Владимир Волков
Краткое изложение книги «Исследование о природе и причинах богатства народов». Автор оригинала – Адам Смит
Глава V. О действительной и номинальной цене товаров, или о цене их в труде и цене их в деньгах
Адам Смит предлагает мысленный эксперимент. Остановим время и попадем на Лондонскую биржу. Если мы продадим на ней пуд зерна, то на ней же, в тот же момент, мы сможем купить другой товар в том же количестве, если в него вложено столько же труда того же качества.
То есть цена товара «в монете» и «в труде» соответствуют друг другу.
Но если мы хоть на секунду включим время или переместимся из Лондонской биржи на Нью-Йоркскую, то все изменится. Действительная и номинальная стоимости совпадают строго в этом месте и строго в момент сделки, говорит Смит. И начинают нарастать расхождения в любую из сторон, с каждой секундой, с каждым метром.
Автор тут же приводит пример, как извлечь выгоду из «географического фактора»: допустим, мы купим тонну бензина в России за тысячу рублей и отвезем в Европу, где продадим за две. В простейшем случае. И это даст торговцу 100 % прибыли! На этом, собственно, и строится товарная торговля: купить, где дешевле, и продать, где дороже, пользуясь «пространственным расхождением».
Биржевая же торговля, соответственно, строится на «временном расхождении».
Глава VI. О составных частях цены товаров
Но по каким именно законам определяется, сколько стоит товар? Из чего эта цена состоит? Для решения этого вопроса Смит предлагает обратиться к примеру.
Возьмем охотников. Если попытка поймать бобра занимает вдвое больше времени, чем поимка оленя, – олень может быть обменян на двух бобров. Ведь мерило здесь труд, а труд двоих охотников равноценен.
Так любой продукт, на изготовление которого были потрачены одинаковые время и материалы (далее – просто время, ведь материалы тоже есть время, только чужое), будет стоить одинаково. Если ценность труда одинакова.
Но в главе V автор рассмотрел, что «разный труд неравен». И человеко-часы, в которые ранее были инвестированы другие человеко-часы, будут стоить дороже. Равно и предмет, на который было потрачено столько же, но «инвестированных» человеко-часов, будет иметь бо́льшую стоимость в сравнении с предметом, на который ушло столько же менее квалифицированных человеко-часов.
В норме весь продукт труда принадлежит работнику, равно как оборудование и материалы. По мнению Смита, это «было до, но никогда не будет после» (стоит напомнить: до «Капитала» оставалось более столетия).
Но капитал можно использовать для покупки труда, помните? И первые капиталисты попробовали покупать не продукты труда, но непосредственно труд: предоставить трудолюбивому человеку оборудование, материалы и купить у него сам труд, забрав себе его продукт для продажи, взамен на некоторую плату в адрес работника.
Здесь впервые рождается термин прибавочной стоимости, который автор отмечает как «дельту между ценой труда, вложенного в прекурсоры, и ценой товара, что может быть продан». Так как на одной стороне труд (уже вложенный), а на другой цена (монетарная, т. е. волатильная), Адам Смит считает: капиталисту положена некоторая доля прибавочной стоимости за риск своим капиталом.
Другая доля, по мнению автора, уходит на оплату труда работника; необходимостью расширения предприятия он здесь пренебрегает.
Казалось бы, в таком случае долю прибыли капиталиста можно назвать просто «второй зарплатой», как будто он тоже вложил свой труд, но уже в управление и продажу… Но Адам Смит заявляет: это фундаментальная ошибка.
Прибыль капиталиста, по его мнению, это не оплата труда, так как она не зависит ни от вложенных человеко-часов, ни от сложности работы (т. е. требования предварительных «инвестиций в качество труда»).
Вместо этого она зависит от количества внесенных в дело средств и процента маржинальности.
Автор приводит пример: допустим, у нас есть две мануфактуры с одинаковым числом работников и одинаковой маржинальностью 10 %. На обоих трудоустроены 20 рабочих, которым платят 15 000 рублей в месяц.
Но на одной шьют вручную и могут обработать материала на 700 000 рублей в месяц, а на другой поставили станки-автоматы, и теперь то же число людей способно «прожевать» материала на 7 000 000 рублей в месяц.
И тогда первое предприятие в конце месяца заработает лишь 100 000 рублей чистыми, а второе – 730 000 рублей. Разница больше чем в семь раз!
