Влас Дорошевич
Детоубийство

Если было что продать, Марья покупала на копейку молочка.

Этой порцией, достаточной для котёнка, кормилась девочка.

Если не было копейки, Марья выпросит кусок сахара, разведёт в тёплой водице и попоит ребёнка.

С квартиры выгнать не удалось. Голод не помогает. Гомиловскому осталось одно: он начал колотить голодную, больную женщину:

– Уходи! Жить ты мне не даёшь, жить!

Он говорил:

– Какая ты есть женщина, ежели ты дохлая кошка? Мне разве такая нужна? Мне девушка нужна. Со мной девушка жить будет!

Издеваясь над нею, он добавлял иногда:

– Сбудь ребёнка, тогда придёшь! А с ребёнком на что ты мне! Какое от тебя удовольствие?

Избитая, истощённая болезнью и голодом, девятнадцатилетняя женщина, тем не менее, встала и поправилась.

Тут новая беда: срок паспорту кончился, нового не дают, муж требует Марью к себе, в Ростов-на-Дону.

Требует, но денег на дорогу не высылает:

– Приезжай, как хочешь, но приезжай!

– Господи, как я мужу на глаза-то покажусь с ребёнком? – рыдает Марья, а Гомиловский «рассудительно» говорит:

– Он муж твой законный! Требует, значит, должна ехать!

– Да на что ж я поеду?

Тут уж квартирные хозяева и «угловые жильцы» хоть и с почтением относились к «первому жильцу», но возмутились:

– Да хоть на дорогу дайте бабе: ведь жили!

Гомиловский увидел, что ничего не поделаешь: дал «в окончательный расчёт» Марье 10 рублей, чтобы к мужу уезжала и никаких больше претензий не имела.

– Ведь ваш ребёнок, ваш же! – стыдили его «угловые жильцы».

– Я для неё ничего не жалел! – говорит Гомиловский.

И на ребёнка ей дал рубль.

Из этих 11 рублей пять Гомиловский, провожая Марью, отобрал у неё обратно:

– Самому деньги в те поры нужны были.

И вот Марья с шестью рублями и с ребёнком на руках осталась на улице.

Что делать?

На шесть рублей в Ростов-на-Дону не доедешь. Назад вернуться нельзя: с Гомиловским всё кончено, и квартирная хозяйка не пустит: «Ведь уехала, матушка, сказала, что совсем, и одиннадцать рублей получила». К себе в деревню ехать: там никого нет, мать, и та бросила деревню, жили они, по показанию односельчан, «страшно бедно». В Петербурге есть брат, но тому самому есть нечего, его:

– Посетило несчастье: третий год дети нарождаются!

Без паспорта, с ребёнком нигде не возьмут.

Что же? Голодная смерть и ей и ребёнку?

Могла ли, при таких условиях, истощённая голодом, болезнью, побоями, только что вставшая с постели после тяжкой болезни девятнадцатилетняя женщина обезуметь от ужаса, от отчаяния?

Могла ли она не обезуметь, вышвырнутая с ребёнком умирать на улицу?

Она рассталась с Гомиловским утром и целый день, не евши, бродила по городу, сидела где-то на скамейке и думала.