Владимир Василенко
Пересмешник
Глава 1
Погода в первый учебный день выдалась отличная, как по заказу. Было прохладно и немного ветрено, зато солнце светило вовсю, на небе – ни облачка. Академический парк, раскрашенный в осенний багрянец и золото, выглядел нарядно, словно красавица на балу. Особенно эффектно и торжественно было на площади перед центральным корпусом. Белоснежный мрамор колонн, солнечные блики на окнах фасада, искрящиеся струи фонтанов, выстроившиеся будто по линейке шеренги студентов в выглаженной униформе…
Я немного припозднился после вчерашних похождений в «Колизеуме» и долгого полуночного разговора с Демьяном. Большую часть торжественной церемонии пропустил, потом долго искал своих. Наконец, разглядел в толпе тёмно-зелёную форму Горного Института и скрещенные молотки на шевронах, а потом заметил и знакомую кучерявую шевелюру Полиньяка, которая выбивалась даже из-под фуражки.
Впрочем, чуть раньше я увидел даже не его, а объект его воздыханий. Немногочисленные студентки Горного выстроились в отдельную шеренгу на переднем плане, и русоволосая красавица с косой, конечно, стояла на левом фланге, издалека выделяясь ростом и статью. Большинство остальных девчонок едва доставали ей до плеча.
Кстати, облачившись в студенческую форму и избавившись от простоватого деревенского образа, девушка здорово преобразилась. Китель выгодно подчёркивал её фигуру, форменный берет, кокетливо сдвинутый чуть набок, тоже смотрелся очень симпатично. Особенно в сочетании с шикарной янтарно-русой косой, опускающейся на грудь справа. Стояла девушка, выпрямившись, с очень серьёзным и торжественным выражением лица слушая выступление какого-то важного шишки, взошедшего на трибуну рядом с фонтаном.
Я, потихоньку пробравшись между шеренгами, потеснил парней и встал по росту между Полиньяком и Трофимовым. Глеб кивнул мне, как старому знакомому, и пожал руку. Француз же отреагировал так, будто я тут и был, только отлучался на минуту. Всё его внимание было поглощено девушкой.
– Я узнал её имя, – заговорщически шепнул он мне. – Её зовут Варвара. Варвара Колыванова.
С его грассирующим акцентом это имя звучало довольно угрожающе, но он умудрился произнести его нежно, с придыханием.
– Да ты, я смотрю, серьёзно запал, дружище, – усмехнулся я. – А там, на трибуне, кто вещает?
– Это же Вяземский, – подсказал Глеб с некоторым удивлением. – Генерал-губернатор томский. Не узнал, что ли?
Хм… Солидный мужик. До трибуны было метров тридцать, и голос чиновника усиливался с помощью какого-то диковинного устройства, похожего на растянутую на массивной раме мембрану. Но даже с такого расстояния я отчётливо видел ореол эдры, окутывающий его фигуру. Губернатор определённо был нефилимом, и весьма сильным. Впрочем, и немудрено.
Я застал только самую концовку его речи. Он попрощался, пожелав студентам плодотворной работы в новом учебном году. Затем грянул оркестр, и хор, выстроившийся у подножия трибуны, затянул «Боже, царя храни». Все собравшиеся, вытянувшись в струнку, подпевали гимну. Я даже губами шевелить не пытался – слов я не знал, а петь, похоже, не умел вовсе. Но мелодия показалась смутной знакомой.
Во время исполнения над трибуной подняли огромный портрет императора. Александр Павлович Романов по прозвищу Неодолимый на портрете выглядел грозно – резкие, грубоватые черты, прямой взгляд исподлобья, сдвинутые к переносице брови. И странноватый цвет лица – тёмный, землистый, на правой щеке и части шеи вовсе переходящий в какую-то каменную корку.
Скорее всего, художник пытался отобразить на портрете не только характер монарха, но и фамильный Дар Романовых. Аспект Камня у Александра проявлялся в умении мгновенно обрастать непробиваемой бронёй. И он активно развивал этот талант с ранней молодости, сделав блестящую военную карьеру. Судя по тому, что я успел прочитать, император до сих пор не чурается лично появляться на поле боя.
