«Отчаяние» (1934) – шестой роман Владимира Набокова, написанный в Берлине, и его третий, после «Короля, дамы, валета» и «Камеры обскура», психологически-криминальный роман, отвергающий условности этого жанра. Герман, берлинский коммерсант русско-немецкого происхождения, убежденный в своей гениальности, замышляет преступление, которое, подобно произведению искусства, должно стать шедевром изобретательности и безупречности исполнения. Жизнь, однако, оказывается намного остроумнее и художественней порочного замысла, кривое зеркало которого лишь искажает реальность.
Форма повествования от первого лица, вера героя-рассказчика в собственную исключительность и блистательный слог сближают «Отчаяние» с написанной двадцать лет спустя «Лолитой».
Какое громкое и опасное название у романа, наводящее на мысль, что герой его или автор оказались у опасной черты, когда все не мило, руки опускаются и нет никаких сил двигаться дальше. Ждешь действительно жизненную историю, полную драматизма.Но читая этот роман, рассказывающий об одном коммерсанте, в один из дней решившем обмануть всех и вся, совершив идеальное по его представлениям преступление, убеждаешься, что скорее ты отчаешься от набоковских словесных вывертов, бесконечного позерства главного героя вкупе с его создателем, чем поймешь скучающего человека, придумавшего себе очередной способ обратить на свою особу внимание публики.На протяжении всего текста не просто сквозит, выпирает из всех щелей снобизм и снисходительность. Бесконечные эгоцентризм и самолюбование главного героя воспринимаются как альтер эго самого писателя. При этом основная сюжетная линия не представляет особого интереса, словно еще раз напоминая, что идеального ничего не бывает.Как всегда авторский стиль изложения характеризуется упоением витиеватостью слога, излишне -вычурного, расплывчатого и мутного, стремлением плести словесные кружева практически бесконечно.
Наверное, впору отчаяться, но стоит ли, когда у автора и без меня достаточно поклонников его творчества ?
«Отчаяние» иногда называют финальной частью трилогии Набокова, объединённой немецкой темой. Первые две книги, «Король, дама, валет» и «Камера обскура», я читала пару лет назад и не помню подробности, но, по моим ощущениям, последний роман отличает более глубокое погружение в сознание главного героя. Если в первых двух произведениях Набокова больше действий, здесь всё сконцентрировано на внутреннем мире персонажа, все события читатель видит исключительно его глазами. Текст книги представлен как рукопись повести-исповеди, которую пишет главный герой, временами обрывая собственный ход мыслей и отвлекаясь от главной линии повествования.
Название отражает основной нерв произведения: оно действительно мрачное и уничтожающее веру в человека.
Герман Карлович – эмигрант, живущий в Берлине с женой Лидой. Он занимается торговлей шоколадом, но дела его в последнее время идут неважно. Девятого мая 1930 года главный герой приезжает по делу в Прагу, где случайно замечает на улице спящего бродягу Феликса. С этого момента в голове внешне респектабельного бизнесмена начинает зреть «гениальный» план…
Герман на протяжении мучительного монолога или, скорее, своеобразного диалога с читателем демонстрирует полное безразличие к окружающим его людям и исключительную фиксированность на собственной персоне. Набоков, конечно, умеет рисовать подобных персонажей (та же Магда из «Камеры обскура», хотя её такой, вероятно, сделало прошлое).
Можно даже подумать, что Герман специально пестует в себе хладнокровный эгоцентризм, предвкушая эффект, который он должен произвести. Вспоминая события, по всей видимости, недавнего прошлого («не я пишу, – пишет моя нетерпеливая память»), он не старается оправдаться. Отношение героя к своим потенциальным читателям-зрителям («высшая мечта автора: превратить читателя в зрителя…») противоречиво: он презирает «чернь» и одновременно жаждет убедить непросвещённую публику в своём «таланте». Для Германа важно показать читателю, что он вовсе не заурядный преступник, которого волнует только бубновый интерес. Нет, он прежде всего художник, творец, который задумал идеальное преступление (как там говорилось в известной песне, «моих грехов разбор оставьте до поры, в оцените красоту игры»). Герман верит, что его сумеречные мечтания не пресны, а наполнены энергией и творческим порывом.
И наверное, недаром в начале книги Герман сообщает о печальном пророчестве: ему когда-то, ещё в Москве, предсказали, что он кончит в сумасшедшем доме… Темы сходства, раздвоения и зеркального отражения наполняют весь роман. Каким должно быть соотношение, пропорция между различиями и сходными чертами, чтобы мы решили, что эти два субъекта похожи? И насколько такое суждение может быть объективно? Люди, как правило, видят то, что хотят видеть, и способны начисто не замечать всё то, что их не устраивает, противоречит их «картине мира». Не случилось ли нечто подобное с нашим героем, который слишком увлёкся поиском сходства и, не потеряв физического зрения (как это случилось с Кречмаром из «Камеры обскура»), утратил способность видеть?
