bannerbannerbanner
Гунны – страх и ужас всей Вселенной

Вольфганг Акунов
Гунны – страх и ужас всей Вселенной

Полная версия

Никто не знал, откуда, собственно, свалились на голову «цивилизованному человечеству» (т.е., в понимании греков и римлян, Римской «мировой» империи) эти чудовищные гунны. Похоже, что и сами гунны толком не знали, откуда они. Тем не менее, внезапно они оказались буквально повсюду. И, казалось, не нашлось во всей Римской державе плотин, чтобы удержать этот хлынувший неизвестно откуда и начавший заливать всю империю неудержимый, кровавый поток. Поток, растекавшийся во все ее концы тысячами струек, несущих всему, встречающемуся им на пути, гибель и разорение, разрушение и смерть.

2. Ужасная судьба невест Христовых

В духовном плане греко-римский мир, в момент вторжения свирепых гуннов, находился в переходном состоянии. Так сказать, на переломе. Старые боги эпохи античности постепенно умирали. Они все больше отдалялись, покидали свой привычный мир. Все реже откликаясь на мольбы и просьбы своих почитателей, все больше разуверявшихся в прежних, старых, ветхих богах. Хотя еще повсюду высились древние храмы этих прежних, старых, ветхих богов. Император Константин I Великий, основатель Нового, или Второго, Рима, на Босфоре, названного в его честь, в довольно скором времени, Константинополем – «городом Константина», хотя и сделал христианство де-факто поначалу признанной официально, а впоследствии и государственной религией Римской империи, культ прежних языческих богов отнюдь не отменил и храмы их не тронул. За исключением храмов богини любви и красоты Афродиты-Венеры. Император-воин считал ее расслабляющий, чувственный культ крайне вредным с точки зрения необходимости поддерживать в «римских мужах» прежнюю воинскую доблесть, которую всеми силами стремился возродить. Но, хотя еще поднимался к небу благовонный дым курильниц и приносились кровавые жертвы на алтари древних языческих божеств, становилось все более очевидным, что дни их уже сочтены. Официальный Рим формально по-прежнему воздавал почести римским государственным богам – громовержцу Юпитеру, богам воинов Марсу и Геркулесу, богу-кузнецу Вулкану, богу торговцев Меркурию, лучезарному Аполлону, луноликой Диане и прочим. Однако сердца подданных римских императоров давно уже принадлежали иным богам. Как правило, египетским или азиатским «искупителям», «спасителям» и «избавителям» – Исиде, Аттису, Адонису, Кибеле, Дионису.

Легионарии (обладавшие римским гражданством воины состоявшей из легионов регулярной армии) и ауксилиарии (воины вспомогательных частей, не имевшие римского гражданства, но надеявшиеся заслужить его потом и кровью), несшие ратную службу на Востоке «мировой» империи, отражая нападения парфян, сарматов, персов и других восточных «варваров», переняли от парфян и персов солнечный культ древнего арийского бога-спасителя Митры (Мифры, Михра, или, по-армянски – Мгера). Этого ведического хранителя договоров и авестийского «ока» верховного Благого Божества Ормузда, или Оромазда (от персидского «Ахура Мазда» – «Мудрый Бог»). Культ Митры они переносили на новые места своей службы – на Запад и в другие части Римской «мировой» державы. Там бог света Митра (порой ассоциируемый римлянами с Марсом, Аполлоном, Гелиосом) усердно почитался, под именем «Непобедимого Солнца» (Соль Инвиктус), даже в самых отдаленных римских военных гарнизонах. Восточная по происхождению вера в искупителя Митру – митраизм – распространилась по всей Римской державе. Ее исповедовали даже императоры. А необычный культ, зародившийся в маленькой колониальной территории на берегах речушки под названьем Иордан, где римский наместник-прокуратор правил горсткой вечно склонных к мятежу, жестоковыйных иудеев, распространился до самого Рима и даже до римской провинции Галлии. И получил немало приверженцев среди «маленьких людей», лишенных корней «безродных космополитов» имперской метрополии и даже среди римских воинов.

Гунны, нарушившие «священные» и «нерушимые» (с традиционной официальной точки зрения) границы империи и вторгшиеся в римские пределы, «подобно некоему урагану племен» (Иордан), были орудием небесной кары грешному человечеству за грехи. Это стало сразу ясно всем, прослышавшим о вторжении этих «порождений демонов» в «мир людей». Столь ужасное во всех отношениях нашествие могло иметь только «потусторонний» характер. Характер прихода в этот мир пришельцев из иного мира. Однако небеса карали, судя по всему, всех скопом. Без разбора. Не отделяя правого от виноватого. Грешника – от праведника. Христианина – от язычника. Митраиста – от иудея. Взрослого – от ребенка. Все они, без разбора, гибли от гуннских стрел, растаптывались гуннскими конями.

