bannerbannerbanner
Как я был турком

Влас Дорошевич
Как я был турком

Полная версия

Женщины всегда, когда сделают больно, осведомляются потом: «Да? Правда? Очень больно? Очень?..»

Надо было пококетничать.

Я прижал руку к сердцу, как будто и сейчас ещё чувствовал боль от нанесённой раны.

– Конечно, сударыня, мне было очень тяжело, очень мучительно, когда при мне моего всемилостивого падишаха назвали вдруг…

Она задрожала вся и схватилась за голову.

– Не надо! Не надо! Я чувствовала, как вам это тяжело! Какую рану я нанесла вашему сердцу!.. Я видела, какие усилия, какие нечеловеческие, героические усилия употребили вы, чтоб подавить в себе жажду мщенья, жажду крови…

Она смотрела на меня восторженно.

– Я видела, как вы страдали, я видела эту борьбу!.. И я… я вас полюб… Боже! Боже! Что я говорю! Зачем вам знать это?!

И прежде, чем я успел опомниться, она схватила мою руку, поцеловала и кинулась в кусты.

Вот так чёрт!

Вечером, придя в свою комнату, я увидел сквозь тюлевую занавесочку на улице, против моего окна, порядочную толпу лакеев и слуг пансиона.

А в коридоре, я слышал, тихонько открывались двери соседей, и люди на цыпочках крались к дверям моего номера.

От меня ждали вечернего «намаза».

Люди Запада только себе дозволяют «свободное мышленье», а от нас, восточных народов, требуют «детских чувств».

Чтоб доставить удовольствие лакеям и соседям, я сел, поджав под себя ноги, вытянул вверх руки и потихоньку запел:

– Ля илляга иль Аллах, Магомет рассуль Аллах, даккель, саккель, Магомет!

Всё, что я знаю из Корана.

Вероятно, возбуждаемый слушателями и зрителями, я пел даже с увлечением.

А когда я запел:

– Даккель, саккель, Магомет!

Я сам чувствовал, в моём голосе слышался непримиримый фанатизм.

Затем я погасил лампочку, лёг спать и, после всех сделанных за день глупостей, заснул, как убитый.

На утро – странное дело! – первою моею мыслью была мысль о Магомете и о турецком султане.

Я отлично помню, что подумал именно:

– Что-то теперь делает наш султан?

Положительно, меня гипнотизировали окружающие. Внушали мне ежечасно, ежеминутно, что я турок.

Меня расспрашивали о Турции, и я беспрестанно должен был врать, расхваливая турецкие учреждения.

Врать из самолюбия.

Очень приятно быть человеком такой страны, учреждения которой возбуждают только смех!

Очень приятно, чтоб на тебя смотрели с сожалением.

И я расхваливал всё: турецких министров, турецкую таможню, турецкую цензуру.

– Уверяю вас, что всё это совершенно не так! Наша турецкая цензура чрезвычайно либеральна!

Мало-помалу, я начал даже хвастаться Турцией. И беспрестанно замечать:

– А у нас, в Турции, это делается так-то!

Меня стали считать ужасным патриотом и, когда находили в газетах что-нибудь приятное про Турцию, спешили преподнести мне:

– А сегодня напечатано, что Меджид-паша представлялся султану!

Или:

– А у вас вырыли новый колодец!

Когда же в газетах было что-нибудь неприятное, от меня прятали номер.

Тогда я выходил из себя и посылал мне купить эту газету, читал и хмурил брови, и ходил целый день мрачный и нахмуренный.

Я привык читать в газетах только о Турции, я искренно спрашивал себя, раскрывая газету:

– Ну-ка, что о нас пишут?

Однажды я рассвирепел так, что даже чуть-чуть не послал ругательного письма одному редактору, который требовал в своей газете немедленного раздела Турции.

Рейтинг@Mail.ru