Владислав Выставной
Штука
4
Я проснулся от звонка в дверь. Тихонько сполз с дивана, поддернул сползающие трусы, на цыпочках прошел в прихожую.
Глянул в глазок. Черт, спросонья глаза отказываются наводить резкость.
Накинул цепочку, приоткрыл дверь. И даже не удивился, увидев на пороге унылого, мешковато одетого паренька лет семнадцати. Он молча протянул мне маленькую бумажную трубочку.
Это микро-свиток. Клан не пользуется телефонной связью: у него есть гонцы. Это не столь мобильно, зато дополнительная страховка – чтобы оставаться невидимыми на фоне буйного развития цивилизации.
Бегло пробежал взглядом мелкий скупой текст. Протер заспанные глаза – и прочитал снова. Пробормотал:
– Угу… Понятно… На словах ничего не просили передать?
Паренек значительно коснулся пальцем уха.
Немой. Значит, сообщению придается особая важность.
Прочел снова, мысленно повторил информацию.
Вернул свиток пареньку. Тот, не отводя от меня взгляда, отправил хрустящий пергамент прямиком в рот. И с тем же унылым выражением проглотил, даже не разжевав толком.
Право же, забавное зрелище. Только смеяться нельзя: этот мальчишка обрел смысл жизни в своей странной работе. И это неплохое начало карьеры для безнадежного слабака, к тому же придавленного немотой.
Осторожно прикрыл дверь, прошел на кухню. Настроение было безнадежно испорчено – вся надежда на чашку крепкого кофе. Налил воды в чайник, включил. Уставился в окно, облокотившись на подоконник.
Унылый осенний двор. Унылые люди, спешащие на унылую работу. Только нам унывать некогда…
– Кто приходил?
У Томы редкий талант – неслышно подкрадываться сзади. Живем вместе уже месяц – а я все никак не привыкну.
– Да так, ничего особенного… – проговорил я, оборачиваясь.
Ее руки уже тянулись, чтобы обнять меня. Красивые, нежные руки… Только я нарочно не смотрел на них – чтобы не видеть жутких багровых рубцов. Черт, надо заставить ее сделать «пластику» – раз и навсегда избавиться от этих «заметок на память».
Да, она резала себе вены. И, наверное, именно я спас ее. Странный случай. Предпочитаю думать, что это судьба. Хотя бы потому, что так оно и есть. Я тогда проходил очередное испытание перед инициацией, работал в одном из «телефонов доверия».
И позвонила она.
Почему-то я сразу понял, что девушка на том конце провода не шутила. И так быстро я еще никогда не бегал. Вообще-то, за спасение отчаявшихся слабаков у нас отвечают Ловцы – тогда у меня не было этого звания. Но все равно, я успел раньше. Хорошо, что порезы были не слишком умелыми – некоторые просто выковыривают вены и кромсают их в лапшу…
Тогда я просто выполнял свою работу и думал, что спас еще одного отчаявшегося слабака.
Но, оказалось, нашел нечто большее.
– Ну, раз ничего особенного, значит, так оно и есть, мой ковбой, – она притворно вздохнула и поцеловала меня.
Нет, так из мужика можно просто веревки вить. Наверное, у меня, сейчас совершенно идиотское выражение лица. Или, черт его знает, мою странную натуру – сверкающий взгляд кинолюбовника…
Это в нормальной человеческой среде она чувствовала себя никому не нужной, потерянной. Но мы – два сапога пара. И теперь в моем доме она – полновластная повелительница.
– Депеша пришла, – говорю. – Из центра. Алекс-Юстасу. На ковер вызывают.
– Ого, – она делает огромные глаза. – Значит, надо ехать. Форма одежды – парадная?
У нее такие глубокие глаза… Просто поразительно, что у какой-то сволочи хватило совести довести ее до последней черты.
– Форма свободная, – улыбаюсь. – Чрезмерного пафоса могут не понять. Тем более, не знаю, чего от меня хотят…
То, что меня вызвали «на смотрины» к самому Владыке, нисколько не радует, но и не является сюрпризом. Во-первых, меня давно уже ничего особо не радует. А во-вторых, я терпеть не могу всякого рода начальство. Пусть оно даже родом из слабаков. А, может, как раз это, напротив именно поэтому. Ну, и в третьих, настораживает такое вопиющее нарушение иерархии.