Сразу после гимна шеренги студентов рассеялись, и на площади воцарилась уже привычная суетливая толчея. Мы с Полиньяком направились в сторону корпуса Горного института. Трофимов где-то потерялся по пути.
– Слушай, а с занятиями-то сегодня что? Я, если честно, совсем забыл посмотреть расписание…
– Первой парой сегодня биология, – подсказал Жак. – Надо поторапливаться, кстати, начало через пятнадцать минут.
– Мы аудиторию-то успеем найти?
– Профессор назначила сбор прямо возле корпуса. Кажется, будет что-то интересное.
Он на ходу вертел головой, вытягивая шею и пытаясь кого-то высмотреть в толпе.
– Да вон она, зазноба твоя, – указал я на Варвару, которая в гордом одиночестве шагала по дорожке метрах в десяти позади нас.
– О! Да, точно…
Полиньяк порывисто сдёрнул головной убор и попытался причесать свои непокорные кудри. Без особого успеха, впрочем. Потом, заметив на рукаве новёхонькой студенческой формы свежее пятно от чего-то съедобного, принялся торопливо вытирать его платком, зажав фуражку подмышкой. Фуражку выронил, но заметил это только через несколько шагов и, всплеснув руками, бросился поднимать её и отряхивать.
Я приостановился и вздохнул, наблюдая за его метаниями.
– Да не мельтеши ты так. Чего разволновался? Ну, раз нравится она тебе – подойди да познакомься.
Варвара как раз поравнялась с нами и прошла мимо, чуть задержавшись взглядом на мне. Смотрела она странно – не то выжидающе, не то даже с некоторым осуждением. Но при этом быстро спрятала глаза, стоило только повернуться в её сторону.
Я задумчиво посмотрел ей в след, снова отмечая странного строения ауру – спящую или спрятанную, больше похожую на твёрдое ядро, чем на обычный энергетический контур из эдры.
Необычная барышня. И сдаётся мне, что-то она скрывает.
– Ну хочешь, вместе подойдём? – предложил я Полиньяку.
Тот протестующе замотал головой и забормотал что-то, так разволновавшись, что то и дело сбивался на французский. Я усмехнулся и оставил его в покое.
Когда мы подошли к зданию Горного института, то недалеко от входа, рядом с монументом из парящей эмберитовой глыбы, уже собралась приличная группа студентов – человек, пожалуй, двадцать.
Преподавательница уже тоже была на месте. Интересная женщина лет сорока – сорока пяти, небольшого роста, в строгом глухом платье с воротником под самое горло, высокой причёской и в элегантных золочёных очках, сдвинутых на самый кончик носа. Платье показалось мне несколько старомодным – со слишком пышной юбкой, под которой угадывался кринолин. По крайней мере, студентки сейчас такие не носили.
К слову, девчонок в нашей группе оказалось всего трое, включая Варвару. Некоторые лица были мне уже знакомы по лекции Кабанова. Кроме того, здесь же оказались и Трофимов, и Кудеяров с дружками. Видимо, занятие было объединённым для всего потока, без учёта специализаций.
Кудеяров-младший лишь мельком скользнул по мне взглядом и демонстративно отвернулся, делая вид, что тут же потерял ко мне интерес. Что ж, правильно, сынок. Ты меня не трогай, и я тебя не трону.
– Все собрались? – спросила профессор, чуть вскинув подбородок, чтобы взглянуть на нас сквозь стёклышки очков. – Вы уже выбрали старост?
Судя по растерянному бормотанию, прокатившемуся по группе, никто и не в курсе был, что нужен какой-то староста. Преподавательница мягко улыбнулась и, щёлкнув крышечкой карманных часов, проверила время.
– Что ж, занятие уже две минуты как началось. Будем считать, что все желающие на месте. Со списками сверяться не буду, сделаю поблажку в первый учебный день. Тем более что я хотела бы начать с небольшой обзорной лекции, не входящей в основной курс. Конспекты сегодня тоже вести необязательно. А вот со следующего занятия начнём разбираться в предмете более основательно. Есть возражения?
Она сделала небольшую паузу, снова обводя нас взглядом. Из-за небольшого роста и сдвинутых на нос очков она делала это в забавной манере – чуть вытягивая шею, будто пытаясь заглянуть через забор. При этом брови её тоже взмывали вверх, придавая лицу этакое изумлённое выражение.
