Владислав Бахревский
Патриарх Тихон. Пастырь

Учитель

Рождество было самым радостным праздником в большом доме Беллавиных. На Рождество из Пскова приезжали Павел и Ваня. Семья, дорожа редкими днями, когда все собирались под одной крышей, вечера проводила за столом. Матушка не жалела новой ослепительно-белой скатерти. Зажигали большую лампу. Выбирали книгу, читали вслух главку-другую и пускались в разговоры. Мишенькину люльку вешали на крюк, и он тоже был в кругу семьи. Слушал взрослых и лепетал свое.

Разговоров было много. Ваня и Павел рассказывали о семинарском житье-бытье, о преосвященном, в доме которого Павел бывал с племянником преосвященного, увлекались историческими беседами, экзаменовали друг друга.

Батюшка Иоанн любил озадачить старшего ученого сына вопросом из Ветхого Завета. С Павлом беда, оставляет семинарию. Собрался поступать в университет, на историко-филологический. В Петербург потянуло.

– Что такое есть возношение и потрясение пред Господом? – За отцовским вопросом надежда: может, передумаешь.

Павел морщил лоб, но не знал.

– Это не что иное, как приношение и посвящение жертвы Богу, когда жертвенные части потрясались пред Господом. Редко Библию открываешь. – Отец Иоанн брал святую книгу, зачитывал нужное место: – «И возьми от овна тук и курдюк, и тук, покрывающий внутренности, и сальник с печени, и обе почки и тук, который на них, правое плечо (потому что это овен вручения священства) и один круглый хлеб, одну лепешку на елее и один опреснок из корзины, которая пред Господом, и положи все это на руки Аарону и на руки сынам его, и принеси это, потрясая пред лицем Господа…» Ну а что такое тук?

– Жир. «Весь тук Господу». Иудеям потреблять жир воспрещалось.

– Верно. А что такое Воаз?

– Медный столб в храме Соломона. В переводе означает «сила»! – Павел ликовал. – Скажи и ты, батюшка… Вернее, назови святого родом из Торопца…

– Да у меня в храме икона этого святого. Инок. Затворник Киево-Печерского монастыря Исаакий. Великую имел схватку с бесами. Они было совсем его полонили – да Господь помог.

– И я про Исаакия знаю, – вставил словцо Ваня. – Его фамилия Черный, он из торопецких купцов. У Исаакия в келии печь прохудилась, в щели дым валил, огонь языки высовывал, а преподобный встанет босыми ногами на щели и стоит, покуда печь не истопится.

– Матвей Матвеевич рассказывал? – хлопнул Павел брата по плечу. – Самый любимый учитель в Торопце… Батюшка, у меня тоже вопросы есть. Наши сутки начинаются с ноля часов, ночью, а когда начинаются сутки у евреев?

– А зачем мне про евреев знать?

– Ну а все-таки?.. Вопрос имеет отношение к Библии.

– Должно быть, с первого часа дня, с рассвета.

– С вечера. В Библии сказано: «И был вечер, и было утро». У евреев сутки начинаются с вечера, как было в первые сутки сотворенного Богом мира.

– Ладно. Твоя взяла… А вот что такое палестра?

– Гимнастическая школа. Первосвященник Иасон, угождая римлянам, устроил ее в Иерусалиме.

– Тебе, Павел, в рот палец не клади. Но теперь помолчи, пусть отвечают младшие.

– О патриархах спросишь? – догадался Вася.

– О патриархах. Дворянское сословие пусть князьям да царям счет ведет, а нам, колокольным, своих великих начальников тоже не грех знать. А ну-ка, Ваня, назови святейших.

Не сбиться в именах было мало. Иоанн Тимофеевич требовал помнить и о деяниях патриарших.

– Иоасаф Второй.

Ваня рапортовал:

– При святейшем был собор о старообрядцах. Все статьи о них при Иоасафе Втором были приняты.

– Питирим.

– Уж очень хотел удостоиться патриаршеского места, но в патриархах был десять месяцев. Умер. Ни худого, ни великого совершить не успел.

