Владимир Торин
Моё пост-имаго
Малыш Кобб не стал дожидаться ответа и принялся руководить Калебом: он заставлял его делать сперва одно, затем другое, после третье, но всякий раз был недоволен – прямо как строгий учитель. Он требовал, чтобы Калеб плевался и каркал по-вороньи, учил его показывать плохие жесты, велел ему браниться – да так, что мальчик не понимал практически ни слова из того, что был вынужден повторять. Малыш Кобб его шпынял, больно тыкал острыми пальцами, один раз даже дернул за ухо. И в какой-то момент Калеб почувствовал, что с некоторых пор вовсе не Малыш Кобб его игрушка, а что он сам – игрушка Малыша Кобба.
Он хотел позвать папу или маму, но не отваживался вызвать гнев куклы.
«Вот бы они зашли, просто зашли в комнату!» – думал мальчик с надеждой, но папа с мамой сидели внизу и ничего не слышали, кроме своей передачи по радиофору. Выхода, кроме как сбежать самому и позвать их, не было.
Калеб попытался незаметно прикинуть путь к двери так, чтобы Малыш Кобб его не схватил, но кукла поняла, что он задумал, и сказала:
– И что ты им скажешь? Посмотри, какой бедлам ты устроил в комнате! Твои мамочка и папочка ни за что не поверят, что это сделал я! Они решат, что это ты все здесь разворотил и порвал их слезовыжимательные любовные письма! Неужели ты обвинишь во всем куклу? Свалишь все на игрушку? Знаешь, что будет, если ты скажешь им: «Это все Малыш Кобб! Это все Малыш Кобб»?
Калеб отчаянно закачал головой, и Малыш Кобб продолжил:
– Тебя отдадут в психушку! Так и знай! А это ж-у-у-у-ткое место! Хозяин оттуда сбежал. Он говорит, что туда попадают только самые отъявленные безумцы. Их там ужасно мучают, морят голодом и держат в смирительных рубашках… ну, у которых рукава завязываются за спиной! У этих несчастных нет ни одной игрушки, им никогда-никогда не дают сладости и не рассказывают сказки на ночь! А еще их никто не навещает. Мамочки и папочки совсем по ним не скучают! Знаешь почему?
– Почему? – едва слышно спросил запуганный всеми этими ужасами Калеб.
– Потому что они заводят себе новых детей! Лучше прежних! Зачем им безумцы и вруны, которые сваливают все на игрушки! Они быстренько забывают таких, как ты! – Малыш Кобб на мгновение замолчал, а затем поспешно добавил: – Ну, так Хозяин рассказывал, конечно.
Кукла говорила очень убедительно, и Калеб поверил всем ее словам. Он во всех красках представил, как родители вызывают к нему страшного доктора, а доктор натягивает на него рубашку, завязывает рукава за спиной. Мама стоит, заплаканная, и прижимает к лицу платок, а папа понуро глядит в пол. Весь их вид выказывает разочарование в нем, завравшемся и не оправдавшем их надежд. А затем его засовывают в лязгающий ржавый фургон с решетчатыми окошками и везут в ужасное место, так подробно описанное Малышом Коббом.
Разумеется, он больше не думал о том, чтобы звать родителей или пытаться сбежать.
Тем временем Малыша Кобба, видимо, утомило сморщенное лицо мальчика. Он сказал, что знает о его сундуке с игрушками, и велел показать, что там хранится.
Дрожа от страха, Калеб потащил из-под кровати здоровенный сундук и, когда тот полностью оказался на ковре, откинул крышку.
Малыш Кобб оттолкнул его в сторону и принялся проводить смотр. Солдатики, щелкунчики, плюшевые медведи – каждую игрушку он критиковал, говорил, какая она отвратительная и уродливая, находил в каждой какие-то изъяны, и так игрушка за игрушкой маленький мир Калеба рушился. А Малыш Кобб продолжал отбраковывать и расшвыривать содержимое сундука по всей комнате. Похвалил он лишь старую дедушкину двууголку, которую Калеб надевал всякий раз, когда играл солдатиками, представляя себя их генералом. Вытащив шляпу из сундука, Малыш Кобб возопил: «Прямо как у Хозяина! Прямо как у Хозяина!» – после чего аккуратненько положил ее на ковер и вернулся к критике и унижениям таких любимых, таких дорогих для Калеба вещей.