– Возражений нет. Что ж, тогда позвольте представиться. Софья Николаевна Коржинская, профессор кафедры биологии Императорского Томского университета.
Она сделала небольшую паузу, застыв в чётко выверенном полупоклоне.
– Биология – это не профильное направление для вашего института, поэтому собственной кафедры у вас нет. Однако, учитывая специфику вашей будущей работы в Сайберии, вам будет крайней полезно ознакомиться с некоторыми особенностями местной флоры и фауны. Это очень пригодится на практике, особенно выпускникам геолого-исследовательского факультета…
Голос у Коржинской был тонкий, даже немного писклявый, но слушать было приятно. Кто-то из студентов в задних рядах – кажется, опять Кудеяров с дружками – начали было хихикать, отпуская язвительные замечания, но на них зашикали, и быстро восстановилась относительная тишина.
– Как вы, наверное, уже знаете, Академический парк, в котором располагаются учебные корпуса и общежития Императорского Томского Университета, одновременно является и крупнейшим за Уралом ботаническим садом. Он был заложен одновременно с главным корпусом университета, и за последующие годы здесь были собраны сотни интересных образцов сибирской флоры. Для некоторых из них отведены специальные оранжереи в южной части парка. Но сегодня мы туда не пойдём, ограничимся лишь несколькими важными экспонатами на открытой территории…
Вести лекцию на ходу для группы в два десятка человек было, пожалуй, не самой удачной затеей. Голос у Софьи Николаевны был не особо громкий, так что группа быстро разделилась примерно надвое. Часть наиболее интересующихся, или просто наиболее дисциплинированных студентов держалась поближе к профессору, ловя каждое её слово. А другая половина, наоборот, немного отстала, чтобы иметь возможность переговариваться между собой.
Полиньяк, как истинный ботаник во всех смыслах этого слова, конечно же, следовал за преподавателем по пятам. Я тоже держался рядом. Хотя я-то Коржинскую отлично расслышал бы и за полсотни метров, потому что, выходя из дома, уже привычно перенял у Велесова Аспект Зверя. Без него я уже чувствовал себя немного неуютно.
Мой собственный Дар – Дар Пересмешника – в своём «чистом» виде довольно бесполезен. Всё равно, что незаполненный сосуд. Да, с его помощью я могу видеть течения эдры, пронизывающие мир, и сходу определять Одарённых. Но, собственно, на этом пока всё. Нейтральная, «неокрашенная» эдра, составляющая моё тонкое тело, никак не воздействует на мир или на мой собственный организм. А базовая способность читать эдру сохраняется и при смене Аспекта. Так что при прочих равных условиях мне полезно постоянно удерживать в себе чей-нибудь скопированный Дар.
Аспект Зверя, учитывая плохую репутацию вампиров – не самый безопасный вариант. Зато довольно полезный, хотя бы за счёт усиленных органов чувств. Но главное даже не в этом. Я пока не мог подтвердить это, но на уровне интуиции чувствовал – перенимать чужие Дары и экспериментировать с ними очень полезно для развития моего собственного Дара. Это что-то вроде тренировки мышц. Чтобы они росли, нужно регулярно обеспечивать их нагрузками.
Лекция Коржинской, впрочем, оказалась довольно познавательной, и к некоторым её частям я прислушивался уже всерьёз. Заметок на ходу, правда, не делал, как Полиньяк, но на ус мотал. Особенно меня заинтересовали моменты, связанные с мутациями животных и растений под воздействием эдры.
– Ещё в начале прошлого века учёные были уверены, что дыхание эдры присутствует только в Сайберии, и ослабевает по мере удаления от условного эпицентра вечной мерзлоты, который мы называем Оком Зимы. Однако более поздние исследования показывают, что мутации живых организмов, имеющие в основе воздействие эдры, встречаются не только по всему Евразийскому континенту, но и за океаном. Это доказывает, что эдра разносится по гидро и атмосфере на неограниченные расстояния. За последние триста лет она постепенно превратилась в ключевой фактор, влияющий на формирование устойчивых мутаций живых организмов на планете. Ну, а Сайберия, как регион, который наиболее долго и интенсивно подвергается воздействию эдры, представляет собой наиболее яркий пример, как эта таинственная энергия может влиять на животный и растительный мир.