Молодая благочестивая вдова из знатного римского рода, обратившись в христианство, возжелала совершить паломничество в Землю Воплощения, дабы поклониться святыням, описанным в Библии. В этом не было ничего необычного. По всей территории Римской империи, постоянно передвигались многочисленные путешественники, совершавшие как деловые, так и, выражаясь современным языком, «ознакомительные», «туристические» поездки. Да и могло ли быть иначе? Ведь на всей территории Римской империи единый для всей державы официальный – латинский – язык открывал все двери. Повсюду принималась к оплате единая для всей страны валюта – римские монеты. Римляне и римлянки были господствующей элитой и могли чувствовать себя в большей безопасности, чем кто бы то ни было, независимо от того, решили ли они съездить в Испанию или, скажем, на побережье Евксинского понта.

Молодую вдову звали Павла. Из своих пяти детей она взяла с собой в дальнее странствие к святым местам лишь одного ребенка – дочь Евстохию. Мать и дочь отправились в путешествие. Причем в сопровождении уважаемого учителя-христианина по имени Софроний Евсевий Иероним – будущего блаженного Иеронима Стридонского – отца церкви и автора «Вульгаты» – перевода христианского Священного писания на латинский язык. Иероним был не старше Павлы, но успел повидать в жизни гораздо больше, чем молодая вдова. Сын состоятельных родителей-христиан из не существующего ныне далматского города Стридона, Иероним (крестившийся уже взрослым) изучал в Риме философию, грамматику и другие светские науки. Полученное Иеронимом блестящее образование открывало перед ним дорогу к успешной служебной карьере, богатствам и почестям. Однако во время поездки в римский город Августа Треверов (современный Трир) на реке Мозелле (современном Мозеле) Иероним переменил свои жизненные планы. Решив стать монахом, он объездил всю Малую Азию. После нескольких лет отшельнической жизни, приехал в Антиохию на Оронте (родной город доблестного воина и анналиста Аммиана Марцеллина), где был рукоположен в священники. Оба «римлянина» – грек Аммиан и далмат Иероним Стридонский -, пребывали в Антиохии в одно и то же время, и оба испытали Великий Страх, когда римская земля впервые задрожала под копытами гуннских «кентавров».

«И вот, когда я отправился на поиски места пребывания, достойного такой женщины (Павлы – В.А.), внезапно отовсюду стали прибывать вестники несчастья. Поистине, весь Восток содрогнулся при их приближении, ибо они принесли весть о том, что из отдаленной Меотийской земли, лежащей между восточной оконечностью Евксинского понта и рекой Тирасом (сегодняшним Днестром – В.А.), вторглись полчища гуннов. Дотоле крепости, возведенные Александром Великим там, у врат Азии, защищали земли Запада от ватаг этих грабителей, а остальное довершали высокие кавказские скалы. Теперь же гунны мчались во все стороны на своих несущих опасность конях, распространяя всюду в людях страх, быть убитыми ими, ибо римское войско в то время удерживали в Италии гражданские войны».

Иероним Стридонский – самый высокообразованный, наиученейший среди христианских святых IV в., – верил в несокрушимую мощь крепостей, построенных шестью столетиями ранее. Он ни на йоту не сомневался в превосходстве античной, греко-римской, средиземноморской культуры. В бессмертии всего того, чему его учили. Того, что наполняло его знаменитую библиотеку. Того, чему он сам учил других и что писал. Он вошел в историю свидетелем и, пожалуй, наиболее убедительным выразителем неспособности ошеломленных греко-римлян осознать происходящее. Свидетелем полной беспомощности, доводящей в человеческом воображении постигшее мир бедствие до непомерных, недоступных пониманию масштабов:

«Да удержит Иисус сих зверей подальше от Римской державы. Они появлялись там, где их ожидали меньше всего. Благодаря своей быстроте они опережали все слухи об их приближении. Они не признавали святость религий, ибо сами религии не имели. Они не щадили ни положения, ни возраста, и не проявляли сострадания к беспомощным детям. Грудных детей, едва начавших жить, они заставляли умирать. И малютки, не подозревая, что за ужасная участь их ожидает, еще улыбались, когда их убийцы уже хватали их и обнажали мечи.

