Владислав Жеребьёв
Приговор некроманту
© Жеребьёв В. Ю., 2019
© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2019
© «Центрполиграф», 2019
* * *
Глава 1. Когда всё против тебя
Сергей Котов – вот как меня зовут. Друзья называют Серым, однополчане – Котом. Смеются многие, мол, девять жизней у тебя мужик. Старо, избито, однако в бою греет. Грело, точнее, а теперь я разве что в отставку не списан. Так уж повелось, что старую лошадь и пристрелить жалко, и в упряжку не поставишь.
Годков мне – сорок три. Староват я для майора, но, как говорят те же парни из роты, с гонором нашего Кота Серого – выше не прыгнуть. Ну, извините, господа. Хамства не терплю, неуважения, трусости. Часто говорю в глаза о тупости и бесполезности. За что и страдаю. День грядущий готовит гадость. На гражданку не сунешься. Ничего я не умею больше. Только воевать. Это, может, и пригодится, но не в нашей стране, а из нее я ни ногой.
История моя начинается прямо сейчас. Рутинная штука, караул. И в этот раз я спускаюсь с вышки, уставший. Ноги еле держат.
– Эй, Кот, тебя в штаб!
Усмехаюсь грустно. Вот так вот, с караула – и на ковер к командирам. Служба и без того не сахар, а тут еще и новое начальство пожаловало. Надоели хуже горькой редьки. Иду в караулку, передаю смену. Сдаю пистолет в оружейку и топаю вперед, мимо плаца, мимо казарм, вдоль высокого забора с егозой, за которым притаились остроносые бэмсы и мелькают механики в замасленных бушлатах. Шагаю мимо гарнизонного дома офицеров, через проходную и в штаб гарнизона. Десять ступенек вверх, посыльный вытягивается при виде моих погон. Я отмахиваюсь.
– Вольно, боец. Кто сегодня дежурный?
– Подполковник Северов, товарищ майор.
– Котова кто вызывал?
– Не могу знать. Уточните у дежурного.
Захожу внутрь, тут ноль реакции. В плексигласовом стакане, за пультом, около знамени, скучает Леха Северов, мой сокурсник, поймавший на погоны на одну звезду больше. Ручка шуршит по бумаге, Северов бормочет что-то себе под нос. Чуть слышно играет радио.
– Здорово, Леха! – громыхаю по гулкому дощатому настилу мимо очередного посыльного. – Встреваешь?
Северов отвлекается от кроссворда. Выдает вымученную улыбку.
– Тебя начштаба вызывал. Рвет и мечет.
– Кононов?
– Да, из новых. Сегодня первым делом на тебе вопрос заострил. Мол, плохо ты на нынешнее поколение офицеров влияешь, а с Синицыным так вообще палку перегнул.
История со старшим лейтенантом Синицыным была из разряда печальных. Едва он переступил порог казармы, как я сразу почуял гнильцу, а узнав фамилию лейтенанта и сопоставив ее с генерал-лейтенантом Синицыным, командиром нашей дивизии, сразу понял, что к чему. Младший Синицын оказался избалованным и наглым, службу нес спустя рукава и зачастую отсутствовал на построениях и планерках. Конфликтовать Синицын начал не сразу, сначала как следует разведал обстановку, обозначил свое положение «флажками» и до поры до времени неспешно существовал, пока не вышел со мной на открытый конфликт. Старлей ударил военнослужащего, срочника, простого солдата, только за то, что тот не крикнул «смирно», когда звездный мальчик появился в расположении.
Солдат стерпел, никому не донес, не побежал к высокому начальству, понимая, что только навредит и себе и ротному, а я такие выкрутасы терпеть не мог и, зажав зарвавшегося старшего лейтенанта в каптерке, как следует в нашем воинском братстве объяснил ему всю разницу между срочной и контрактной службой. Беседовал аккуратно, без синяков, но с пристрастием, и на пару дней положил Синицына младшего в лазарет с общим развивающим. Очухавшись, малец, разумеется, настучал своему высокопоставленному родственнику, а тот спустил собак на командира и начштаба. Разговор предстоял не из приятных.
