатки, чавкающий звук разрываемой плоти и еле слышный стон узника. – Вначале нужно сломить волю человека. У каждого свои страхи: кто-то боится боли, кто-то смерти, – еще один удар, – они ломаются еще до начала допроса, отрекаются от рода, богов… Так, ты куда уходишь?

Черноволосый придержал голову пленника, безвольно свесившуюся на грудь, зачерпнул в ковш воды и плеснул в лицо, точнее, в то, что от него осталось. Мученик дернулся и снова застонал.

– Вот и славно, а то уйти посреди разговора – проявление высшей степени неуважения к говорящему, – мучитель оперся спиной о стену и снял перчатки. – Так, на чем ты меня перебил? – он наигранно нахмурился, делая вид, что пытается вспомнить, на чем остановился. – Ах да, искусство допросов. Так вот, монах, ты не из этих. Ты не боишься смерти. Ты прям ее желаешь. Считаешь, что твой Бог примет тебя и усадит подле себя?

Слово «Бог» черноволосый прямо выплюнул.

– Думаешь, умерев в муках, обратишь Его внимание на себя? Твой Бог слеп, монах! – лицо истязателя исказилось от ярости. – Он оставил наш мир! Он ненавидит нас и приносит нам только страдания.

– Это не так, Влад… – еле слышный шепот монаха прозвучал необычайно спокойно для человека в его положении. – Ты не прав. Позволь, я…

– Не позволю! – Влад сорвался на крик, брызжа слюной. – Где Он был, когда они убивали мою жену? Где, я спрашиваю? А где Он был, когда надругались над моей дочерью, искалечив ее тело и разум? Где, монах?! В чем проявилась Его любовь?

Черноволосый с силой пнул монаха, который был привязан к стулу. От удара ножки надломились, и пленник повалился назад, стукнувшись головой о каменный пол. Череп хрустнул, словно спелый арбуз.

– Ну нет. Я тебя еще не отпускал! – Влад протянул вперед руку, и над телом появилось белесое туманное облако, в котором проступали очертания седовласого узника. – Твой Бог меня предал. И я познал другого, Настоящего! Он даровал мне силу, о которой, монах, тебе и твоему Богу только мечтать.

– Во что ты превратился, Влад? – дух монаха, скованный невидимыми нитями чар, печально взирал на черноволосого. – Ты отдал свою бессмертную душу за колдовскую силу. Ты предал нашего Бога. Ты кощун… мне жаль тебя. Ради сиюминутной силы ты отказался от величайшего дара.

– Сиюминутной?! – мужчина расхохотался. Его худощавое и изможденное лицо в неверном свете факела стало походить на обтянутый кожей череп, блики пламени плясали на гранях нагрудника, напоминавших ребра, лишь усиливая сходство со скелетом.

– Я бессмертный, монах. Новый Бог даровал мне бессмертие и силу. А душа всего лишь цепь, на которой твой Бог держит тебя, как пса. Но теперь твой Бог – я! – Влад вытащил из-за пояса короткий меч и рассек духа. Лезвие, проходя сквозь туман, казалось, впитывало его, светясь мертвенной зеленью. Влад вытер влагу с клинка рясой мертвого пленника и вышел из темницы.

– Уберите тело, – обронил он стражникам, стоявшим при входе в подземелье.

Годун никогда прежде не видел такого меча, как у этого Влада: рукоять в форме стоячего зайца с перекрестием в виде утки, расправившей крылья.

– И где это? – внутри Годуна все кипело от ненависти к длинноволосому извергу. Кем бы он ни был и насколько б ни был силен, варяг убьет колдуна.

– Это не «где», – ведьма задумчиво смотрела на свое отражение в тарелке, – это «когда». То, что мы сейчас видели, еще не наступило, а когда наступит, ты уже ничего не сможешь сделать. Почему-то тарелка решила, что это ответы на все твои вопросы.

– Где это? – повторил вопрос Годун.

***

Тело Годуна дернулось, разбудив его, вытащив из этого дурного сна. Все вокруг было тихо: та же река, та же лодья и та же дружина, к которой он примкнул в Новгороде. Никто не обращал на него внимания; дурной сон для воина – дело обычное. Призраки врагов и друзей, павших на твоих глазах, всегда с тобой. Варяг натянул накидку на плечи и вышел из-под навеса. Подставив лицо дождю, он наслаждался острыми каплями, которые падали на загорелое лицо и стекали по усам.