Один из персонажей романа говорит, что «художник видит именно разницу, а сходство видит профан». Что же остаётся сделать герою в конце, как ни перечитать написанное и придумать заглавие для своей невесёлой истории.
Я стал читать, – и вскорe уже не знал, читаю ли или вспоминаю, – даже болeе того – преображённая память моя дышала двойной порцией кислорода, в комнатe было ещё свeтлeе оттого, что вымыли стекла, прошлое моё было живeе оттого, что было дважды озарено искусством. Снова я взбирался на холм под Прагой, слышал жаворонка, видeл круглый, красный газоём; снова в невeроятном волнении стоял над спящим бродягой, и снова он потягивался и зeвал, и снова из его петлицы висeла головкой вниз вялая фиалка. Я читал дальше, и появлялась моя розовая жена, Ардалион, Орловиус, – и всe они были живы, но в каком-то смыслe жизнь их я держал в своих руках. Снова я видeл жёлтый столб и ходил по лeсу, уже обдумывая свою фабулу; снова в осенний день мы смотрeли с женой, как падает лист навстрeчу своему отражению, – и вот я и сам плавно упал в саксонский городок, полный странных повторений, и навстрeчу мнe плавно поднялся двойник…Язык Набокова традиционно вкусен и самобытен.
Как оказалось, по мотивам «Отчаяния» в 1978 году был снят фильм.
Набоков. Такой Набоков. ''Свет очей моих''. И по-другому не скажешь. Очередной роман, очередная литературоведческая головоломка, – я бы вообще скорее отнесла эту вещь Набокова к жанру литературоведческих экспериментов, а не художественному произведению как таковому. Несомненно, тут есть какой-никакой сюжет, герои вполне себе традиционны, однако…''Отчаяние'' – многослойная луковица, которую пытливому читателю предстоит очистить и насладиться: угадывая, расшифровывая текст и радуясь, когда код найден. Хочу сначала отметить две параллельные плоскости в романе, которые, несмотря на все законы геометрии, все-таки пересекаются: первая – процесс сочинения романа, в котором должны быть – обязаны – сломаны все стереотипы ранее написанных произведений ( тут и пародия на Достоевского, и Конан Дойля); второе – сам сюжет и история двойников, раздвоения психики, сама идея ''двойниковости'' выступает как Замысел романа. И вот эти две плоскости в конце грандиозно пересекаются в безумии Германа. Герман…А вот ещё одна зацепочка для раскодировки ''Отчаяния'': Герман – наполовину немец и наполовину русский. И ключом становится, пожалуй, самый уважаемый писатель у Набокова – Пушкин и его ''Пиковая дама'', которая, кстати, послужила для Достоевского источником основных идей при написании ''Преступления и наказания'' ( Ф.М. считал Пиковую даму – одной из вершин русской литературы). Мотивы преступления, воплощение и особенно сумасшествие Набоковского Германа в конце романа – реверанс в сторону Пушкина и ключ ко всему роману. Набоковский Герман оказывается двойником Пушкинского. Опять всплывает тема ‘’двойниковости’’. Самое удивительное, что Герман – самый что ни на есть набоковский герой. И сам роман – традиционно набоковский.Но Набоков не был бы Набоковым, если бы не зашифровал ещё несколько кодов: это магия цифр и дат в романе. Есть превосходная статья Труфановой И.В. ''Даты и цифры в романе В.В. Набокова ''Отчаяние''. И ещё на одну аллюзию обращу внимание: Данте. В самом начале романа Герман, как и герой Данте, восходит на холм (где он впервые встречает Феликса), который и становится для Германа началом спуска в преисподнюю греха (замысел, подготовка и исполнение преступления). Он питается этим грехом, смакует его, чтобы в конце пути сойти сума. Исчезнуть. Раствориться. Набоков может читаться не только на уровне повествования, но, может быть, наиболее эффективно – на уровне рекуррентных мотивов, аллюзий к чужим текстам и любимых им словесных игр. В ткани его текстов следует замечать не только нити основы, разворачивающей сюжетное повествование, но и поперечные нити, с помощью которых ткется тонкий узор иного порядка. Читая на микроуровне сквозным образом его тексты, мы обнаруживаем ключевые мотивы и узнаем контуры разнообразных и более глубоких историй.
Из статьи ''Сок трех апельсинов'' Сендерович С.Кто там говорит, что за словесной игрой у Набокова ничего нет? Есть и очень много, только нырять придётся глубоко. А в этом романе ещё и проследить творческий процесс написания самого произведения :)