Я давно подозревал, что от меня хотят чего-то особенного. Чего-то большего, чем от других слабаков. Меня слишком быстро ввели в Клан. Слишком быстро стали поручать серьезные задания – будто торопились поскорее проверить меня, обкатать, как новенькую «иномарку»…
Конечно, с дисциплиной у слабаков обстоит похуже, чем в организациях сильных. Хотя, возможно, здесь просто принцип такой – неряшливости, ватности, размазанности – чтобы не было за что ухватиться. Ведь известно, что Клан распространяет свое влияние по всему миру, за исключением, пожалуй, совсем уж черной Африки и прочих джунглей. Не случайно там до сих пор вовсю продолжают резать и жрать друг друга. Но вот четкого взаимодействия у национальных ветвей нет и никогда не было. Наверное, это правильно. Хотя, скорее всего, я просто ничего толком не знаю. Слишком уж смехотворный у меня допуск…
– Ты вернешься сегодня? – дрогнувшим голосом спросила Тома.
Я дернул плечом:
– Кто его знает?
– Тогда позвони, ладно? Ах, да… – она развела руками.
Очень нелегко привыкнуть к тому, что можно собираться в дальний путь без мобильного телефона. Просто удивительно, как эта привычка – всюду таскать с собой мобильник – въелась в нашу сущность. Лично я до сих пор чувствую себя неуютно с чересчур легкими карманами. Но правила есть правила – с телефоном в Обитель нельзя.
– Пришлю письмо, – это такая шутка.
– Люблю тебя! – всхлипнула Тома, повиснув у меня на шее. Я невольно подумал – нет ли дома, не дай бог, каких-нибудь опасных таблеток.
Прочь дурацкие мысли, прочь!
Быстро собрался, подошел к двери. Замер, вспомнив…
– Забыл что-то? – спросила Тома. Она стояла в коридоре, прислонившись к стенке плечом, смотрела на меня каким-то жалобным взглядом.
– Да так… – пробормотал я, хлопая себя по карманам.
Нет, не забыл. Она на месте.
То, о чем не говорят даже любимой девушке. Мой странный талисман – открытка от самого себя…
У каждого слабака свой набор слабостей. Это моя: я всегда ношу с собой эту чертову открытку. Но это – между нами…
Мой путь мой лежит через Казанский вокзал. Потом электричка – и прочь из мегаполиса, где властвуют зубастые анималы.
Вообще, слабаки могли бы обосноваться и в городе. Простая логика говорит в пользу этого варианта. Но спросите какого-нибудь негра… пардон… Ну, этого, афро-африканца спросите, где ему лучше – в заснеженной Сибири или на солнечном пляже?
Серость, убогость и брезгливость окружающих – вот принцип, на котором строится незаметность и вездесущность Клана.
…В электричке удалось немного вздремнуть. Все-таки, гонец поднял меня слишком рано. Поначалу, конечно, беспокоили мыли о предстоящей встрече. Терзаемый предположениями и сомнениями, ерзал на жестком сиденье. Но потом незаметно отключился.
И едва не проехал нужную станцию.
Электричка уже стояла, когда я открыл глаза, сообразил, что к чему – и бросился к дверям, расталкивая тех, кто только что зашел в вагон. От кого-то даже получил ощутимый тычок в спину, сопровождаемый злым криком:
– Куда прешь, баран?! Сейчас я тебе…
Что собирался преподнести мне словоохотливый незнакомец, я не узнал. Двери мерзко зашипели, больно ударили по плечам. Но выскочить я, все-таки, успел.
Постоял немного на платформе, ошалело оглядываясь и восстанавливая душевное равновесие. Жутко не люблю подобные стрессы. А еще предстоящая встреча…
Подумал – и достал из кармана куртки открытку.
Я часто перечитываю ее в минуты сомнений. Это вроде ритуала: как бы подтверждаю сам себе, что все еще жив. В отличие от того, кто ее мне послал.
