Владимир Зоберн
Бог и Победа. Верующие в битвах за Россию
Глава 4. Немцы показали себя жестокими безбожниками…
Разделяй и властвуй…
Очевидно, что надежды на союз захватчиков с Русской Православной Церковью, питаемые фашистскими властями и теми немногими, кто видел в них спасителей России от большевистского режима, были бесплодными. Действительно, гитлеровцы пытались использовать бедственное положение верующих в СССР в собственных целях. Как известно, они не препятствовали открытию храмов на занятых ими территориях – в то же время подвергая действия священства жесткому контролю, заставляя превозносить Гитлера и молиться о победе Германии.
Гитлер не раз излагал свое видение церковной политики на оккупированных территориях. Он говорил о том, что необходимо запретить «устройство единых церквей для сколько-нибудь значительных русских территорий». «Нашим интересам, – утверждал он, – соответствовало бы такое положение, при котором каждая деревня имела бы собственную секту, где развивались бы свои особые представления о Боге. Даже если в этом случае в отдельных деревнях возникнут шаманские культы, подобно негритянским или американо-индейским, то мы могли бы это только приветствовать, ибо это лишь увеличило бы количество факторов, дробящих русское пространство на мелкие единицы». Он был уверен в том, что церковные организации необходимо использовать для управления «покоренными народами».
«Целью войны для Гитлера и руководства нацистской партии было расчленение нашей страны и порабощение славянских народов. Поэтому в случае победы Германии Православной Церкви, высшей национальной святыни русского народа, грозило жестокое гонение. Но фашистские идеологи прикрывали свою разбойничью войну именем Бога, называли ее крестовым походом», – пишет протоиерей Владислав Цыпин в работе «Православная Церковь на Украине в годы немецкой оккупации (1941–1944).
В пропагандистских целях оккупационные власти выдавали разрешения на открытие церквей. При этом в проведении религиозной политики они исполняли коварное указание Гитлера: «Мы должны избегать, чтобы одна Церковь удовлетворяла религиозные нужды больших районов, и каждая деревня должна быть превращена в независимую секту. Если некоторые деревни в результате захотят практиковать черную магию, как это делают негры или индейцы, мы не должны ничего делать, чтобы воспрепятствовать им. Коротко говоря, наша политика на широких просторах должна заключаться в поощрении любой и каждой формы разъединения и раскола».
Исполняя это указание, министр оккупированных восточных территорий А. Розенберг в письме к рейхскомиссарам Остлаида и Украины наметил основные принципы религиозной политики Германии на занятых землях:
1. Религиозным группам категорически воспрещается заниматься политикой.
2. Религиозные группы должны быть разделены по признакам национальным и территориальным. При этом национальный признак должен особенно строго соблюдаться при подборе возглавления религиозных групп. Территориально же религиозные объединения не должны выходить за границы Генералбецирка[2], то есть приблизительно, в применении к Православной Церкви, за границы одной епархии.
3. Религиозные общества не должны мешать деятельности оккупационных властей.
Эти планы разбились, натолкнувшись на патриотизм верующих людей в СССР, их нежелание подчиняться врагу в обмен на «религиозные свободы».
Позиция, с которой выступила во время Великой Отечественной войны Русская Православная Церковь, вызвала удивление у идеологов Рейха, разбивая все их расчеты. Была попытка объяснить это тем, что «советская пропаганда сумела ловко использовать религиозные чувства населения в своих целях», – как говорилось в бюллетене Полиции безопасности от 7 мая 1943 года «Донесения из оккупированных восточных областей». Там же отмечалось, что «Церкви и массы все в большей степени получают поощрения. Как стало известно из Москвы, наплыв жителей в церкви в Пасхальные дни был значительным.
Этот факт пропагандистски весьма сильно используется и находит распространение, прежде всего у союзников».
Естественно, что отношение оккупантов к Церкви полностью изменилось, уже не было и речи о ее поддержке, и в донесениях с захваченных территорий 1943 года Церковь уже упоминается как «противник».