Общее мнение гласило, что их истинной целью был Иерусалим; в этот город гуннов влекла их ненасытная жажда золота. Поэтому стали спешно укреплять стены города, запущенные и обветшавшие в беззаботное мирное время. Антиохия была осаждена гуннами, Тир (ныне – Сур в Южном Ливане – В.А.) недавно попытался отделиться от материка и найти убежище на острове, как в прошедшие столетия, когда враг его еще звался Александром (Иероним имел в виду македонского царя-завоевателя Александра Великого, захватившего и разорившего Тир в IV в. до Р.Х. в ходе своего Восточного похода против древнеперсидской державы Ахеменидов – В.А.). Живыми свидетелями всего это мы стали в Тире, вынужденные, как и жители этого города, пребывать в постоянной готовности бросить все и сесть на корабли, стоящие, готовые к отплытию, близ берега, чтобы выйти в море при приближении врагов. И, хотя свирепствовали штормовые ветры, мы опасались кораблекрушения меньше, чем варваров, страшась не столько за собственную безопасность, сколько за целомудрие девственниц».

Свидетели, очевидцы и летописцы нашествия гуннов, Вселенского Ужаса, жили как будто в расколотом мире. Одни из них явно стояли все еще «обеими ногами», так сказать, на почве традиционного античного язычества. Эти язычники изощрялись в описаниях отталкивающей внешности гуннов. Ужасались их физическому безобразию. Поражались физической силе гуннов. Их воинственности, необычному и непривычному вооружению, стремительности гуннских боевых коней. Другие же свидетели и летописцы – христиане, воспринимали гуннских «кентавров» как воплощение злых сил, исторгнутых самой преисподней. Однако же при этом считали главной целью гуннских нападений не закоренелых грешников, на которых разгневанные небеса наслали, в виде гуннской «нелюди», кару и воздаяние за грехи. А тех, на ком нет греха, чистых, незапятнанных, невинных дев. Хотя, к примеру, Иероним, живший в миру и знающий мир, и оговаривался, что больше всего гуннов влечет все-таки к золоту.

 

Ах, если бы гуннские разбойники, практически не встречавшие отпора, удовлетворяли только свою жажду золота! Это было бы полбеды. Аскета и священника Иеронима не слишком интересовали земные блага и сокровища. Возможно, он даже примирился бы с «грабительским» аспектом гуннского нашествия. Как с грозным предостережением, напоминанием всему погрязшему в беззакониях и нечестии, заблудшему миру загнивающего на глазах язычества о необходимости одуматься перед лицом внезапно нависшей над миром смертельной угрозы. И, выражаясь евангельским языком, сотворить достойный плод покаяния, пока еще не поздно, ибо «уже секира при корнях дерев лежит». Однако свидетели зверств, творимых гуннами в захваченных ими с налета многочисленных селениях и городах, гораздо чаще говорят о том, как гунны овладевали римскими женщинами и девицами, чем о том, как «видимые бесы» овладевали римским золотом. Ибо ведь золото было не всюду, не у всех. Слишком много римских граждан лишилось последнего, попав в загребущие лапы ненасытного императорского фиска, кормившего все возраставшую армию алчных государственных чиновников. А вот женщины и девушки были – увы! – повсюду. В том числе в построенных христианами в разных местах империи женских монастырях. Захватывавшие их гунны искренне изумлялись. Римляне как будто вознамерились воздать им, как дорогим и долго ожидаемым гостям, особую честь. Собрав для них то, что захватчикам было милее и нужней всего. За низкими стенами, безо всякой защиты – может быть, в качестве не подарка, а выкупа? – гунны обнаружили целые сестричества, т.е. общины женщин и невинных дев, не знавших никогда мужчин, невест Христовых. Именно о них, несчастных, оскверняемых «кентаврами» монахинях, думал Иероним, строгий ревнитель нравственности и целомудрия, когда писал об опустошавших римские владения нечестивых гуннах и гуннских союзниках из числа других варварских племен в своем послании одному епископу из числа своих друзей, чтобы хоть как-то утешить верного собрата во Христе в годину несказанных бедствий:

Душа моя, писал он, ужасается при мысли об упадке, переживаемом миром в наше время. Вот уже более двадцати лет от Константинополя до Юлийских Альп проливается римская кровь. Земля скифов, Фракия, Македония, Фессалия, Эпир и вся Паннония разгромлены, ограблены и опустошены нашествием готов, сарматов, квадов, аланов, гуннов, вандалов и маркоманов. Сколько добродетельных, почтенных женщин, сколько посвященных Богу девственниц, благородных, безупречной жизни, осквернено в ходе этих войн! Епископы пленены, священники и иные духовные лица убиты, церкви разрушены или превращены в конюшни, мощи святых мучеников развеяны в прах.