Осмотрелся, пытаясь сориентироваться. Гонец принес мне адрес и примерный путь. Но я до сих пор с трудом представлял себе, как может выглядеть Обитель Клана. Говорить об этом у нас не принято. Хотел как-то у Хиляка спросить – он, как никак, иерарх первого уровня – выше только Держатели, да сам Владыка. Но в повседневной суете как-то не до полумифической Обители. Честно говоря, я не очень-то в нее верил.
Клан здорово маскируется. Начать с того, что он не имеет собственной структуры. Точнее, структура его в точности повторяет контуры того, что создали сильные.
То есть, вы, нормальные люди.
Никого не удивляет то обстоятельство, что в каждой организации – государственной ли, частной – есть свои слабаки. Более того – собственные слабаки имеются и в силовых структурах, и даже в совсем уж секретных ведомствах. Это, если хотите, закон жизни.
Клан занимается тем, что отыскивает эти «слабые звенья» везде, где только может. Ловцы – вроде Хиляка или меня – берут слабаков «за жабры». Меня научили кое-каким секретам – как, например, заставить слабака повиноваться полностью и без оглядки. Это несложно, если знаешь, что перед тобой – действительно подлинное, прирожденное ничтожество. И еще нам помогают чудесные загадочные вещицы, вроде ловцового метронома. Что еще есть в арсенале Клана, известно немногим. А, попав в руки сильным, предметы эти становятся обычным хламом. Как и почему это происходит, никто не удосужился мне объяснить. Говорят, слишком зелен.
Вот так мы и цепляемся ко всем звеньям власти и бизнеса, словно тщательно обводим их по контуру. Вся эта сеть так и зовется – Контур. Клан незримо обволакивает все и вся. Его как бы нет, он незаметен, как незаметны все эти мелкие сошки в бесчисленных учреждениях. Контур – будто прозрачный налет на зубах – медленно, но неуклонно разъедает систему сильных. В наших, разумеется, интересах.
Вы, может, подумаете, что мы – вроде паразитов, присосались к наиболее активной части человечества. Но с тем же успехом паразитом можно назвать ковбоя, оседлавшего лошадь.
Мы вас используем – не более того и не менее…
Все это я узнал от Хиляка. И склонен думать, что он был даже чрезмерно окровенен. Я до сих пор не знаю всех секретов Клана – но не пропадает ощущение, словно меня стараются побыстрее научить плавать – просто сбросив в воду увесистым пинком.
И от такого доверия становится как-то не по себе.
Только, вот, мне уже не сбежать, не скрыться: Хиляк заразил меня всем этим сумасшествием. Чуть позже я узнал странную и страшноватую вещь: если Ловец спасает слабака – взамен на жизнь тот навсегда попадает в эмоциональную зависимость, словно становится его рабом. На этом и держится Клан, это его скелет – с самой верхушки и до низу. Именно потому Ловцы – его элита, его стража, его дряблые мышцы. Это еще одна тайна Клана и, надо думать, не последняя.
Так что я просто так, из прихоти, не могу бросить Клан.
И, честно говоря, не хочу. Клан дал мне кое-что такое, чего у меня в жизни не было никогда.
Уверенность.
Странно, но в окружении слабаков я действительно почувствую себя куда живее, чем среди «нормальных» людей. Возможно, дело тут в элементарном принципе – «все познается в сравнении». Но уже с самого начала мне думалось: не так все просто.
Довольно долго я брел по дороге, старой, неухоженной, покрытой поперечными трещинами, словно гигантский ленточный червь, ползущий сквозь лесные заросли. Я даже начал сомневаться – правильно ли понял текст послания – когда уткнулся в массивные железные ворота. Надо полагать, ворота были некогда крашены масляной краской. Теперь та потеряла определенный цвет, вздулась, обнажила многочисленные ржавые язвочки. Кривые створы несколько украшали граффити сомнительного содержания.
В одну и другую стороны от ворот уходил забор из граненых бетонных плит. Основание ограды тонуло в неряшливых зарослях кустарника, так что пути ни вправо, ни влево не наблюдалось. Я задрал голову и невольно хмыкнул:
– Ну, надо же!
Над воротами дугой изгибалась железная табличка с выцветшей надписью:
Пионерский лагерь
БУРЕВЕСТНИК
Еще выше была приварена фигурка альбатроса с облезлыми и погнутыми крыльями.