«Германские власти достаточно быстро поняли, какой эмоционально патриотический заряд несет в себе восстановление церковной православной жизни на оккупированных территориях, и потому пытались жестко регламентировать формы отправления культа. Ограничивалось время проведения богослужений – только ранним утром в выходные дни – и их длительность. Колокольный звон был запрещен. В Минске, к примеру, ни на одном из открывшихся здесь храмов немцы не разрешили воздвигнуть кресты. Вся церковная недвижимость, которая оказалась на занятых землях, объявлялась ими собственностью рейха. Когда оккупанты считали это необходимым, они использовали храмы в качестве тюрем, концлагерей, казарм, конюшен, сторожевых постов, огневых точек. Так, под концентрационный лагерь для военнопленных была отведена значительная часть территории древнейшего в Западной Руси Полоцкого Спасо-Евфросиниевского монастыря, основанного еще в XII веке» (В. Полонский, Церковь в годы войны: служение и борьба на оккупированных территориях).
Могла ли Русская Православная Церковь действительно стать пятой колонной? Профессор Московской Духовной Академии А. Светозарский так ответил на этот вопрос: «Я думаю, что это больше было опасение со стороны власти, ведь патриотизм – естественное чувство русского православного христианина. Хотя единичные представители особенно оппозиционных Московскому Патриархату течений, те же «непоминающие», вели себя несколько иначе. Советскую власть они считали властью антихриста – прямо, не в переносном смысле, – и надо сказать, что среди них наиболее часто встречаются случаи коллаборационизма, сотрудничества с оккупационными властями, взять хотя бы так называемые бригады Каминского. Что касается общецерковной позиции, то, конечно, само Тело Церковное – народ православный – воспринимал Россию как свою Родину при всех разных настроениях начального периода войны.
…Если мы посмотрим трофейные немецкие кадры, которые любят показывать наши демократы, обратите внимание, там есть замечательные кадры, когда колонны военнопленных проходят мимо окопа, в котором лежит целый пулеметный расчет: три убитых красноармейца, пулемет, пустые ленты и окопчик заполнен гильзами, то есть отстреливались до последнего! Возьмите Брестскую крепость. Всякие были настроения, но вот здесь-то момент истины и наступает. Каким принуждением, фанатизмом это можно объяснить? Это самый настоящий патриотизм, потому что люди были самые разные. Целые дивизии ополчения выходили и гибли в условиях того времени: плохо вооруженные, необученные, но если армия не может, то значит, воюет уже весь народ» (Е. Дятлова. Война миров: Русская Православная Церковь в годы Великой Отечественной войны. Интервью с профессором Московской Духовной Академии А. Светозарским).
Конечно же, народ и был той самой Церковью – множество верующих наряду с атеистами воевали на фронтах, оказывали сопротивление на захваченных территориях, делали все возможное для фронта в тылу.
Всюду – смерть и разрушение…
Столкнувшись с героическим сопротивлением, с проявлением патриотизма, в том числе со стороны церковных людей, священников, прихожан православных храмов, гитлеровцы вынуждены были сбросить маску «освободителей». Те, то рассматривал вторжение фашистских войск в СССР как избавление от гонений властей, смогли убедиться в том, что свои тщетные надежды они возлагали на врагов православия. Общеизвестно, что, оставляя оккупированные территории, фашисты несказанно зверствовали, при этом не щадили они и храмы – не просто разграбляли и сжигали их, но и уничтожали вместе с людьми.
«Протоиерей солнечногорской приходской Николаевской церкви Н. Успенский сообщает, что немцы, войдя в город, подошли к церкви и бросили в имеющееся под ней убежище гранату.
В убежище в это время было много людей и среди них порядочно детей.
Совершая варварские и кощунственные действия в отношении церкви, немцы и их пасторы на словах фарисейски рядились в крестоносных рыцарей, агитирующих против советской власти, якобы уничтожающей Православную Церковь» (Цит. по книге «Правда о религии в России»).
«21 сентября 1941 года г. Новый Петергоф был оккупирован немецкими захватчиками, и положение храмов г. Старого Петергофа и его мирного верующего населения резко изменилось. Немецкие войска в несколько дней систематическими артобстрелами и бомбежками лишили верующих их святынь – уничтожили все старо-петергофские церкви. При этом свои обстрелы и разрушения храмов фашисты обставили так, что вместе с храмами погибли молившиеся в них (преимущественно старики, женщины и дети), искавшие под сводами храмов убежища и спасения от обстрелов и бомбежек.
Под сводами Троицкой церкви и в самой церкви собралось свыше 2000 человек, из коих не менее 100 детей. В подвале Лазаревской церкви и на кладбище (в склепах) укрывалось до 2000 человек. В убежище Серафимовской церкви было до 1000 человек.
