Дагги-тиц – Владислав Крапивин

Ещё одна повесть от любимого автора, на этот раз из его поздних творений – уже из 21 века. В ней отражены и приметы времени, но в остальном она такая же как другие его книги – исполнена света и согрета дружбой. Герои её честны, а если и допускают несправедливость, то стремятся исправить ошибки. Повесть напомнила «Мальчика со шпагой», здесь тоже есть коллектив ребят, который сталкивается со взрослыми, стремящимися их ущемить, только здесь это уже не бюрократы, а олигарх.

Но это во второй части, в первой герой книги с необычным именем Инки живёт практически один, ведь его мама постоянно куда-то уезжает, а присматривает за мальчиком мамина подруга. У него необщительный характер и нет друзей, кроме одной девочки, которая правда уже уехала, не оставив адреса. Зато под потолком у него по натянутой леске гуляют миниатюрные брат с сестрой. И то ли это детская фантазия, то ли магическая реальность.

Такой двусмысленностью пронизана вся история, которая то ли полностью реальная, то ли содержит крупинки волшебства. А также наполнена размышлениями о жизни и смерти, о возможности перерождения. Книга эта пронизывающе печальна и прекрасна своей надеждой. Прочитала её с большим удовольствием и практически не отрываясь. А ещё здесь есть милый котенок и спектакль по мотивам «Королевской аналостанки».

Проходят времена, меняются нравы, трансформируется и писательское отношение к наблюдаемым им событиям внешнего мира и к тому, что и как проживают-переживают люди в изменившихся условиях. И прежде всего главный объект крапивинских исследований – дети, мальчишки и девчонки младшего и среднего школьного возраста.Совсем недавно канули в лету приснопамятные 90-е, на дворе нулевые, однако резко по щелчку ничего не происходит, и потому мир, в котором живёт герой повести Иннокентий: Кешка (по домашнему), Смок (для всего мира), Инки (именно Инки, а не Инка – для близких друзей) пока что ещё сильно отдаёт бандитско-беспредельным предыдущим десятилетием. Но главное даже не в этом (пока не в этом), главное в том, что второклассник Кешка по жизни – одинокий человек. Отца нет и никогда не было (мать просто объяснила ему, что дело было случайное), а мать, обладая цыганской бродячей натурой, вечно где-то пропадает неделями и месяцами, и Кешка тогда остаётся с маминой приятельницей, которая никакой власти над Инкой не имеет. Иногда мама приезжает домой не одна, Кешка знакомится с новым маминым мужчиной, но длится такое семейное «счастье» недолго, очередной мамин ухажолр куда-то пропадает, а потом и мама вновь отправляется в новые поиски… чего?.. наверное, просто счастья?И Инка-Смок-Кешка живёт не имея ни друзей, ни, в общем-то, ни врагов, хотя какого-либо понимания в мире взрослых не находит. Равнодушные чёрствые люди относятся к Кешке просто как к бегающему мимо них щенку, а если заходит речь о какой-то кешкиной малой вине, то и слушать никаких объяснений не будут. Одиноко Кешке, тем более, что даже лучшая подруга-одноклассница внезапно переехала куда-то в другой город, куда забросила её семью воля армейского начальства.А потом случилась в жизни Инки одна встреча, которая хоть и не перевернула его жизнь категорически и резко, однако оставила свой яркий след на всей последующей кешкиной жизни. И в семейной жизни наступил какой-то новый, непривычный для Кешки, благополучный период – новый мамин муж оказался человеком с пониманием, основательным, крепким и надёжным. И с дружбой вроде всё начало ладится, тем более… нет, дальше ничего о содержании повести писать не буду, потому что какой-тогда будет смысл читать книгу, если содержание известно. Тем более, что всё оказывается не всегда гладко, и происходят новые горькие происшествия, и появляются новые настоящие большие неприятели – сложно жить в мире, где власть и деньги объединяются под одним общим крылом и начинают диктовать жизненные правила всем и каждому, взрослым и детям.Отличная книга, а начитка Герасимова мастерски передаёт все движения души и Инки, и его друзей и соратников.

Она писала о доверии к человеку. Пусть даже маленькому, пусть даже к первоклашке.