Надо полагать, это и есть Обитель.
А чего я ожидал увидеть? Средневековый замок? Линию Мажино с противотанковыми крестами, окопами и минными полями вокруг? Бункер под бетонным колпаком?
Клан и здесь следовал собственной логике. Заброшенный пионерский лагерь продолжает оставаться лагерем в первоначальном смысле слова – укреплением, укрытием. И при том никому особо не мозолит глаза.
Я рассмеялся. Наверное, нервы.
Однако нужно как-то попасть вовнутрь. Калитки, которой полагается быть рядом с воротами, нет, будки сторожа – тоже… Попробовал толкнуть ворота – те скрипели, обманчиво подавались, но и не думали открываться.
– Эй, кто-нибудь! – крикнул я. – Откройте, свои!
В ответ раздраженно каркнула ворона.
– Да как же вы вовнутрь попадаете, ешкин кот?! – пробормотал я, упершись потным лбом в корявое железо. – Через забор лазите? Тоже мне – пригласили в гости!
Перед глазами издевательски маячило выведенное краской из баллончика неприличное слово.
Видимо, ничего не оставалось, как, действительно, заняться скалолазанием. С тоской я разглядывал ржавые колтуны колючей проволоки поверх плит. Попробовать одолеть ворота?..
– Здравствуйте, – донесся до меня тоненький голосок.
Обернулся – безо всякого энтузиазма.
Рядом стояла худенькая девочка лет семи в каком-то убогом платьице, с бантиком на голове, болезненным лицом и синяками под глазами. Я испытал смешанное чувство жалости и дурацкой иронии: захотелось поинтересоваться, как держится у нее на голове этот дурацкий бантик?
– Как прибили, так и держится, – сказала девочка, пронзительно глядя на меня.
– Ч-чего? – поразился я.
– Ну, вы же на мой бант смотрите, – сказала девочка серьезно. – Все спрашивают, как он держится. Правда, глупо?
– Да… – я не нашелся, что сказать.
– Вы – Близнец?
– Д-да…
– Пойдемте, я вас провожу…
Девочка так ловко и быстро завладела инициативой, что я не успел сориентироваться. В себя пришел только, когда мы шли по узенькой тропинке, которую я не заметил сразу. Метрах в тридцати справа от ворот в заборе оказалась массивная железная дверь. Девочка тихонько постучалась – и дверь бесшумно открылась наружу.
– Проходите, пожалуйста, – вежливо сказала девочка.
Я вошел. Дверь за мной закрыл какой-то плотный конопатый мальчишка – возрастом постарше. Посмотрел на меня равнодушно и даже здороваться не стал. Просто закрыл дверь на хорошо смазанных петлях. Лязгнул засов, мальчишка уселся на перевернутый деревянный ящик – тут же у стены. Зевнул и воткнул в уши маленькие присоски наушников.
Наверное, кроме меня, сегодня посетителей не ждали.
Продолжил путь вслед за девочкой, стараясь ничему не удивляться. Однако не вышло.
Мы прошли между приземистыми побеленными бараками и оказались на обширной спортивной площадке – с футбольными воротами, баскетбольными корзинами, множеством давно забытых мною снарядов…
Площадка была полна детьми!
Дети носились за мячами, просто друг за другом, гроздьями висели на железных турниках, сидели в сторонке на длинных лавках и просто на траве, качались на качелях…
Как я сразу не услышал всего этого гама?!
Я встал, как вкопанный. Оглянувшись, остановилась и моя проводница.
– А что здесь у вас такое? – опешив, спросил я, делая какой-то нелепый жест.
– Как что? – удивилась девочка. – Пионерский лагерь «Буревестник». Вы разве не видели, что на воротах написано?
Я вспомнил, что было написано на воротах, и с сомнением посмотрел на девочку.
– Пионерский?
– Ну, почти, – пожала хрупкими плечиками девочка. – Красные галстуки носить не обязательно. Но многие носят…
Тут я заметил, что на многих ребятах действительно красные галстуки. Как в моем далеком пионерском детстве…
Я ничего не понимал. А как же Обитель? Где прячется святая-святых Клана? Что здесь, вообще, происходит?