Эти цифры примерно определяют число жертв, погибших под развалинами храмов.
Гибель верующих под сводами Троицкой кладбищенской церкви и в склепах кладбища, а также в подвалах-убежищах других названных храмов, уничтожение артобстрелом самого кладбища с его могилами – потрясают ужасом.
Не представилось возможным определить число снарядов и мин, брошенных немцами на здание Троицкой церкви, а равно и на другие храмы г. Старого Петергофа. Однако с несомненностью известно, что интенсивный обстрел Троицкого храма продолжался в течение недели до полного разрушения здания и гибели находящихся в нем людей. То же было и в отношении прочих храмов.
Установлено также, что фашисты не давали возможности выйти на улицу находившимся под сводами Троицкой церкви и других храмов гражданам – старикам, женщинам и детям, открывая по ним минометный и пулеметный огонь. Отсюда среди находившихся в подвалах храмов и в убежищах (под каменными зданиями) появились массовые эпидемические заболевания и поголовная вшивость. Легко представить санитарное состояние и удобства тысяч голодных людей, с вещами скопившихся в темных, тесных, низких, сырых, не приспособленных для убежищ церковных подвалах. Спертый, одуряющий воздух и от дыхания, и от испражнений несчастных, насмерть испуганных людей вызывал среди них массовые случаи головокружений и обмороков. А малейшая попытка выйти на свежий воздух каралась бесчеловечными фашистами расстрелом больных.
Отмеченные преступления немецких захватчиков заактированы и подтверждаются исчерпывающими документальными доказательствами и письменными заявлениями очевидцев, хранящимися в делах Комиссии[3].
Вашего Высокопреосвященства покорный слуга благочинный протоиерей Николай Ломакин, 1 сентября 1943 г.» (Статья «Немецкие зверства в г. Старом Петергофе близ Ленинграда». Журнал Московской Патриархии. № 1 за 1943 год).
Еще в первый год войны, в послании от 24 ноября 1941 года, митрополит Сергий давал справедливую оценку заигрываниям фашистов с Церковью. Он утверждал: «Гитлеровский молох продолжает вещать миру, будто бы он поднял меч за «защиту религии» и «спасение» якобы поруганной веры. Но всему миру ведомо, что это исчадие ада старается лживой личиной благочестия только прикрыть свои злодеяния. Во всех порабощенных им странах он творит гнусные надругательства над свободой совести, издевается над святынями, бомбами разрушает храмы Божии, бросает в тюрьмы и казнит христианских пастырей, гноит в тюрьмах верующих, восставших против его безумной гордыни, против его замыслов утвердить его сатанинскую власть над всей землей. Православные, бежавшие из фашистского плена, поведали нам о глумлении фашистов над храмами. Невольно глаза заполняются слезами у русских людей при вестях о том, как в православных храмах расстреливают ни в чем не повинных матерей и стариков и как храмы превращаются в конюшни. Лютый враг Гитлер не только устраивает гонение на христианство, но и хочет истребить славянские народы… Вот почему прогрессивное человечество объявило Гитлеру священную войну за христианскую цивилизацию, за свободу совести и веру».
Как и в книге «Правда о Церкви в России», на страницах «Журнала Московской Патриархии», выпуск которого власти разрешили в 1943 году, печатались свидетельства очевидцев о фашистских зверствах и надругательствах над тем, что было свято для верующих людей.
«Мы, нижеподписавшиеся, граждане села Емельяново Калининской области, заявляем, что в нашем селе был благоустроенный храм в честь Св. Николая. Немцы при отступлении из Калининской области спалили наш прекрасный храм. За время пребывания своего в нашем селе немцы безжалостно грабили нас, забирали коров, кур, мясо, белье, обувь, мануфактуру, рожь, муку и разный хозяйственный инвентарь.
Немцы показали себя жестокими безбожниками.
Граждане Емельяновского села, члены церковного совета: Пелагея Игнатьевна Карасева, Мария Емельяновна Егорова, Капитолина Николаевна Матриничева. 23 марта 1942 года».
«…Немцы показали, что они злейшие враги христианства, не только жестоким отношением к живым людям, а и варварскими разрушениями православных храмов, осквернением их, кощунством над церковными святынями и обрядами Православной Церкви. Пред нами многочисленные заявления верующих, подтверждающие вышеуказанное.
