Владимир Войнович
Трибунал
Лариса. А-а, вы об этом. Это другое дело. Конечно, в интимной ситуации он да, иногда звереет.
Прокурор (быстро). И что он вам тогда говорит?
Лариса (взволнованно). Он ничего не говорит, он рычит.
Прокурор. И тем самым выражает свою звериную ненависть?
Лариса. Да что это вы такое говорите?! Да почему же ненависть? Он выражает свою звериную страсть ко мне. Он такой, знаете, неуемный. Я вот на двух работах работаю и целый день на ногах, а он, если первый домой пришел, не – успеешь дверь открыть – кидается прямо как зверь… Я говорю: «Леня, да что же ты делаешь?»
Председатель. Не «Леня», а «подсудимый».
Лариса (покорно). Да что же ты, говорю, подсудимый, делаешь!
Председатель (нервно). Свидетельница, не надо так говорить! Вы волнуете членов суда. Вы оказываете на них воздействие. В такой обстановке просто невозможно работать. Суд удаляется в совещательную комнату.
Секретарь. Прошу встать! Суд уходит.
Прокурор и Секретарь скрываются за дверью туалета с вывеской «WC», а Председатель замешкался. Лариса вскакивает на сцену, приближается к клетке.
Лариса. Леня!
Подоплеков. Лара!
Лариса. Ленечка, ты не беспокойся, я буду за тебя бороться, тебя освободят, ты вернешься домой.
Подоплеков (обреченно). Нет, Лара, не надо себя тешить напрасными надеждами. Отсюда не возвращаются.
Лариса. Леня, я тебя не понимаю, почему ты не веришь в наше правосудие? Ведь есть же у нас какие-то законы, и есть, я уверена, есть, есть честные неподкупные судьи. Мне рассказывали, в одном городе, не помню в каком, там есть один судья очень добрый и, ты себе представляешь, даже взяток, говорят, не берет, к телефону не подходит и судит всегда только по закону и справедливости. И этот тоже… ну в нем же есть что-то человеческое. Разберется, Леня, примет правильное решение, и справедливость рано или поздно восторжествует. Мой дедушка тоже в свое время пострадал, его расстреляли, а потом реабилитировали. Посмертно. Мама рассказывала, что это был праздник в нашей семье.
Подоплеков. Не надо тебе таких праздников, Лара. Не жди меня, выходи замуж. Ты еще молодая, красивая, у тебя и зарплата неплохая. Ты еще встретишь какого-нибудь хорошего человека. Может быть, даже богатого. Будешь хорошо одеваться, ездить на дорогой машине. Только смотри, чтобы он не таскал тебя по театрам.
Лариса. Не говори глупости, мне никто не нужен, кроме тебя, Ленечка, я тебя люблю, я буду за тебя бороться. Я добьюсь твоего освобождения.
Председатель (остановился перед дверью туалета). Это что там за разговоры? Разве можно допускать контакты подсудимого со свидетелем? Остановите их. Есть там кто-нибудь?
Голос Горелкина. Есть!
Появляется Горелкин в больничных штанах, шлепанцах и в полицейском форменном пиджаке.
Председатель. А, это вы, Горелкин? Врачи вас еще не вскрыли?
Горелкин. Никак нет. Я с ними борюсь за свою жизнь. Но когда я слышу, что кого-то надо остановить…
Председатель. Удалите, пожалуйста, подсудимого и отправляйтесь в реанимацию. Главное в вашем положении – это интенсивное лечение, уход и покой. (Скрывается за дверью.)
Горелкин (зычно). Ну, разойдись! (Толкает клетку в глубь сцены.)
Лариса (оставаясь на месте, простирает руки). Леня!
Подоплеков. Лара, забудь меня! И детям не говори, что я арестован.
Лариса. Но они же спросят, куда ты делся. Что я им скажу?
Подоплеков (удаляясь). Скажи им… Скажи, что я попал под автобус.