Сложнее ли в семь раз управлять вторым предприятием в сравнении с первым? Отнюдь нет. Более того. Капиталист покупает труд. И ничто не мешает ему выделить из своей доли прибыли зарплату управляющему, тем самым освободив себя вообще от всяческих затрат, заключает Адам Смит.
А цена товара во многом теряет связь с трудовложениями и здравым смыслом.
Также капитал додумался брать плату за землю в форме аренды, хотя и непонятно, у кого можно было землю купить, если она никем не создана? И с того момента арендная плата – еще одна составная часть цены практически всех товаров.
Но и это еще не все. Капитал идет дальше, уходя за рамки здравого смысла. Что признает даже сам Смит, показывая, например, на землевладельцев, пытающихся содрать деньги даже за то, что растет на земле само. Здесь автору пересказа хочется вспомнить о недавней попытке брать деньги за сбор грибов. Однако не будем о грустном.
И здесь автор наблюдает еще один феномен. И арендодатель, и капиталист получают за свои действия деньги, но не вкладывают труд. Тем не менее, как мы помним, деньги есть мерило труда. И, делает финальный вывод Смит, они есть, в конечном счете, труд рабочего.
Тогда как рассказчик дополняет это выводом из слов самого Смита, что они этот труд у рабочего фактически украли. Ведь они не участвуют ни в производстве (не вкладывают свой труд), ни в управлении (нанят управляющий), ни в торговле (этим тоже занимается, например, биржа). Паразитические сущности.
В самом конце Смит рассказывает, что в конечном продукте может быть несколько «слоев затрат». В обычную буханку хлеба, например, войдут рента помещику, доля крестьянина, «мельничный фонд» (который сам состоит из доли прибыли владельца, зарплаты мельника и амортизации мельницы)… А после попадания в пекарню – оплата перевозки (тоже раскладывающаяся на составляющие), труд пекаря, доля владельцу пекарни и владельцу земли, амортизация печки… Труд продавца и еще раз перевозка.
Это для обычной буханки хлеба-то!
Но все можно свести к трем долям. Рента. Доля прибыли. Доля труда. Налоги, к слову, по утверждению Смита есть тоже форма ренты, просто государство считает своим буквально все, что находится в нем. Ссуда же – форма прибыли, где оплата (процент) идет не за счет использования чужого труда, но за счет исключительно личного риска владельца средств.
Глава VII. О естественной и рыночной цене товаров
Для каждой местности и сферы деятельности, утверждает Смит, существует некая средняя, нормальная сумма. Естественный минимум прибыли, ренты и оплаты труда, вызванный условиями местности и общества на этой местности.
Если в создании товара заложены минимально приемлемые рента, зарплата и прибыль, то и цена его выйдет «естественной». То есть минимально приемлемой и для капиталиста, и для арендодателя, и для работника. Но, отмечает автор, это в теории. На практике цена может быть и выше, и ниже естественной. Такая «практическая» цена названа им рыночной ценой.
И рыночная цена определяется не затратами производителя, но балансом спроса и предложения: отношением между объемом товара на рынке и числом покупателей, готовых его купить по такой цене, образующих действительный спрос.
Погодите, «действительный спрос»? А что, «просто спроса» мало? Мало! Здесь проще привести пример, утверждает автор.
Кассир хочет купить «мерседес». Спрос ли это? Да, он же хочет. Действительный ли это спрос? Нет, потому что на «мерседес» он и через три жизни не накопит. Потому что действительный спрос – тоже «минимально приемлемый», и включает только тех, кто может позволить себе товар.
А дальше – начинается рыночная магия:
• Если товара меньше, чем желающих, то возникает дефицит. Некоторые готовы заплатить за дефицит больше, и цена растет. Так как цена растет, некоторые покупатели выходят из категории действительного спроса. Это продолжается, пока функция «спрос – цена» не найдет среднее.
• Если же товара больше… То возникает избыток. И уже продавцам приходится продавать его дешевле, чтобы перевести больше спроса в раздел действительного. Если окупаемость сохраняется, то производство продолжается до нахождения новой равновесной точки или нового падения цены. А если нет – часть убыточных предприятий в конце концов закроется, вызвав дефицит и рост цен.
Таким образом, всю «рыночную магию» Смит свел к треугольнику спроса, предложения и окупаемости. Предложение растет, пока может расти спрос и сохраняется окупаемость. Поменяйте любые элементы уравнения местами.
Продолжаться процесс балансировки, по утверждению Смита, будет до нахождения той самой «естественной цены», где идеально совпадут максимально возможное предложение при сохраняющейся окупаемости.