Мы остановились на кольцеобразной развилке, в которую вливалось сразу несколько дорожек с разных направлений. Коржинская указала на дерево справа от неё. Я поначалу принял его за обычную сосну, но, приглядевшись, отметил необычную текстуру коры, а потом и присутствие эдры. Только, в отличие от аур Одарённых, в этом дереве эдра не была сформирована в чёткое «тонкое тело», а тянулась извилистыми, едва различимыми нитями, похоже, пронизывающими весь ствол – прямой, идеально ровный. Настоящая мечта строителя.
– Перед нами – типичный образчик Pinus lapis sibirica, сибирской каменной сосны, или, как её чаще называют в быту, камнедрева. Это отличный пример того, как, приспосабливаясь к новым условиям, растение включает эдру в собственный метаболизм, приобретает новые свойства и постепенно, за счёт устойчивых мутаций в нескольких поколениях, образует новый вид.
– Как я понимаю, это что-то вроде Одарённого дерева с Аспектом Камня? – не удержался я от вопроса.
Кто-то в группе захихикал над такой формулировкой, да и сама Коржинская не удержалась от улыбки.
– Ну, всё же термин «Одарённый» принято применять исключительно к людям. Когда мы говорим о мутациях животных или растений, то используем термин «Изменённый». А насчёт Аспекта Камня, кстати, хороший вопрос. Это распространённое заблуждение, связанное с самим названием дерева. Но вопреки названию, оно совсем не каменное, и вы сможете в этом убедиться, если попробуете, например, сделать зарубки на его стволе. Камнедрево – живое. Как и любое дерево, оно тянет питательные вещества из почвы, растёт, плодоносит и со временем, наверное, даже умирает. Правда, настолько старых образцов пока не было обнаружено. Средний возраст спиленных камнедрев составляет не больше ста лет.
– Но они же и правда каменные! – вмешался Кудеяров. – У отца старый дом был как раз из камнедрева. И там брёвна такие, что ни топор ни воткнёшь, ни гвоздя не забьёшь.
– Верно. Но эти свойства проявляются уже после того, как дерево срублено. Эдра, накопленная в слоях древесины, запускает процесс, схожий с кристаллизацией. Он занимает несколько недель, и поэтому важно всю обработку камнедрева завершить как можно раньше. Потом, как вы верно заметили, древесина твердеет до такой степени, что обычными стальными инструментами не обойтись. Но при этом Аспект Камня здесь не при чём. В камнереве эдра имеет скорее фитонцидную природу, отпугивающую насекомых-древоточцев, гниль, другие вредоносные микроорганизмы. А ещё эдра помогает каменной сосне не переходить в состояние анабиоза в зимние месяцы. Это одна из разновидностей сибирских деревьев, которые растут даже в глубинных районах Сайберии, в вечной мерзлоте.
Коржинская направилась дальше, продолжая рассказывать на ходу.
– Вообще, способность накапливать эдру с тем или иным ярко выраженным Аспектом встречается у очень многих сибирских растений. А уж в мерзлоте и вовсе выживают только Измененные растения и животные. В оранжереях нашего университета собрано немало образцов. Вы сможете увидеть огненные купальницы – цветы с ярко выраженным Аспектом Огня, которые подогревают почву вокруг себя, а также могут обжечь своего обидчика. Или знаменитые своей красотой грозовые эдельвейсы.
– У них Аспект Электро? – утончил кто-то из студентов.
– Верно. На них, кстати, особенно интересно смотреть в тёмное время суток. Ещё вы наверняка слышали о печально известном чёрном сибирском чертополохе – Carduus nigrum sibirica. Яркий пример того, как эдра может не просто видоизменять живые организмы, но и наделять их крайне опасными деструктивными свойствами.
– А что, чёрный чертополох действительно такая ядовитая штука, что одним шипом человека убить можно? – спросил Кудеяров. Этот, кажется, интересовался исключительно подобными темами, я ещё по лекции Кабанова подметил.
– Это даже не яд в привычном для нас понимании. Он поражает живые ткани, вызывая обширный некроз, паралич и чудовищные боли. Но при этом воздействует и на тонком уровне, вызывая… скажем так, видения.