– Ну а тебе, Вася, такой вопрос. Какими словами начинается Евангелие от Иоанна?

– «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог»! – отвечал Вася и немножко завидовал братьям: им вопросы батюшка задает сложные. Они – ученые! Скорее бы девять лет исполнилось, скорее бы в духовное училище.

Ждал и дождался. Торжественный день все не наступал, не наступал да и пришел.

Матушка, няня Пелагея, сторож Мокей провожали Васю до конца Спасского переулка. Дальше идти одному, дальше своя жизнь.

Город казался огромным. Миллионная улица, которую надо пересечь, бесконечно широкая. Подождал, пока проедет коляска, перешел, как батюшка наставлял, не бегом, покойным шагом, не глазея на дома и людей.

А хотелось знать: видит ли народ, что это не какой-нибудь мальчик без дела, без забот торчащий на улице, – это ученик приготовительного класса.

Здание духовного училища двухэтажное, огромное. Каменное! Окон сразу и не сосчитать.

Его обогнали старшеклассники, и он вместе с ними вошел под своды здания. Как звучит-то – здание! В воздухе запах книг и древности.

Первый в жизни урок. Высокая тяжелая дверь медленно распахивается. В черном проеме – учитель. Красивая волна темных волос над могучим лбом. Брови от переносицы далеко, глаза небольшие, карие. Учитель стоит в дверях и словно бы ждет чего-то.

Приготовишки, опамятовавшись, грохая крышками парт, вскакивают.

Учитель медленно закрывает дверь, проходит к столу. Стоит долго, переводя приветливые глаза с лица на лицо. Наконец, чуть поклонившись, разрешает:

– Садитесь.

Снова грохают крышки, но через мгновение над классом повисает благоговейная тишина.

– Вот еще одно поколение пришло отведать премудрости отцов. – Учитель говорит негромко, и класс перестает дышать. – Я верю: гранит науки снова не устоит перед умом молодых, но жить вы будете по-своему, невзирая на истины минувших времен. Совершите те же самые трагические ошибки, какие пришлись на долю родившихся раньше вас, познаете те же самые радости, а жизни проживете иные, пока что никому, кроме Бога, не ведомые… Зовут меня Матвей Матвеевич. Я буду преподавать вам азы церковной истории. Но сегодня в долгой вашей учебе день первый и урок первый – стало быть, весьма памятный. Что же вы должны знать прежде всего? – Учитель долго обводил класс серьезными внимательными глазами. – За океанами, за высокими горами, среди иных рас, в торжестве и в ничтожестве никогда не забывайте: вы – русские. Вы знаете, что вы – русские?

– Знаем, – ответили с первой парты.

– А есть ли такие, кто не знал, что он русский?

– Я не знал! – радостно закричал толстый кудрявый мальчик.

– Когда хочешь дать ответ – подними руку, – сказал учитель. – Может, ты не русский?

– Я русский, – возразил увалень. – Только я не знал.

– Как же ты о себе думал?

– А я не думал.

– Зато теперь будешь думать, ибо ты ученик духовного училища. Духовного!

«А я знал, что я русский? – с тревогой подумал Вася. – Нет, я знал».

– А что это такое – быть русским? – спросил учитель, и вдруг его медленные глаза остановились на Васе. – Встань. Подумай. Ответь.

Вася вспыхнул, но встал, опустил глаза и тотчас поднял:

– Быть русским – быть православным.

– Ответ замечательный! Садись. Как фамилия?

– Беллавин.

– Садись, Беллавин. Отлично. А теперь послушайте, что я скажу. Православная Россия. Два слова, но они едины. Их соединили жизнь и вера пращуров… Милые вы мои отроки, Россия одна несет на себе Крест Христа. И ради себя, и ради спасения всего мира! Но чтобы спастись и спасти мир, нужно пройти через… что? – Учитель вопрошающе поднял брови.

– Через Голгофу, – сказал увалень.