Поднявшись на третий этаж, я, будто на голгофу, прошествовал к кабинету начальника штаба и, постучав, заглянул внутрь. Широкий, с огромными окнами, полками с литературой по тактике и строевому шагу и огромной картой с отметками, кабинет начштаба всегда вызывал у меня зависть. Как-никак моим профилем была оперативная подготовка, и я должен был состоять в группе командира, а там и до «теплого» места недалеко. Но не сложилось.
– Котов? – Голос нового начальства не был злым, однако и ничего хорошего в стальных нотках, проскользнувших в словах полковника Прозорова, я не услышал.
Войдя, я остановился, в нерешительности оглядевшись, не предложит ли руководство присесть, но полковник не торопился, и длинный стол для совещаний, где свободных стульев, окружающих его, было с десяток, остался для меня недостижимым миражом. Вместо этого Прозоров с громким хлопком закрыл ежедневник, встал и толкнул дверь. Ту самую дверь, которая была самым интересным в любом таком кабинете, дверь, за которой, как правило, таилась уютная комната с телевизором, холодильником, мини-баром и отдельным туалетом.
– Заходи, майор. – Прозоров шагнул внутрь и, немного позвенев в недрах мини-бара, вытащил оттуда початую бутылку коньяка. – Будешь?
Я отрицательно мотнул головой, так, на всякий случай, и получил кривую улыбку начальства.
– Правильно, – хмыкнул полковник. – А я буду. Мерзко.
Я остановился в проходе, обозревая кожаный диван и дорогую отделку приватной комнаты.
– Не понял, товарищ полковник?
– Ой, не дури. – Прозоров налил себе полстакана коньяка и одним махом опустошил его, крякнув. – Ой, не дури. Я же тебя по Синицыну вызвал. Ты вообще, дурья твоя голова, понимаешь, что сделал?
– Я? – Понимая, что разноса мне не избежать, я пошел на откровенность. – Прижал мерзавца. Руки распускает. Поведение его не достойно мундира, и я…
– Майор, давай без пафоса. – Полковник тяжело опустился на диван и, печально посмотрев на меня, вновь потянулся за бутылкой. – Я прочел твое дело. Три медали за отвагу, благодарности, куча выговоров с занесением. Непростой ты тип, Котов, но тут ты палку перегнул. Синицын же племянник комдива.
– Гнида, она и есть гнида, пусть даже с блатом, – оскалился я, но Прозоров, скорее, не обиделся, а огорчился.
– Дурак ты, Котов, – обреченно произнес он. – Ведь у меня есть четкое указание, сгноить тебя на корню, как прошлогоднюю картошку на продскладах. Я был у генерала, и он так орал, что у меня до сих пор в ушах звон стоит.
– Интересно. – Я без спроса присел на диван. – И как это – сгноить?
– Да просто. – Вдруг полковник остервенело махнул ладонью, рассекая воздух. – Наряд за нарядом, без командировок и отпусков. Ровно столько времени, чтобы ты до пенсии не разогнулся, а если срок подошел пенсионный, то списать тебя по возрасту. Сейчас в строевой части выясняют.
Мне стало грустно и обидно. Не то чтобы я был правдорубом или орал на каждом углу о несправедливости, просто был на голову выше стукача и действовал по делу, и, что удивительно, начальство это понимало и было на моей стороне.
– Увольняйся, Котов, – спокойно посоветовал полковник. – Уходи в запас. Выслуга лет у тебя есть. Пенсию тоже никто не отменял. У комдива не такие длинные руки, как он говорит. На гражданке он тебя не достанет.
– А дальше? – печально произнес я. Лютая, скребущаяся в душе тоска подступила внезапно и вцепилась тонкими когтистыми пальцами в горло.
– А дальше – устроишься. – Полковник ободряюще похлопал меня по плечу. – Уходи, Котов, сам уходи. Проще будет. Комдив тебя в войсках достанет, а по гражданке – зубы обломает.