Странные сны, тревожащие Годуна с детства и прекратившиеся после принятия веры Единого, снова вернулись в прошлую седмицу. Вытерев капли дождя, катившиеся по бороде и усам, он вгляделся в проплывающий мимо берег. В этих краях вместе с его родными погибло и беззаботное детство, и он не бывал тут уже добрых два десятка лет. Сейчас, когда полюдье подходило к концу, он понял, как же сильно скучал по родной земле. Далеко на Юге, на службе ромеев, и до этого, в дружине князя Ладожского, спасенный юноша избегал мыслей об убитых матушке, деде и отце, и в каждой битве пытался найти свою смерть, но Мара обходила его стороной. Уже четыре месяца, как он вернулся на родину, но до сих пор с наслаждением вдыхает здешний прохладный свежий воздух.

Лодья шла под попутным южным ветром по широкой глади озера. По подсчетам Годуна, с такой доброй погодой они должны были вернуться в Ладогу через четыре-пять дней.

– Годун, – тихий голос Ратибора отвлек варяга от любования проплывающими мимо берегами.

– Годун, – повторил младший сын Рулафа, – скоро причалим. Последнее селение осталось. Там и до дома рукой подать. А в Ладоге отец мой наверняка уже столы готовит. Не помню таких спокойных полюдий, – молодой варяжский княжич довольно улыбнулся. – Давно я на гуляниях варяг не был. Успеем вернуться до Ильина, – и тут же поправился, – до Перунова дня?

Годун ухмыльнулся княжичу. Здесь, на севере, вера предков была сильнее, чем в киевских землях, где уже вовсю ставили ромейские храмы на месте старых капищ.

Вдруг в борт лодьи что-то ударило с глухим звуком. Тут же раздался второй удар.

– Щиты! – голос Ратибора, хоть и не дотягивал до отцовского и братьего басовитостью, прозвучал громко и уверенно. Дружинники вскинули щиты из-за спин и стали прикрывать товарищей на румах.

– К берегу!

Этот приказ княжича тоже был исполнен быстро, и лодья пошла к берегу. Весла вспенивали воду так, словно гребцы хотели сбить из нее масло, как из молока. Как только лодья повернула к берегу, обстрел прекратился. Должно быть, напавшие осознали ошибку и попытались скрыться в чаще. Едва лишь лодья коснулась илистого дна реки, варяги спрыгнули на берег, формируя стену из щитов. Кроме шума, издаваемого дружиной, и плеска воды, не было слышно ничего: птицы затихли, звери попрятались. Стоило Годуну чуть опустить щит, чтобы оглядеться, как в шлем с силой вонзилась стрела.

– Щиты не опускать! – Ратибор снова попытался изобразить бас, но юношеский голос предательски дал петуха на последнем слоге.

В кустах метрах в десяти кто-то засмеялся и тут же затих навеки. Мощный бросок сулицы пришил смешливого татя к земле. Из леса повыскакивали кирьялы в шкурах, вооруженные охотничьими копьями и сетями. С дикими воем и свистом они кинулись на варягов, словно на угодившего в их ловушку медведя. Копьями старались попасть в брешь между щитами, а сетью попытались накрыть дружинников сверху. Хорошая тактика против крупного зверя, да не против двух дюжин опытных воинов. Как только лесовики с сетью подошли достаточно близко, чтобы мешать своим же копейщикам, верхний ряд щитов опустился и охотникам навстречу полетели сулицы. По две на каждого из троих «ловцов». Толстая шкура хорошо спасала от холодов и от костяных да деревянных охотничьих срезов, но была беззащитна против варяжского булата. Словно нож в масло, вошли стальные наконечники копий в тела бедолаг.

– Строй, шаг! – на этот раз голос княжича был тверд. И прикрытая щитами дружина пошла стеной на охотников.

Те, кинувшись вначале на дружинников, теперь в панике тыкали копьями в защитное построение варяг, пытаясь этим их остановить. Кто-то даже додумался ставить копья в упор, как ограждают села. Но охотничье копье – это не заточенное бревно. После пятой команды «шаг» охотники кинулись врассыпную, открыв свои спины варягам. Те же воспользовались приглашением. Щиты опустились, и каждый из дружинников метнул по сулице в убегающих лесовиков.

– Русь! Вольный строй! – с каждым приказом голос княжича звучал все увереннее.

Вдруг лесовики остановились, побросали копья и луки и начали падать на колени, а самый старый из кирьялов вышел вперед, протягивая княжичу копье, которое держал поперек:

– Прости нас, князь! Не убивай! Обознались, – старик с акцентом заговорил с Ратибором, – мы думали, вы свеи.

