Владимир Зоберн
Женское счастье. Православный взгляд
Но вернемся к Веронике Карповне. Поначалу может показаться, что в сложившейся ситуации она ведет себя правильно – смиренно терпит, не пилит домашних за недостаток внимания, не устраивает скандалы. Но подсознательно бабушка ждала оценки своего подвига. Плача по ночам, наверняка шептала то, что многие мамы и бабушки кричат во весь голос: «Я вам все – а вы мне…» И невдомек доброй старой женщине, что отдавать внимание и любовь другим она своих детей не научила. Что не может совсем не быть ни в чем вины матери, если между нею и детьми, а теперь уже и внуками и даже правнуками нет духовного контакта, что детям не нужно общение с ней, не нужны ее советы, ее знание жизни. Нет, только быт, домашнее хозяйство – вот и все, что связывает Веронику Карповну с семьей. Не увлеклась ли она когда-нибудь в своей жизни ролью Марфы, заботящейся и пекущейся о многом, когда одно лишь нужно человеку на потребу? Осуществленное желание уйти в дом престарелых – поступок, на который решится далеко не каждый. Но ведь, сама того не желая (а может быть, подспудно желая именно этого) она ответила обидой на обиду. А в основе обиды лежала одна из самых распространенных ошибок современных людей – чувство, что нам бесконечно должны, и должны не что-нибудь, а любовь. Но нельзя заставить полюбить силой – даже самого родного по крови человека. Любовь нельзя заслужить. Когда родители молодые, они говорят ребенку: «Будешь плохо себя вести – не буду тебя любить», когда они старые, то говорят уже себе: «Не буду что-то делать для детей – они не будут меня любить». Уже не одно поколение в нашей стране воспитано на этой чудовищной системе купли-продажи любви, имевшей в основе своей развращающую советскую идеологию, противоположную христианской духовности. Но это невдомек несчастным пожилым людям, таким, как Вероника Карповна.
Старому человеку трудно, порой невозможно измениться – и все предыдущее было сказано вовсе не для того, чтобы в чем-то обвинить стариков, но чтобы предостеречь молодых. Спроси Веронику Карповну, она, быть может, даже и не сумеет четко сформулировать, а чего она, собственно, хочет от детей и от внуков, но дети и внуки должны были бы приложить все усилия, чтобы понять это и без ее подсказки. Разве так трудно уяснить, что никогда не жалующийся – это еще не значит счастливый. Что бабушка – это человек, у которого есть не только золотые руки, но еще душа и сердце. Вместо этого ее родные стали обвинять друг друга, продемонстрировали эгоизм, желание отказаться от своей доли вины и полностью переложить ее на другого. Они проигнорировали резонный вопрос заведующей дома престарелых: а кто-нибудь спросил бабушку, нуждается ли она в чем-нибудь? Ведь недаром говорится: дорог не подарок – дорого внимание. Значит те маленькие подарки, за которые так восторженно благодарила бабушка, делались без внимания, лишь бы откупиться? Или почему-то старушка не чувствовала этого внимания? Эта ситуация сложнее, чем может показаться на первый взгляд, но она отражает грустное явление – дети часто склонны воспринимать стариков как людей, у которых уже не осталось никаких потребностей, кроме сытной пищи и теплой комнаты. «Да чего ему, старому, надо-то?», «Уж скоро за семьдесят, а она еще чего-то требует?» – вам никогда не приходилось слышать такие слова? А сейчас в нашей стране искусственно создаются условия, когда старики да и просто пожилые люди ощущают себя вычеркнутыми из жизни – возрастные ограничения на принятие на работу иногда доходят до абсурда, еще крепких пожилых людей – мастеров своего дела – сокращают только лишь из-за возраста, не считаясь ни с опытом работы, ни с мастерством, и далеко не всегда это идет на благо предприятию. Я уже не говорю о том, что в некоторых местах «Скорая помощь» просто не приедет, если вы назовете свой возраст – около или свыше шестидесяти лет. «У нас и к молодым-то по вызову не хватает машин, а вам почти семьдесят – вы «Скорую» еще захотели!» – таков был ответ на звонок пожилого человека, которому стало плохо с сердцем. Хотя справедливости ради скажем, что притча о старике, которого дети кормили из лохани в углу, до тех пор пока внук не стал сооружать лохань, чтобы потом так же кормить своих родителей, не в наши дни появилась. Скорее всего, это некая общечеловеческая жестокость молодости по отношению к старости, которую нам с вами необходимо преодолевать в себе, если хоть крупицы ее вы в себе заметили.