"Завтра была война" Б.ВасильевКрапивин не мой, мой Железников. Знаю, что все, кто есть кто-то, должны любить Владислава Петровича, ну так, ему и без меня поклонников хватает. Знакомство случилось в начале восьмидесятых, когда журнал «Пионер» печатал «Журавленка и молнии», влюбилась в Журку с Иринкой, а как можно было не влюбиться? Как вообще мог существовать в советском пространстве человек, который мог так говорить о жизни детей? Таких, как я, чуть старше или чуть младше, переживающих потрясение от первого удара о тотальную ложь, которая пропитывала тогдашнюю жизнь как липкий сироп бисквитные коржи.На фоне повсеместной борьбы хорошего с лучшим, сбора макулатуры и металлолома, соревнования за правофланговость и прочих соплей-на-мармеладе эта повесть была о настоящих людях, о столкновении с большим злом и мелкими пакостями. О тех, кто, позволяет себе обманывать и подличать, потому что все вокруг так делают; о том, что родители не могут и не хотят понять детей; о том, что когда теряешь друга, это как-будто рушится мир. И отблеск высокой романтики на повседневности, зубцы и башни сказочных замов, где в реальности ничего, романтичнее водокачки. Дети Крапивина как посланцы неведомых цивилизаций, лишенные памяти, но отсвет сказочной родины падает на них даже в самый хмурый день.Может быть эта сказочность и отвратила меня от мэтра. Сама-то я если кем себя и ощущала, то никак не Принцессой Галактики, скорее крыской помойной – вечно со сбитыми до коросты коленками, локтями и ладонями; руки в цыпках и волосы выбивались из косички мышиного цвета не локончиками, а противными отдельными волосками; никакой мальчик со шпагой в меня не влюблялся, а старший сосед Сашка если и таскал за собой на улицу Казачью играть в мослы с приятелями, так это потому, что лет с шести читала ему вслух учебники – у него с пониманием прочитанного было плохо, теперь такое называется дислексией, а тогда попросту говорили «тупой».Но есть еще причина, по какой не стала адептом Крапивина в детстве, по какой все попытки читать его позже заканчивались одной, прочитанной до конца книгой без желания продолжить. Настоящая причина в кучке песка на асфальте. Вы, может быть, не вспомните, но в «Журавленке» у героя был лучший друг, еще до переезда в город. Они с родителями поехали летом отдыхать на юг и машина, на приличной скорости входя в поворот, наехала на кучку песка, которая просыпалась из кузова впереди идущего грузовика. Машина вылетела на встречку, разбилась и не стало у Журки друга. Понимаете. о чем я? Такую кучку песка можно найти во всякой книге этого автора. Тотальная уверенность в неправильном и несправедливом мироустройстве, которую Крапивин исподволь передает своим читателям. Если ад – это отсутствие Бога, то герои Крапивина живут в аду, спроектированном для них чутким, заботливым, понимающим творцом.В «Дагги-Тиц» роль кучки песка играет история Бориса – главы и идейного вдохновителя Штурманетты, отчасти дворового клуба, частью детского самодеятельного театра. Полуподвал, который он и девушка Зоя вместе с детьми очистили от хлама, отремонтировали и оборудовали под ребячий клуб, приглянулся местному толстосуму. После чего трое парней постарше стали членами клуба, а потом обвинили руководителя в сексуальных домогательствах. Бориса немедленно арестовали, поместив в камеру к уголовникам, где, не дожив до суда, он скончался от побоев. И эта история стала пеплом Клааса, бьющимся в грудь членов Штурманетты.Оставим на совести автора дичайшую и, благо, совершенно нежизненную ситуацию, для него это стандартный сюжетный ход, одна из как-бы, неосновных линий, которая является главным двигателем сюжета в обе стороны. Такие вещи Крапивин привычно дублирует и подает под всеми возможными соусами не раз на протяжении книги: ты в сердцах говоришь своим мучителям «чтоб вы все сдохли!», и умирают два дорогих тебе существа; неважно, что одно из них муха, а второй погиб несколькими месяцами раньше – в мире все туго переплетено и ты каким-то неведомым способом зацепил своим проклятьем нергетическую линию жизни Бориса, не позволил ему остаться в живых там, в прошлом.Может и есть в этом какая-то доля правды, но, думаю, лишать доведенного до отчаяния мальчишку хотя бы такой возможности стравить пар – значило бы обречь его на жестокий психоз или реальное преступление, а танцы с бубнами вокруг того, «как слово наше отзовется», чистой воды спекуляция. Любите вы сами своего Крапивина, а я стану Железникова, у которого герои попадают в чудовищные ситуации, становятся объектами бойкота и травли не по своей вине, но и не вовсе беспричинно, а за локальной горечью сегодняшнего дня стоит глобальное ощущение мира, устроенного правильно и справедливо.