Когда с игрушками было покончено и сундук оказался пуст, настал черед мальчика. Малыш Кобб вцепился в лицо Калеба и принялся ощупывать его своими жесткими деревянными пальцами.
Калебу было больно, но он не мог вырваться. А еще ему было отчаянно стыдно и неловко из-за того, что его так разглядывают. Казалось, будто он сам сейчас всего лишь очередной солдатик или плюшевый медведь, которого Малыш Кобб осматривает в поисках недостатков. Калеб ожидал, что злобная кукла вот-вот рассмеется и скажет, что у него кривой нос, или глаза выпученные, или рот как у лягушки. Но тем не менее Малыш Кобб никак не комментировал его внешность и мнимые недостатки, а вместо этого хмыкал, словно чему-то радуясь.
Проведя подробный осмотр лица Калеба, Малыш Кобб вдруг сказал:
– Расстегни-ка пуговички на моей жилетке.
Это было произнесено таким жутким голосом, что Калеб в руках куклы задрожал. Он понял, что Малыш Кобб вот-вот сделает что-то ужасное.
– У меня вообще-то правило – не повторять, но я тебе снова говорю: расстегни-ка пуговички на моей жилетке.
– Зачем? – только и выдавил мальчик.
– Быстро! – велел Малыш Кобб, сдавив плечи Калеба своими грубыми пальцами так сильно, что тот даже вскрикнул. – Или хуже будет.
Мальчик послушался и расстегнул.
– А теперь на рубашке расстегни.
И Калеб снова последовал приказу.
В деревянной груди Малыша Кобба была проделана дверка. Крошечная квадратная дверка, запертая на крючок.
– А теперь откинь крючок в сторону! – велел Малыш Кобб и, когда мальчик сделал это, оттолкнул его в сторону.
Засунув руку в чернеющее отверстие в собственной деревянной груди и покопавшись там, он извлек наружу большой кухонный нож.
– Никакая это не отвалившаяся деталь! – со смехом сказал Малыш Кобб. – А всего лишь то, что мой Хозяин положил внутрь меня! Здесь есть еще кое-что. Но это на потом! Да, на потом! У меня слишком длинные пальцы: ими удобно хватать и душить, но я не могу сам расстегнуть крохотные пуговички. Это очередная насмешка Хозяина. Но ты сделал все за меня! Благодарю тебя!
Калеб дрожащим голосом спросил:
– Зачем он тебе?
От нахлынувшего ужаса слезы мгновенно высохли, на лице остались лишь блестящие скользкие следы.
– Мой нож? А зачем нужны ножи? Чтобы резать, конечно! Хм… Он острый, очень острый! Не веришь?
В доказательство своих слов Малыш Кобб взял валявшегося на ковре плюшевого мишку Броуди и одним быстрым движением отрезал ему голову.
Калеб не успел никак отреагировать на это, поскольку Малыш Кобб тут же схватил его за ворот пижамной рубашки и притянул к себе. Их лица оказались совсем близко – напротив глаз мальчика застыли холодные мертвые глаза куклы.
– Отдай мне свое лицо, – прошептал Малыш Кобб дрожащим от предвкушения голосом.
Ледяное лезвие коснулось щеки Калеба, и кукла едва слышно зарычала-запела:
– Отдай мне свое лицо, маленький мальчик, и я надену его, будто маску. После чего я превращусь в тебя. Я так долго этого ждал, ты даже не представляешь… Так долго об этом просил Хозяина. И вот я здесь. Сперва я заберу себе эту хнычущую рожицу, затем твою комнату, а следом и твою жизнь. Я стану настоящим мальчиком, вот ведь номер! А затем возьму твои милые игрушки, и мы с ними устроим небольшое представление. Как в театре. Погаснет свет, загорится прожектор, и кукольное шоу уродцев даст первый спектакль для своего единственного маленького зрителя. О, уверен, такого спектакля ты еще не видел, но это потом, а сперва…
Малыш Кобб разжал перепуганному Калебу рот и запихнул туда отрезанную голову плюшевого мишки, чтобы заглушить крики.