Озабоченный таким приемом, я покинул кабинет и, спустившись по лестнице, вышел в курилку за штабом. Сев на скамейку, около казармы, я вытянул из кармана кителя пачку сигарет, закурил и решил прикинуть свои шансы. Дело, похоже, было дрянь, хоть я работал и аккуратно. У мерзавца не осталось ни одного синяка, за это я мог ручаться, так что никакой эксперт по гематомам не сможет связать его плохое состояние с моей персоной. С другой стороны, все отлично знали склочный характер комдива, а о его злопамятстве ходили легенды. Слышал я, что какой-то офицер перешел ему дорогу, по пустяковому делу вроде распределения материальной части. Старик настолько озлобился, что тот парень до сих пор ходит комвзводом в каком-то далеком гарнизоне на границе географии.
Можно было, конечно, показать характер и зубы, однако я отлично понимал, что мы в разных весовых категориях. С другой стороны, было много примеров того, как мои бывшие однополчане устраивались на гражданке. Один открыл частное охранное агентство, купил достойную машину и даже завел молодую любовницу. Другой уехал в Европу и, кажется, работал телохранителем у какого-то певца или музыканта. Наш брат за рубежом котировался, но я не помнил, чтобы оба моих товарища выражали восторг по поводу их нынешнего состояния…
От грустных мыслей меня отвлек влетевший в курилку Петров, командир взвода в моей учебной роте.
– Кот, спасай! – Рухнув рядом, старший лейтенант бесцеремонно вытащил из моего кармана сигареты.
– Курева нет? – меланхолично поинтересовался я, простив Петрову эту наглость.
– Хуже. Командир ставит руководителем стрельб, а мне вот как надо раньше из части свалить. – Для убедительности старлей провел пальцем по тому месту, где у него располагался кадык. – Теща приезжает, в аэропорт надо позарез. Если я ее с чемоданами не встречу, то Маринка моя меня с потрохами съест.
– А документы в РАВ?
– Да пустографки, – просиял Петров. – Впишешь себя, и всего делов, а я за тебя в караул пойду.
– Дважды.
– Кот! Без ножа режешь.
В принципе на вечер планов у меня особых не было. Машину я не водил, так что, уехав на дальнее стрельбище, я опаздывал на последнюю маршрутку до города, а заливать горе водкой я и в расположении мог. Опять же, было время подумать обо всем хорошенько.
– Либо два караула, либо со своей Маринкой будешь объясняться, – пошел я с козырей.
– Ладно, – обреченно махнул рукой Петров, а потом, гоготнув, убежал.
Стрельбы были вечерние, и времени для оформления документов у меня имелось предостаточно. Заскочив в гарнизонный дом офицеров и став бедней на тридцать рублей и богаче на стакан растворимого кофе, а потом заглянув и на склад ракетно-артиллерийского вооружения, я оформил все бумаги, и к семи вечера, на двух «Уралах», набитых бойцами, мы отбыли на дальний полигон.
По поводу раздумий я ошибся. Обстоятельства нагнетали меланхолию и упадническое настроение и вот-вот грозили перерасти в депрессию со всеми вытекающими, так что я как будто бы и тут был, и где-то далеко, от этого балагана с его достоинствами и недостатками. Тряская дорога по танковым колеям тоже настроения не прибавила. Водители шли, как могли, ровно, но даже они не сумели спасти меня от зубодробительной джиги. Сидя в кабине справа от водителя, я подскакивал на сиденье и тихонько матерился. Бойцам в кузове приходилось еще хуже, так что роптал я не сильно, скорей для проформы, уже планировал, что буду делать на гражданке. Первым в списке моих дел была кровать. Хотелось выспаться до одурения, до тошноты, чтобы в конечностях ломило и ныл зад. Потом бы я прогулялся по городу, посидел бы в хорошей пивной, обзвонил бы пару старых школьных знакомых, а может быть, еще заскочил бы в театр или кино. Поскольку в последний раз я в отпуск ходил еще в прошлой жизни, то рассчитать меня должны были на хорошую сумму. На нее я планировал съездить в Крым или Краснодар. По известным причинам майор Котов был не выездной еще лет десять, и поверьте, меня это не расстраивало.