В селе Емельяново Калининской области из 400 домов немцы спалили 365. Сожгли благолепный, благоустроенный храм, сперва расстреляв святые иконы и священные картины.
При отступлении из города Калинин они сожгли церкви Покровскую за Тьмакой и Великомученицы Екатерины против Речного вокзала.
Церковь Успения Пресвятой Богородицы в заволжской части Калинина разрушена немцами. Сейчас она спешно ремонтируется верующими.
В городе Старица Калининской области немцы заняли действующую Ильинскую церковь сначала под общежитие, а потом превратили ее в тюрьму для пленных красноармейцев. Из шкафов они украли сосуды, кресты, Евангелия, крестильный ящик, венчальные венцы, митры, дарохранительницу и т. п., сделав храм негодным для богослужения. При отступлении из города Старица немцы пытались храм поджечь, но благодаря мерам, принятым приходским священником, этого им сделать не удалось.
В 35 километрах от Старицы по Волоколамскому шоссе находится село Первитино. В нем благоустроенная, благолепная действующая церковь была превращена немцами в конюшню. По рассказам духовенства Старицы и верующих, в селах Мичково, Степурино, Гурьево, Первитино, Ульяновское, Калицыно и Латошино немцы вели себя исключительно безобразно…
…Никакие хитроумные подходы врага к религиозной психологии верующих русских людей не могли склонить их к германофильству. Никогда не шли на это ни священники, ни миряне.
Прихожане церквей укрывали иногда в стенах храма ушедших из окружения русских бойцов, выдавая их за местных рабочих.
Верующие матери-христианки в наших городах и селах сознательно благословляли своих детей на защиту Родины. При посещении исторического Новоиерусалимского Воскресенского собора, взорванного немцами, я нашел на должности сторожа при руинах этого храма гражданку села Никулина Истринского района Елизавету Корчагину – вдову, благословившую своих трех сыновей на защиту Родины. Младшему из них, Вите, говорила мать, было еще только 17 лет. Он ушел добровольно в партизаны и был убит немцами в родном селе 26 ноября 1941 года.
«Я подобрала его труп и унесла в убежище, но немцы, обнаружив его, отняли у меня и бросили неизвестно где. Я глубоко скорблю, что у меня, матери, немцы отняли даже труп моего сына и лишили меня, верующую христианку, последнего утешения – похоронить сынка, поплакать и помолиться на его могилке». Да воздаст Праведный Судия нашим злым обидчикам своим грозным воздаянием!
Протоиерей города Москвы Александр Смирнов, 9 апреля 1942 года. Светлый Четверг».
«…B соседнем с городом селе Александрове Можайского района верующие граждане были чрезвычайно рады, что у них есть священник и идет служба. Но эта радость вскоре же была отнята: церковь немцы взорвали, а все дома верующих сожгли. Такая же участь постигла деревни Ченцово, Игуменово, в которых не осталось ни одного дома. Немцы поступали жестоко: выгоняли жителей из домов на мороз, а дома один за другим сжигали. В окрестностях города много таких сожженных деревень.
Под нашим храмом Святых Иоакима и Анны, в нижнем помещении, было убежище, вмещавшее до 1000 человек. И вот, когда там был народ, немецкий солдат начал стрелять в людей…»
Протоиерей села Трубино Угодско-Заводского района Владимир Виноградов с болью в душе рассказывает, как храм Знамения Божией Матери в селе, где он родился и рос, – где все напоминало ему и радость детства, и потом первые шаги его пастырской деятельности, – как его родной храм был превращен немцами в кирху Со стен были сорваны иконы, уничтожен престол, выброшены и сожжены ризы, в которых служил некогда его отец – тоже священник. И как потом на святом амвоне появился немецкий священник, по внешнему виду скорее похожий на солдата, при револьвере и гранатах на поясе… «Нам, православным, – рассказывает отец протоиерей Виноградов, – был отведен для службы маленький придел в нижнем этаже храма. Но и в нем недолго мы находились; срывая на нас свою злобу, немцы выгнали верующих из храма и устроили в нем конюшни. При мне и не стесняясь меня, они в храме отправляли свои естественные потребности. Глумясь над святыней нашего храма, немцы все это старались проделывать при верующих».