– Через Голгофу, – повторил учитель. – А чем оборачивается это несение креста для нас, для каждого русского человека? Да тем, что все грехи, творимые суетным миром, мы взваливаем на себя. Мы, русские, ответчики за правду перед Богом. Видели Млечный Путь на небесах? Россия – не царство, не империя, Россия – путь через земное бытие. Знайте, отроки: то, что вы родились в России, родились русскими – не только судьба, но и великая милость Господа. Се – пролог. А теперь помянем русских князей и государей. Начнем с Рюрика. Рассказывать будете вы, а я слушать: велик ли багаж знаний, принесенный вами в духовное училище?

Князей и государей назвали.

– А кто знает всех патриархов? – спросил Матвей Матвеевич.

Класс притих.

– Да что же вы своих не знаете, чай, духовное сословие!

Руку поднял Вася.

– Говори, Беллавин.

– Первый патриарх Иов, второй – Гермоген. Его поляки и бояре голодом уморили. Третий – Филарет, отец царя Михаила. Четвертый – Иоасаф Первый, пятый – Иосиф, шестой – Никон, при нем был раскол, седьмой – Иоасаф Второй, восьмой – Питирим, девятый – Иоаким, десятый, последний, – Адриан. Был еще патриарх Игнатий, но его навеки исключили из числа святейших.

– Еще раз отлично, Беллавин. Но, думаю, ты напрасно назвал Адриана последним патриархом. Мы ведь не ведаем, что ожидает в будущем Россию. Мы только веруем и жаждем, чтобы это будущее было лучшим, светоносным, великим. Вот сидите вы передо мной – еще один приготовительный класс нашего Торопецкого духовного училища. Но кто вы? Что будете значить для милого нашего Торопца, для всея Руси, для мира?

– Ха! – сказал увалень. – Для мира!

– А вот и не «ха»! – рассердился Матвей Матвеевич. – Именем нашего земляка адмирала Рикорда назван мыс на острове Итуруп в заливе Петра Великого да еще пролив на Курилах между островами Кунашир и Кета. Домашнее вам задание: найдите на карте и мыс, и пролив. Из нашего Торопца вышел академик. Художник Василий Раев. Его мозаики в Исаакиевском соборе Санкт-Петербурга… Есть у нас и на небесах дивный заступник, святой преподобный… Кто даст ответ?

Учитель смотрел так ласково, слушать его так интересно, что все уже его любят и готовы сделать ему приятное. Поднялась рука.

– Как твоя фамилия?

– Лучанинов.

– Говори. Мы слушаем.

Но мальчик молчал: он всею душою стремился обрадовать Матвея Матвеевича, но святого не знал.

– Садись, послушай, что другие скажут.

Назвали имя Александра Невского. Матвей Матвеевич согласился, князь имеет отношение к городу, коли венчался здесь, но есть среди святых отцов исконный торопецкий житель.

Перед глазами Васи домашний вечер, разговор отца со старшими братьями.

– Беллавин! Ты можешь назвать имя святого?

– Могу… Затворник преподобный Исаакий. Он спасался в пещерах Киево-Печерского монастыря. В Спасо-Преображенском храме есть его икона.

– Лучанинов, теперь ты знаешь своего небесного заступника? А кстати, не слыхал ли ты об Иване Васильевиче Лучанинове, живописце?

Мальчик мотнул головой.

– А ты спроси у папеньки, у маменьки. Фамилия не очень распространенная. Хороший был художник. Есть у него картина «Иван Грозный под Казанью». А его жанр «Рекрут, прощающийся со своим семейством» о войне 1812 года когда-то принес Ивану Васильевичу славу. Рисовать любишь?

Лучанинов радостно расцвел:

– Я лошадку как живую нарисовал.

– Ну вот видишь! Наверняка родственник. Помните, драгоценные мои! Из птенцов вырастают орлы. Пройдет совсем немного лет, и Россия будет такой, какими будете вы. Так что не давайте себе пощады, учитесь с великим прилежанием: тогда и мир переменится к лучшему, ибо Господь Бог за труды награждает, а за лень – наказывает.

