– Павел… Павел, проснись! – кто-то настойчиво шептал бездомному.
Тот вдруг проснулся и увидел незнакомого мужчину в рясе.
– Мужик, тебе чё надо? – в правой руке Павла появилась свернутая вчетверо денежная купюра – это были пятьсот рублей, он перевел удивленный взгляд на свою руку, затем снова на этого странного священника.
– Тебе надо подлечиться, Павел… – посоветовал священник.
– Спасибо, мужик! Дай я тебя поцалую… – Павел, было, обхватил священника за шею, но, наклонившись к нему неожиданно для себя, провалился в пустоту. Встав, он не увидел никого рядом с собой, но деньги по-прежнему были у него в руке.
Павел что есть мочи побежал в ближайший ларек. Он был одет в грязный тулуп и черные штаны, которые он поддерживал левой рукой, на ногах – колоши, на голове – шапка-ушанка.
В ларьке шла оживленная беседа.
– Лариска что ли тут? – настойчиво расспрашивал продавщицу какой-то мужик.
– Какая Лариска, Серега? Чего ей сегодня тут делать? – насмешливо возражала ему продавщица.
В этот момент вошел бездомный. Когда он вошел в ларек, все обернулись.
Павел услышал, этот разговор с продавщицей и, перепутав вчерашний день с нынешним, возмутился:
– Врешь! В подсобке баба сидит, я ее сегодня уже… я уже с ней сегодня познакомился… вот такая баба! Вот такая! – воскликнул он, подняв левую руку и показав большой палец, тут с него спали штаны и оголили грязные, рваные семейные трусы.
Сергей, скандаливший с продавщицей, тут же передумал идти в подсобку в поисках Лариски.
– Пошли, братан! – буркнул он своему другу и, взяв пару бутылок водки и попутно пнув бездомного, чтобы тот не стоял на пути, вышел на свежий воздух, и друг проследовал за ним. Он сел за руль, а его друг – на заднее пассажирское кресло. В машине оставался еще один человек на переднем пассажирском кресле.
Продавщица, опомнившись, заорала на бездомного, чтобы тот быстрее уходил. Бездомный выругался в адрес продавщицы и вышел вон.
Чуть позже, осознав, что случилось, она схватила мешочек, наложила в него несколько пирожков, взяла четок водки и, догнав бездомного Павла, молча, отдала их ему.
Вспомнив о купюре, которую сжимал рукой, Павел решил положить её себе в карман, но разжав, увидел – она буквально на глазах растаяла в его руке. Он осмотрелся вокруг – вдруг ветром куда сдуло – и нигде ее не увидел. Испугавшись этого, он решил поскорее уйти проч.
Бездомный побежал в брошенный склад, в поисках места, где можно поесть и «подлечиться», не привлекая внимания. Он пошел в ту самую комнату, где знал – оставалась еще кое-какая брошенная мебель, при этом не сразу заметил лежащего на полу человека, но все же это произошло.
– Эй! – опешил бездомный, толкая лежащего человека ногой в бок, – мужик, ты живой?
Незнакомец застонал от боли и холода, он повернулся лицом в сторону Павла, желая видеть: кто его толкал. Бездомный, будто увидел в нем знакомое лицо и испугался. Он, что есть мочи, побежал обратно в ларек.
Дверь в ларьке оказалась закрытой. Он снова и снова стучал в дверь, пока, наконец, ему не открыли. Но открыв, продавщица Роза тут же заперла ее у Павла перед носом: непередаваемый убойный запах ворвался и ударил ей в нос.
Она закричала через дверь:
– Иди отсюда, Пашка! Зачем пришел опять в таком виде?!
Павел орет в ответ:
– Там мужик… в складе… избитый… загнется сейчас!
Она снова открывает и, стоя в проходе, переспрашивает:
– Какой еще мужик?! Что ты мелешь?
– Пойдем, покажу.
– Не пойду я никуда! Знаю я твои закидоны! – не верила продавщица и снова заперла дверь.
– Тогда звони ментам, вызывай, сдохнет же и на нас повесят…
Павел опять стал долбиться:
– Звони, сука, повесят же на нас с тобой, что мы его грохнули…
Роза, испугавшись, все же набрала номер полиции и пересказала, что сообщил ей Павел. Он, тем временем, сел за уличный столик и… уснул.
«Слава Богу – я жив.
Я могу мыслить, могу ощущать, но не могу двигаться, не могу говорить.
Что со мной?
Я ощущаю воздух надо мною, я могу дышать, вдыхаю этот сладостный воздух.
Как это хорошо!
Я ощущаю какую-то твердь где-то подо мною. Я прикован к ней, не могу пошевелиться.
Тьма. Почему мне темно? Почему нет света? Пусть включат свет!
Свет. Вот же он. Пробивается сквозь веки с трудом открывающихся глаз. Как же хочется избавиться от тьмы и как же больно пробиваться к свету. Он обжигает, опаляет, слепит, но тьма пугает больше. Я открываю глаза.
Как же больно. Откуда эта гнетущая боль?
Где я? Я лежу. Я чувствую руками пастель, я в чистой пастели. Я открываю глаза, я могу открыть глаза!
Вокруг меня люди. Я чувствую их заботу, ненавязчивую и не отстраненную,» – безудержный мыслительный поток рвался из глубины сознания человека, который лежал в больничной палате.
Вдруг из света стало появляться женское лицо, склоняться над ним, и раздался приятный, сдержанный женский голос:
– Вы можете себя назвать?