– Галлюцинации? – уточнил я.
– Может быть, – уклончиво ответила Коржинская. – Однако собрано слишком много свидетельств, подтверждающих, что это нечто… большее.
– А противоядие есть? Или жертва обречена?
– Зависит, конечно, от дозы. И известны случаи, когда люди всё же перебарывали действие яда… Впрочем, это были не совсем обычные люди. Но даже для сильного нефилима яд черного чертополоха крайне опасен. При этом, к сожалению, это растение довольно широко распространено в Сайберии. Но это тема отдельного разговора. У нас будет несколько лекций, на которых мы будем разбирать наиболее опасные растения, их признаки, места произрастания и как избегать их во время экспедиций. А сейчас я хотела бы показать вам кое-что более красивое и безобидное.
Мы прошлись по дорожке до следующей развилки и остановились возле ещё одного необычного дерева – не очень высокого, но с таким толстенным стволом, что обхватить его можно было разве что втроем. Крона дерева с большими, размером с ладонь, листьями ржаво-коричневого цвета раскинулась над нашими головами огромным шатром. Сама кора дерева была очень тёмного, почти чёрного цвета, и во многих местах полопалась, обнажая слабо светящуюся жёлтую массу, похожую на янтарь. Выглядело и правда необычно и по-своему красиво. Вокруг ствола примерно на высоте человеческого роста шла, чётко выделяясь, толстая золочёная цепь. А на расстоянии метров трех-четырёх от ствола дерево окружал сплошной кованный заборчик высотой где-то по пояс.
Как и в каменной сосне, я разглядел в этом дереве течение эдры, но куда более мощное, медленно пульсирующее, из-за чего весь ствол казался насосом, неторопливо прокачивающим энергию. Точнее даже, вытягивающим её отовсюду. Вокруг гиганта на довольно большом расстоянии больше ничего не росло, даже трава была довольно пожухшей, и в ней можно было разглядеть массу каких-то темных округлых камушков.
Прожорливая хреновина.
– Перед вами изменённый дуб, сохранившийся на территории парка ещё со времён, предшествующих основанию университета. Студенты называют его Гранитным дубом. Цепь на нём появилась относительно недавно, как отсылка к сказке про Лукоморье.
– А кот где? – спросил кто-то.
– Да что кот? Я б на русалку глянул! – хохотнул Кочанов, вызвав целую волну шуточек. Кто-то даже принялся заглядывать вверх, словно и правда надеялся разглядеть в ветвях обнажённую пышногрудую девицу с рыбьим хвостом.
– Вообще, дубы не очень характерны для этих краёв, – терпеливо переждав смешки, продолжила Коржинская. – По одной из версий, несколько десятков саженцев в своё время были завезены в город купцами в дань моде, царившей тогда. Этот великан оказался одним из немногих прижившихся. Да и то благодаря необычной мутации. Обращаю ваше внимание, что в отличие от камнедрев, это не устойчивая форма, а уникальное изменённое растение, обладающее необычными свойствами. Попробуете угадать, какими?
Повисла тишина – все дружно задумались, разглядывая дерево. Я тоже, но не столько из-за вопроса преподавательницы, сколько из-за какого-то смутного тягостного чувства.
Дуб мне определённо не нравился – его аура была мрачноватой, недоброй и какой-то… неприятной. Дерево было похоже на гигантскую насосавшуюся пиявку, которая продолжала тянуть соки из земли. Разве что чавканья не было слышно.
А ещё я различил посторонний запах, долетающий откуда-то сверху. Тоже неприятный – сырой, горьковатый. Хотя и смутно знакомый. Я поднял голову, потихоньку принюхиваясь и пытаясь понять, что это.
– Ну… он здоровый, – тем временем неуверенно выдал версию один из студентов, вызвав смешки остальных.
– Да ты гений, Кочан!
– А мы-то и не заметили!
– Между прочим, юноша мыслит в верном направлении, – удивила всех Коржинская. – Действительно, размеры этого дуба просто аномальные, учитывая его возраст. Не сохранилось достоверных сведений, когда именно он был здесь посажен, но вряд ли этот срок превышает сто пятьдесят – двести лет. И обычные дубы такого возраста имеют куда более скромные размеры. Однако этот развился куда сильнее, потому что…
– Это вампир, – задумчиво пробормотал я, невольно перебив преподавательницу – та как раз сделала паузу, и моё замечание было всеми услышано.