– Я вырежу твое лицо, словно картину из рамы. Как тебе такая игра? Что, дружок, не ожидал такого?! Ты наивно думал, что твой глупый папочка купил тебе что-то необычное, что-то особенное в лавке игрушек мистера Гудвина?! Что ж, ты был прав. Я не какая-то там банальность. Я! Нечто! Особенное!
Сказав это, Малыш Кобб расхохотался, и в тот же миг Калеб почувствовал неописуемую боль – нож вспорол его тонкую кожу. Кукла принялась кромсать и резать. Калеб кричал, но наружу вырывалось лишь сдавленное мычание из-за странного и нелепого кляпа в виде головы плюшевого медведя у него во рту, а кукла продолжала, дико хохоча, свое страшное дело.
В конце концов Калеб почти перестал что-либо различать. Его мечущийся взгляд улавливал лишь фрагменты. Кровать с отвернутым в сторону одеялом. Камин – в нем за кованой решеткой тлеют угли. Штора на окне. Лицо куклы… жуткое, отвратительное лицо куклы так близко…
Тело Калеба по инерции еще дергалось, но тварь крепко держала его, не останавливая своей жуткой работы. Это все не могло быть взаправду. Это все просто ему снилось, ведь иначе он уже должен был умереть от того, что с ним творили.
Жуткий кошмар… Это все не более чем кошмар… и он вот-вот проснется… проснется…
Красные угли в камине стынут и чернеют, комната погружается в темноту, кошмар, как и любой сон, заканчивается. И все ужасы остаются в прошлом, и все снова хорошо и… гаснет свет.
Часть вторая. Колыбельная
– Ты слышал? – спросила Марго, глядя в потолок.
Вместе с Джонатаном они сидели в гостиной. Негромко звучало радио. Полуночная аудиодрама, транслируемая из Старого центра, вещала о некоторых подозрительных делах, таинственных встречах и запутанной интриге. Интрига эта привела к тому, что Мистер Убийца в черном плаще и цилиндре стоял у дома своей будущей жертвы, прятался под карнизом от проливного дождя и выжидал.
Вещание было настолько живым, что дождь, казалось, шел и в гостиной.
Джонатан устроился в кресле с газетой, смешивая скучные городские новости и зловещие нотки истории, пробивающиеся через шум помех. Марго вязала новую шапку Калебу в школу и всякий раз вздрагивала, стоило кому-то из персонажей радиоспектакля неожиданно распахнуть дверь, или обнаружить вырезанное на подушке угрожающее послание, или на мгновение заметить фигуру незнакомца в отблесках молнии. Она не могла понять Джонатана, которого совершенно не пугала вся эта жуть, – в то время как он «следил лишь за развитием сюжета», Марго, затаив дыхание, ловила каждый звук, каждый скрип или приглушенный вдох. Ну а когда посреди ночи дворецкий из дома, вокруг которого вращалось действие «Таинственного убийства», обнаружил дверь, ведущую в сад, открытой (несмотря на то, что лично ее закрывал), она даже прекратила вязать.
«Шорох за спиной привлек внимание дворецкого, он обернулся и…»
Марго не мигая глядела в темнеющие недра медного рога радиофора. «Что же будет дальше? Что же сейчас произойдет?!» Застыв в тревожном ожидании, она и сама будто бы превратилась в натянутую нить, которую кто-то собрался поддеть спицей…
И именно в этот момент, посреди драматично затянутой паузы, наверху что-то стукнуло.
Марго вздрогнула и уставилась в потолок – кажется, стук раздался из комнаты Калеба.
– Ты слышал?
Джонатан отвернул уголок газеты и удивленно поглядел на жену. Марго уточнила:
– Наверху что-то творится.
