Владислав Сомервилл Лач-Ширма
Путешествие в другие миры

Полная версия

Глава

IV

. Лондон

Через пару часов мы были на Лондонском мосту. Было уже утро – холодное ветреное утро, но не такое туманное, как обычно. У нас не было багажа, и мой кошелек был почти пуст; у Позела, казалось, с собой ничего не было вообще, потому что я заплатил за его проезд и за свой собственный, а он, казалось, совершенно игнорировал этот факт, – эксцентричность, которая в другое время мне бы не очень понравилась, но которая, в условиях моего огромного долга перед ним, не могла мне не нравиться, поэтому я предложил пройтись пешком до моего дома в Кенсингтоне. Когда мы переходили мост, он, казалось, был поражен тем, что увидел – толпами людей и судоходством. Он перегнулся через парапет, глядя на Темзу.

– Значит, это самый большой город на земле?

– Не просто самый большой из всех, что есть, но и из всех, что когда-либо были. Даже императорский Рим не был так велик, как Лондон. В нем почти четыре миллиона жителей.

– Это действительно великий город. Четыре миллиона! Это больше, чем жителей в Швеции, или в Дании, или в Греции!

– Намного больше, – ответил я.

– Как вы думаете, это счастье для такого количества людей жить в одном городе? Достаточно ли им света и воздуха? Здесь всегда так дымно?

Так мы беседовали, пока шли по городу. Он проявлял живой интерес ко всему, и часто варьировал свои вопросы мудрыми и вдумчивыми замечаниями. Его характер был очень странным, он казался полным сочувствия к человеческому горю, и в то же время его ничто не поражало. Он казался любопытным, но, увидев вещь, был разочарован и говорил обо всем в печальном и жалостливом тоне, показывая, как все могло бы быть лучше и должно было быть лучше, чем есть. В каком-то смысле было досадно показывать наш великий мегаполис столь суровому, но в то же время столь доброжелательному критику. Он, очевидно, искренне жалел нас, жалел Лондон, жалел Англию, жалел все и всех, и все же, как ни странно, он не был тщеславен, не был самовлюблен, не был мизантропом. Он, однако, смотрел на все с возвышенной точки зрения, видел все недостатки, но не радовался, видя их. Я с патриотическим рвением пытался представить все в лучшем свете перед моим добрым, хотя и загадочным, благодетелем, но это было бесполезно. Он, очевидно, считал нас в Англии очень несчастной расой существ, а Лондон – очень большим, но отнюдь не великим городом. Я вспомнил его высказывания во время нашей первой встречи и с сожалением обнаружил, что его ожидания от Англии не оправдались.

Таким образом, мы приехали ко мне домой. Мой отец был, надо ли говорить, очень рад меня видеть. Я писал из Понтуаза и отправил письмо перед самым отъездом, но я приехал быстрее, чем почта. Семья узнала новости обо мне только по воздушной почте за несколько недель до этого, и вот я приехал, совершенно неожиданно.

– Как тебе удалось выбраться, мой мальчик? Я так понял, что пруссаки не пропускают никого через свои линии. Полагаю, к тебе отнеслись благосклонно, как к англичанину?

– Ни в коем случае. Как я выбрался, должно остаться тайной; на самом деле, я и сам этого не понимаю. Однако я могу лишь сказать, что своей безопасностью я полностью обязан доктору Позелу, которого я должен представить вам как своего лучшего друга и избавителя от плена.

– Что ж, сэр, я рад нашему знакомству и слишком рад видеть своего сына в безопасности, чтобы не полюбопытствовать, как вам удалось избежать прусской бдительности. Вы чужой в Англии?

– Я никогда не был здесь, – сказала Позела, – до сегодняшнего утра, но я часто смотрел на Англию издалека и хотел побывать здесь.

– Полагаю, из Кале. Там в хорошую погоду можно увидеть белые скалы Альбиона.

Позела ничего не ответил.