«Нынешние семьи – образец разобщенности, – сказано в комментарии психолога А. И. Зернова к рассказу о Веронике Карповне. – Каждый выживает сам по себе, твои проблемы – это твои проблемы. Если кто-то нуждался в помощи, замечают уже после того, как случается беда. И начинаются сожаления, горестные вздохи – как же мы не замечали, как же мы упустили.
Беда в том, что каждый занят собой, не видит дальше своего носа. Отсюда скандалы, непонимание, ссоры. Члены семьи как столкнувшиеся планеты, одна из которых сошла со своей орбиты.
В нашем случае с привычной орбиты сошла бабушка. Устроила революцию в своем семействе. Напомнила о собственном существовании. Возможно, после ее возвращения дети изменили свое отношение к ней.
Не обязательно носить старушек на руках. Им не хватает эмоциональной близости – контакта глазами в глаза, простого человеческого участия в своей судьбе, немного нежности, чуть-чуть внимания, буквально несколько минут в день. Неужели это так много?»
Иногда одинаковость человеческих страстей и общность наших ошибок просто поражает. Ситуации воспроизводятся едва ли не один к одному. Перед тем как сесть за составление этой книги, я внимательно просмотрела сайт популярного журнала «Работница» и была удивлена, найдя там очень трогательное письмо подростка, написанное будто специально для Вероники Карповны. К счастью, среди молодежи у нас есть такие чуткие и отзывчивые люди, как Лена, которой было 14 лет, когда она откликнулась на одну из публикаций в журнале.
«В журнале за март прочитала статью “Опередив звонок, открою…” Она меня просто поразила. Неужели эта бабушка Зоя и вправду живет одна? Да на нее, такую добрую, молиться должны дети, внуки и правнуки. Она все, все отдала! Даже душу! А ее забыли. Бабушка Зоя даже ни разу никому не пожаловалась, ничего не сказала, не упрекнула ни разу своих “15 персон”. Страшно подумать: время идет – телефон молчит и за дверью тихо… И самое страшное – это сознание того, что те, кого ты вырастила и воспитала, далеко, и никто даже не вспомнит и не позвонит. Это ведь ужасно – быть одинокой среди моря людей. Как же можем мы, подростки, реально помочь таким вот “забытым” старичкам и старушкам? Да, вот сидят они на лавочках у соседнего дома – а откуда мы знаем, одиноки они или нет? Может, выйти посидеть на лавочке для них самый большой “выход в свет”? Знаете, дорогая редакция, после таких статей, наверное, и растут духовно люди. Я, прочитав, задумалась: неужели и моя бабушка может когда-нибудь стать такой вот, забытой? И пообещала себе – никогда!»
И все-таки Веронике Карповне еще очень повезло. Приведу два письма – первое из книги «Осень жизни», а второе вновь из журнала «Работница». Эти письма очень схожи между собой. Это, увы, уже не тихий плач покинутого, одинокого старичка, а боевые сводки с полей военных действий.
«Вот уже несколько лет в нашем доме продолжается война. Я воюю со своей дочерью. Не знаю, в кого она такая выросла, но это настоящая мегера и хамка. Она не считает меня за человека, может обругать, вытолкать из своей комнаты. И это при том, что я воспитываю ее сына, которого она сама забросила (развелась с мужем, переехала ко мне вместе с сыном). Я теперь жалею, что согласилась жить вместе. Она измотала мне все нервы, каждый день приходит выпивши, орет на меня, обвиняет в чем-то (я ее, оказывается, не так воспитывала!). А я всю жизнь на нее угробила, замуж второй раз так и не вышла, чтобы только ей хорошо было. (Вот она, самоотверженно пожертвовавшая собой Вероника Карповна, только с другим характером.)