Визг тормозов и грохот деревянного борта возвестили о том, что мы наконец прибыли, и я приступил к своим непосредственным обязанностям, предварительно подписав документы у коменданта стрельбища, старшего прапорщика Тараторкина. Рябой, с копной непослушных волос, норовивших выскочить из-под форменной пятнистой кепки, прапорщик постоянно травил какие-то невероятные байки и был большим любителем фантастики. Скучно одному на полигоне, вот он и проводил свободное между стрельбами и проверками время за чтением очередного опуса, привезенного из города.
– Здорово, Котов. – Тараторкин растянул рот в щербатой улыбке. – Чего такой смурый?
– Проблемы, – отмахнулся я.
– По службе али в любовном деле?
– Экий ты любопытный. – Я попытался отвязаться от прапора, но тот не отставал, следуя за мной по пятам.
– Ну а все же? Ну, Котов! Ты бы хоть новости последние рассказал! Слышал я, что кто-то рехтанул племянничка комдива за то, что тот беспределы устраивал. Не ты, часом?
– Я, – бросил я сухо, ускоряя шаг.
Тараторкин аж присвистнул от услышанного.
– Ну ты, Котов, выдал! Уважаю! Мир твоему праху. Комдив тебя разжует и выплюнет, а может, и с костями схарчит.
– Типун тебе на язык, Тараторкин. – Я постарался оторваться, но прапорщик, воодушевленный моим признанием, сел мне на хвост будто заправский филер, не стряхнешь.
– А что мне, что мне? Я же всеми руками за. Надел погоны, так блюди. Сволочам и крысам у нас не место. Кстати, что у тебя первым идет?
Я сверился с документами.
– Метание гранат.
– Ох, смурной ты, – посетовал прапор. – Путаный. Держи брат ухо востро.
Я отмахнулся и пошел в сторону роты. Бойцы уже получали боеприпасы…
Учение шло своим чередом. Вводная часть, разбивка на группы, выдвижение на позиции, все ровно, чинно, благородно, если бы не одно но. Ближе к двадцатой минуте практического занятия краем глаза я увидел странное мельтешение. Кто-то из бойцов не рассчитал, и РГД, взвившись в воздух и ударившись о заграждение, отлетела назад в окоп. Все внутри похолодело, сердце забухало часто и почти истерично. В окопе, кроме меня, было еще четверо бойцов, и укрыться им за чем-то было попросту невозможно. Не знаю, чем я тогда думал. У другого бы сработал инстинкт самосохранения, паника поднялась, рванул бы аки лось по пересеченной местности до ближайшего валуна, и все.
– Вспышка справа! – заорал я, и бойцы, попадав, закрыли голову руками. Я же рухнул сверху на гранату, и пришла тишина. Вот тебе и дембель, майор Котов. Отвоевался…
Глава 2. Без вины виноватый
– Встать, суд идет!
Я ничего не почувствовал. Ни взрыва РГД, ни боли, пронизывающей кишки. Полный, абсолютный вакуум. Хотя нет, кто-то что-то говорил о суде, и в голове моей возникла мысль.
«Я умер. Я точно умер и сейчас на Страшном суде. Господи, я же не верил во Всевышнего, а иногда и откровенно смеялся над теми, кто пытался развивать со мной теософские темы».
Я открыл глаза и облегченно вздохнул. Облаков и райских врат не обнаружилось, да и собравшиеся в помещении на ангелов и демонов не тянули. Остальное, однако, оказалось из рук вон плохо. Хоть особых болезненных ощущений я не испытывал, но руки оказались закованы в массивные кандалы со странным рисунком. Одет я тоже был весьма странно. Вместо привычного камуфляжа, или, на худой конец, больничного халата, был облачен в какое-то серое просторное рубище. Хламида имела капюшон и была подпоясана простой веревкой с массивными узлами на концах. Ноги, голыми коленками выглядывающие из-под полы хламиды, были обуты в странную кожаную обувь, похоже, ручной работы. Довершало все это, то что я сидел на скамье в клетке с толстенными прутьями, а по бокам от меня возвышались два огромных мужика в латах. В руках они сжимали мечи, вполне натуральные на вид, и оба, при своей стати и явном физическом превосходстве, с опаской и страхом поглядывали на меня. Чувствовали они себя явно не в своей тарелке и, кажется, если бы не долг, давно покинули бы свои посты.
