Сгорая от любопытства, я забрался спозаранку.
Места в Café Ambassadeurs были свободны, но заняты.
Публика разобрала их днем и съезжалась к концу вечера, «к песенкам Иветты».
На сцене, как в калейдоскопе, сменялся ряд женщин, почти одетых и почти не одетых.
Они экспонировали свои икры, обтянутые черными шелковыми чулками, набеленные плечи, похожие на мрамор чуть-чуть розового цвета, стреляли своими подведенными глазами.
Эти голые плечи, руки, ноги, обтянутые черными чулками, отражались в зеркалах, которыми окружена сцена, повторялись десятками отражений, и все это вместе было похоже на какую-то вакханалию.
Для моралиста это было бы противно, для новичка – соблазнительно, для человека, привыкшего к Парижу, – скучно.