Наташа в школе была отличницей, никто из учителей на нее не жаловался, только хвалили, поступила в институт, но пришлось бросить из-за ребенка. Я всегда ей помогала, во всем поддерживала. И вот теперь на старости лет такая мне награда за все старания. Мне очень больно и трудно об этом писать, но я даже не могу никому рассказать, что у нас дома происходит, потому что мне стыдно. Родная дочь поднимает на меня руку. Это же уму непостижимо. Хотела разменять квартиру, но боюсь, что она заберет к себе внука, а я не могу доверить ей ребенка, потому что она шляется и выпивает. Я говорила с ней об этом, но она даже слышать не хочет, кричит, что ребенка заберет с собой. Я уже боюсь ее, она стала приводить каких-то мужчин домой. Я запираюсь с Вовочкой в комнате, мы сидим и ждем, пока они там «гуляют» в квартире. Недавно она мне заявила, что повесится в ванной. Ребенок растет нервным, мать боится, потому что у нее перепады настроения могут произойти в течение часа – то целует его, то орет. Он говорит: “Бабушка, давай с тобой вдвоем будем жить, как будет хорошо”.
А еще с нами живет старенькая бабушка – мама моего мужа (он умер, когда Наташа была еще маленькой). Ей скоро девяносто, она почти не выходит из своей комнаты, но очень переживает за меня и за Наташу, считает, что мы обе виноваты в том, что не можем найти общий язык. Недавно, когда мы всю ночь скандалили, бабушка не выдержала и попросила отвезти ее в дом престарелых. Я ее сначала отговаривала, а потом подумала: может, ей там действительно будет лучше, чем в нашем притоне. Там, по крайней мере, спокойно. Как вы думаете, может, я не права? Как мне быть? Я понимаю, что отдавать ее в дом престарелых – жестоко, но у меня уже почти не осталось сил растить внука и ухаживать за мамой. Раиса Михайловна».
Складывается впечатление, что, как ни странно, жестокость в этой семье обоюдная. Обычные материнские причитания: «на старости лет такая мне награда за все старания», наивный эгоизм и ощущения себе жертвой неблагодарной дочери, отсутствие какого-то бы ни было сочувствия к ней, так же как и полное отсутствие вопроса: как же получилось, что хорошая девочка в одночасье превратилась в этакое чудище? А может быть, Наташа права и мама действительно «не так ее воспитывала». Очевидно, личные неудачи привели молодую женщину к настолько сильной душевной травме, что ей даже не хочется жить (угрозы повеситься в ванной), но мать, похоже, готова окончательно добить ее, отняв ребенка.
Поведение Наташи может быть лишь гротесковым плодом какого-то серьезного пробела в ее воспитании и, вероятно, отсутствием духовного контакта между матерью и дочерью. Права старенькая бабушка, считающая, что обе виноваты в том, что не могут найти общего языка. Невозможно решить серьезную проблему без обращения к Богу, к Церкви, к совету духовника. Именно в таких ситуациях, когда родной человек меняется до неузнаваемости и, казалось бы, хоронит в себе все, что только было в нем хорошего, необходимо ответить на эту горькую перемену подвигом любви. Первый, кто перестанет вести войну, – станет в ней победителем, именно тот, кто, казалось бы, отступит, – на самом деле совершит внутренний подвиг, ибо найдет в себе душевные силы понять и простить. Но для этого нужно проникнуться мыслью о необходимости и правильности такого прощения, нужно воспринять христианские истины. Сходить в храм на причастие с твердым решением не жаловаться на дочь, а исповедать собственные грехи, среди которых могут оказаться и те, которые способствовали сложившейся ситуации.
Вспомним притчу о блудном сыне. Конечно, он сам пришел к отцу с покаянием, но примирение оказалось возможным только потому, что все эти годы, пока блудный сын пропадал невесть где, отец его все так же любил, ждал, надеялся на его исправление и решил встретить не назиданиями и руганью, а распростертыми объятиями. Наверное, родителям, дети которых уподобляются библейскому Хаму, попирая одну из десяти Божиих заповедей, очень трудно принять такой совет – обида, растерянность, горе требуют жестоких слов и решительных действий. Но, быть может, это потому, что люди не знают: настоящая любовь способна творить чудеса.
Психолог Александр Зернов, комментируя это письмо, дает профессиональные советы, и они имеют в своей основе призыв отыскать в своем сердце чуть больше любви к своему заблудшему ребенку.