Однако и это, отмечает Смит, работает в теории. На практике «естественная цена» не будет найдена практически нигде. Потому что даже при неизменном спросе… Будет меняться предложение, отмечает Адам Смит.
Это может быть неурожай. Взрыв на мануфактуре. Чрезмерный энтузиазм промышленников, не проведших анализ рынка. Лаг между производством и доставкой, сезонность, в конце концов.
Где-то эти колебания больше, где-то меньше. Продукты крайне подвержены сезонной, урожайной и спекулятивной «активностям», тогда как цена на погонный метр ткани будет почти статична.
Здесь автор подмечает, что цена нескоропортящегося товара всегда будет менее волатильной, нежели скоропортящегося.
Также автор указывает на еще один важный факт: рента статична. Поскольку договор аренды, по определению, долгосрочен, в нем можно учесть статистику, а размер оплаты определяется задолго вперед, без учета колебаний рынка.
Но и это еще не все…
Дефицит бывает разным, отмечает автор, – и готов этому посвятить половину главы. Вводя для начала понятие ажиотажного спроса.
В стране умерла королева, объявлен полугодовой траур, приводит пример автор. На рынке возник ажиотажный спрос на черную материю. Цена на нее резко выросла, возникает ажиотаж – но выросла ли прибыль завода, выросла ли зарплата ткача? Нет! Стране нужна черная ткань здесь и сейчас, а не когда-то потом. Капиталу невыгодно в это вкладываться. А вот у продавца – счастливый день, радуется Смит… И тут же напоминает нам, что праздник у него за чей-то счет. В данном случае – за счет продавца цветной материи, недополучившего эти деньги.
Также резко растет и зарплата портных: ткань – это хорошо, но нужна не ткань, а одежда, вчера! При этом производство одежды легко, быстро масштабируемо, так что растут и инвестиции.
Затем Смит рассказывает нам о неестественном дефиците. Это случай, когда цена товара долгое время превышает естественную из-за внешних причин. Например, из-за крупного неурожая или правительственной директивы. Героин не должен стоить миллион долларов за килограмм, но из-за правительственного запрета (вызвавшего неестественный дефицит) он стоит именно столько.
И наконец, спекулятивный дефицит. Когда товарищи спекулянты с ехидной мордой сговорились и продают втридорога то, что можно было бы продать и подешевле, наживая сверхприбыли на маленьком секретике. Одно хорошо, пишет автор: подобные махинации живут крайне недолго, «до первого заложившего».
Есть и обратная сторона медали: инновационное преимущество. Когда, например, инженер мануфактуры изобрел способ окрашивать ткани вдвое дешевле и успешно сохраняет это в секрете. Что позволяет либо просто извлекать большую долю прибыли, либо даже монополизировать рынок – за счет смещения эквилибриума «естественной цены» ниже минимально приемлемого для менее эффективных конкурентов.
Примечание рассказчика. Сегодня бы это назвали коммерческой тайной.
А кроме того, возможен постоянный дефицит, возникающий из-за принципиальной невозможности удовлетворения спроса. При нем, как утверждает Смит, возможна чрезвычайная прибыль, нехарактерная для смежных отраслей. Которая полностью распределяется между рентой и прибылью (если она уместна в этом методе производства), не затрагивая оплату труда: ценность его в этой сфере будет такой же или почти такой же.
В пример можно привести некоторые французские виноградники, аренда ресурса которых может обойтись абсурдно дорого… Но конечный продукт будет еще дороже из-за принципиальной невозможности расширения производства, так что довольны все… Насколько это возможно в данной ситуации.
После этого автор предлагает вернуться немного назад и поговорить о таком явлении, как монопольный дефицит, частный случай неестественного дефицита. Он вызван наличием монополии. Например, того самого красильщика, исполнившего свою миссию. Теперь он может держать цену не на уровне естественной, но лишь на уровне немногим ниже точки неокупаемости возможных конкурентов, получая огромную чрезвычайную прибыль «из воздуха» вместе с базой «естественного спроса», равного спросу всего рынка.
И в конце главы автор указывает на возможный вред законов о социальной защите. Да, пока отрасль процветает, они искусственно ограничивают конкуренцию работников внутри отрасли, создавая трудовую монополию. Но те же, например, профсоюзы или госрегулирование приведут компанию к банкротству или не дадут работнику сменить профессию, если в ней что-то пойдет не так.