Тем не менее, этот отчаявшийся человек обретает помощь, опору в беде, там, где он, вероятно, никак не ожидал ее обрести. В полученном им богатом римском, греческом, иудейском образовании, в древнем язычестве и в иудейских писаниях. Которые он, в совершенстве изучивший несколько языков, способен прочесть, владея ими настолько свободно, что, в конце концов, напишет «Вульгату», латинскую Библию:

«Всюду ужас, и скорбь, и смерть многоликая всюду, говорит Вергилий в Энеиде. Римская мировая держава рушится, и все же мы остаемся непоколебимыми. Как ты думаешь, каково сейчас коринфянам, афинянам, лакедемонянам, аркадянам, каково сейчас всей Греции, над которой сегодня господствуют варвары? Сколько захвачено монастырей! Сколько рек окрашено человеческой кровью! Была взята даже Антиохия. Как это сказано у Вергилия? Если бы сто языков и столько же уст я имела / Если бы голос мой был из железа, – я и тогда бы / Все преступленья назвать не могла и кары исчислить…»

Трогательной и в то же время трагикомической представляется нам сегодня эта попытка бежать, укрыться, словно в «башне из слоновой кости», в прославленном в веках произведении древнего римского поэта, увенчанного лаврами стихотворца далекого прошлого, «римского Гомера». Попытка уйти в мнимую реальность чеканных строф Вергилия, четкий бронзовый ритм его гекзаметров. Как будто Иероним догадывался о том, что лишь это сохранится в веках от величайшей, претендующей на вселенскость, «мировой» империи античности… Не считая, разумеется, нескольких кубических тонн обтесанного камня. Да еще трех городов – Помпей, Стабий и Геркуланума – сохранившихся до наших дней под покровом засыпавшей их при извержении Везувия вулканической лавы. Ну, и конечно, сети римских мощеных дорог, столь разветвленной, протяженной и обширной, что ни гуннам, ни готам, ни аварам, ни другим варварам не удалось их уничтожить.

Великий «Вселенский Учитель», несомненно, прозревал своим мысленным оком, что гуннскому нашествию под силу сокрушить лишь сей, во зле лежащий, временный, посюсторонний, преходящий мир. Мир, который, вероятнее всего, постигла б неминуемая гибель и без нападения гуннов. Как сказал позднее отпавший от христианства философ Фридрих Ницше: «Что падает, то нужно ещё толкнуть!» (другой вариант перевода: «Падающего толкни!» – В.А.) Суть данной мысли: всё слабое и больное должно само очистить мир от своего присутствия. Ницше прилагал эту мысль к человеческому обществу, к эволюционному процессу в рамках социального развития, в ходе которого выживает сильнейший. Этика данной мысли заключалась, с точки зрения Ницше, в том, что обществу необходимо периодическое самоочищение. Иначе оно заболеет и вымрет, и его заменит другое общество, более жизнеспособное. Толчок был дан. И без того стремящийся к падению и уже падающий в пропасть, заблудший, погрязший в грехах античный мир толкнули в бездну «демонские порождения». «Дети мрака». Пришедшие, по непостижимой прихоти судьбы, с Востока, откуда до того пришли Спасение и Свет. Спасение для христиан и Свет для митраистов…

Все богатства и радости жизни не помогли Антиохии на Оронте, нынешней маленькой Антакье на территории Турции, а в описываемое время – многолюдной, сравнимой по размерам и по численности населения с Ветхим Римом на Тибре и Новым Римом на Босфоре «Невесте Сирии», этому преисполненному блеска центру эллинистической цивилизации. Цели и конечному пункту всех караванных путей. Богатому и жизнерадостному мегаполису, заложенному когда-то Селевком Победителем (или, по-гречески – Никатором). Сподвижник Александра Великого, он основал на реке Оронте (ныне – Эль-Аси) столицу созданного им на обломках простиравшейся от Македонии до Индии гигантской евразийской «мировой» державы Александра, несколько меньшего по размеру, но тоже громадного Сирийского царства (хотя сам горделиво именовался не просто царем Сирии, но «царем Азии», подобно самому «божественному» Александру). И вот теперь эта столица не смогла устоять перед натиском гуннов. Ключ от ворот к античному Средиземноморью оказался во власти никому не ведомых людей. Или «нелюдей», не знавших даже, что такое ключ и что такое ворота. Не ведавших ни каменных стен, ни домов, ни дорог.