«Уважаемая Раиса Михайловна! Зная мнение лишь одной из “воюющих” сторон, мне трудно делать какие-либо выводы. Я не имею представления, кто развязал эту войну и кто периодически идет в атаку – дочь или мама. Но знаю совершенно точно, что в первую очередь с места боевых действий надо увести стариков и детей.
Если вы хотите сохранить пока еще здоровую психику своего внука, как можно быстрее разменивайте свое жилье. Даже если при размене квартиры вам придется с ним расстаться, вы должны сделать этот шаг.
Другой вариант – наладить отношения с дочерью, как подсказывает вам ваша свекровь, было бы эффективнее, но он требует от вас максимума терпения и чуткости. Люди не рождаются монстрами. Видимо, ваша дочь сейчас переживает серьезную внутреннюю драму, из которой ей не выбраться без посторонней помощи. Вы видите в ней врага, но вы забыли, что это ваш ребенок, которому в данный момент тяжело точно так же, как и вам. Вероятно, она запуталась и во многом ошибается, но вы ведь не Господь Бог, который судит и карает, вы – мать, которой в глубине души всегда жаль заблудшее дитя, как бы вы этого ни отрицали. Вы можете, конечно, разлучить ее с сыном, доказав в суде, что мать не справляется со своими обязанностями, но это ли выход? Лишить ее ребенка – значит окончательно подписать ей приговор. Ваша дочь нуждается в помощи – вашей и профессионала-психолога. Это очевидно. В такой же помощи нуждаетесь вы и ваш внук. Советую вам как можно быстрее найти такого специалиста и поговорить с ним.
Что касается бабушки, которая изъявила желание быть отправленной в дом престарелых, я не думаю, что она действительно этого хочет. Скорее всего, бабушка приносит себя в жертву, поскольку считает себя виноватой в семейных скандалах (лежу тут, место занимаю). Логика непонятная, но достаточно распространенная среди представителей старшего поколения. Вам сейчас не нужно отправлять бабушку подальше с глаз долой. Бабушка – это реальная и вполне законная единица семьи, она имеет право и на внимание, и на свою порцию любви. Попробуйте начать спасение семьи именно с бабушки. Вас это на время отвлечет от скандалов с дочерью и поможет сохранить почву под ногами. В данном случае (редко, но такое бывает) уход за старым больным человеком – прекрасная терапия (для вас), вы смело можете подключить к этому маленького внука, который с удовольствием будет общаться со старенькой бабушкой. Я думаю, они найдут общий язык. И совсем уж робкая надежда – если у вас хватит мужества, попробуйте подключить свою дочь к заботам о собственном сыне. Не обвиняйте ее, не выставляйте, как на витрину, все ее недостатки, а просто расскажите о том, что необходимо сделать. Составьте ей план действий. Не устраняйте собственную дочь из лона семьи. Ваша задача – вернуть обратно ее дух, который мечется сейчас в поисках тепла и любви. То, что она ищет у случайных мужчин, она могла бы найти в семье. Не лишайте ее такой возможности и себя не лишайте счастья быть ей поддержкой на трудном пути. Как бы ни называли соседи вашу Наташу, она для вас – отличница, примерная девочка, помните об этом, и тогда все будет хорошо».
Второе письмо пусть останется без комментариев.
«Это письмо должно быть тайной от мамы. Защитите, пожалуйста, меня и бабушку, которую я люблю, от моей мамы. Мне почти 12 лет, и я очень сильно переживаю, что мама обижает бабушку понапрасну, стремится выжить ее из квартиры скандалами и попреками. Мама запрещает мне общаться с бабушкой, толкает и бьет меня, если заметит, что я подхожу к бабушке. И ее подруги, живущие по соседству, следят за мной, когда мамы нет дома. Если увидят, что разговариваю с бабушкой или куда-то с ней иду, обязательно маме доложат. Мы общаемся с бабушкой тайно. И как это надоело! Я не имею права даже при встрече на улице с бабушкой остановиться. Я обхожу ее, потому что боюсь, что кто-то из знакомых нас увидит и передаст маме. И мне будет очень плохо.
