Владимир Вольфович Жириновский
Россия – США
Многие россияне уверены в том, что Запад во главе с Соединенными Штатами Америки намеревается уничтожить нашу страну.
Но лишь немногие российские патриоты начинают подозревать, как именно они собираются это сделать.
Главная ирония заключается в том, что, пока Россия беспокоится о своих углеводородах, США без всякого шума забирают у нее ее настоящее сокровище – человеческий капитал.
Неужели протянувшаяся на всю Евразию Россия не имеет собственной самобытной культуры? Неужели мы и наши потомки навсегда обречены донашивать выброшенную на помойку старую идеологическую одежку США и восхищаться ими – за каждое разрушенное государство вроде Югославии, Ливии или Ирака с Сирией, за каждого убитого серба или араба?
Пора встать с колен и перестать молиться на США! Они уже не генератор новых идей и мыслей, а затхлое болото, в котором тонет любая здоровая инициатива.
Вперед, Россия! Наше дело правое, победа будет за нами!
Владимир Жириновский
Превратности американской внешней политики
Однажды, еще в самом начале боевых действий во Вьетнаме, один офицер-вьетконговец задал вопрос пленному американскому военнослужащему: «После войны мы считали вас героями. Мы читали американские книги, смотрели американские фильмы, и обычным желанием вьетнамца в то время было «стать таким же богатым и ловким, как американец». Что же произошло?»
Десять лет до этого подобный вопрос мог задать американцу житель Гватемалы, Индонезии, Кубы или же уругваец, чилиец и грек десятилетие спустя. Доброжелательное отношение и доверие, которые питали к Соединенным Штатам народы других стран в конце Второй мировой войны, исчезали с каждой новой интервенцией, государство за государством отворачивались от них. Шанс построить разоренный войной мир заново, заложить основы мирной жизни, процветания и справедливости рухнул под тяжким грузом антикоммунизма и «гуманитарных» интервенций.
Этот груз накапливался исподволь на самом деле с первого дня русской революции. Летом 1918 года американские войска численностью около 13 тыс. человек вторглись на территорию молодой Советской России. Два года спустя, потеряв тысячи солдат и офицеров, американцы убрались восвояси, так и не выполнив своей миссии, состоявшей в том, чтобы «задушить большевистское государство в колыбели», как выразился Уинстон Черчилль.
В то время молодой еще Черчилль был военным министром и министром королевского военно-воздушного флота. Именно ему принадлежит главная роль одного из организаторов вторжения союзников (Великобритании, США, Франции, Японии и некоторых других стран) в Советскую Россию, войска которых выступили на стороне контрреволюционной Белой гвардии. Годы спустя Черчилль—уже как историк—написал о той редчайшей афере следующие строки в своих мемуарах, оставленных для потомков: «Находились ли они (союзники) в состоянии войны с Россией? Разумеется, нет; но советских людей они убивали без разбора. Они были захватчиками на русской земле. Они вооружали врагов советской власти. Они блокировали порты России и топили ее боевые корабли. Они деятельно желали ей гибели и составляли планы по ее свержению. Но война – это же ужасно! Интервенция – это же позор! Им совершенно все равно, твердили они, как русские решают свои внутренние дела. Они были совершенно непредвзяты… стреляя!»
Что же было такого в большевистской революции, если она так встревожила самые мощные державы мира? Что заставило их вторгнуться в страну, чья армия сражалась более трех лет в союзе с ними и понесла больше потерь, чем любое другое государство во время мировой войны?