Разговор изменил направление. Поток вопросов направился на меня. Прозвучало приглашение к завтраку, так как было еще рано, и мы пошли в комнату для завтрака. Закончив свои вопросы ко мне, отец, естественно, перевел разговор на нашего гостя, и я сразу заметил, какое впечатление он произвел на него. О войне ему было нечего сказать, все вопросы о ней казались неприятными, но на все остальные темы он вел разговор вполне хорошо. Тем не менее, он ни в коем случае не был тем, кто хотел изложить истину или продемонстрировать свой талант. Он скорее преуспел в вопросах, чем в ответах, но его вопросы демонстрировали простоту и вдумчивость, что было поразительно. Он спрашивал почти на все темы, связанные с Англией: ее история, правительство, политика, статистика, религия, торговля – про все. Мой отец был человеком, любящим высказывать свое мнение по любому поводу, и поэтому он был в восторге от своего умного и вдумчивого гостя. Некоторые вещи Позелу было трудно понять, особенно то, как в такой богатой стране может существовать столько несчастных и как люди могут так расходиться в религиозных вопросах. Его смущало партийное правление, а также существование бесконтрольной безнравственности в нашей великой метрополии. После завтрака мы отправились осматривать Лондон, мой отец сопровождал нас. За этот день мы увидели столько, сколько смогли. Позела интересовался всем, но был скорым на ногу экскурсантом. В большинстве случаев он воспринимал увиденное моментально, и, как мне показалось, был склонен к спешке. Больше всего его поразил Британский музей, где мы остановились на несколько часов, и здесь он особенно заинтересовался орнитологическим отделом.

Вечером, после того, как наш долгий осмотр достопримечательностей был закончен, и я основательно устал (хотя я сопровождал их едва ли в половине достопримечательностей), Позела спросил, как ему добраться до Америки, так как он хотел посетить Ниагару, а затем отправиться в Сан-Франциско. Мы узнали, что один из пароходов компании "Кунард" должен был отплыть через пару дней, поэтому было решено, что после еще одного дня в Лондоне он поедет со мной в Оксфорд, а оттуда отправится в Ливерпуль для посадки на корабль.

Этот план был выполнен. Еще один день он провел в городе, осматривая достопримечательности, часть времени из которого по его настоянию была снова отдана Британскому музею, где он с большим интересом изучал некоторые диковинки. Вечером мы пошли на праздничную службу в одну из лондонских церквей. По его словам, это был первый раз, когда у него была возможность посетить службу в церкви Англии. Он разговаривал со мной на религиозные темы два или три раза, и всегда выражал свое мнение с величайшим благоговением. Действительно, он казался очень набожным человеком, хотя к какой форме христианства он принадлежал, я не мог сказать; он точно не был ультрамонтаном² и не казался иностранным протестантом. Один или два раза мне показалось, что он принадлежал к греческой церкви, но на самом деле доказательств этому было немного.

На службе он вел себя с величайшим благоговением и присоединился к пению богатым и удивительно мелодичным контральто (он был намного выше высокого тенора). Казалось, он полностью погрузился в службу, что показывало его глубокую веру. Когда все закончилось, прочитав свои личные молитвы, я собрался уходить, но Позела остался стоять на коленях. Я ждал и ждал. Все, кроме служителей, покинули церковь, но Пожела оставался в молитвенном состоянии. Наконец мне пришлось дотронуться до него и прошептать:

– Служба закончилась, и они скоро захотят потушить газ.

– Закончилась? И так скоро! Я думал, что это всего лишь предварительный этап. Как быстро люди устают от молитвы и хвалы!

Глава V. Оксфорд

На следующее утро мы вместе отправились ранним поездом в Оксфорд. В целом, мой необычный друг оказался более доволен университетским городом, чем я ожидал, ему понравилось количество общественных зданий, архитектура, сады, музей, библиотеки.

– Мне очень нравится Оксфорд, – сказал он после нескольких часов торопливой прогулки по колледжам и "львам", – если бы у меня было время, я бы хотел остаться здесь на день или два. Он напоминает мне…

Он сделал паузу и не закончил фразу.

– Во всяком случае, оставайтесь на ночь, – сказал я. – коль вам так понравился город, и я хотел бы познакомить вас с некоторыми друзьями.

Я пригласил некоторых из кружка любителей чтения, к которому принадлежал, всех тех тихих, начитанных людей, устремленных к успеху, к себе в комнату на кофе после ужина. Позела согласился остаться со мной еще на один день и пообедать со мной.