Помещение, в котором я оказался, как нельзя больше походило на судебное. Длинные скамьи, кафедра для судьи, зарешеченные окна с лентами, на которых читались те же странные угловатые символы, что и на моих кандалах. Публика тоже подобралась странная. Казалось, что их согнали с какого-то исторического фестиваля – так странно и непривычно все были одеты. Большая часть собравшихся, а было их в зале не менее дюжины, облачены в простые домотканые рубахи, однако встречались и более интересные персонажи. Один из них, худой как палка старик с пронзительным взглядом, был одет в просторную хламиду на манер моей. Его тонкую, почти юношескую, талию охватывал широкий кожаный пояс, богато украшенный вышивкой и тесьмой, а на ногах у старика были высокие красные сапоги с кокетливо загнутыми носами. Ни дать ни взять, клоун на выезде. Другим, стоящим внимания персонажем, являлся невероятно широкий в плечах детина, в кольчужной рубахе и широких пунцовых шароварах. На ногах мужика тоже были сапоги, но черного цвета, с тупыми тяжелыми носами и высоким, почти женским каблуком. Сапоги были оснащены шпорами.
Чего в достатке имелось в зале, так это бород. Самые разные и интересные, короткие и длинные, заплетенные в косицы и отпущенные чуть ли не до пояса, с лентами и колокольчиками, рыжие и черные, всех цветов, мастей и с самыми причудливыми украшениями. Даже солдаты, охранявшие мою клеть, имели аккуратные, ухоженные, на военный манер клиновидные бородки, и если бы не их облик, то вполне могли бы сойти за конкистадоров. По сути, тут все были бородаты. Все, кроме меня.
– Суд идет! – вновь завопил кто-то, и все, будто по команде, дружно поднялись. Заскрипели лавки, послышалась какая-то возня, а к кафедре подошел еще один старик с длинной черной бородой и в угольного цвета накидке, из-под которой выглядывали веселенькие василькового цвета штаны. На ногах судьи, а судя по серьезному виду и белому парику на голове это был именно он, обувь тоже была странной. Старомодные штиблеты с тупыми носами и золотистой пряжкой ни в коей мере не гармонировали с его образом, создавая впечатление, что владельца этих штиблет вызвали с какого-то увеселительного мероприятия.
– Садитесь! – Зычно гаркнул судья. Снова заскрежетали по полу скамейки и зашаркала обувь.
Подойдя к кафедре, человек в парике взглянул на толстый, обтянутый кожей фолиант и вдруг помрачнел.
– Все понятно! – скрипнул он зубами. – Не зря меня выдернули с дня рождения собственной дочери.
Судья перевел взгляд с записей на меня, и я буквально кожей ощутил его ненависть.
– Сегодня мы судим некроманта! – вдруг выдал он, и тонкий палец пианиста с аккуратным, розовым ногтем указал в мою сторону. В зале послышались возгласы неодобрения и нелицеприятные восклицания, и судье пришлось долго бить деревянным молотком по деревянной подставке, стоявшей на кафедре. Успокоились собравшиеся бородачи только тогда, когда мужик в веселеньких штанах пообещал выгнать всех из зала и вести разбирательство в закрытом порядке.
«Я в коме, – пришло мне в голову, – лежу в больнице, и весь этот бред с бородатыми людьми в странных сапогах мне просто чудится из-за обезболивающих и большой потери крови».
Эта мысль придала мне силы. Кома – это не тот свет. Оттуда и выйти можно, а если это галлюцинации, то можно что-то и предпринять. Без последствий. Вы помните то неописуемое чувство, когда во сне понимаете, что спите. Уникальные возможности появляются, я вам доложу. Можно летать, ходить сквозь стены, творить, что хочешь. Я попытался встать и понял, что не могу. Тело мое буквально прилипло к скамье. Решил поднять руки, и эта попытка пошевелиться тоже с треском провалилась. Дурной сон грозил перерасти в откровенный кошмар, что тут же и подтвердилось, когда я не смог вымолвить и слова. Все, что мне тут было позволено, – это моргать и вертеть головой.