Джонатан сделал вид, что прислушался, а Марго вдруг почувствовала, как похолодела спина. В том, что она услышала, не было чего-то странного или жуткого – ничего такого, что прямо сейчас звучало из радиофора, но что-то все же испугало ее. Она не могла точно объяснить, что именно, не могла подобрать нужные слова.
– Я ничего не слышу. – Джонатан по-своему прочитал страх Марго и попытался успокоить ее: – Не бойся, милая, «Таинственное убийство» – выдуманная история. Это все не по-настоящему.
Посчитав, что потрудился на славу, он вновь уткнулся в газету.
Марго попыталась сосредоточиться на вязании, но ее сердце больше было не на месте…
С первого взгляда в гостиной дома № 24 на Каштановой улице ничего не изменилось. Спицы, как и до того, звенели, странички газеты порой шуршали, переворачиваемые, а Мистер Убийца под тягучий монолог рассказчика брел по коридору, с каждым шагом все приближаясь к двери спальни своей следующей жертвы.
Что именно произошло с несчастным дворецким, история умалчивала. Говорилось лишь: «Верный слуга увидел, как странная тень в двух шагах от него приобретает форму высокого человека в плаще и цилиндре. Его глаза расширились от ужаса, рот раскрылся в немом крике и…» После чего трансляция потонула в шуме помех, а когда вещание восстановилось, было уже: «Прошептав: “Тик-так, тик-так”, Мистер Убийца развернулся и направился к комнате слуг, где, как он знал, спала кухарка, жена дворецкого…»
Скрипнула вымышленная дверь комнаты вымышленных слуг, едва слышные шаги и шорох одежд выдали то, что Мистер Убийца приблизился к кровати, на которой негромко сопела кухарка. Мистер Убийца уже во второй раз прошептал: «Тик-так, тик-так…» – и женщина проснулась. Увидев черную фигуру у кровати, она закричала…
И тут, среди воплей, профессионально и очень реалистично записанных актрисой-«жертвой», Марго различила топот по потолку. Топот вовсе не в радиоспектакле, а над ее собственной головой.
Марго снова устремила взгляд в потолок. Судя по всему, хмурилась она так сильно, что Джонатан почувствовал это. Опустив газету, он посмотрел на жену.
– Ну уж это ты слышал? – спросила Марго.
– Он просто играет. У него же день рождения. Не будь как…
– Даже не думай договаривать! – прервала его Марго. Было очевидно, что Джонатан собирался сказать: «Не будь как Джеральдин», прекрасно зная, как сильно она раздражается, когда кто-то сравнивает ее с сестрой.
Джонатан пожал плечами и снова скрылся за газетой.
«И вовсе я не как Джеральдин!» – подумала Марго и вернулась к вязанию; ее движения стали резкими, нервными, она пропустила одну петлю и сделала парочку лишних, но даже не заметила этого. Как не заметила и того, что Мистер Убийца, покинув комнату слуг, пошагал вверх по лестнице, преодолел второй этаж и поднялся на третий, после чего вошел на чердак с большими часами, где его уже ждал тот, за кем он явился на самом деле, хозяин дома…
Марго теперь волновало лишь то, что происходило наверху, – игнорируя радиофор, она напряженно прислушивалась и в какой-то момент услышала. В детской как будто захлопнули крышку сундука. После чего раздался отчетливый лязг.
«Так, с меня достаточно!»
Отложив вязание, она поднялась с кресла и сказала:
– Он завтра будет как лунатик. Если его не уложить, он может проиграть так до самого утра.
– Как знаешь, – ответил Джонатан и добавил с многозначительной улыбкой: – Но то, что в детстве из своих родителей меньше я любил именно маму, должно тебе о чем-то сказать.