Мои друзья тепло приняли меня и засыпали вопросами о моих приключениях во время осады. Однако вскоре я заметил, что их внимание привлекает мой странный спутник. Хотя он был тихим, незаметным и отстраненным, в его манерах, внешности и речах было что-то настолько необычное, что нельзя было не обратить на него внимания. Хилберт, человек из Мертона, с которым я был очень близок и который присоединился к нашей компании, был особенно очарован им. Гильберт был эксцентричным человеком, которого сильно поносили за его веру в месмеризм и спиритизм. Его и Позела сильно влекло друг к другу, и вскоре они перешли к любимой теме Гильберта – оккультным наукам.

– Я убежден, – говорил Гильберт, – что в современном мире существуют две правящие силы. Деньги и психическая сила. И я ни в коем случае не уверен, что последняя, наименее признанная, на самом деле не является самой мощной, ибо человек, обладающий психической силой, может силой воли заставить тех, кто находится под его влиянием, отдать свои деньги по его желанию. Многие великие люди в истории были таковыми не столько в силу своих умственных способностей, сколько в силу этой психической силы. Посмотрите на Наполеона – какой чудесной, почти сверхъестественной была его карьера, и во многом она была обусловлена его силой власти над людьми. Уничтожая авторитет и ослабляя власть королей и священников, мы дали этим двум силам – деньгам и психической силе – неограниченный простор. Пока существовала власть, богатый человек мог быть ограничен в использовании своего богатства, и психическая сила также имела свои пределы. Теперь, все больше и больше, человек имеет дело с человеком в битве за жизнь, таким образом, самые богатые и сильные получают превосходство.

– Верно, – сказал я. – Я вижу это наиболее четко в религиозных движениях этого мира. Как удивительна преданность некоторых сект, которые так твердо верят в частное суждение и право на свободу совести для своих лидеров и проповедников. Я могу объяснить это только психической силой. Вся инициация причастна к ней. Инициация – это своего рода спиритический сеанс, на котором вызываются духи, овладевающие новообращенными. Хуже всего то, что в теории эти загипнотизированные люди освящаются. Это всего лишь своего рода обожествление психической силы.

– Что вы думаете по этому поводу? – спросил Гильберт у Позелы.

– Психическая сила, – ответил он, – действительно является движущей силой в истории человечества. Бесполезно говорить о свободе, пока слабые люди беспрекословно подчиняются приказам других людей с более сильной волей, чем их собственная, даже в ущерб себе. Это одно из чудес этого мира и один из секретов возможности того разрушительного правления и беззаконного управления, которое мы видим, что люди так слепо подчиняются воле друг друга, а потом говорят о свободе.

Поскольку мы только что говорили о спиритизме, я предложил спиритический сеанс. Я не очень-то верил в это, но я знал, что Гильберт исповедовал себя медиумом, и я подумал, что, если в этом что-то есть, это может быть способом раскрыть тайну о моем таинственном друге, не задавая ему вопросов. Мне показалось, что сначала он возражал против спиритического сеанса, но в конце концов согласился присоединиться к кругу. Мы приглушили свет и положили руки на стол в нужной последовательности. Через несколько минут у Гильберта появились симптомы сонливости, а затем, казалось, начались легкие конвульсии – обычный симптом того, что спиритуалисты называют "быть под контролем". На столе под покрывалом лежал лист бумаги и карандаш.

– Снимите это покрывало, – сказал Гильберт.

Я сделал это, и на бумаге были начертаны следующие слова:

"Мы не можем ничего раскрывать сегодня вечером. В комнате находится один человек, которого мы не можем понять, но который кажется нам совсем не таким, каким он кажется вам. Возможно, он знает больше, чем мы".

Позелу не понравилось это сообщение. Он встал из-за стола и почти весь вечер хранил молчание. На следующее утро он отправился в американское турне.

Глава VI. Глава о любви

Прошло шесть месяцев. Для меня это был один из самых насыщенных событиями периодов моей жизни. Я сдавал экзамен на степень. Мои оценки были не столь высоки, как я надеялся, поскольку парижское приключение сильно отбросило меня назад в учебе. Тем не менее, я улучил момент и нашел несколько блестящих и свежих мыслей моего таинственного друга, которые пригодились мне на экзамене.

– Нам пришлось проверить вас на первый класс, потому что некоторые из ваших ответов были настолько замечательными, – сказал мне потом один из экзаменаторов. – Где вы вычитали эти необыкновенные идеи?