– Ну, опять-таки, не уверена, что это слово можно применить к дереву, – улыбнулась она. – Однако вы правы. Гранитный дуб питается не только с помощью корневой системы, но и на других уровнях. К примеру, как вы можете заметить, вокруг него в значительном радиусе нет ни одного эмберитового фонаря. Их давно уже не устанавливают рядом, потому что дуб попросту вытягивает эдру из солнечника, как и из многих других видов эмберита.
– А из Одарённых? – спросил Кудеяров.
– Вряд ли его поле способно повредить сильному Одарённому. Однако местные знахарки частенько приводят к этому дереву людей, которых пытаются очистить от так называемой порчи или иных болезней непонятной природы. И в этом, пожалуй, есть смысл, если рассматривать порчу с научной точки зрения – как спонтанно возникшие изменения в организме, вызванные воздействием эдры. Дуб может вытянуть поглощённую эдру и таким образом исцелить человека. Как видите, для этого даже установили скамейки рядом со стволом. Но вообще, за огороженную территорию лучше не заходить. При приближении к дубу у некоторых могут наблюдаться неприятные реакции.
Слушая её, я невольно вспомнил о дочери Велесова. А ведь, по сути, сам Демьян во время её приступов примерно тем же и занимается. Что-то вроде кровопускания, только на астральном уровне. Занятно.
Но чем здесь всё-таки так пахнет?
– Есть у этого дуба и ещё одна особенность. Из-за неё он, к сожалению или к счастью, останется в единственном экземпляре. Потому что желуди его под воздействием эдры тоже приобрели необычные свойства. Попробуйте подобрать один из них, и поймёте, в чем дело. Ну же, смелее! Они безопасны. Многие студенты даже прихватывают их с собой в качестве талисманов. Кстати, заодно поймёте, почему дуб назвали Гранитным.
– Да их же не разгрызёшь! Они реально каменные!
– Строго говоря, это всё же органика, но действительно крайне твёрдая. Из-за этого желуди не могут выполнять свою задачу. По крайней мере, мне пока не известно о случае, когда хотя бы один из них пророс.
Полиньяк, набрав целую горсть желудей, протянул один и мне, но я отмахнулся и подошёл ближе к дубу, к самому заборчику. Продолжал глядеть вверх, заодно постепенно усиливая Дар и концентрируясь на обонянии. Действовать приходилось аккуратно, чтобы не выдать себя. Всё равно что потихоньку крутить чувствительную рукоятку, настраиваясь на нужную радиоволну.
Аспект Зверя – вообще занятная штука. Ты будто пробуждаешь в себе древние, первобытные инстинкты, превращаясь из человека в существо, куда более близкое к дикой природе, чем к цивилизованному миру. У этих метаморфоз много граней, и важно вычленить именно те, что нужны в данный момент. Если же дать подобному Дару вырваться из-под контроля – то он захватит тебя полностью, сметая жалкую преграду в виде человеческого сознания.
Об этом мы с Демьяном долго говорили вчера.
– В народе нас зовут упырями, вурдалаками, вампирами. Но это всё наговоры, – объяснял Велесов. – Нефилимы хотят, чтобы люди боялись и ненавидели нас, потому и распускают все эти слухи. Ставят нас в один ряд с ходячими трупами, пьющими человеческую кровь. Но у детей Зверя иная суть. И она скорее в единении с матерью-природой. В обретении силы, которую люди давно утеряли. Да, мы тоже можем питаться чужой плотью и энергией, но это лишь способ выжить. Таких, как мы, объединяет нечто другое.
– И что же?
– Волк, сидящий внутри каждого из нас. Зверь, дающий силу, но отнимающий разум. Вся наша жизнь проходит в постоянной борьбе с ним. И если уж ты перенимаешь этот Дар, то будь готов к этому. Никогда не забывай, кто из вас хозяин. Иначе волк из оружия превратится в твоего же палача.