Человек империи

Программа духовного училища готовила питомцев к жизни, к священнодействию, к восприятию сложных богословских и светских наук. Письмо, арифметика, русская грамматика, катехизис, Священная история – основа основ. Учили языкам: старославянскому, латинскому, греческому. Церковное пение – для взращивания душевной красоты и для будущей службы, и сугубо для службы – церковный устав.

Всякий урок был для Васи жданным. Как хозяин копилки радуется каждой новой денежке, так Вася замирал сердцем перед очередным уроком: что еще откроется ему из сокровенного мира науки?

Не стремясь верховодить, опережать товарищей, скоро стал Василий Беллавин первым учеником. Он не задавал преподавателям трудных вопросов, чтоб показать свою ученость; быстро решив трудную задачу, не спешил сдать тетрадь раньше других. Для класса он стал палочкой-выручалочкой.

Учиться было интересно, а жить радостно.

Россия присоединила к своей великой земле Кокандское ханство, подчинило Хиву и Бухару. Война с Англией могла вспыхнуть в любой день и час. Война была желанной: пора смыть позор Крымской кампании, пора избавить загадочную Индию от плена англичан. Индия уже совсем близко. Туркменские воинственные племена покорены, Персия избавилась от грабительских набегов и стала верной союзницей России.

Закачался трон под турецким султаном. У Васи начались уже каникулы, когда для всех русских стали знакомыми, тревожными слова Герцеговина и Босния… Турецкие паши сбор податей превратили в безнаказанный грабеж. Южные славяне восстали, надеясь, что русские помогут. Но Россия была связана по рукам по ногам Парижским договором. Военную акцию можно было предпринять только с согласия Англии, Австрии, Франции и только совместно. А действовать совместно было невозможно. Англия, ради ослабления России, поддерживала турок. Султан Абдула Азис, опасаясь обратить на себя гнев Европы, действовал с большой осторожностью. Осторожность и разумность для горячих голов всегда представляется нерешительностью. Исламские фанатики возроптали на султана. В Салониках произошел бунт: убили двух консулов, германского и французского. Пользуясь слабостью стамбульской власти, болгарские националисты призвали народ к восстанию. Начались погромы в турецких кварталах. Тогда Абдула Азис послал в Болгарию башибузуков. Башибузуки напали на христианские поселения болгар, как волки на овец. Резали старых и малых, заливая кровью целые округа.

Сербия и Черногория объявили Турции войну. Воевать за славянское дело из России отправились тысячи добровольцев. Их отряды возглавил генерал Черняев, бравший штурмом Ташкент.

В Торопце тоже любили болгар, сербов, черногорцев. Собирали пожертвования, провожали на священную войну своих храбрецов. Дети играли в Черняева, но турки разбили сербское войско, и жизнь сразу поскучнела.

А лето было хорошее.

В гости к Иоанну Тимофеевичу приехал старший брат, отец Григорий.

Некогда служил Григорий Тимофеевич в Успенской церкви села Сопки Торопецкого уезда. Сопки были родиной Иоанна.

С родовым гнездовьем в Борках расстался Тимофей Терентьевич еще в 1814 году, сразу после войны с французом.

Приход в Борках кормил, но и только. Сто тридцать четыре двора, прихожан чуть поболе тысячи. Из помещиков – моряки Лавровы, знатные дворяне Великопольские и Кушелевы, Болотниковы, Челищевы…

Успенская церковь была вместительней Троицкой, борковской, приход тоже побогаче, но Григорий не захотел ждать, когда освободится для него место. Закончив Великолукское духовное училище, пошел в пономари в беднейший приход. Бессребреник, имел он от Бога дар – красивый, светоносный голос. Епархиальные власти вскоре перевели пономаря во Псков, определили в Променскую церковь, посвятили во диакона. Здесь тоже не задержался. Архиепископ Мефодий забрал голосистого диакона в архиерейский хор. Быть на глазах у владыки – участь завидная. Любимцев архиереи ставили на очень хорошие места. Но Григорий ушел из хора своей волей. В 1831 году умер Тимофей Терентьевич. Матушка Екатерина Антоновна осталась «на собственном пропитании», имея на руках десятилетнего Ивана – ученика первого класса Великолукского приходского училища, засидевшуюся в девках Настасью двадцати семи лет и пятнадцатилетнюю Параскеву.