– Да пойдемте же! – недовольным голосом потребовала девочка. – Пал Ильич ждет…
– Кто это? – машинально спросил я?
– Наш главный физкультурник, физрук, – в голосе девочки появилась почтительность. – А, вот он! Пал Ильич! Пал Ильич! Привела!
Девочка бросилась навстречу долговязому пожилому мужчине, вполне, впрочем, крепкому на вид. Был он одет в давно не модный спортивный костюм с «адидасовскими» полосками, на ногах имел кеды, а на голове – смешную шапочку с помпоном. Чем-то он напоминал туриста советских времен, как их любят пародировать в наше время. Лицо загорелое, морщинистое и сухое. И взгляд какой-то особенный – пронзительный, жадный, как будто ждущий чего-то, что вот-вот должно произойти.
– Ну, спасибо, Катюш, беги к своим, – ласково сказал Пал Ильич, потрепал девочку за тощее плечо и слегка подтолкнул. Та засеменила прочь, временами крутясь вокруг себя и оглядываясь в нашу сторону.
Я стоял молча и ждал продолжения.
Пал Ильич, не спеша, приблизился, обошел меня, разглядывая, словно статую в парке. В этот момент я почувствовал себя крайне неуютно. Неприятно, когда тебя осматривают, как лошадь, выставленную на продажу – но я ощутил вдруг знакомую робость.
Этот слабак был сильней меня. Значительно сильней.
Странно правда? Слабак, который пугает куда больше, чем настоящий сильный. Надо как следует повариться в нашем тайном мире, чтобы понять этот парадокс. Я же только к нему прикоснулся…
– Да, хорош, – сказал, наконец, Пал Ильич и поднял взгляд от моих ботинок. – Хочешь что-то спросить?
– Да… – проговорил я.
Наверное, внешне моя робость, как всегда, не заметна. Но у меня создалось впечатление, что этот «физкультурник» читает меня, как старую газету. Я так до сих пор и не понял, кто же этот человек на самом деле. А он, в свою очередь, не спешил с объяснениями.
– Я думал, что здесь Обитель, – сказал я. – А здесь – детский лагерь…
Пал Ильич посмотрел в сторону спортивной площадки: там несколько мальчишек с криками образовали свалку – не поделили мяч.
– Не любишь детей? – поинтересовался Пал Ильич.
– Почему? Просто… Даже не знаю…
– Дети и Обитель – что может быть общего? – усмехнулся Пал Ильич. – Разве это не идеальное прикрытие?
– Прикрытие? – я опешил. – Вы прикрываетесь детьми?
– Во-первых, не «вы», а мы, – с ленцой отозвался Пал Ильич. – А во-вторых, должны же мы готовить себе смену…
– Вот в чем дело… – я начал понимать. – Все эти дети – слабаки?
– Практически, – Пал Ильич криво улыбнулся. – С детьми все не так просто. Кто сильный, кто слабак, станет ясно далеко не сразу. Но так, по крайней мере, наше будущее под контролем… Пойдем!
Физрук поманил небрежным жестом, и мы пошли по гравийной дорожке, что вилась между неряшливыми кустами. Когда первое наваждение прошло, стало ясно, что лагерь действительно порядком запущен, а дети в основной своей массе – довольно апатичны с виду.
Болезненный какой-то лагерь. И веселье у детей вялое, напускное. Мне доводилось в детстве бывать в лагерях, и воспоминания о тех временах – самые светлые. И что мне запомнилось больше всего – это неизменные лидеры, выдумщики и заводилы, без которых вряд ли было бы так весело. Кто придумывал все эти ночные побеги, шутки с зубной пастой, страшные истории по ночам и довольно жестокие розыгрыши со спящими приятелями? Как сейчас помню ту разъедающую душу зависть хулиганистым и веселым приятелям…
Но, кто его знает – может, все это искажения памяти, и у нас все было так же? И все наши забавы со стороны выглядели скучными глупостями? Конечно, слабак далеко не всегда выглядит слабаком. Но детям скрывать правду гораздо труднее…
– И кого ж вы из них готовите? – поинтересовался я. – Идеальных слабаков?
Тут же чуть не налетел на своего спутника. Тот сверкнул глазами и тихо бросил:
– Не произноси здесь больше этого слова! Понял?! Говори – «наши».