– Начнем! – громогласно произнес судья, явно наслаждаясь звуками своего голоса. – Итак, на повестке дня у нас запрещенное черное колдовство, и не просто колдовство, а некромантия первого порядка.
Зал снова зашумел, однако на этот раз для наступления тишины хватило только одного взгляда судьи.
– Сидящий перед вами маг, – снова кивок в мою сторону, – вопреки запрету, воскрешал усопших, ушедших от нас недавно. Именно поэтому его деяние было распознано не сразу. Итак, слово предоставляется обвинению. Старшина городской стражи, Вольф, вам говорить.
Со скамьи поднялся тот самый широкий парень в кольчужной рубахе, что привлек мое внимание одним из первых в этой пестрой толпе. Вопреки ожиданиям, он оказался невысокого роста, однако недостаток этот с лихвой компенсировал голосом. Как только Вольф открыл рот, мне больно ударило по ушам.
– Ваша честь! – загрохотал он, наделав, наверное, больше переполоха, чем обвинения в мой адрес. – Прежде чем начать, я хотел бы быть уверенным, что сохранные кандалы сковали мага по рукам и ногам, и даже его поганый рот не откроется, чтобы навредить честному гражданину.
– Магистр Паладиус! – Внимание судьи переключилось на старика в смешных башмаках. – Вы удовлетворите наше любопытство?
Старик встал и бодрой молодой походкой подошел к клети. Оглядев мою скрючившуюся фигуру и увидев тоску во взгляде, Паладиус довольно сообщил:
– Все в лучшем виде, ваша честь. Маг скован!
– Тогда приступим! – Вольф вышел к небольшой трибуне рядом с кафедрой судьи и громко прочистил горло. – Седьмого дня осеннего месяца практикующий белый маг по прозвищу Серый Кот был арестован на кладбище Трех Сосен во время разравнивания могилы усопшей девицы Брексли. Рядом с могилой присутствовали ее жених и отец, которые после задержания признались под присягой в следующем. Когда девица заболела черной чахоткой и отошла в мир иной, к ним явился Серый Кот и предложил свои услуги.
– Он предложил оживить труп? – с интересом перебил Вольфа судья.
– Не совсем. – Вольф сложил свои волосатые лапищи на груди, из-за чего кольчужная рубаха мелодично звякнула. – Серый Кот хитер. Данный маг пообещал безутешным родственникам связь с усопшей, для чего нужно было выкопать ее из могилы и поместить в соответствующий ящик в подвале дома старшего Брексли. Выехавшие по адресу солдаты нашли искомый ящик со следами земли, и он приобщен к делу как улика номер один.
– Но в чем же заключалась эта связь?
– Маг создал шар, в который он поместил образ девушки. Связь просуществовала, по утверждению родственников, почти три часа, после чего решено было захоронить девицу повторно. Сие деяние было произведено ночью, что всполошило ночного сторожа Арчи, который и вызвал городскую стражу.
– Замечательно! – потер руки судья.
– Другие преступления за Серым Котом числились?
– Да сколько угодно! – загрохотал Вольф, потрясая пудовыми кулаками. – Подобные шары с сущностями мы изъяли из десятка домов заблудших в потемках горя и утраты граждан, и все они подтвердили, что имели дело с этим человеком, – снова последовал театральный жест в мою сторону.
– Конечно, всем свидетелям разосланы повестки, и все они прибыли сегодня в здание суда! Ведь так секретарь Тари?
До этого не замеченный мной серый человечек, с выцветшими волосами и огромными очками на печальном лице, выглянул из-за своей конторки и утвердительно кивнул.
– Очень хорошо! – Судья вновь потер руки. – Тогда приступим.
– Господин судья! – С места поднялся бледный тип в тяжелом плаще в пол. Его белые волосы были зачесаны назад, а на длинных пальцах незнакомца посверкивало несколько золотых перстней с крупными камнями. – Вы ничего не забыли?