Княжич посмотрел на своего сотника и Годуна:

– Что думаете? – взгляд Ратибора был суров и холоден.

– Думаю я, княже, они свое отхватили, нужно у них про свеев расспросить, забрать то, что нам причитается, да помочь убитых и раненых до поселения отнести. Виноваты-то они, сами не спорят, но это люди твоего отца. И твои тоже, – сотник Варяжко, с коим Годун был в детских, погладил усы и добавил: – Если мы их вырежем, кто в следующем году пушнину и солонину поставлять будет?

Годун кивком выразил согласие, и княжич, выслушав совет сотника, повернулся к кирьяльскому старейшине.

– Мы не держим на вас зла, и вы на нас не серчайте. Кровь твоих родичей не станет нам раздором? – сын Рулафа прищурился и посмотрел пристально в лицо старому охотнику.

– Увы, княже, не на ваших руках кровь наших родичей. А на руках тех, кто вас со свеями спутал. Мы будем просить богов, чтобы они простили нам эту кровь.

– Не кручинься, старик. Это Темный попутал, – Годун попытался успокоить старика, но лишь напугал еще больше.

– Нету тут служителей Чернобога! – такая реакция насторожила практически всех варягов. – Нету! И не надо поминать его!

– Тише, старик, – Варяжко поднял руки ладонями кверху, – мой друг не это имел в виду. Он хотел сказать, что никто из людей не виноват в этом. Ни живые, ни мертвые. Поэтому успокойся. А еще лучше помогите раненых и мертвых на лодью погрузить, да одного провожатого на нее отрядите, а мы с вами пеше пойдем, вдруг и правда на свеев нарвемся.

Старик кивнул и крикнул что-то остальным на кирьяльском наречии. Охотники встали и принялись помогать покалеченным, перевязывая раны и аккуратно перенося на лодью.

Солнце уже начало клониться на запад, когда лодья с ранеными и мертвыми охотниками двинулась по реке, постепенно скрываясь за ветвями. Варяги выстроились по двое и пошли за провожатыми куда-то в чащу леса. По словам старейшины – впереди было полпоприща пути до селения, куда окрестные рода свозили дань. Годун шел рядом с княжичем.

– Успеем, – проговорил Ратибор.

– Что успеем? – Годун не понял, о чем заговорил вдруг молодой варяг.

– Ты спрашивал, успеем ли мы до Перунова дня воротиться. Так вот тебе ответ – успеем. В этом году хочу в танце поучаствовать, коли отец дозволит.

Варяги шли расслабленно: щиты они перевесили на спины, кто-то тихо пел похабную песенку. Годун ухмыльнулся, проходя мимо поющего воина, и тот сразу замолчал, потупив взгляд.

Примерно через час пути шедший впереди поднял руку со сжатым кулаком вверх. Все остановились. Ратибор и Годун прошли вперед, туда, где стояли недоуменные охотники и Варяжко.

– Батька, смотри… – дружинник показывал на насаженные на палки человеческие черепа, которые были воткнуты вдоль звериной тропы и постепенно терялись в лесу.

– Гридь, строй!

Два коротких слова княжича – и варяги оказались в боевой готовности, двое натягивали тетивы на луки, остальные сомкнули строй вокруг князя, перекрывая его и лучников щитами.

– Варяжко и Первак, берите провожатых и идите на разведку.

Двое старших дружинников, кивнув, быстро вышли из строя. Крадучись, почти бесшумно они скрылись в начавшемся у дороги подлеске, куда за долю секунды до этого ушли охотники. Через час из кустов появился Варяжко вместе с провожатыми.

– Там дальше деревня пустая. Выглядит так, как будто хворь серьезная была зимой. Первак остался все проверить, сказал, к утру догонит.

Остаток дня по пути до поселения отряд не обронил ни слова. Когда дружина вышла к деревне, солнце уже почти скрылось за кронами деревьев и едва пробивалось сквозь листву, подсвечивая всю округу алым.

Еще на подходе варяги заметили, как местные жители поспешно закрывались в домах, как будто это уберегло бы их от крепкой стали и огня. Когда дружинники вошли в деревню, их приветствовал только звонкий лай собак, словно хотевших продемонстрировать друг другу свою отвагу. Самый смелый кобель попытался цапнуть за ногу одного из дружинников, но получил легкий пинок и с визгом отлетел. Больше смельчаков среди хвостатой братии не нашлось.

Лесовики-провожатые что-то прокричали, и местные жители все-таки показались из жилищ, испуганно и недоверчиво разглядывая варягов.