Я заткнулся. Даже голову вжал в плечи.
Однако круто он берет. Неужто предо мной сам Владыка? Очень на то похоже: рядом с ним я вновь ощутил свое, забытое было, ничтожество. Нельзя этого делать, можно совсем нюх потерять…
– А где остальные? – виновато поинтересовался я. И быстро уточнил:
– Ну… Наши…
– Здесь все взрослые – наши. Вожатые отрядов, администрация, повара, дворники, водители… – физрук снова говорил спокойно и приветливо.
Навстречу пробежала группка девочек – они о чем-то весело переговаривались. Приблизившись, разом замолчали, хором поздоровались – и в лицах их была какая-то большая детская тайна. Только отбежав достаточно далеко, они снова принялись что-то шумно обсуждать.
Дети как дети. Наверное, даже хорошо, что их отделили от сильных сверстников. Мне вдруг вспомнилось собственное затравленное детство, дикие драки в подъездах, постоянный страх и унижение… Даже в глазах потемнело. Все-таки здорово, что детство проходит…
Приблизились к какому-то облезлому зданию, поднялись на крыльцо, вошли. Надо же – снова спортзал…
– Ударь его, ну! Бей же!
Это кричит какой-то крепкий коренастый парень – видимо, тренер. Перед ним на матах несколько мальчишек. И двое – в боевой стойке.
И оба зареванные, с раскрасневшимися от слез лицами.
– Двинь ему! – взвизгнул тренер.
Я вздрогнул, покосился на физрука. Тот не удостоил странную сцену своим вниманием. Поманил меня за собой. Мы прошли через зал, в котором тренер перешел на разъяренный крик:
– Ударь его, маленький ублюдок! Вот так, так! А ты чего рот раскрыл?! Где блок? Болевой, болевой давай! Вот так! И никакой пощады! Добивай!
Послышались крики и рев, полный обиды и боли.
Даже холодок по спине пробежал.
– Это нормально? – осторожно спросил я.
– Что именно? – не оборачиваясь, отозвался Пал Ильич.
– Не слишком ли жестоко? Они ж слабые…
– Жестоко… Можешь считать, что это прививка, – усмехнулся физрук. Теперь мы шли по узкому темному коридору с непропорционально высоким потолком. – В жизни их ждет куда больше жестокости.
– И все-таки… Они ведь дети!
– Все мы были детьми… – Пал Ильич обернул, посмотрел на меня с сомнением и сказал:
– Это научная группа. Мы изучаем – может ли слабак стать сильным.
– Опыты на детях?!
– Не только. Но у детей больше шансов.
– И… Как успехи? Сколько слабаков стало сильными?
Пал Ильич ответил не сразу. Когда я решил, что не дождусь ответа, сказал коротко:
– Ни одного.
У меня было много вопросов. Честно говоря, не нравилось мне это место, совсем не нравилось. Но тут Пал Ильич остановился перед грубо покрашенной дверью и осторожно постучал в нее.
– На минутку заглянем… – сообщил он мне.
Куда пришли, зачем? У нас нет такого правила – не задавать вопросов. Просто я на опыте убедился: слабаки не любят отвечать. Придет время – сами все расскажут. Если сочтут нужным.
– Да! Заходите! – донеслось из-за двери.
Физрук потянул ручку. Кивнул мне: «Проходи».
Честно говоря, не ожидал такого увидеть. Небольшая комната с решеткой на пыльном окне сплошь уставлена полками. И на полках этих стояли… нет – покоились – десятки великолепных парусников. Конечно же – моделей – но столь мастерски выполненных, что у меня вырвался какой-то нечленораздельный звук. Наверное, он выражал восхищение. Здесь были основательные каравеллы, похожие на изысканную мебель галеоны, мощные трехпалубные линкоры, легендарные фрегаты, стремительные клиперы…
Ослепленным этим великолепием, я не сразу заметил лысоватого круглолицего человека за столом – его скрывала недостроенная модель парового корвета с черной трубой между мачтами. Человек смотрел на меня поверх мощных очков, и взгляд его был внимательным и чуть ироничным. Чем-то он напомнил мне Папу Карло из детского фильма. Довершал образ довольно характерный фон: где-то работало обычное сетевое радио, нудно бормоча последние известия.