Большевики осмелились заключить сепаратный мир с Германией, чтобы выйти из войны, которую считали империалистической и ни в коем случае не своей, и попытались восстановить изнуренную и опустошенную Россию. Но большевики пошли дальше этого и вознамерились свергнуть феодально-капиталистическую систему, провозгласив первое в истории человечества социалистическое государство, а это была уже наглость, не имеющая границ. Это было преступлением, за которое полагалось наказание, это был вирус, который подлежал уничтожению: иначе он заразит и их народы. Вторжение не достигло своей непосредственной цели, однако его последствия оказались глубокими, и они ощущаются по сей день. Профессор Университета Вандербильта Д. Ф. Флеминг, историк холодной войны, отмечал: «Для американского народа интервенция в Россию отнюдь не являлась трагедией космического масштаба – скорее, это был незначительный инцидент, давно забытый. Для народов же Советской России и их руководителей это время, наоборот, было периодом бесконечных убийств, мародерства и грабежей, болезней и голода, нескончаемых страданий десятков миллионов людей-трагедией, которая намертво врезалась в сознание нации, которая не будет забыта многими и многими поколениями, если вообще будет забыта когда-либо. И жестко регламентированная жизнь советских людей в течение многих лет может быть оправдана целиком их страхом перед тем, что капиталистические державы однажды вернутся, чтобы завершить свое дело. Поэтому не удивительно, что в своем обращении 17 сентября 1955 года в Нью-Йорке Председатель Совмина СССР Хрущев вдруг напомнил нам об интервенции, «времени, когда вы послали войска, чтобы задушить революцию», как он выразился».
В докладе, опубликованном Пентагоном в 1920 году и посвященном этому вмешательству, являющемуся дурным предзнаменованием бесчувственности сверхдержавы к проблемам других народов, читаем: «Эта экспедиция представляет собой прекрасный пример помощи народу, борющемуся за новую свободу в череде благородных, бескорыстных действий при очень трудных обстоятельствах».
История не показала нам, как выглядел бы Советский Союз, если бы ему было позволено развиваться «нормальным» путем, который он выбрал сам. Однако мы хорошо знаем суть того Советского Союза, который пережил вторжение уже на стадии становления, поднялся один в изоляции, находясь во враждебном окружении, а когда смог выжить и достичь зрелости, подвергся нападению со стороны военной машины нацистов с благословения западных держав. Как результат, незащищенность и страх перед внешней агрессией неизбежно привели к деформации характера народа, подобно тому как это происходит с отдельным человеком, выросшим в схожих условиях, когда его жизнь подвергается опасности.
Антикоммунистическая пропагандистская кампания началась даже раньше, чем интервенция. Еще не закончился 1918 год, а выражения: «красная опасность», «большевики атакуют цивилизацию», «красные являются угрозой для всего мира» уже пестрели на страницах газеты «Нью-Йорк тайме».
В феврале и марте 1919 года юридический подкомитет Сената США проводил слушания, на которых рассматривались «ужасы, творимые большевиками». Характер некоторых показаний можно по достоинству оценить, просмотрев номер обычно сдержанной и уравновешенной газеты «Нью-Йорк тайме» от 12 февраля 1919 года: «Ужасы, творящиеся под властью красных. Р.Э. Симонс (R.E. Simons) и У.У. Уэлш (W.W. Welsh) рассказали сенаторам о жесткости большевиков: они раздевают женщин на улицах, предаставители всех классов, кроме отъявленных подонков, подвергаются насилию со стороны черни».
Историк Фредерик Льюис Шуман писал: «Конечным итогом этих слушаний… стало то, что Советскую Россию начали изображать как некое подобие сумасшедшего дома, населенного бесправными рабами, находящимися полностью во власти шайки маньяков-убийц, имеющих целью разрушить устои цивилизации и вернуть народ назад в варварство».
Ни одну историю о большевиках не считали слишком надуманной, невероятной, гротескной или извращенной, чтобы ее не напечатать, чтобы не верить ей: начиная от национализации женщин и кончая пожиранием младенцев (кстати, в этом язычники обвиняли ранних христиан, да и евреи выслушивали подобные обвинения в Средние века). Истории с жуткими подробностями о женщинах, ставших государственной собственностью и обязанных принудительно вступать в брак, рассказы о «свободной любви» и т.д. «передавались на всю страну по тысячам каналов», писал Шуман, «и они, наверное, сделали больше, чем все остальное, для того чтобы создать в сознании американских граждан штамп о коммунистах как о преступниках-извращенцах».
Подобные сказки имели широкое хождение, даже после того как Госдеп был вынужден официально объявить их все фалынивками. (О том, что советские люди едят своих детей, рассказывали членам политической организации «Общество Джона Берча» на их занятиях, по крайней мере до 1978 года.)
