Влас Дорошевич
Московский Малый театр

Полная версия

Смирнова интересовала коршевскую публику^[16] – надо пригласить. Не пошла – пусть остается без дела, или дублирует.

И можно с уверенностью сказать, что если госпожа Гзовская выдержит до конца свой искус в Художественном театре – а это безусловно искус, так как ни по своим сценическим данным, ни по характеру своего дарования, индивидуально деспотическому, артистка к сцене Художественного театра, где ей приходится разыгрывать глубоко чуждых ей по духу Катерин Ивановн и Тин из «Miserere» ^[17], – не подходит, и конечно даст в этом году прелестнейшую из всех когда-либо виденных Офелий^[18] – она вернется в Малый театр триумфаторшей.

Я не говорю еще о целом ряде вновь появившихся на Малой сцене актрис и актеров, пополнивших и продолжающих пополнять и без того многочисленные кадры труппы, ради того только, что им удалось сорвать, хотя бы и случайный и, может быть, совсем незаслуженный успех на сцене какого-нибудь другого театра.

А настойчивое приглашение на казенную сцену Рощиной-Инсаровой после того как она сыграла «Обнаженную» у Незлобина^[19]?

Где же инициатива Малого театра? Славную роль старейшего законодателя сцены, в недрах своих выносившего и из девственной глубины выдвигавшего новые артистические дарования, своим авторитетным признанием открывшего широкую дорогу не одному талантливому драматургу – образцовый театр променял на совершенно другую, несоответствующую его положению роль: он стал пугливо прислушиваться к мнению толпы, присматриваться к соседним частным сценам – пусть раньше другие признают, а тогда и мы воспользуемся.

Надо, конечно, оговорить, что одного заведующего репертуаром нельзя всецело винить за все недочеты театра^[20]. Как-никак, но, по своему положению чиновника, ему приходится считаться с многочисленным начальством, приказами сверху и, помимо того, интригами в низах – все же проявлять иногда побольше самостоятельности было бы полезно.

Кроме того, в деле выбора пьес, заведующему репертуаром приходится в известной мере считаться с так называемым, литературно-театральным комитетом^[21], без одобрения которого не может попасть на Императорскую сцену ни одна пьеса, учреждением глубоко архаическим, кажется дореформенным, состоящим из людей – по крайней мере, в Москве – к современному искусству имеющих самое отдаленное отношение, судя по тому, какой отживший хлам и литературные отбросы получают одобрение.