– Ах, вы, Грэм. – Судья печально вздохнул и кивнул в сторону трибуны, которую только что освободил Вольф. – Слово предоставляется защите.
«Уже неплохо», – промелькнуло у меня в голове.
Выйдя на указанное место, Грэм оглядел зал. Внимание собравшихся сейчас было приковано к нему, и он, отметив это, криво усмехнулся.
– Дамы и господа, – начал он нараспев приятным баюкающим баритоном. – Я, Грэм, представитель защиты этого человека, – снова указующий перст в мою сторону. – И я вам хочу сказать только то, что Серый Кот невиновен. Он никогда и ни при каких обстоятельствах не использовал некромантию. На его руках не обнаружено ни одного мерзкого снадобья, да и девица, которую он якобы оживлял, остается мертвой поныне. Этого человека обвиняют только в том, что он нашел новое колдовство, установил мост, абсолютно безопасный, позволяющий безвременно усопшим общаться со своими родственниками, а им не бояться, что их обманывают шарлатаны.
– Ну, допустим, – усмехнулся судья. – А какова польза от такого, с позволения сказать, колдовства.
– Польза от метода огромна. – Грэм сухо откашлялся в кулак. Камни в его перстнях в этот момент поймали солнечный луч, пробивающийся с улицы, и призывно сверкнули. – Умирает банкир, человек богатый, имеющий деньги, недвижимость и ценные бумаги. Завещание его не найдено. Что делать? Наследники устраивают свару, судятся, дерутся. Ни мира, ни спокойствия, и тут приходит Серый Кот, создает им проекцию их усопшего родственника, а тот уже наводит порядок.
– Чушь! – взревел вдруг Вольф со своего места. – Ваша честь, я протестую! Мертвое должно быть мертвым. Что с духом усопшего мог сотворить иной мир никому не известно! Ну вспомните, хотя бы, пример с оживлением принца Герберта, который вместо того чтобы взяться за нерешенные проблемы, убил и съел трех своих малолетних сыновей!
Грэм перевел сердитый взгляд на Вольфа.
– Старшина, я не перебивал вашу вступительную речь.
– Это не речь, – зарычал стражник, однако немного сбавил тон, а затем и вовсе сел.
– А теперь к делу. – Грэм удовлетворенно кивнул. – Сегодня, ваша честь, я докажу, что обвинения в некромантии, примененные к подзащитному, ошибочны, а сам он ни в чем не виновен.
Судья выпятил нижнюю челюсть и некоторое время сверлил адвоката взглядом, но тот только улыбался и делал вид, что все хорошо.
– Приступим! – наконец решил он. – Обвинение, вы готовы вызвать своего первого свидетеля?
– С радостью, ваша честь! – вновь вскочил со своего места Вольф. – Мой первый свидетель Грег Брексли, отец умершей девицы, чье тело Серый Кот собственноручно закопал на кладбище, а после был задержан стражей. Лопата, заступ и свитки с заклинаниями, изъятые у него во время задержания, также приобщены к делу, как группа улик под номером два.
– Грег Брексли приглашается для дачи показаний, – пискнул из своего пыльного угла секретарь, и в тот же момент от толпы сидящих отделился дородный мужик лет пятидесяти, в длинном сюртуке, брюках и смешном головном уборе, больше смахивающем на английский котелок.
– Грег Брексли! – снова вступил судья. – Обещаете ли вы говорить только правду, и ничего, кроме правды, в этом священном зале закона и порядка?
Грег Брексли согласно кивнул.
– Тогда говорите все без утайки.
– А что тут рассказывать? – замялся свидетель. – Дочка у меня умерла. Я горевал, жених ее, Майки Соут, тоже, а тут возьми да подвернись этот вот Серый Кот.
– Человек, который вам, как вы говорите, подвернулся, находится сейчас в этом зале? – с торжеством в голосе поинтересовался Вольф.
– Вон же он. – Брексли указал в мою сторону. – Сидит в оковах. Приятный такой парень показался. За услуги денег не брал. Пришел просто и предложил свое колдовство.
– А приносил ли с собой Кот магические приспособления и смердящие снадобья?