Мама знает, что я люблю бабушку, а бабушка меня, и все равно она нам делает больно. Я очень радуюсь, когда мама на работе и я могу вдоволь наговориться с бабушкой. Целуемся с нею много. Отец от меня отказался с первых дней, потому что я родился больной. У меня больное сердце. Я перенес операцию в Киеве и две в Мелитополе. И еще угрожает операция. Я и так обижен судьбой. И без бабушки мне одиноко и плохо.
Помогите нам с бабушкой, пожалуйста. Я больше не могу жить в страхе. Мама очень больно меня наказывает, если узнает, что я разговаривал с бабушкой. И заставляет меня врать, будто бабушка плохая и нас бьет, будто она совсем выжила из ума, бегает за нами с ножом и выгнала нас из квартиры. А на самом деле все наоборот. Это мама бабушку на моих глазах сильно ударила по голове и так толкнула, что та ударилась о косяк головой. Защитите нас с бабушкой от мамы…» Денис Красиньков, г. Мелитополь.
Защитим наших стариков от нас самих!
Наставление священника
Святая бабушка Надежда
…Еще помню, как бабушка (Надежда – Царство ей Небесное! – была святая смиренница) водила меня в церковь, что стояла на горке, верстах в двух от нашего домика. Подводила к причастию Св. Тайн. Тогда на меня надевали чистенькую цветную рубашечку, помню – летом – и это тоже нравилось мне. Впечатления от Св. Причащения в этом раннем детстве не помню; но помню: осталось лишь легкое впечатление – мира и тихого, благоговейного, молчаливого, собранного торжества: точно я становился на этот раз взрослым, серьезным…
Один раз мы с бабушкой опоздали к причащению. Мне было это больно… Почему уж меня водили одного из детей (брат Михаил был старше меня на 2 года, но его не водили со мною) – не знаю… Неужели тогда уже был Промысел Божий надо мною, недостойным?
Кстати уж и о бабушке святой. Мама моя рассказывала, что на ней, бабушке, дедушка наш женился не по своему выбору, а по воле родительской – как это делалось обычно в старину в простых сельских семьях и духовенстве. Дело было так. В один зимний вечер отец дедушки диакон Василий (Оршевский) приходит в дом; а дедушка, Николай, тогда еще молодой человек (почему-то не кончивший учение в духовных школах), лежал на печи.
– Николай, а Николай! – говорит отец дедушке нашему.
– Что, батюшка?
– Я тебя решил женить.
– На ком, батюшка? – интересуется жених.
– Да вот у о. Василия (в селе этом, Оршевке, был другой диакон, тоже по имени Василий) хочу взять за тебя Надежду.
– Батюшка! Это рябую-то?! – возражает недовольный и невольный жених. А бабушка в детстве болела оспою, и на ее лице осталось несколько крупных, но совсем не портящих лица ее рябин.
– Как?! – разгневался о. диакон. – Да что? Я разве тебе враг, а не отец? Я знаю, кого выбираю тебе. Ну-ка, слезь с печи!
Дедушка слез; а его отец взял рогач (какими в печи ставили у нас горшки и чугуны), да его по спине – раз, другой – и “поучил”.
– Прости, батюшка, – запросил дедушка. – Хоть на рябой, хоть на кривой, воля твоя!
И поженили. И какой мудрый был выбор: дедушка был не совсем мирного характера; впоследствии очень много вина пил. А у него был еще и большой пчельник, несколько сот ульев: торговля, меды да браги; да на приходской службе постоянно выпивали; вот и стал алкоголиком. Последние 18 лет жизни (умер 71–72 лет) даже потерял здравый разум, впал в детство. Жил то у нас, то у другой дочери – Анны Соколовой (тоже кроткой святой женщины, бывшей замужем за псаломщиком зажиточным, Яковом Николаевичем). Был очень тихий; только все шутил и улыбался. Никто из детей не боялся его… Умер у тетки Анны; его смерти я не видел.
И вот такому неспокойному жениху Господь послал смиреннейшую жену Надежду. И она никогда не жаловалась, никогда не судилась на дедушку: всегда была тихая-претихая, молчаливая и кроткая.