Для самого Демьяна, учитывая, как насыщен эдрой его Дар, эта борьба, наверное, превратилась в нешуточное испытание. Может, поэтому он стал таким нелюдимым и замкнутым. У меня всё же с этим попроще. Во-первых, и базовая мощь Дара, зависящая от количества удерживаемой эдры, гораздо ниже. Во-вторых, я гораздо лучше контролирую свою ауру, мгновенно изменяя её усилием мысли.
Мне наконец, удалось вычленить из калейдоскопа запахов, витающих вокруг, тот самый, что привлёк моё внимание. Влажный, вызывающий на языке слабый горьковатый привкус железа. Не очень-то приятный, но при этом заставивший моего внутреннего волка возбуждённо оскалиться, вздыбив шерсть на загривке.
Кровь!
Человеческая. Много. Правда, по большей части уже свернувшаяся. Запах доносился с высоты метров трёх – там была развилка двух толстых отростков ствола и, кажется, в этой рогатке застряло что-то тёмное. Но снизу было не разглядеть. Разве что точно выделялось зеленоватое пятно, контрастирующее с черной корой. Похоже на… краешек ткани?
– Ты чего, Богдан? – обеспокоенно потянул меня за рукав Полиньяк.
Я встрепенулся, оборачиваясь на группу.
– Что-то случилось, молодой человек? – подошла ко мне сама Коржинская.
– Эм… Да нет, ничего. Но мне показалось, что там, наверху, что-то есть. Что-то постороннее.
– Это вряд ли. Как видите, дерево огорожено, и приближаться к нему вплотную запрещено…
Остальная группа, впрочем, её объяснениям не вняла. Любопытство – страшная штука. Быстро облепив заборчик вокруг ствола дуба, студенты вытягивали шеи, пытаясь разглядеть что-то наверху. И вдруг Кочанов, один из приятелей Кудеярова, охнул, вскидывая ладонь ко рту.
– Это же Бергер!
– Кто?
– Ну, Бергер! Старшекурсник из нашего института… – пробормотал он с выпученными глазами. И вдруг, заметно побледнев, метнулся в сторону. Его шумно стошнило, и оказавшиеся рядом девчонки брезгливо взвизгнули, отскакивая в сторону.
– Да, точно! Глядите, отсюда хорошо видно! – выкрикнул другой парень из нашей группы. Остальные тут же столпилась рядом с ним, высматривая что-то между веток. Многие почти сразу же ринулись прочь примерно с теми же эмоциями, что и Кочанов.
Коржинская растерянно заметалась, пытаясь успокоить студентов, но ситуация быстро выходила из-под контроля. На крики и суету начали подтягиваться прохожие, кто-то выкрикнул:
– Надо сообщить ректору!
– Да что ректору? За полицией бегите!
Атмосфера паники быстро и неотвратимо, словно выползающая из-под крышки кастрюли пена, начала распространяться всё дальше.
Я, не обращая внимания на чужие истерики, пробрался через толпу поближе к дереву, чтобы, как и Кочанов, заглянуть наверх с другого ракурса.
И, наконец, увидел то же, что и он.
Бергера я не знал, только слышал, кажется, эту фамилию на лекции Кабанова. Но опознать его можно было легко – он висел лицом вниз, и голова была совершенной неповреждённой. Чего не скажешь об остальном. От горла до живота зияла сплошная рваная рана, будто беднягу распотрошили, как рыбу, а после как-то затащили туда, наверх, спрятав в развилке между сучьями.
– Oh, mon Dieu… – прошептал Полиньяк. – Что за чудовище могло сотворить такое?
Я молчал, продолжая вглядываться в страшную картину. Но внимание моё было приковано даже не к самому трупу, а к свежим царапинам на коре дуба, чуть ниже спрятанного тела. Царапины эти, похожие на следы когтей, складывались в примитивные рисунки из треугольников, стрелок, спиралей. Что-то вроде старинных рун.
Вроде бы мелочь по сравнению со свежим трупом. Но именно при виде этих рун у меня по спине пробежал неприятный холодок, да так и остался за шиворотом, не желая рассеиваться. Всё потому, что я уже видел похожие знаки, и даже рисовал их недавно. Точнее, срисовывал.
Со шрамов, оставшихся на моём теле после воскрешения.