Дальше – он обещает разобраться во всех деталях: что же определяет «естественную норму» всех этих частей: зарплаты, нормы прибыли, ренты и цены?
Глава VIII. О заработной плате
Зарплата есть мера вознаграждения рабочего за его труд, говорит Смит. В идеальном случае, не будь капиталиста – весь продукт труда, вся прибавочная стоимость принадлежала бы работнику. Который мог бы ничем не делиться с паразитами, но вкладывать ее в свое потребление и расширение производства.
Тогда рабочему не нужно платить ренту. Тогда рабочие, организованные в мануфактуру, могли бы сами выбирать, что вложить в расширение производства, а что оставить себе. Тогда буржую не достанется вообще ничего, никакой прибыли.
В таком случае, говорит сам Смит, зарплата возрастала бы, эффективность труда росла, объемы производства вырастали, а будущее было светлым. С той лишь оговоркой, что инфляция сохранится, ведь большее количество одного продукта начнет обмениваться на большее количество другого продукта через большее количество денег. Но с точки зрения покупательской способности все бы дешевело невиданными темпами.
Автор дальше дополняет это мыслью, что такое состояние общества изжило себя давно, в момент, когда земля была присвоена в личные руки, а капитал нашел себе приложение, задолго до момента достижения сколь-либо значимой эффективности. Поэтому, к сожалению для рассказчика признается Смит, это положение и его влияние бесполезно исследовать дальше. А жаль, ведь он остановился буквально в шаге от рассмотрения самой возможности «устранить общественных паразитов»…
И в жизни все не так, пишет автор, в жизни есть паразиты-буржуа. И поэтому мы наблюдаем, что работник получает не всю стоимость своего труда (прибавочной стоимости), но лишь часть ее. Другая часть уходит на ренту и прибыль, утверждает Смит.
За теми редчайшими исключениями, когда кустарь-единоличник или кулак могут себе позволить стартовый капитал и существование «от выплаты до выплаты», не привлекая заемных средств, при этом равно не имея средств для найма работников.
И вот это разделение, эта часть, утверждает Смит, есть фундаментальный конфликт интересов работника и работодателя. Где и первые, и вторые стараются сговориться, чтобы выбить для себя максимально выгодные условия.
Тем не менее, утверждает Смит, капиталистам это сделать гораздо проще: их меньше, и у них гораздо больше средств как в абсолютном, так и в относительном выражении. Что позволяет им «переголодать» стачечников или даже лоббировать законы против них, выкупив труд законотворцев.
Здесь же Смит походя изобретает концепт «профсоюза», названного им оборонительным соглашением рабочих: объединения рабочих из одной или нескольких компаний, специально спроектированного для борьбы за права рабочих, возможно даже софинансирования стачечников за счет еще работающих, или перехода протеста в насилие. Это начало длинного пути…
Хотя автор в конце этой мысли ошибочно, как показала история, заключает: выхода у рабочих нет – выиграть невозможно ни мирным, ни насильственным путем.
Но далее Адам Смит вводит концепцию минимального размера оплаты труда. Он определяет ее как «минимально достаточную, чтобы семья из двух человек могла прокормить двух детей до трудоспособного возраста», но отмечает, что из-за травм, болезней и прочих причин даже беднейшей семье желательно иметь возможность прокормить хотя бы трех-четырех детей. В противном случае, уверен Смит, нация обречена на вымирание, а производители останутся без рабочих.
Но, вопреки «бесполезности рабочей борьбы», автор приводит несколько сценариев, в которых все же возможно повышение зарплаты. Это происходит, когда в стране слишком мало рабочих и слишком много капитала.
1. Если вакансий больше, чем рабочих, рост населения и смена профессий не поспевают за машиной прогресса – возникает конкуренция не пролетария за рабочее место, но рабочих мест за пролетария.
На этом же принципе, как говорил Смит парой глав ранее, построена и более высокая оплата работников, инвестировавших ресурсы в свой труд: их просто меньше, чем рабочих мест, и поэтому им готовы платить больше.
2. Если капитала больше, чем путей его применения. Когда буржуа бесится с жиру, он нанимает слуг, уменьшая число безработных. Когда богатеет «редчайшее исключение» кустаря-единоличника, он тут же рвется в буржуа, нанимая работников. И так – до нахождения очередного эквилибриума. Который, если повезет, перейдет в дефицит работников с ростом зарплаты «по первому пункту», завершает мысль Смит.
