Владимир Владимирович Васильев
Обязанное бесправие
– Не сметь лезть в мой карман! – взвилась Влада Владимировна. – Выковырял из носа и размазал по бумажкам! Вот фотография – моя старая квартира, старый диван, старый телевизор, старый муж и молодая, красивая я! Больше у меня ничего нет, еле на корм собаке хватает!
– Какой еще муж? – презрительно спросил Либеров. – Тебя с ним уже десять не видел никто, его что, в Фотошопе подрисовали?
– Мой муж, захочу – покажу, не хочу – не видят! Что ты ко мне в семью лезешь, о своей бы подумал!
– Я о ней всегда думал. Это ты обманом втерлась в доверие к семье, к папе, к дяде Боре, а потом всем свою, извините, вертикаль подложила! Если бы не папа с дядей Борей, кем бы ты сейчас была, моль серая!
– Да ты сам папу с дядей терпеть не мог, бандерлог оранжевый!
– Прекратить! – Чуркин стукнул молоточком по столу. – Суд – не место для дискуссий. А за моль вы, господин Либеров, еще ответите!
– Да за нее все отвечают, кроме нее самой, – отмахнулся Лев.
– Я требую вызвать свидетеля! – гневно отчеканила Влада Владимировна.
– Свидетеля чего? – осторожно переспросил Джон Ланкастер.
– Того, что господин Либеров не только шизофреник, алкоголик, наркоман, террорист, экстремист и убийца, но еще и враг нашей православной христианской веры, кощунственный богохульник, покусившийся на самое святое!
– На что? – заинтересовался мистер Госдеп.
– Не на что, а на кого! Я требую вызвать надежду и опору русского православия – архимандрита Гундосова Владимира Михайловича, настоятеля храма святого Владимира.
В зал вошел хитроглазый и холеный бородач в рясе, обтягивающей его мощное пузо.
– Вы видите, на кого он посмел покуситься! – принял эстафету госпожи Распутиной прокурор Шавченко. – На само христианство!
– Христианство – это вы? – уточнил Джон Ланкастер.
– Я, – скромно подтвердил Гундосов.
– Расскажите, Владимир Михайлович, – тепло спросил прокурор. – За что же этот ****ский нехристь, мудозвон, ****обол, и, прошу прощения у суда за грязное выражение, иудей, вас травит?
– Пишет, что часы я ношу, за тридцать тысяч долларов, – грустно сказал Владимир. – А я их не ношу, они у меня лежат, ни разу не надеванные. Потом, правда, я их надевал, и до этого надевал, фото есть, да. Только это коллаж. Потом, правда, выяснилось, что не коллаж. В общем, бес он и клеветник, прости Господи. Богохульствует, что я живу с тремя сестрами в Москве, а сестры мне не родные, они промеж себя троюродные, так они мне по духу родные! Мои послушницы, подвижницы, так сказать. Говорит, состою в связи с Владой Владимировной, а почему не состоять? Я по зову Бога! Про квартиру пишет подо мной, что я ее силой отобрал. Так я не силой, я по суду! В той богомерзкой квартире шел ремонт, и пыль оттуда мне собрание сочинений великого и бессмертного Сталина запылила! Причем не какая-то пыль, а нанопыль! Вы представляете, какой ущерб? Хиросима отдыхает! Я с подвижницами снизошел до владельца квартиры, говорю, ты что, брат во Христе, рамсы попутал, как говорят у нас в табачном бизнесе. А он как меня увидел, так квартиру и отдал. Но по суду и без моего участия! А деньги от ее продажи пойдут на благотворительность. Так что Сталина я чищу, как отчищу – канонизирую. Детскую больницу, пишет, щелкопер отмороженный, отсудил, детей на инвалидных колясках выкинул, здание передал в мужской монастырь, так это вранье! Не в мужской, а в женский! А этот пишет, смеется, травит. Я так думаю, за эти неуместные смешки посадить бы его надо, лет на семь. А по справедливости – вообще убить. Ведь еще святой Иоанн Златоуст писал «Если убьет кто по воле Бога, убийство это лучше всякого человеколюбия. Если и помилует кто из человеколюбия вопреки тому, что угодно Богу, – недостойнее всякого убийства будет это помилование». А воля Бога здесь чья? Моя. Так что, как говорили у нас в высшей школе КГБ, не хер брызгать лупетками за авторитетом, сын мой!