Марго, нахмурившись, направилась к лестнице. Она не была строгой женщиной – скорее, она была в меру строгой женщиной, а в сравнении с Джеральдин так и вовсе была очень даже доброй и мягкой. Джеральдин считала, что Марго и Джонатан слишком балуют Калеба и однажды из него непременно должен вырасти бродяга или, что хуже, какой-нибудь актер, а быть может, и вовсе продавец рыбы (рыбу и все с ней связанное она просто ненавидела). Марго не сильно полагалась на мнение сестры, поскольку Джеральдин была из тех матерей, которые за малейшую провинность сажают детей в чулан, бьют их по пальцам или по спине и используют едва ли не в качестве домашних слуг. И сегодня она уж точно не думала отправлять сына спать, лишив его возможности поиграть со своими новыми игрушками, но что-то внутри будто бы подталкивало ее, твердило не замолкая: «Тебе стоит пойти. Прямо сейчас… Иди…»
И вот она поднимается по лестнице, а ощущение тревоги крепнет в ней с каждой пройденной ступенькой.
– Когда будешь возвращаться, заведи, пожалуйста, варитель! – воскликнул Джонатан. – Что может быть лучше к убийству, чем горячий желудевый чай!
Марго не ответила.
Из детской доносился топот. Там кто-то ходил, меряя комнату тяжелыми шагами. А еще она услышала голос. Голос этот, как ей показалось, не принадлежал ее сыну.
– Джонатан! – шепотом позвала Марго, но тот ее не слышал. Радиоспектакль подходил к своей кульминации: крики, гром, «тик-так, тик-так…» и револьверные выстрелы заполонили гостиную…
Марго заглянула в чулан на лестничной площадке и взяла там метлу. Она не совсем понимала, что будет с ней делать, – сметет Калеба с ковра, как мышонка? Или пригрозит, что выметет все игрушки из детской, если он не станет слушаться?
Что-то ей подсказывало: «Метла тебе не за этим… Ты ее схватила только потому, что под рукой не нашлось ничего получше…»
Что именно это «получше» и для чего оно могло бы понадобиться, она боялась даже подумать.
Поднявшись на второй этаж и подойдя к двери детской, Марго прислушалась. Из комнаты раздавалось сиплое старческое бормотание, а еще тоненький писк, имитирующий женский голос, как будто Калеб и в самом деле всего лишь играл со своими игрушками: раздав им роли, озвучивал реплики на разный манер. Голоса о чем-то спорили, а потом внезапно смолкли. Повисла тишина.
Марго положила руку на дверную ручку, и тут из детской прозвучало ехидное и самодовольное:
– Конец первого действия! Как тебе представление, мой маленький зритель? Нравится?
«Это не Калеб, – испуганно подумала Марго. – Он бы не смог изобразить настолько мерзкий голосок. Там кто-то есть… кто-то в комнате с моим сыном…»
Она бросила взгляд в сторону лестницы – позвать Джонатана? И тут же покачала головой: а что, если она себе все это надумала? Вдруг это просто ее страхи?
Крепче сжав метлу, Марго повернула дверную ручку и вошла в комнату.
Свет в детской не горел, и все равно Марго разобрала, что в ней стоит такой бардак, словно здесь прогулялась армия мелких проказливых гремлинов.
Игрушки Калеба валялись по всей комнате. У порога под ногами у Марго лежал медвежонок Броуди. На самом деле Броуди было трудно опознать – голова его отсутствовала, а из дырки наружу лез белесый пух. Кто-то жестоко расправился с несчастным Броуди. Когда-то Калеб обожал этого медвежонка, был с ним неразлучен…
Марго подняла взгляд на сына.
– Калеб, – пытаясь унять дрожь в голосе, сказала она, – что ты делаешь?
Калеб даже не повернул головы. Никак не отреагировал, словно не услышал ее слов. Он сидел на ковре к ней спиной и передвигал туда-сюда перед собой – Марго пригляделась – игрушечный паровозик. На Калебе была его пижама, а еще он напялил на голову старую двууголку отца Джонатана, которую Марго давно порывалась выбросить, – шляпу сильно погрызла моль, и от нее пахло гремлинской отравой.
Марго оглядела комнату. Бросила взгляд на остывший камин, на затянутое шторой окно. Никого, кроме играющего на ковре сына, она не увидела. Тем не менее чувство тревоги никуда не делось, и его подкрепила мрачная мысль: «Почему он не оборачивается?»