Таким образом, по мнению экономиста, сама возможность роста заработной платы привязана к двум факторам:
1. Непрерывный рост национального богатства. Автор подчеркивает: не само богатство, не ВВП, но именно рост экономики. И чем быстрее растет экономика, тем выше зарплаты, указывает автор, сравнивая Англию и Америку 1773 г.
2. Рост ВВП обгоняет рост населения или, по крайней мере, скорость, с которой это население может осваивать востребованные профессии.
И следующая мысль в исполнении Смита, от которой откровенно тянет протосоциализмом: богатство рабочего рождает богатство нации. Он приводит ярчайший пример.
В США население удваивается каждые 20–25 лет. Тогда как в Европе удвоение, по оценкам экспертов того времени, происходило раз в 500 лет. И дело тут не в иммиграции, утверждает Смит. Дело в рождаемости.
Богатая американская семья может позволить себе иметь пять, а то и больше детей на женщину. Которые с определенного возраста еще и работают, принося семье доход (ведь в стране дефицит работников, и даже им платят много), что стимулирует рожать еще больше, попутно повышая естественный спрос семьи и еще раз подстегивая экономический рост.
Примечание рассказчика. Труд несовершеннолетних сегодня признан неэтичным, запрещен или зарегулирован в большинстве стран мира. Однако следует помнить, что книга написана в XVIII веке.
Рост зарплаты, таким образом, говорит Смит, подстегивает рост экономики и рождаемости, а рост экономики – рост зарплаты и рабочих мест, способных принять всех. Система с положительной обратной связью, прокладывающая Штатам путь к экономическому доминированию. Здесь он был прав как никогда…
Кроме того, Смит приводит еще один побочный эффект от такого «рывкового роста»: женщины вступают в брак крайне молодыми, а вдовы не испытывают ни малейшей трудности в нахождении мужей – ведь дети в такой диспозиции не «гири на ногах», но актив, можно сказать, рабочие семейного предприятия!
И даже при все при этом, утверждает он, Штаты испытывают колоссальнейший дефицит работников, собирая иммигрантов отовсюду. Что одновременно двигает экономику вперед, но и тормозит ее рост. Диалектика.
В противовес экономист приводит страну богатую, но почти не растущую. В ней будет иметь место стагнация. Да, здесь и сейчас, говорит Смит, могут быть высокие заработные платы, доход и капитал жителей… В моменте.
Но нет роста – нет прогресса, говорит Смит. Число вакансий более-менее соответствует числу рабочих, число возможных переобучаемых ниже, чем новых рабочих мест, не говоря уже о росте населения.
Как следствие, предприятиям нет смысла конкурировать за работников: их и так столько, сколько нужно. И тут мы вспоминаем утверждение Смита о том, что у работодателя есть все средства для давления на рабочего, а у рабочего (на тот момент) лишь призрачная перспектива профсоюза.
Что в итоге? Можно резать зарплаты! А вслед за этим рухнет и экономика, ибо не будет ни смысла в инновациях, ни рынка сбыта…
Как пример автор приводит Китай. С колоссальной безработицей, полным отсутствием прогресса и массовым детоубийством «от бедности», доходящим до появления профессии топильщиков, что ужасает Смита. В стране с растущей экономикой такое невозможно…
Но и это не худший сценарий, заявляет Смит. «Китай XVIII века» – это стагнация, но не деградация. Однако что, если… Если деградация начинается? Если экономика сжимается, а людей увольняют?
Начинается кризис – состояние, в котором работники вынуждены искать хоть какую-то работу, даже самую низкооплачиваемую и не по специальности. Когда людям можно платить зарплату ниже МРОТ, ниже «порога воспроизводства населения» – и так лишние люди в стране!
И продолжаться это будет или до возобновления роста… Или пока все лишние люди не вымрут. Физически. Примером автор приводит Индию.
Примечание рассказчика. Позднее именно такая судьба постигнет людей Викторианской эпохи. Когда промышленность не поспевала в темпах своего роста за механизацией и «оптимизацией» людей из сельского хозяйства.
И в конце автор предлагает использовать среднюю зарплату как индикатор здоровья экономики. Чем она выше, тем активнее прогрессирует общество; чем она ниже, тем глубже стагнация или даже кризис, заключает Смит.
Однако все ли благо в росте экономики с заработной платой, спрашивает Смит? На первый взгляд, да. Ведь рабочий класс – это 99 % населения любой страны, с 0,99 % «среднего» и 0,01 % тех, кого можно причислить к буржуа. И благо их есть благо народа?