– Ага! – сказал человек и принялся бодро вытирать руки ветошью, не отрывая от меня внимательного взгляда.
Была в его глазах какая-то заразительная искорка: мне почему-то безумно захотелось немедленно заняться постройкой маленьких кораблей.
– Как добрался? – поинтересовался человек, выбираясь из-за стола, заваленного чертежами и инструментами. Он оказался совсем небольшого роста и теперь больше напоминал актера Дэнни Де Вито.
– Спасибо, нормально.
Я не знал, как себя вести перед очередным незнакомцем. Выручил Пал Ильич.
– Знакомься, Близнец: наш завхоз, Степан Матвеич…
– …и по совместительству – ведущий судомодельного кружка, – подхватил завхоз. – Зови меня просто – Матвеич – так меня все здесь зовут.
– Очень приятно, – натянуто улыбнулся. – Вообще-то меня вызывали к Владыке. А я все никак не доберусь. Как бы он на меня не рассердился…
– Это он может, – серьезно кивнул завхоз. – Он у нас пунктуальность уважает…
– Матвеич, не в службу, а в дружбу – проводи новобранца, а? – сказал физрук. – А то у меня старшая группа уже на тренировку собралась…
– Конечно, конечно, Пал Ильич! – Матвеич замахал коротенькими ручками. – Ступай себе, я провожу молодого человека…
Физрук тихо исчез. Завхоз, смешно раскачиваясь, принялся ходить вокруг стола: наводил порядок. Хотя, мне показалось, хаоса от этого стало еще больше.
– Эх, дела, дела… – сетовал Матвеич. – Никакого покоя – которую уже неделю не могу корвет достроить! А посмотри, какой красавец! «Уругвай» называется… Гордость Аргентинского полярного флота! Участвовал в антарктических экспедициях, спасал затертые во льдах корабли, а ведь с виду такой хрупкий! Вот, подойди, загляни в люк… Видишь? Там внутри все, как на настоящем! Знаешь, сколько труда вложено?
– Здорово… – признал я, заглядывая одним глазом в крохотный лючок. Там действительно было полно мелких деталей, но узнал я только миниатюрный штурвал в кормовой надстройке.
Признаться, я всегда поражался подобного род хобби. Люди тратят массу времени на повторение того, что уже было – только в куда более условной и бесполезной форме. Я сам в детстве много раз порывался начать коллекционировать модели самолетов, склеивал, раскрашивал – но это мне быстро надоедало. Надо иметь совершенно особенный склад ума. Или характера.
Конечно, вслух я всего этого не сказал – только ахал, да восхищенно причмокивал – пока завхоз не принялся суетливо выталкивать меня за дверь. Напоследок он зачем-то щелкнул кнопкой на допотопном радио. Нудная дикторша запнулась на полуслове.
– Идем-идем! – бодро воскликнул завхоз, застегивая верхнюю пуговицу замызганного синего халата.
Господи, где он только его раздобыл? Получил в наследство? И из оттопыренных карманов торчат какие-то инструменты. Не хватает только синего берета на голове…
– Погоди! – сказал завхоз.
И напялил на голову снятый с вешалки пыльный синий берет.
М-да. Однако!
– Идем, идем, мой юный друг! – продолжал болтать завхоз, выпихивая меня из своего маленького музея.
Теперь он гремел обширной связкой ключей, склонившись над замызганной замочной скважиной. Он будто сейф запирал, честное слово! И при этом болтал, не умолкая:
– Дети… Ах, эти дети! До всего любопытные, везде бы им залезть, все бы им потрогать, пощупать, проверить на прочность! А мои модели – хрупкие, изящные вещицы, они такого обращения не терпят. Ты думаешь, я сейчас запру дверь на замок и успокоюсь? Как бы не так! С этими детьми никогда нельзя быть спокойным! Найдут способ залезть, чтоб им пусто было… Начнут проверять: хорошо ли корабли плавают, прочен ли такелаж, стреляют ли пушечки… Чего доброго, устроят морской бой – я знаю, есть у нас такие мечтатели! Им бы все взрывать – никакой душевной тонкости…
– Дети, все-таки… – вставил я.