В православные церкви немцы входили в шапках, с оружием, шли в алтарь через царские врата, стаскивали со святыни храма – престола – священные вещи, стреляли в случайно залетевших в храм голубей, курили табак, крали иконы и кресты. Они избивали и грабили священников и верующих, как это было в селе Холм Можайского района. Избивали представителей церковных советов православных церквей только за то, что они не давали пьяным немецким солдатам взламывать православные храмы. Фашисты грабили верующее население, не щадя и младенцев. Так, верующие города Вереи Максимова, Тарасова и Синодская свидетельствуют, что немцы раздели новорожденного младенца, сняли с него ватное одеяльце, в котором его несли в церковь крестить, а ребенка оставили в сорокаградусный мороз в одной пеленке.
История не знала еще таких случаев, чтобы храмы и церкви были превращены в места казни и расстрелов верующих.
Священник города Вереи Алексей Соболев рассказывает: «Я был ошеломлен гнусностью преступления немецких фашистов в нашем городе. Придя в Верейский собор, сразу после изгнания немцев из города, для богослужения, я застал в нем более 30 верующих, расстрелянных немцами, по-видимому, перед самым своим уходом из города. Некоторые тела находились в молитвенном положении. Весь пол соборного храма был залит кровью этих невинных страдальцев за свою Русскую Православную Церковь. И в алтаре я нашел еще расстрелянных. Ничто не могло спасти их: ни святость места, ни святыня алтаря. За короткое время моего пребывания в этом обесчещенном злодеями-фашистами храме я поседел. Одно время мне казалось, что я схожу с ума, – таким невероятным мне показалось это преступление немцев. Позже я получил сведения, что немцы в этом же Верейском соборе в верхнем этаже, собрав около двухсот пленных и раненых воинов русской армии, облив их керосином, сожгли живыми. Я не нахожу слов, чтобы описать все те пытки и истязания, которым подвергали немцы русских только за то, что они русские» (Цит. по книге «Правда о религии в России»).
Епископ Калужский Питирим (Свиридов) 8 апреля 1942 года свидетельствовал со скорбью: «Паства вверенной моему духовному руководству Калужской епархии около двух с половиной месяцев находилась под игом немецко-фашистской оккупации. Трудно и невозможно словами описать те нечеловеческие страдания, которые перенесли жители за это время от руки фашистов. В человеческой истории не было другой армии, которая опозорила бы себя такими зверствами над мирными жителями…
Предо мной убеленный сединами игумен Мартирий Гришин из села Ровки Плавского района Тульской области. Голос его надорван, сам сгорблен; со слезами на глазах он передает: «Прожил я на веку 68 лет, из них полсотни лет своей жизни отдал на служение Святой Церкви. На веку своем видел всякие ужасы, но то, что я видел и пережил при немцах, поистине является неописуемой мерзостью и запустением святыни.
Меня ужасало не то, что немцы ограбили меня дочиста и что они меня, старика, заставили раболепствовать пред ними и служить им, как раба, но мне было обидно за свой священный сан, который подвергся такому унижению со стороны фашистов, и тяжело было переживать осквернение нашего храма и его святынь. Во время службы они входили в храм в шапках, заходили в алтарь и своими погаными руками прикасались к престолу, святому Евангелию, Кресту. На ночь вводили в храм лошадей и тут же в храме испражнялись. А когда стали отступать, то взламывали замки, грабили наш храм и пушечными выстрелами привели его в негодность. Горит мое сердце глубокой ненавистью к этому проклятому врагу христианства, и свои старческие силы я рад отдать на защиту Родины».
С сердечной скорбью рассказывал священник села Ярлыкова Смоленской области Василий Лоскутов, как фашисты разграбили их храм, глумились над святынями – антиминсом, крестом и Евангелием, жгли святые иконы и превратили храм в уборную. «Наглее и циничнее надругательства над нашими храмами и его святынями нельзя было придумать. Меня искали, чтобы убить, но я сумел скрыться».
Такие вопли и стенания несутся от живых свидетелей этих поистине чудовищных издевательств фашистов над православными святынями…
В Калуге немецкими фашистами был расстрелян престарелый священник Василий Гречанинов. Он был убит на кладбище, где совершал панихиду на могиле. Были убиты регент Георгиевского храма Николай Гайчеров и монахиня Наталия Оболенская. Об этих страшных злодеяниях немецких извергов сообщают протоиереи города Калуги Иоанн Соловьев, Григорий Лысяк и Александр Анохин.