Да, можно сказать, – “святая”. Ап. Павел часто пишет в посланиях про христиан: “приветствуют вас все святые, а наипаче из Кесарева дома” (Фил. 4, 22); а в другой раз пишет просто: “приветствуют вас (коринфян) все братия” (1 Кор., 16, 20): “приветствуют тебя все находящиеся со мной. Приветствуй любящих нас в вере” (Тит. 3, 15). Первые христиане жили свято, оставались в семьях, с мужьями, женами, детьми – или даже рабами. Вот и бабушка была воистину такою.
За то Господь сподобил ее необычайно тихой кончины, о которой мы молимся: “Христианския кончины живота нашего, безболезненны, непостыдны, мирны” – “у Господа просим”. Это я сам помню. Мне, вероятно, было лет 7 уже, а может быть, еще и 6 с лишним. Я спал с маленьким братиком Сергеем на большой кровати. Другие – на полу. Бабушка – на лежанке (прибавление на большой печи русской, сбоку, для теплого лежания и сна)… Бабушка, как помню, ничем никогда не болела. Было ей тоже около 71–72 лет, вероятно. Но уже стала очень слаба. Должно быть, ради этого горела лампа, притушенная. Вдруг слышу (а может быть, потом уже мама повторяла?):
– Наташа! (Зовет бабушка маму мою.) Сережа-то во сне разметался (т. е. сбросил с себя одеяльце во сне): покрой его.
Видно, сама уже слаба стала, не встала. Мама, очень чуткая вообще и быстрая, мгновенно вскочила с полу и стала покрывать братика. Тут уж я не спал. Потом мама хотела опять ложиться спать: но бабушка вдруг стала как-то необычно трудно дышать. Мама услышала и испугалась. Подошла к ней и говорит папе:
– Отец, отец! Встань-ка, с бабушкой что-то плохо.
Мама была нервна. А отец всегда спокоен: чего волноваться в этом мире? Да и хохлацкое (Федченко!) благодушие было в натуре его (на волах ездили украинцы: все “тихо-сэ-нько”). Папа встал, посмотрел на бабушку и совсем мирно сказал:
– Бабушка помирает.
Мама сразу начала громко плакать… Все проснулись… Я – не помню, – кажется, не взволновался. Папа зажег свечечку восковую, подошел к бабушке:
– Бабушка, перекрестись! – (Вероятно, она еще имела настолько силы.) – Возьми свечку в руки.
Взяла. А потом еще несколько раз вздохнула редко. И совершенно тихо скончалась… Мама зарыдала… На третий день бабушку хоронили. И несли ее по той же самой дороге, по какой мы ходили с ней причащаться. Я впереди гроба нес иконочку… Похоронили ее на кладбище – налево, и почти рядом с часовней. Святая. Это было, кажется, ранней осенью – может быть, в сентябре еще (приблизительно 1886–1887 г.). Через полгода скончался у другой дочери, в селе, и больной дедушка.
Я доселе не только поминаю в молитвах бабушку; но когда мне бывает трудно душевно, то и прошу ее, чтобы она помолилась за меня там, у Бога: ее молитва, смиренная и чистая (конечно, она была – чистой жизни), доходит до Бога.
…По связи вспоминаю: как “говел” после. Это было уже лет 5 спустя, по смерти бабушки…
Священник о. Владимир исповедовал постом на правом клиросе. И, кажется, детей невинных исповедовал кучками человек по 5… Да и какие у нас грехи-то были тогда? Но уже летел радостный домой, точно на крыльях: так было легко на душе! И уже после исповеди не полагалось есть. Мама, тоже радостная за нас, что мы очистились (а народ говорил: “справились, исправились”), ласково, бывало, говорит:
– Ну, вы ложитесь, ложитесь уж поскорее: чтоб не нагрешить еще. Завтра – причащаться!
И мы, действительно боясь, как бы не запачкать совесть свою даже и словом и мыслью, сразу в постель; и засыпали безмятежным сном невинности. На другой день “сподобились” причаститься… Было еще более радостно и нам, и родителям. Они тогда были особенно ласковы с нами… Святая тишина и любовь входили с причастниками в дом: “Бог любви и мира” – приходил с нами в дом (2 Кор., 13, 11).
Все нас поздравляли; хорошо угощали; вчерашний пост щедро награждался.
Митрополит Вениамин (Федченков)