– Я никогда их не читал, – ответил я, – я только слышал их от одного очень необычного и эксцентричного гения, которого я встретил в Париже. Мне кажется, что они верны, хотя откуда он их взял, я не могу сказать.

****

После окончания Оксфорда я стал частным репетитором молодого человека по имени Уильям Ричардсон, сына богатого никудышного плутократа из Манчестера, который хотел, чтобы его сын отправился под руководством оксфордского репетитора в турне по Европе. Поскольку я уже достаточно хорошо знал Францию, я был вполне пригоден для такой работы. Однако наше путешествие вышло за пределы Франции, в Швейцарию и Германию. Мы отправились в Страсбург, затем в Шварцвальд, где в течение нескольких дней совершали очаровательную пешеходную экскурсию. Во Фрайбурге мы сели на поезд до Баля, а оттуда пешком через регион Юра до Берна.

В Берне мы встретили очаровательную семью, отца, мать и дочь, Кристоферсонов, с которыми меня познакомили друзья по колледжу. Я нашел мистера Кристоферсона самым приятным знакомым, который особенно соответствовал моему душевному настрою. Мы часто совершали экскурсии в горы вместе с молодым Ричардсоном, иногда в компании двух дам, которые очень приятно отзывались об уме моего юного подопечного. Должен сказать, что поначалу я несколько завидовал тому вниманию, которое мисс Кристоферсон уделяла Ричардсону, но вскоре убедился, что она просто покровительствует неотесанному парню, которого, как мне кажется, она скорее презирала, чем восхищалась, хотя в добром расположении духа иногда выводила его в свет.

Я никогда не забуду эти прогулки и поездки вокруг Берна на фоне великолепных снежных Альп или у бурлящего Аара. Это одни из самых ярких моментов моей жизни. Несколько раз я упоминал о моем таинственном друге и избавителе Позеле, от которого я не получил ни одного письма или сообщения с тех пор, как он уехал в Америку.

– Мне бы так хотелось, чтобы вы с ним встретились, – сказал я однажды Мод Кристоферсон, когда мы гуляли по холмам близ Берна. – Возможно, вы сможете разгадать его тайну. Говорят, что дамы острее распознают секреты, чем мужчины.

– Мне бы очень хотелось, – сказала Мод, – познакомиться с вашим таинственным другом. Человек, который может вывезти друга из Парижа в разгар осады через прусские линии, который обладает такой удивительной способностью усыплять людей, когда ему это нужно, который так сведущ во всех вопросах и при этом так молод, такой восхитительный Кричтон, который никогда ничего не расскажет о своей нации или происхождении, – это действительно любопытная личность, с которой стоит познакомиться. Мне нравятся эксцентричные люди. Ваш друг похож на Жозефа Бальзамо из романа Дюма, но я надеюсь, что он не такой плут.

– Нет, я вполне уверен, что он не плут, хотя и загадочный. Он кажется религиозным в своем роде, хотя в чем его религия, я не могу определить. Он очень благоговейно отзывается о каждой форме христианства, а в поведении кажется вполне последовательным. Его манера поведения в церкви Святого Ансельма была самой набожной, а что касается модного скептицизма века, то он всегда отзывался о нем с невыразимым презрением, как о чем-то скорее глупом, чем нечестивом, ведь он снова и снова убеждал меня, что набожность – это истинная мудрость.

– Возможно, он лицемер, – сказал мистер Кристоферсон, врываясь в наш разговор. – Я не люблю этих загадочных людей. Возможно, он нигилист, или главарь фениев³, или еще чего-нибудь в таком роде.

Так мы часто разговаривали о Позеле, и чем больше я говорил, тем больше дамы, казалось, возбужденные любопытством, желали встретиться с этим странным существом, так непохожим на всех остальных.

****

Однажды утром, когда я спустился к завтраку, я обнаружил на столе письмо, написанное странным, но изящным почерком, адресованное из моего колледжа в Оксфорде. На нем был почтовый штемпель Бомбея. Я сломал печать и был одновременно удивлен и обрадован, прочитав следующее:

"Дорогой Гамильтон, я рассчитываю быть в Берлине во время триумфального вступления прусских войск, если вы будете там, я буду рад встретиться с вами. Я буду на Унтер-ден-Линден, по левую сторону от Бранденбургских ворот. Да пребудет с Вами Бог.