Сцена пятая
Секретарь (вышел из туалета, идет по направлению к Ларисе и, заглядывая в книгу, заучивает английские фразы). Хелло. Ай эм рашен ситизен. Ай вуд лайк ту бай сам кайнд оф модест вилла он Майями бич. (Наталкивается на Ларису.) О, сорри!
Лариса. Что?
Секретарь. А, это вы? Очень переживаете?
Лариса. Я не переживаю. Я возмущена. Я просто дрожу от негодования. За что вы схватили моего мужа? Вы же знаете, что он ни в чем не виноват. За что вы его схватили?
Секретарь. Лично я никого не хватал. Я канцелярская крыса. Я сижу и пишу протокол. Что скажут, то и пишу! Скажут: «Освободить» – я напишу: «Освободить». Скажут: «Расстрелять» – напишу: «Расстрелять». Но это я так, фигурально. Смертная казнь у нас отменена, и сейчас самое большое, что может грозить вашему мужу, – это пожизненное заключение.
Лариса. Пожизненное?! За что?!
Секретарь. Бессмысленный вопрос. Мой сосед на даче копал огород. Поднялась буря, свалила сосну, сосна упала, убила соседа. За что? Мой товарищ поехал в Таиланд отдохнуть, а там цунами, и он утонул. За что? А тетя моей бабушки не пила, не курила, а в двадцать восемь лет, вы представляете себе, заболела раком легких и умерла. За что?
Лариса. Что вы сравниваете? Там воля Божья, а тут люди решают.
Секретарь. Вот именно, что люди решают. Но если Бог допускает такую несправедливость, то чего же вы от людей-то хотите? Чтобы они были справедливее Бога?
Лариса. Вы так говорите, чтобы оправдать то, что вы участвуете в этом безобразии.
Секретарь. Велл, я участвую. А вы разве нет?
Лариса (изумленно). Я? Ну да, ну в каком-то смысле, конечно, но все-таки у нас очень уж разные роли.
Секретарь. Роли разные, а игра одна.
Лариса. Но имеет же значение, кто какое участие в этой игре принимает.
Секретарь. Вот именно! Имеет. Очень даже имеет. (Неожиданно наклоняется к Ларисе.) Ничего, вот Прокурор умрет, и тогда все будет хорошо.
Лариса (видя в Секретаре тайного единомышленника). Да? А с чего бы ему умереть? Он прекрасно выглядит.
Секретарь. Это только снаружи, а внутри он весь давно прогнил, можно даже сказать, разложился.
Лариса (с надеждой). И думаете, он скоро умрет?
Секретарь. Непременно умрет. Я еще в жизни не встречал ни одного бессмертного Прокурора.
Лариса. Ну как же… Прокурор умрет, а Председатель?
Секретарь. Так и Председатель умрет.
Лариса. И тогда, вы думаете, что-то может перемениться к лучшему?
Секретарь. Да, вот так.
Лариса. Ну почему у нас все так устроено, что, если надеешься на перемены, надо дожить до того, чтобы кто-то умер?
Секретарь. Такая традиция. Но я вам должен сказать, что, когда Председатель умрет, о нем напишут, что был он хорошим добрым человеком, любил людей, детей и животных, в душе был гуманист и всегда хотел только хорошего, но имел слишком мягкий характер.
Лариса. И выносил мягкие приговоры?
Секретарь. О, нет. Приговоры он выносит не мягкие. Понимаете, если он будет выносить мягкие приговоры, то все поймут, что у него мягкий характер. Поэтому он скрывает, что у него мягкий характер, и приговоры выносит суровые. (Заметив вышедшего из уборной Прокурора, шепотом.) А вот, кстати, и Прокурор. (Меняет тему, громко.) И вы напрасно пытаетесь таким образом добиться для своего мужа каких-то поблажек. Нельзя сосредотачиваться на своих мелких обидах. Оглянитесь вокруг, и вы увидите, сколько хорошего есть в нашей жизни. Строятся новые дороги и расширяются старые. Протяженность линий метро увеличилась на восемь процентов. Идет подготовка к Олимпийским играм и футбольному чемпионату. Взят курс на инновацию и модернизацию, скоро учителям повысят зарплаты, а ветераны Великой Отечественной войны получат по отдельной квартире.