За одну ночь цветущий, многолюдный город, центр тогдашней мировой торговли, в котором каждодневно встречались христианство и культ Митры, Восток и Запад, Рим и Азия, обрел новых хозяев. Хозяев, чуждых, казалось, всему человеческому. Самые богатые купцы успели своевременно спастись бегством в пустыню. Ибо к их услугам были быстроногие верблюды-дромадеры. Гунны не гнались за беглецами, успевшими покинуть город, обреченный на поток и разграбление. Ведь даже гуннские неприхотливые, привыкшие довольствоваться малым кони не смогли бы прокормить себя в пустыне. К тому же тот, кто тратил время на преследование беглецов, лишал себя возможности участвовать в разграблении захваченного города. А тот, кто не смог принять участия в грабеже Антиохии в первый день, поспел бы, на второй день, лишь к «шапочному разбору»…

В павшей резиденции наместника римской провинции Сирия воцарились страх и ужас. По широкой главной улице Антиохии, обрамленной колоннадами на протяжении 36 стадий (иными словами, примерно семи километров), гунны гнали своих степных скакунов, топтавших мраморные плиты, которыми был вымощен проспект, торопясь отрезать обезумевшим от страха беглецам путь к спасению.

Семь лет епископом Антиохийским был святой апостол Петр. Именно в Антиохии было, на момент нашествия гуннов, проведено уже 15 церковных соборов. Однако ни блеск Антиохии языческой, ни святость Антиохии христианской не смогли спасти от захвата и разграбления древний город, разделенный четырьмя мощными стенами и представлявший собой, т. о., четырехкратно укрепленную твердыню.

«Они (гунны – В.А.) оказались среди нас, не знающих, откуда они пришли» – выцарапал на сломанной табличке неизвестный житель Антиохии, вероятнее всего, переживший свою запись всего лишь на несколько часов. «В святых источниках они поили лошадей. На храмовых ступенях они овладевали нашими женами. О колонны нашего города они разбивали головы наших детей. Наши дочери покидали Антиохию нагими, переброшенными через конские холки. Мы никогда их больше не увидим…»

Казалось, что новый для язычества идеал целомудрия был привнесен в старый мир молодым христианством – страшно не только сказать, но и даже помыслить! – лишь для того, чтобы сделать бедствия, постигшие этот мир в IV в. после Рождества Христова еще более страшными и еще больше растравить душевные раны тех несчастных, на которых они обрушились столь внезапно. Правда, в античном Риме целомудрие требовалось от весталок – жриц Весты (аналога греческой Гестии), богини домашнего очага, несших свое благочестивое служение в самом сердце мировой державы, в круглом храме посреди «Вечного города» на Тибре с миллионным (или, по крайней мере, полумиллионным) населением. Христианство же было изначально, прежде всего, религией жителей провинций, покоренных римским оружием окраинных, далеких от «Вечного города», территорий. Новая вера пришла в Рим с Востока, «созрев» и «дозрев» до Рима в отдаленных военных гарнизонах, и христианки преклонялись перед волей своих духовных пастырей, будучи хорошо осведомлены о всеобщем падении нравов и разврате, царящем в «столице мира» – этом «вселенском блудилище». О безудержном, неистовом распутстве нечестивых императоров и подражающих своим растленным владыкам распутным придворных. Развращенных до мозга костей. Одержимых духом стяжательства. Думавших лишь о наслаждениях и плотских утехах. Будь то в Риме или в Антиохии. И вот этим-то целомудренным и благочестивым христианкам, едва избежавшим преследований Иовия Диоклетиана и подобных ему лютых гонителей Христовой церкви, суждено было пасть жертвой необузданной варварской похоти! И когда? Именно теперь, в момент, когда все больше римлянок и римлян по всей империи обращалось в новую веру или склонялось к этому! Когда над Римскою державой воссиял свет учения нового, милосердного Бога! Что за жестокая ирония судьбы!

Священникам и церковным учителям тех первых столетий истории христианства пришлось приложить немало усилий, чтобы объяснить и убедительно изложить своей пастве, почему Господь Всемогущий все это допустил.