«В мрачные дни немецкой оккупации города Калуги мне пришлось быть все время в городе, – рассказывал отец Иоанн Соловьев. – Тревожные дни и ночи переживали все граждане, не успевшие эвакуироваться из города. Каких только зверств и насилий не испытали они! И на долю православного духовенства выпало немало бед и несчастий. Так, от руки гнусных убийц нашел смерть глубокий старец протоиерей Василий Гречанинов. В то время, когда он совершал на могилах городского кладбища панихиды по усопшим, его настигла вражеская пуля. Монахиня Наталия Оболенская была сражена также пулей в семь часов утра, при выходе за ворота своего дома. Почтенный регент церковного хора Георгиевской-за-Верхом церкви Николай Николаевич, идя после всенощной в пять часов вечера домой, за несколько шагов от своей квартиры пал от руки кровавых захватчиков».
Священник Лоскутов спасся от расстрела только потому, что успел вовремя скрыться. «Псаломщика моего Александра Рогожина с сыном Николаем увели в плен», – пишет мне священник Лоскутов.
Дикие немецкие насильники подвергли разрушению наши великие святыни.
Безо всякой нужды преднамеренно были обстреляны храмы Тулы. Некоторые храмы приведены в полную негодность. Так, разрушен храм в поселке Рогожине, обстреляны артиллерийским огнем храм Двенадцати Апостолов, кладбищенский Всесвятский храм.
С нарочитой целью были разрушены немцами храмы в селе Масловка, в Алексине, Успенский храм в Калуге, Мироносицкий в Серпухове, храм в селе Башмаковка Московской области и другие.
«Тяжесть фашистского ига и издевательства немцев над святынями нашими и над верующими вызвали высокий подъем патриотического чувства в сердцах верующих. Все с нетерпением ожидали часа освобождения от чужеземного ига и от религиозно-национального порабощения. Эта напряженность сказалась при богослужениях в усилившихся молитвах о воинах, а с приходом Красной армии – в торжественных молениях о даровании победы русскому оружию. Верующие молят об этом Господа коленопреклоненно и со слезами на глазах», – рассказывал мне протоиерей Григорий Лысяк.
Мое близкое общение с верующими Тульской области, совместное мое моление с ними в дни страстей Господних и торжественного праздника Пасхи Христовой дают мне право заявить, что могуч и непоколебим дух верующих, устремленный к победе над общим врагом человечества – немецким фашизмом. Не сокрушить и не поколебать решимости православных русских людей бороться до полного уничтожения врага, какими бы приманками и лестью последний ни обольщал их. Лицо зверя опознано. Православные русские люди верят, что гнев Божий истребит фашистскую свору, ибо пролитая ею кровь невинных жен и детей вопиет к небу об отмщении.
Православные люди Тульской области горят одним желанием, воодушевлены одной мыслью: как можно скорее победить ненавистного врага, об этом они горячо молятся вместе со мною за каждым богослужением».
Митрополит Николай (Ярушевич) писал в очерке «Разрушение и смерть», опубликованном в «Журнале Московской Патриархии» № 2 за октябрь 1943 года: «В марте этого года, в качестве члена Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию немецких злодеяний, я совершал поездку по только что тогда освобожденным древним русским городам: Ржеву – Калининской области, Сычевке, Гжатску, Вязьме – Смоленской области.
Эта поездка была самой тяжелой, какую когда-либо приходилось нам предпринимать: страшные картины виденного заполняют потрясенную до глубины душу.
Нет слов для описания злодеяний немцев во Ржеве. Страшное впечатление произвел мертвый город. На левом берегу, где торговая и жилая часть города, копошатся еще какие-то люди. А на правом берегу, на так называемой Советской стороне, где была деловая часть, не встретишь почти ни души. А в городе было 55 000 жителей.