Вскоре дружина подошла к дому старосты. Старик был единственным, кто не прятался, более того – по нему было видно, что он безумно рад прибытию варягов. Старая охотничья куртка из оленьей шкуры мехом внутрь и штаны из такого же или того же самого зверя были украшены беличьими хвостами – старик явно нарядился перед приходом гостей:

– Хвала Велесу, что вы здесь! Мы уже и не чаяли вас живыми дождаться… – староста, пытаясь изобразить поклон, замер на половине пути, ухватившись за поясницу. Затем он махнул охотникам, и те, все еще виновато смотря в сторону княжича, начали расходиться по домам. А некоторые, видимо не местные, объединились по группам и что-то принялись обсуждать.

– Вашими молитвами, – начал Ратибор, и тут взгляд его упал на небольшую суму, в которой было около полудюжины беличьих шкурок и около трех десятков вяленых зайцев. – Что стряслось, старче, год неурожайный али оскорбить решил? – глава варягов кивнул в сторону сиротливой кучки шкурок. – Оброк вы, как я погляжу, не подготовили. Надеюсь, причина уважительная.

– Соберем оброк, и даже сверх того заплатим, только выручи нас, княже! – староста с мольбой упал на землю и прижался лбом к ногам Ратибора. – Помоги нам!

Молодой воин оторопело смотрел на старика, не зная, как реагировать. Годун, стоявший рядом, пришел на выручку. Он легко поднял деда и усадил на пень, заменявший лавку.

– Подсобим, и сверх оброка с вас ничего не возьмем, мы ж не тати. Сказывай уже, отец, что у вас приключилось? Неужели свеи разбойничали вас и оброк украли?

Староста посмотрел на Годуна, пытаясь понять, откуда тут взялся этот варяг, и, видимо, осознав, начал говорить.

– И да, и нет. Свеи только три дня как объявились, одну деревню сожгли. А беда раньше приключилась. Слушай же. Началось все еще в том году, аккурат через месяц после прошлого полюдья. Вначале охотники из окрестных деревень стали в лесу пропадать. Думали, дело обычное, медведь-людоед завелся. Решили в несколько человек ходить. Да только не помогло это, так целыми ватагами и сгинули. А охотники опытные были. Потом пришел к нам гонец от волхва Велесова, дескать, должны мы прийти на родовое вече. Ну я взял с собой среднего сына, а старшего заместо себя старостой поставил, за деревней следить, да и пошел на вече, – взгляд старика снова затуманился и смотрел куда-то за спины варягов. – Погода была тогда…

– Не скоро сказка сказывается, да, дед? – Варяжко, который до этого стоял безмолвно и славился непоколебимым спокойствием, уже начал нетерпеливо притопывать сапогом.

– Да-да, то присказка была… – староста встрепенулся, некоторое время разглядывая варягов так, будто они снова появились из ниоткуда. – Я ж и говорю, погода была солнечная, а тут резко испортилась. Дошли мы, значится, до капища. А там волхв за жилы вздернут на дубе священном, Велесов образ расколот лежит на земле, а на его месте ведьма! – старик засунул руку за пазуху и достал небольшого, потемневшего от долгого ношения деревянного чурбанчика, и начал потирать оберег большим пальцем. Он явно был смертельно напуган.

– Говорит по-нашенски, но плохо очень, видать, из ляхов. Что у нас делает – не знаю. И говорит она, значится: «Нет больше на вашей земле Велеса, будет здесь править Чернобог, а я его волхва». Народ честной, что на вече пришел, знамо дело, спорить взялся: «Как это так? Где это видано, Черному Богу служить? Да ни в жизнь!» Сын мой, голова горячая, так и вовсе вышел вперед с луком и стрелу в нее нацелил. Да так замертво и упал, а тело его иссохло и потемнело, будто он от болезни скончался много лун назад! Ну испугались мы и согласились. Кормили Ведьму да все ей носили, лишь бы не гневалась да не сгубила. Все вас ждали, чтоб вы нас от напасти этой избавили. Ваш же бог – воин, а мы дети Велесовы, нам нет сил воевать с ведьмой.

Дружинники начали перешептываться. Чтобы пресечь нарастающий гомон, княжич поднял руку, приказывая варягам стихнуть. Несколько секунд все молчали, казалось, даже псы вняли призыву. Княжич теребил ус, переводя взгляд то на Годуна, то на Варяжка. Потом произнес, словно отдавал указания на поле брани, коротко и четко:

– Я понял, дед. Разберемся. Дружину размести, – вновь посмотрел на своих родича и десятника, – а нам с вами потолковать надо.