Ведь вместе с ростом благосостояния падает рождаемость, делает он необычный для того времени вывод!
Когда бедная шотландка спокойно рожает десяток, изнеженная столичная дама едва ли даст жизнь хоть бы и одному ребенку…
Однако сколько их доживет до совершеннолетия? Автор сравнивает ситуацию с растением в мерзлой, неухоженной и неудобренной земле. И приговаривает, что у той шотландки выжило лишь двое детей…
И там вилы, и там вилы. Но как тогда возможно «американское чудо рождаемости», спросят автора? И он напомнит… О выгоде. В стране, экономика которой переживает форсированный рост, иметь детей выгодно. Это банально становится одной из лучших инвестиций труда для женщины, как бы грубо это ни звучало по современным меркам.
В такой стране с руками отрывают вообще любого работника, подчеркивает Смит, будь это беременная женщина, несовершеннолетний ребенок или инвалид. Еще вакансии останутся! В таких и только таких условиях возможен взрывной рост населения, заключает Смит: остановится экономический рост – снизится рождаемость, общество снова поделится на бедняков, рожающих десятки, из которых выживают единицы, – и сверхбогатых, но вовсе бездетных. Только в экстремально быстрорастущей экономике есть стимул иметь много детей вместе с возможностью их содержать.
Здесь автор тезисно подводит итоги сказанному:
1. Рабочему живется лучше при форсированном экономическом и техническом прогрессе.
2. Зарплата вместо рабской пайки повышает трудолюбие: «сколько потопал, столько полопал». Именно поэтому, на взгляд Смита, свободный труд выгоднее рабского.
3. Непреклонный рост зарплаты не только форсирует рождаемость, но повышает эффективность труда. Ведь человеку всегда хочется больше! Это ключ к более длинным сменам, повышению квалификации и попыткам «вырваться на оперативный простор», ключ к движению нации!
И переходит к следующей проблеме и особенности: проблеме сдельной оплаты. Из третьего тезиса следует, что многие будут готовы работать «с надрывом», лишь бы заработать больше! Больше! Вчера!
Одни хотят «жить шикарно», другие – выбраться в буржуа самим. Они добровольно, имея выбор, идут вкалывать по шестнадцать часов в день, не видя белого света…
И Смит видит это как проблему. Потому как люди от такого мрут. Не сразу, но лет через восемь, как лондонские плотники. И при этом лишь единицам удается выбиться в люди, открыть предприятие и не прогореть, сохранив хоть какие-то остатки здоровья.
Вместо решения он предлагает… Просто ограничить сверху предельный доход работника в день. Указывая на это как на «хорошую практику, сохраняющую здоровье».
Но некоторым все же удается. Если и не основать свое дело, то хотя бы «уйти в самозанятые» в те тучные годы, когда продовольствие стоит дешевле. Как система регулирует себя, спросите вы? Автор приводит пример. Еда дешевеет, человек может отложить больше и, в конечном счете, уходит от работодателей к своему делу. Но это делает наемный труд дороже, фермеры вынуждены уволить часть работников, что делает дороже пищу, рабочий снова разорился и снова рабочий…
Да, система регулирует себя, заключает Смит. Но вместе с тем ему очевидно, что дорогие предметы вынужденного потребления выгоднее ему (позволяя навязывать свои условия работникам), а дешевые – работникам (позволяя бросить «работу на дядю» одним, вызывая конкуренцию за работников, повышающую зарплаты, иным). И бедный работник будет всяко трудолюбивее богатого, завершает эту бесчеловечную логику Смит. Лишь бы получить зарплату, лишь бы не уволили, лишь бы лишнюю тысячу в премию, чтобы закрыть микрозаем…
При этом, исходя из написанного далее, Смит не считает, что дешевизна или дороговизна товаров народного потребления как-то влияет на эффективность производства: бедные рабочие работают не хуже и не лучше богатых, заключает он…
Но это не все… Да, эффективность работника остается прежней, пишет Смит, но эффективность производства в целом с устойчивым ростом зарплат также будет расти. Ведь у капиталиста несчастье: если в цене товара больше доля зарплаты, то меньше доля его прибыли. Как решить проблему, спрашивает Смит? Через механизацию! Вспоминая пример с двумя заводами из главы VI: повышение возможностей обработки сырья «на человека» резко повышает долю прибыли владельца, тогда как зарплата остается прежней. Углубляется разделение труда, внедряются новые технологии…