Взгляд человека сосредоточился на этом милом женском лице, которое отражало искреннее желание услышать ответ.
– Да, слава Богу, – неожиданно для себя произнес он и перекрестился. – Я священник, иерей… – губы его то и дело слипались, – Лазарь, настоятель сельского прихода в Димитрицах.
– Выпейте воды, – предложила женщина.
После того, как он присел и выпил воды, она продолжила:
– Вы знаете, где находитесь?
Он огляделся глазами.
– Очевидно – в больнице.
– Хорошо. А почему вы здесь, знаете?
– У меня болит голова, я ушиб голову, не помню как.
– Что Вы помните последнее?
Он снова уже более пристально посмотрел на сидевшую рядом женщину, задававшую ему вопросы. У нее была располагающая внешность, прямые волосы до плеч, тонкие брови, короткий чуть вздернутый нос, тонкие губы. На ней был строгий костюм с юбкой чуть ниже колен. На нее был накинут белый халат как будто точно по размеру. Всё было чинно подогнано без видимых изъянов. Лишь глаза, в них была видна еле уловимая усталость, которую она умело скрывала за лёгкой улыбкой.
– Позвольте Вас спросить: а Вы кем будет? – насторожился он, удивившись вопросу.
– Я следователь Екатерина Стрельцова.
– Я совершил что-то ужасное? – насторожился священник.
– Нет, скорее с вами случилось что-то ужасное. Вас нашли на заброшенном складе с травмой головы, – выговорила она быстро, но как-то ненавязчиво, даже с некоторой обреченностью. – Так что вы помните о вчерашнем дне? – спросила она и взглянула на часы.
– Я встретил на улице своего бывшего соседа, и он повез меня куда-то… – ответил он и тоже уставился на ее изящные часы, обнимающие ремешком ее тонкую руку.
Она перевела взгляд на священника и их взгляды встретились:
– Куда не помните?
Внутренний голос подсказывал ему, что она куда-то торопится. Он стал говорить быстрее и чётче:
– Я приехал в город, чтобы… ах да, чтобы побывать в мастерской, мне нужно было забрать оттуда заказ и оплатить. Слава Богу, сосед меня решил подвести.
– Так вы приехали с деньгами?
Священник как бы призадумался, будто вспоминал: взял он с собой деньги или нет. Его глаза забегали в поисках этого воспоминания внутри себя. Он вспомнил руки дьякона, который помогал собираться в дорогу, и протянул их, чтобы передать деньги ему.
Священник точно припомнил этот момент: он взял деньги и положил в карман куртки, которую одел поверх всего. Он решительно взглянул на следователя и сказал:
– Да. А что с ними? Их нет?
– К сожалению, мы не нашли при вас никаких денег. Разве Вы не доехали до мастерской?
– Не помню…
– Как звать бывшего соседа, которого Вы встретили, и где он живёт сейчас?
– Его зовут – Сергей. Он жил в Димитрицах по соседству со мной до того как пошел учиться в техникум. Где он живёт в городе, я не знаю.
– На чем он Вас подвёз?
– У него джип черного цвета.
– А фамилию его Вы помните?
– Ши… Шипов. Да, Шипов. Не уж то вы на него думаете? – тревожно он посмотрел ей в глаза и, увидев твердый утвердительный молчаливый ответ, перекрестился вновь, – Не дай Боже!
Она отвела взгляд, затем стала искать что-то в своей сумочке и, наконец, вытащив какие-то фотографии, снова взглянула на него:
– Подозрение есть, – она показала одно из фото, на нем был автомобиль, -
взгляните: вот такой джип?
– Нет. Больше и округлее как будто.
– Может такой?
– Похож, но черный.
Она, было, взглянула на священника недовольным нетерпеливым взглядом, но как бы осеклась и смягчила его.
– А номер не запомнили?
– Цифры не запомнил, а вот буквы складывались в слово "мое".
– Где находится мастерская, куда Вы спешили?
– Да, на Набережной у речного порта, в доме номер 15.
– Хорошо, – пробормотала она, записывая что-то себе в записную книжку, после небольшой паузы подняла глаза и осторожно спросила:
– Почему Вы возмутились моему подозрению? Разве он не мог, по-вашему?
Этот вопрос его немного успокоил, его насторожили прежние поспешные подозрения собеседницы. Он облегченно выдохнул:
– Думаю – не мог. – Он перекрестился. – Прости меня Господи! Он же был моим соседом. – Развел руками. – Я его с малых лет знаю. – Отрицательно повертел головой. – Совесть бы ему не позволила.
Екатерина будто прочитала опасения священника и прибавила:
– Тем более мы должны его найти, чтобы узнать, что было во время вашей встречи и как вы расстались.
– Понимаю. Но пока, боюсь, не могу вам ничем помочь.
– Вы уже достаточно нам помогли ответами на вопросы. Отдыхайте. Если что-нибудь вспомните – позовите меня.
Следователь Екатерина встала во весь рост, слегка смахнув складки со своего костюма, и пошла мягкой уверенной походкой в сторону двери. Священник невольно смотрел в след уходящей женщины. Совершенно обычная фигура, просто, но с заботой уложенные волосы, играющие со встречными ручейками воздуха и легкий еле заметный ненавязчивый аромат. Но что-то в ней было привлекательное, почти родное.
– Дай Вам Бог! – сказал он в след.
Екатерина обернулась, грустно улыбнувшись, перед тем как выйти из палаты, и священник перекрестил ее.