Лариса. Я вас не понимаю, что вы такое говорите? Если ветераны войны, которая кончилась семьдесят лет назад, до сих пор без квартир, то сколько же лет мне добиваться справедливости для своего мужа?
Секретарь. Вам только муж ваш интересен, а на других вам наплевать. На то, что в аптеках не хватает нужных лекарств, а четверть населения страны живет за чертой бедности?
Прокурор (приблизившись). В чем дело?
Секретарь. Да вот гражданка утверждает, что муж ее ни в чем не виновен.
Прокурор. Ну да, невиновен.
Лариса. Вы согласны? Значит, вы снимаете ваши обвинения?
Прокурор. С какой стати? Я же обвинитель.
Лариса. Ну и что? Бывают же случаи, когда Прокурор убеждается, что подсудимый не совершал преступления и отказывается от обвинения?
Прокурор. Бывают такие случаи? Где вы такое видели?
Лариса. Вчера видела в каком-то сериале по телику.
Прокурор. А-а, по телику. По телику и оправдать могут.
Лариса. А в жизни нет? Даже если невиновен?
Прокурор (Секретарю). Взрослая женщина, а не понимает, что невиновность – это еще не повод для оправдания.
Уходит.
Секретарь. Видите, какие у нас прокуроры. Но его самого можно оправдать. Он в Афгане был, он в Чечне воевал, он контуженный. Но мне, честному человеку, каково в такой системе работать?
Лариса. Найдите себе работу в другой системе.
Секретарь. Милая моя, да что же вы такое говорите? У нас у всех одна система. Если вы печете булки, чините сапоги, сидите в Госдуме, судите сами или вас судят, вы все равно участвуете в одном общем деле.
Лариса. Ой, господи! По вашим словам, мы все, что бы мы ни делали, все равно все подлецы.
Секретарь. Именно, именно – все подлецы. Одни больше, другие меньше, а в общем, какая разница?
Лариса. Это у вас хорошая философия, удобная. Одни сажают, другие сидят, а в общем все участвуют в одном подлом деле. Какой же тогда выход для честного человека?
Секретарь. Выход один. Валить отсюда, и как можно дальше. Вы думаете, для чего я учу чужой язык?
Лариса. А для чего?
Секретарь. Для того, чтобы… (Заметив подходящего Председателя, резко меняет тему.) Вы думаете, там вам будет лучше? Да там гораздо хуже. Произвол в Гуантанамо. Пытки заключенных. Ракеты средней дальности. Вмешательство во внутренние дела. Прослушивание частных разговоров. Акт Магнитского и расчленение русских сирот, вот куда вы нас зовете.
Лариса (ошеломленно). Я? Я никуда вас не зову. Я хочу только, чтобы моего мужа, моего Леню чтобы освободили, и все. Он ни в чем не виновен.
Председатель (подошел). О чем разговор?
Секретарь. Да вот гражданка утверждает, что муж ее ни в чем не виновен.
Председатель. Оставьте нас.
Секретарь. Пожалуйста.
Уходит.
Лариса. Хамелеон.
Председатель. Что, сильно переживаете?
Лариса. Ну а как же мне не переживать? Сами подумайте. Еще вчера мы жили как нормальные люди. Работали, воспитывали детей, строили планы, в Турцию собирались на отдых. И вдруг ни с того ни с сего я лишаюсь мужа, дети – отца, отец – свободы. За что? За то, что он пришел в театр?
Председатель. А вы считаете, этого мало?
Лариса. А вы считаете, много? Если этого достаточно, то почему вы арестовали только моего мужа? Вон их сколько, все они пришли, проникли в данное помещение с заранее обдуманным намерением, а некоторые даже и по предварительному сговору, – почему вы их не хватаете?
Председатель. Понятно почему. Потому что они сидят тихо, с места не вскакивают, не задают лишних вопросов и вообще молчат. Впрочем, все впереди.