– Именно! – Матвеич поднял короткий белый палец.
Он уже справился с замком, и теперь силился запихнуть связку ключей в карман халата. Связка ощетинилась, как еж, и лезть в карман не желала.
– Потому я и открыл кружок – чтобы детишки сами себе корабли строили. Так нет же! Им интересно все готовенькое… Уф… Ну, что, пошли?
Ключи теперь вызывающе торчали из кармана, но завхоз, казалось, был удовлетворен и шел впереди, важно заложив руки за спину. Время от времени срывался в сторону – то к стоящей не там, где нужно, швабре, то роясь в каком-то попавшемся на пути хламе, то качая головой перед участком стены с облупившейся краской, то цокая языком под перегоревшей лампочкой.
Очень деятельный человек.
– Как вам наша Обитель? – поинтересовался он.
– Еще не знаю, – признался я. – Я ожидал… Чего-то более основательного.
– Эх, друг мой, – вздохнул завхоз, заглядывая в оказавшееся на пути мятое ведро. – Я тоже всегда ждал от жизни чего-то более основательного. И оказалось, что самое основательное – это должность завхоза полузабытого детского лагеря. Справедливо это, как читаешь?
– Конечно, не справедливо! – поддакнул я.
– Еще как справедливо! – важно заявил завхоз. – Видишь ли, какое дело: все самое основательное – внизу. На то она и основа, чтобы бать подо всем. Чем основательнее – тем ниже, тем проще. Понимаешь?
– Не очень…
– Молодой еще. Ничего, поймешь в свое время. Завхоз – должность невеликая, но она в основе. Великие приходят и уходят, а завхоз остается. Потому что нет смысла менять основу. То есть – фундамент…
– Логично, – мне не хотелось спорить. Хотелось поскорее узнать, чего от меня хотят. – Скажите, а на Круге со мной будут беседовать? Или мне один на один с Владыкой?..
– Ишь ты, хватил! – Матвеич взглянул на меня удивленно и даже головой покачал. – Круга ему уже мало – Владыку ему подавай!
– Да я, вообще-то…
– Ладно-ладно… Разберутся, не беспокойся. Это у нас быстро…
Что имел в виду словоохотливый завхоз, я так и не понял, да и не стал выяснять: мы как раз входили в новое, обширное и светлое помещение.
– Вот, – довольно произнес Матвеич и хихикнул. – Наш, так сказать, конференц-зал!
Я не сразу понял, где мы находимся, чего хихикает мой провожатый, и отчего здесь такое странное эхо, но когда сообразил – пришлось удивляться снова.
Это был бассейн. Точнее – мы стояли в большом зале рядом с двадцатипятиметровым бассейном. Сухим, с полопавшейся плиткой. С разметкой по дну, номерными тумбами для пловцов. Здесь была даже вышка – небольшая, метра три, а над кафельной ямой торчал облезлый трамплин. Рядом имелся еще один, мелкий бассейн – «лягушатник», так, кажется называют такие. И тоже сухой.
– Спускайся, – сказал завхоз и показал на изогнутые поручни из «нержавейки».
– Зачем? – я немножко обалдел.
– Затем, затем! – нетерпеливо проговорил завхоз. – Мне еще надо сходить, сообщить о том, что прибыла важная особа, которая очень любит задавать вопросы…
Завхоз неловко взмахнул руками, и ключи, наконец вывалились из кармана. Пока мой новый знакомый ворчал, подбирая и запихивая связку обратно, я приблизился к краю бассейна.
Забавное зрелище: в центре голубого кафельного пола стоял круглый пластиковый стол. Несколько пластиковых же стульев стояли или валялись по всему дну.
– Здорово… – признал я.
Лесенка из «нержавейки» оказалась отломанной в полуметре от края. К единственной ступеньке примотана веревочная лестница с деревянными перекладинами. Я покосился на завхоза. Тот лишь развел руками: «Чего, мол, ждешь?»
Вздохнул и полез вниз.
Неловко спрыгнул с предпоследней ступеньки. Стук подошв гулким эхом отразился от стен. Сделал несколько шагов, прислушиваясь к эху. Это было бы даже здорово, если бы имело хоть какой-то смысл.