– Ну… – замялся мужик, в смущении переминаясь с ноги на ногу. Сразу было заметно, что чувствовал он тут себя не в своей тарелке. – Дурно не пахло, а свитки приносил. Лопата у него была своя, заступ. Сказал, чтоб обязательно мы их использовали, коли хотим с дочерью перемолвиться.
– Постойте, Брексли! – встрял в разговор защитник. – Вы сказали, что Серый Кот не просил для себя денег. Какую же благодарность он хотел за свой труд?
– Да, в сущности, никакой. – Брексли, будто провинившись в чем-то, развел руками. – Сказал, что пишет научный труд и просит моего разрешения упомянуть о дочери в своих бумагах.
– Маг читал заклинание над усопшей? – недовольный вмешательством адвоката, продолжил глава стражи.
– Читал, – признался безутешный отец.
– Вы общались с дочерью?
– Общался.
В зале вновь возбужденно заголосили, и судья с силой застучал молотком.
– У меня все, ваша честь.
– А вот у меня – нет! – Грэм встал со своего места и снова вышел вперед. – Скажите, уважаемый мистер Брексли, совершал ли Серый Кот какие-либо действия с телом вашей дочери, за исключением того, что вынул ее из могилы?
– Вот это нет, – растерялся мужик. – Он дочку и пальцем не тронул. Помогал только откапывать гроб да хоронить, а остальное мы с Майки ворошили.
– Странно. – На губах адвоката появилась улыбка. – Но, судя по определению некроманта, Коту требуется, как минимум, держать усопшую за руку.
– Нет, – покачал головой Брексли. – Не трогал он ее.
– У меня все, ваша честь.
Судья странно посмотрел сначала на Брексли, потом на меня и нехотя махнул рукой.
– Вы свободны, свидетель. Вызывайте следующего.
– Следующим свидетелем является эксперт в области магии, великий магистр Паладиус Длиннобородый!
Старик встал и, поклонившись публике, важно прошествовал на свидетельское место.
– Магистр, – зарокотал Вольф. – Вы изучили материалы дела и свидетельские показания?
– Самым пристальным образом, – подтвердил Паладиус.
– Нашли ли вы в материалах дела доказательства черной магии и некромантии?
– Более чем достаточно.
– Поясните подробней.
Паладиус Длиннобородый приосанился и неспешно огладил свою бороду.
– Есть несколько составляющих колдовства. Первым является объект колдовства, то есть мертвая девица. Вторым является результат, иначе – разговор с ней. Третье же есть финализация или захоронение покойной в ее могиле. Сложив эти три фактора, я могу с уверенностью заявить, что черное колдовство имело место быть.
Голос снова подал Грэм:
– Магистр Длиннобородый, какую должность вы занимаете в академии магии?
Столь неподобающее обращение смутило старика, но адвокат, похоже, этого и добивался.
– Последние три месяца я являюсь деканом факультета стихийного волшебства.
– А что вы делали до этого? – Вопрос был явно с подвохом, однако ни судья, ни Вольф, ни сам свидетель этого не уловили.
– Проводил частные исследования.
– И, простите мою нескромность, – Грэм хитро улыбнулся, – в какой сфере?
– Погодные манипуляции. Моя диссертация так и называется – «Особенности применения стихийной магии в сельскохозяйственных и транспортных отраслях».
– А до этого вы занимались черной магией?
– Упаси меня высшая сила! – Паладиус в страхе замахал руками. – Я не практикую мерзкие колдовские приемы. Только белая магия, только на благо людей.
– Возможно, вы изучали работы, посвященные данному виду колдовства?
Паладиус Длиннобородый впал в ступор. Некоторое время он мучительно соображал, что ответить, и нехотя выдал:
– По некромантии не существует трактатов, известных публике.
Зал снова возбужденно загомонил.
– Но как вы определили, что действия Серого Кота подпадают именно под этот вид колдовства? Лекарское искусство порой связано с усопшими, а часть стихийной магии позволяет общаться с духами при помощи предметов-сателлитов. Если взять того же шамана из Южных земель, то его действия иначе как некромантскими не назовешь, а южан в городе великое множество.