Лариса. Они молчат потому, что их лично пока что не трогают. А если любому из них ваш этот недорезанный сержант начнет заламывать руки да бить дубиной по голове, так в любом из них быстро проснется гражданское чувство.
Председатель. Так вот в том-то и дело. Чтобы в них во всех это чувство не проснулось, надо брать кого-нибудь по отдельности и заранее. Тогда все невзятые будут знать, что карающий меч правосудия может опуститься на каждого. Поэтому благоразумный гражданин ведет себя осторожно, ни с какими вопросами не выскакивает. Он молча смотрит что ему показывают и хлопает, когда нужно. Или не хлопает. Но не лезет со своими неуместными вопросами.
Лариса. И за вопросы надо его сажать?
Председатель. Вот вы послушайте мнение старшего человека. Родство с Подоплековым ничего хорошего вам не даст. Но как только будет вынесен приговор, вас по вашему желанию сразу же с ним разведут. А вы еще молодая, красивая, полная сил, вы найдете себе кого-то другого, еще даже лучше вашего этого. Мы вам даже можем помочь подобрать кого-нибудь. Например, из недавно освобожденных.
Лариса. Никто мне не нужен, кроме моего Лени. И если вы его посадите на долгие годы, я его буду ждать. А если ушлете его куда-нибудь далеко, я поеду за ним в Магадан, на Колыму, на Северный полюс.
Председатель. Да ладно, «поеду». Декабристка нашлась. Так уж сильно любите?
Лариса. Да вот, представьте себе, сильно.
Председатель. Да? И чем это он вас так прельстил? Большими заработками?
Лариса. Да какие там заработки. Зарплата, которую два месяца платят и три задерживают.
Председатель. А тогда что еще? Это самое?
Лариса. Да, и это самое. И не только. Он вообще верный муж, любящий отец, честный и благородный человек, наглому не уступит, слабого не обидит, у богатого копейки не возьмет, с бедным последним поделится. А меня любит, как в самом начале, когда мы жили еще без расписки.
Председатель. И в чем же это проявляется?
Лариса. Хотя бы в том, что всегда с работы спешит домой. И вот сколько уж лет, а я для него всегда желанна. Другие на сторону смотрят, а он ко мне. И мне, говорит, никто больше не нужен.
Председатель. И чем же вы его так привязали?
Лариса. А тем, что стараюсь ему во всем угодить. Всегда к его приходу с работы в квартире приберу, сама принаряжусь, причешусь, на ужин что-нибудь вкусненькое приготовлю.
Председатель (недоверчиво). И так каждый вечер?
Лариса. Каждый.
Председатель. И это вам не в тягость?
Лариса. Что вы! В радость. Это же муж, отец моих детей.
Председатель. Слушайте, а как же вы будете жить без него? Будете правда ждать?
Лариса. Если посадите, буду.
Председатель. Ну и дура.
Лариса. А почему вы меня обижаете?
Председатель. Я не обижаю, я констатирую. Дура. Она будет ждать, стареть, а если он когда-то вернется, его встретит старуха…
Лариса. Он и сам будет немолодой.
Председатель. Не надейтесь. Лагерная жизнь многим людям идет на пользу. Свежий воздух, физический труд и умеренное питание. Это не то что мы – сидим целые дни без движения, курим, потребляем алкоголь и жирную пищу. А там человек лучше сохраняется. И вот он придет, еще здоровый, крепкий, истосковавшийся по женскому телу, а его встретит старуха, седая, беззубая, с отвисшими сиськами. Или вы надеетесь, что он будет жить с вами из благодарности? Из благородства?
Лариса. Я думаю, что он будет любить меня любую.
Председатель. Да?
Лариса. Да.
Председатель. Да, счастливый он человек, ваш Ленечка. И потому снисхождения не заслуживает.
Лариса. Как это?
Председатель. А вот так. Баланс нужно соблюдать. Такое счастье в любви должно же быть уравновешено чем-то противоположным. (Уходя, рассуждает сам с собой.) Вот говорят, справедливость, справедливость. Какая там, к черту, справедливость!