Чтобы получить отцовское место, Григорий без размышления женился на дочери Мартина Петровича Черноусова, диакона сопковской церкви, спас семью.

Старшего брата Иоанн Тимофеевич не знал куда посадить, чем еще только попотчевать.

– Ваня, да посиди же ты спокойно! – говорил Григорий Тимофеевич, светясь синими глазами. – Что меня угощать – не архиерей.

– Для Иоанна Тимофеевича вы больше чем архиерей, – возразила Анна Гавриловна, – каждый Божий день о вашем здравии молится.

– Здравие мое по летам! – признался глава рода Беллавиных. – Семьдесят стукнуло! Сорок четыре года в священном сане… Ты помнишь, Ваня, когда меня рукополагали?

– Восьмого марта.

– Вот именно! И батюшка наш, незабвенный Тимофей Терентьевич, рукоположен во священника тоже восьмого марта.

– То тебе от батюшки с небес благословение, – сказал младший брат. – Такого радетеля семьи, как ты, редко и на просторах России встретишь.

– Да будет тебе! Нашел подвижника!

– А разве не подвиг?! Матушку, Екатерину Антоновну, взял на содержание – это должное, а с ней – меня, Настасью, Прасковью… Прасковья вышла замуж в Велиж, устроила, кажется, судьбу – на тебе! – овдовела. С младенцем на руках куда податься? А к брату. Брат примет. И принял, обогрел. А тут вторая сестрица, Настасья, с мужем, с двумя детишками явилась: спасай, Гриша, муж место потерял! И всех ты кормил, поил…

– Не больно долго Настасья нахлебничала… Архиерей согласился дать нашей церкви сверхштатного диакона. Помещик-благодетель Никита Григорьевич Алексеев на себя расходы взял.

– А Ольга – двоюродная сестрица? С мачехой не ужилась – тоже под твое теплое крылышко. Ладно бы своего семейства не было: супруга, сын, дочь… Терпеливая у тебя Татьяна Мартиновна.

Григорий Тимофеевич улыбался:

– Тесновато – бывало, а голодно – нет. Кормил нас Господь, как птиц небесных. И Татьяне, матушке, спасибо: ни единого попрека от нее не слышал… Со стороны их семейства тоже ведь и вдовы имелись, и детей надо было учить…

– Татьяна Мартиновна, можно сказать, спасла тебя от тещиного извета…

– Месяц исправляли нравственность черными работами в монастыре… Грех молодости. Татьяне Мартиновне до гробовой доски благодарен. Она спасла семейство. Претерпела, но спасла.

Было дело. Закружилась голова у батюшки. Дворовая девка Татьяна Арсеньева в соблазн ввела. Семейство ее было бабье, вдовье: мать вдова, старшая сестра вдова и еще трое девиц – тронули сердце, помочь пытался и был настигнут дивными взорами любящего юного сердца…

Сопки Григорий Тимофеевич давно покинул, жил в имении богатого помещика. Как только его сын Иван закончил Псковскую семинарию, ушел за штат, уступил свое хлебное место молодому. В домовой церкви служил. Впрочем, жалованье добрый помещик положил ему хорошее – сто двадцать рублей в год. Штатные священники ста рублям были рады.

– Молодые за места не держатся, – не скрыл огорчения Григорий Тимофеевич.

Это относилось к сыну Ивану, тоже покинувшему Сопки.

– Ты Мусоргских знал? – спросил Иоанн.

– Знавал.

– Модест Петрович в композиторы вышел. Его оперу «Борис Годунов» в прошлом году на Мариинской сцене поставили.

– Матушку Модеста Петровича, рабу Юлию, мой Иван хоронил.

– Глухой край, а нет-нет кто-то из наших вдруг и сверкнет звездою.

– Ты про себя скажи, не жалеешь, что из Клина уехал? Ведь под твоим благочинием четырнадцать церквей было, три тысячи прихожан!