Позела".

Я показал это странное послание Кристоферсонам. Дамы были очарованы.

– Давайте поедем в Берлин, – сказала Мод. – Я бы так хотела увидеть вступление прусских войск. Это будет зрелище, которое мы никогда больше не увидим. Это будет великое историческое событие, о котором потом будут долго говорить.

Хотя я подозреваю, что очарование прусского въезда было лишь частью их причины (ведь они никогда раньше не говорили об этом долгом путешествии в Берлин), их уговоры были настолько искренними, что мистер Кристоферсон уступил, и мы вместе отправились через Германию в Берлин, добравшись туда за день до триумфального въезда.

****

Мне нет необходимости пытаться описать это великолепное воинственное зрелище, о котором так часто рассказывают более талантливые авторы.

Достаточно сказать, что она превзошла все наши ожидания. Мы заняли место недалеко от Бранденбургских ворот. Толпа была настолько плотной, что искать там Позела было все равно что искать иголку в стоге сена, но, когда мимо пронеслись стройными рядами гвардейцы, подняв глаза к дереву, я заметил там своего необычного, эксцентричного друга. Он тоже увидел меня и махнул ругой. Не сводя с него глаз, я заметил, что перед окончанием процессии он спустился вниз и затерялся в толпе. Мы остались на месте, и через несколько минут Позела локтем протиснулся ко мне.

– Я был уверне, что должен встретить тебя здесь, хотя толпа была так велика. Я рад, что мы нашли друг друга.

– Я тоже, – сказал я. – Позвольте мне представить вас мистеру Кристоферсону. Пойдемте пообедаем с нами в нашем отеле.

Позела согласился, и мы поспешили сквозь толпу к отелю. За ужином я задал ему много вопросов о его путешествии. Он объехал весь мир и, казалось, видел все. Он был в Калифорнии, Перу, Австралии, Новой Зеландии, Японии, Китае, Индии и Египте. Он поднялся на Чимборасо и несколько мексиканских гор. Он плавал по рекам Хуанхэ и Янцзы. Он побывал в Сибири, поднялся на гигантские горы Эверест и Двахгири. Поначалу, очевидно, он не произвел на мистера Кристоферсона приятного впечатления. Я видел, что, как человек мира, он подозревал Позела в хвастовстве и неправдивости. На самом деле он, очевидно, не верил, что тот мог побывать во всех этих местах, особенно за столь короткое время. Что касается миссис Кристоферсон, то она, конечно же, была очень весела и в какой-то степени рада побеседовать с таким великим путешественником. Наш разговор, естественно, перешел на представление этого дня. Я спросил Позела, что он об этом думает.

– Я никогда не видел ничего подобного. Я не восхищаюсь порадом, потому что, как ты знаешь, я не люблю войну. Но мужество и стойкость – это добродетели, и, возможно, такие вещи нужны, чтобы побудить мужчин быть храбрыми и стойкими.

Мы просидели до позднего вечера, обсуждая множество вопросов. Как и прежде, даже более того, как никогда, я был поражен разнообразием информации полученной от Позелы, свежестью его мыслей, блеском, глубиной и проницательностью. Многие из высказанных им идей я никогда раньше не слышал.

– Не могли бы вы дать мне рекомендацию к какому-нибудь вашему другу в Англии, – сказал Позела, – который живет в деревне? Я хочу немного отдохнуть в тишине.

– О, да. Я уверен, что С…, один из стипендиатов моего колледжа, который сейчас является викарием Трехиндры в Корнуолле, был бы рад познакомиться с вами. Мы часто говорили о вас в Оксфорде, и он очень хотел бы с вами познакомиться.

Я написал ему рекомендательное письмо, которое он принял.

****

– Что вы думаете о Позеле? – спросил я Мод следующим утром.

– Иногда он мне совсем не нравится, хотя я думаю, что он все же должен нравиться. В нем есть что-то сверхъестественное. Иногда, правда, не смейтесь, он почти совсем не похож на человека. Его глаза такие удивительные и странные, его голос такой необычный, его чудесная образованность, его очевидная молодость. Действительно, он похож на Вечного жида или Летучего голландца, или на что-то еще сверхъестественное. Я его очень пугаюсь.