…Мы прошли по улице Воровского, заминированной немцами при уходе из города, и в каждом уцелевшем деревянном доме находили трупы расстрелянных, задушенных, растоптанных насмерть немецкими каблуками жителей этих домов из мирного городского населения – и стариков, и женщин, и детей. Вот дом № 49. В нижнем этаже дома, в средней комнате и коридоре, лежат в разнообразных позах тела всей семьи владельца дома, служащего Садова: его самого с проломленной каблуками головой и обезображенным лицом, его застреленной жены, изнасилованной и задушенной старшей дочери Зинаиды 18 лет, сына Валентина 15 лет, убитого из револьвера в упор в правый глаз, и остальных детей, кончая пятимесячным ребенком в пеленках, с простреленной головой, выброшенным из детской кроватки на пол. Одна из девочек, лет 12, застыла сидящей на подоконнике с штыковой раной в сердце, с поднятыми руками, открытыми в ужасе глазами, с выражением во всей своей позе мольбы о пощаде. В доме № 47 мы нашли шесть трупов – трех женщин, девочки и двух малолетних детей. И так – в целом ряде домиков, по обеим сторонам этой улицы. Такие же картины и на Гражданской, Приволжской и других улицах.
Всех оставшихся в живых жителей города, числом около 200 человек, немцы согнали в Покровскую церковь; двери ее были плотно закрыты засовами, церковь заминирована, чтобы взорвать ее вместе с этими последними остатками мирного населения Ржева. Красная армия ворвалась в город раньше, чем это злодеяние было доведено до конца. Мы посетили этот храм. Диакон Ф. Тихомиров, один из ожидавших своей смерти в храме, с волнением рассказывал о том, как томились несчастные люди в церкви двое суток без пищи и воды, ожидая своей участи; в нестерпимой жажде слизывали грязный снег, запавший в храм через разбитые стекла; не могли успокоить непрекращавшегося плача и крика детей. Красноармейцев, открывших храм, долго не выпускали из своих объятий счастливые люди.
Когда я спросил диакона: «Как вы жили при немцах?» – он ответил: «Как? Сначала я вел счет побоям плеткой и каблуками, которым я подвергался за то, что не мог по старости выполнять назначаемой мне тяжелой работы, насчитал 30 избиений, а потом и счет потерял».
Священник этой церкви Андрей Попов был расстрелян немцами еще 13 сентября 1942 года на глазах этого диакона у паперти своего храма, без всякого повода.
В г. Сычевка, в числе сожженных и взорванных немцами зданий, погиб музей с пятью тысячами картин, среди которых были картины кисти Репина, Левитана и других корифеев русского искусства.
Здесь погибли взорванные здания всех школ и всех коммунальных предприятий и городских учреждений.
В этом городе, при отступлении немцы разрушили путем взрыва все семь православных и старообрядческих церквей города, в том числе два собора. Говорили нам, что для взрыва одного из этих соборов, так называемого Синягинского, было заложено более 20 бомб по тонне, и силою взрыва было убито 40 немецких минеров.
Склонив головы, останавливались мы перед всеми проявлениями неслыханного варварства фашистских разбойников, и в сердце бушевали волны священного гнева.
Издевательства над верующими со стороны немецких захватчиков принимали самые разнообразные формы. В этом нет предела для изобретательности фашистских извергов.
Верующие г. Сычевка рассказали нам, как после захвата города немецкий комендант и представитель вновь созданной городской управы, собрав верующих около храма, произносили напыщенные речи перед верующими: «Вы только при нас можете свободно молиться в своих храмах». Через короткое время фашисты наглядно подтвердили свое торжественное заверение: в ближайший праздничный день, когда верующие собрались в храме, одевшись, по русской традиции, в лучшую праздничную одежду, комендант приказал солдатам оцепить храм, и все до одного выходившие из храма богомольцы на морозном воздухе подвергались организованному ограблению в целях издевательства; бандиты стаскивали со всех пальто, шубы, шерстяные платки, шапки, валенки, рукавицы и полураздетыми среди зимы гнали верующих по домам…
В Гжатске мы побывали на месте, где стояла взорванная немцами в день ухода церковь, в которой до последних дней при немецкой оккупации совершалось богослужение. Куски искромсанной взрывом церковной утвари разбросаны по всей ограде, застряли в ветвях берез, окружавших храм, и верующие с благоговением собирают их, складывая на земле, и извлекают их из-под груды обломков, оставшихся от прекрасного и благоустроенного храма. Здесь, на развалинах этой церкви, сразу после прихода Красной армии, верующие, как они рассказали нам, со слезами молились за благодарственным молебном, радуясь своему освобождению.