– Клинский приход не больно велик. Когда переезжал, было сто двадцать три двора, жителей мужского полу – четыреста семьдесят семь человек, женского – четыреста восемьдесят восемь. Из помещиков – ну, конечно, Голенищевы-Кутузовы, Тулубеевы, Юреньевы. Юреньевы Воскресенскую церковь-то воздвигли. Помещик Иван Данилович – в 1733 году, а его внук, поручик Александр Алексеевич, пристроил холодный придел во имя святителя Николая Угодника.

– А сколько теперь у тебя прихожан?

– Церквей, конечно, не четырнадцать, одна, и людей в приходе меньше, чем в Клину, – вздохнул Иоанн Тимофеевич. – Из купечества, однако, есть прихожане. И сам видишь: дом хороший, усадьба нетесная. Васе ходить учиться через дорогу. Мишенька тоже… Сегодня мал, да не успеешь обернуться, и ему придет пора науки ведать.

– Я благодарю Господа, брат, ежедневно и еженощно: послано нам с тобою священство, как батюшке Тимофею Терентьевичу, царство ему небесное. Бог даст, и дети удостоятся сана. Прадеды – диаконы, отцы и дети – священники, а внучатам в протоиереях ходить… По логике.

– О преосвященстве что же не мечтаешь?

– Преосвященные – монахи. Монахам, будь они митрополитами, я никогда не завидовал… Ты вот смеешься, а я потому горжусь нашим сословием, что всех нас ожидают великие времена, великие деяния. Чувствую – православие одолеет ложь католиков и станет первой религией мира… В Средней Азии Россия стоит ныне твердой ногой… Верю, болгары скоро освободятся из-под басурманского гнета…

– А зачем православию быть первым?.. Да и как ты себе это представляешь? В Индии, в Китае, где живут сотни миллионов людей, – индуизм, буддизм, мусульманство. Все прочие азиатские страны – суннитские или шиитские. Южная Америка – католическая. В Европе – католики, протестанты, в Африке – чего-чего только нет. Там близкая православию – Абиссиния, но зато множество стран мусульманских, языческих, а то и сатанинских. Пусть православие будет Россией, а Россия – православием. Так крепче.

– Православные люди, отец Иван, между прочим, живут и на Аляске, и в самих Северных Штатах. Россия – империя. Ее флаг когда-нибудь будет реять на всех земных материках.

– Господи, никогда не знал, что в тебе живет Александр Македонский пополам с Чингисханом! – Иоанн Тимофеевич окликнул Васю, сидевшего возле окна над толстой церковной книгой, подарком Григория Тимофеевича. – А ну-ка, сын, скажи нам: ты бы хотел, чтобы православие победило все религии мира?

Вася вспыхнул, отложил книгу.

– Смелее, смелее! – ободрил Григорий Тимофеевич. – У нас беседа семейная – не экзамен.

– Хотел бы, – сказал Вася. Он опустил голову, и его щеки запылали еще ярче. – Но это невозможно.

– Да отчего же, если сила есть?! – воскликнул Григорий Тимофеевич.

Вася поднял глаза – два синих оконца.

– От веры не отрекаются. Римские цезари покорили мир, но не смогли перебороть христиан.

Григорий Тимофеевич рассмеялся:

– Ученик Матвея Матвеевича! И все-таки, господа, очень даже приятно чувствовать себя частицей империи, человеком империи.

– По мне, так радость невелика. Православных болгар грабят, убивают, а мы только охаем да ахаем.

– Государь нерешителен.

– А решишься, придется воевать с Англией, с Австрией и уж потом только с Турцией.

– Давно бы пора наломать хвост всей вражьей силе. Вася! – обратился к племяннику Григорий Тимофеевич. – Неужели тебе интересно читать эту старую Псалтырь?

– Да ведь она при патриархе Иосифе напечатана. При царе Михаиле… Сколько людей ее читало до нас.

– Вот именно! – сказал Григорий Тимофеевич. – Добрые книги долго людям служат… А тебе мой наказ: ты нет-нет да и вспоминай, что Василий Иванович Беллавин не просто ученик духовного училища, торопецкий житель, а человек империи. Российской империи.