В 409 г. епископ североафриканского города Гиппона (Иппона) Регия (нынешнего алжирского города Аннабы) в своем письме пресвитеру (священнику) по имени Викторин, возроптавшему по поводу гибели от варварского меча добрых и праведных монахов, подчеркивал: не важно, были ли их души отделены от тел горячкой или же мечом. И утверждал, что Бог смотрит не на то, посредством и вследствие чего, а на то, в каком душевном состоянии они уходят из жизни и идут к Нему.

Этим епископом Гиппонским (или Иппонийским) был не кто иной, как рожденный в Нумидии (располагавшейся на территории части сегодняшних Туниса и Алжира) в 354 г. за 20 лет до первых нападений гуннов на римские земли, и умерший в 430 г., за 21 год до битвы ополчения римско-галльско-алано-германской Европы с царем гуннов Аттилой и его союзниками на Каталаунских полях, Аврелий Августин. Человек, получивший блестящее образование в Карфагене. Обращенный в христианство епископом Амвросием Медиоланским. И ставший в 396 г. епископом города Иппона в римской провинции (Северная) Африка. Гибель античного мира в бурях «Великого переселения народов» побудила Августина к написанию главного сочинения его жизни – «О граде Божьем» («Де цивитате Деи»). История человечества, излагаемая Августином в этой книге – «первой всемирной истории» – представляется ему непрерывной борьбой двух враждебных «градов» (а сели быть точнее – «царств», или «государств»). Преходящего, временного, недолговечного, тленного «царства земного», «царства дьявола» приверженцев всего земного, врагов Божиих, т. е. светского мира («цивитас террена», «цивитас диаболи»), с одной стороны. И вечного, непреходящего «царства» (града, государства) Божьего («цивитас деи»), с другой. При этом Августин отождествлял Царство Божье, в соответствии с его земной формой существования, с непреходящей, вечной (до конца света и, соответственно, земного исторического времени) христианской римской церковью (которую, по евангельскому слову Спасителя, не одолеют «врата адовы»). А отнюдь не с земным Римским царством (государством) – не вечным (как предполагала прежняя светская имперская концепция «Вечного Рима», «Рома Этерна»), а преходящим и временным, как все земное.

 

Но пока что книга епископа Иппонийского «О граде Божьем» еще не была написана. А его письма, написанные в годину бедствий, казалось, возвещающих начало конца света, гибели мира (привычно отождествляемой в сознании римлян с гибелью Римской «мировой» державы), давали верующим хоть какое-то утешение. Как не просто было Августину найти обоснование и оправдание терпимости Бога к немилосердным мучителям Его благоверной паствы и объяснение неимоверным страданиям невинных, явствует из представляющихся нам сегодня несколько витиеватыми – если не сказать «притянутыми за уши»! – рассуждений Августина. Например, относительно судеб плененных варварами христианок:

Откуда нам знать, вопрошает епископ Августин, какие чудеса всемогущий и милосердный Бог желает, чрез этих плененных женщин, сотворить даже в варварской стране? И как бы в ответ на собственный риторический вопрос, рассказывает удивительную историю о христианской девушке, плененной варварами, увезенной и принужденной влачить у язычников рабскую жизнь. Семья варваров, которым служила молодая рабыня, заболела. Как и подобало доброй христианке, пленница стала горячо молиться о выздоровлении своих хозяев. Милосердный Бог преклонил слух к молитвам невольницы. Ее больные хозяева выздоровели. Воочию убедившись в силе молитв, возносимых христианскому Богу, и в Его могуществе, они уверовали в Него. Приняли Святое Крещение и в благодарность отпустили пленницу, в веру которой обратились и через которую Бог даровал здоровье их смертным телам и вечное спасение их бессмертным душам, на волю. После чего полонянке было позволено возвратиться домой, к своим родным и близким.

Поэтому епископ Иппонийский советовал молиться за плененных варварами женщин и девиц, осведомляться об их судьбах (не уточняя, каким образом – В.А.). Вообще же, по его твердому убеждению, если они сохранят стойкость и твердость в вере, Бог их не оставит. Он не позволит одержимым дурными страстями врагам Рима и Христовой веры посягнуть на целомудренное тело христианских полонянок. Если же Он это и допустит, то лишь на соблазнителе будет лежать вина за то, что его жертва совершила или позволила совершить над собой, не испытав при этом сладострастного наслаждения и не будучи сама повинной в грехе блудной страсти. Ибо, если ее душа не будет запятнана позорным согласием, она сохранит от вины и свою плоть. Формула «если не можете сопротивляться насильникам, расслабьтесь и постарайтесь получить удовольствие» в представления Августина явно не укладывалась.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31 
Рейтинг@Mail.ru