К концу 1919 года, когда поражение союзников и Белой гвардии уже было весьма вероятным, газета «Нью-Йорк тайме» потчевала своих читателей статьями под следующими заголовками:
«Красные стремятся к войне с Америкой» – 30 декабря 1919 года;
«Официальные круги считают большевистскую угрозу на Ближнем Востоке крайне опасной» – 9 января 1920 года;
«Официальные лица и дипломаты союзных стран полагают, что вторжение в Европу возможно» – 11 января 1920 года;
«Дипломатические круги союзных стран боятся вторжения в Персию» – 13 января 1920 года;
Заголовок на первой полосе шириной в восемь колонок: «Британии грозит война с красными. Она созывает заседание совета в Париже» – 16 января 1920 года;
«Хорошо информированные дипломаты ожидают военного вторжения в Европу и наступления Советов в Юго-Восточной Азии». На следующее утро, однако, новое сообщение: «Никакой войны с Россией. Союзники готовы с ней торговать»;
«Красные собирают армию для нападения на Индию» – 7 февраля 1920 года;
«Угроза вторжения большевиков на территорию Японии» – 11 февраля 1920 года.
Читателям «Нью-Йорк тайме» предлагали поверить в то, что угроза вторжения исходит от страны, разрушенной так, как были разрушены немногие другие государства в истории человечества; от страны, все еще пытающейся оправиться от ужасов Первой мировой войны, страдающей от хаоса, вызванного только что завершившейся коренной социальной революцией невиданного доселе масштаба, и ввергнутой в жестокую Гражданскую войну против сил, пользующихся поддержкой ведущих держав мира. Промышленность этой страны, и ранее не считавшаяся передовой, лежит в руинах, а народ находится в тисках голода, который, прежде чем закончиться, унесет еще многие миллионы человеческих жизней.
В 1920 году журнал «Нью рипаблик» представил подробный анализ новостных репортажей «Нью-Йорк тайме», посвященных российской революции и интервенции. Среди всего прочего журнал отметил, что в течение двух лет после Октябрьской революции 1917 года «Нью-Йорк тайме» не менее 91 раза заявляла, что «Советы либо уже приближаются к виселице, либо уже нашли свой конец».
Если реальность представала такой на страницах столь «уважаемого» издания, можно себе представить, каким дьявольским варевом потчевали своих читателей другие американские газеты.
Таковым было первое знакомство американского народа с новым феноменом, появившимся в мире, так сказать, первой лекцией о сущности Советского Союза и штуке под названием «коммунизм». Студенты так и не оправились после этого урока, впрочем, как и сам Советский Союз.
Военная интервенция завершилась, однако агрессивная пропаганда никогда не прекращалась, за полным или частичным исключением периода Второй мировой войны. В 1943 году журнал Life посвятил целый выпуск достижениям Советского Союза, явно выйдя за рамки того, чего требовала солидарность военного времени; издание зашло так далеко, что назвало Ленина «возможно, самым великим человеком современности».
Однако два года спустя, когда в Белом доме уже находился Гарри Трумэн, такое выражение братских чувств вряд ли имело шанс на успех. В конце концов, именно Трумэн был тем человеком, который заявил через день после вторжения нацистов на территорию СССР: «Если мы увидим, что побеждает Германия, мы должны будем помогать России, а если начнет побеждать Россия, мы должны будем помогать Германии, и пусть они убивают друг друга как можно больше, хотя я не желаю победы Гитлера ни при каких обстоятельствах».
Поводом для пропагандистской шумихи стал и советско-германский пакт 1939 года, хотя ее авторы полностью проигнорировали тот факт, что СССР был вынужден заключить его из-за неоднократного отказа западных стран, особенно США и Великобритании, объединить свои усилия с Москвой и выступить против Гитлера единым фронтом, так же как и отказ прийти на помощь ориентирующемуся на социализм правительству Испании, которое боролось с агрессией немецких, итальянских и испанских фашистов начиная с 1936 года. Сталин прекрасно осознавал, что если Запад не защитит Испанию, то, конечно, не спасет и Советский Союз.