– Калеб Мортон, – строго сказала Марго. – Хватит игр на сегодня. Пора спать.
Мальчик мелко затрясся и захихикал.
– Прячь игрушки. – Марго добавила в голос чуть больше строгости: – Пора отправляться спать, дружок. И даже не думай со мной спорить. Вряд ли туманный шквал скоро закончится – у тебя будет целый день для игр. Я позволю тебе немного поиграть даже перед завтраком.
– Зачем тебе метла, мамочка? – тихо спросил Калеб, не поворачивая головы. – Ты решила поубирать немного?
То, как он это сказал, заставило ее оцепенеть. Голос сына звучал так, будто его записали на граммофонную пластинку. В нем проскальзывали вкрадчивые, словно пробирающиеся под кожу нотки. Прежде Калеб с ней никогда так не говорил.
– Мне просто показалось, что ты здесь не один, – ответила Марго. – Решила, что кто-то залез в дом. Я услышала… странные звуки, шум…
– Я здесь один. Никого больше нет. Только я и мои игрушки. Мы ставим пьесу.
Вкрадчивость исчезла из голоса Калеба. Он снова говорил как всегда: слегка шепелявил, и только.
Марго прищурилась – она едва могла разобрать сына в темноте комнаты, и это притом, что стояла от него всего в нескольких шагах. Ей захотелось подойти, взять его за руку, но что-то ее останавливало.
– Почему ты вообще сидишь в темноте?
Калеб на это едва слышно что-то забубнил себе под нос, и из всего его невнятного бормотания Марго разобрала лишь концовку:
– …не какой-то там бессмысленный ребенок, а настоящий кукловод в этой кошмарной ми… ми… мистерии…
– Где ты его услышал, Калеб? – недоуменно спросила она.
– Что?
– Это слово. «Мистерия».
– Папочка сказал.
– Ясно.
– Папочка говорит много плохих слов, когда ты не слышишь, – принялся ябедничать мальчик. – Мерзавец, падаль, висельник, ублюдок, дурачина…
– Достаточно!
Марго глядела в спину сына, а тот как ни в чем не бывало продолжал водить паровозиком по ковру, снова что-то забубнив.
На этот раз Марго не разобрала ни слова. Ее сердце бешено колотилось. Она никак не могла взять в толк, что происходит. Здесь творилось нечто странное и неправильное, но… что именно?
– Я ведь говорила тебе, Калеб, что бормотать невежливо. Говори громче.
– Громче? Как пожелаешь… мамочка! – ответил Калеб, и в его голосе вдруг прорезалось что-то незнакомое, чужое, как будто до этого момента кто-то просто играл роль Калеба и он устал притворяться.
Этот кто-то был зол. Оттолкнув в сторону паровозик, он захрипел, словно выплевывая слово за словом:
– Мне надоело, что меня вечно воспитывают: «Гаси свет!», «Иди в кровать!», «Говори громче!», «Не отламывай палец Сабрине!» Ты думаешь, что, раз на мне глупая пижама, я какой-то рохля? Никто мне не указ! Делаю что хочу! Наверное, ты забыла надеть свои очки и не видишь, что, вообще-то, я очень занят – ставлю пьесу! И ты ее портишь! Появление родителей должно было произойти только в конце третьего действия, а сейчас второе! Но раз уж ты здесь… Прежде чем заходить в мою комнату, мамочка, тебе стоило бы купить билетик! Ведь это – театр! А в каждый театр вход только по билету! Только по билету!
Марго от потрясения не могла произнести ни слова. Это был не Калеб! Тот, кто называл ее мамочкой, сидел на ковре в комнате Калеба, он надел пижаму Калеба, играл игрушками Калеба. Но это был не ее сын!
Будто подслушав ее мысли, не-Калеб рассмеялся:
– Погляди, мамочка. Ты видишь этих куколок? Знаешь, что их ждет? Знаешь, о чем второе действие?
Свет плавно зажегся, и Марго поняла, что тот, кого она приняла за Калеба, держит в руках керосиновую лампу. А еще она увидела… Старые добрые и такие знакомые игрушки ее сына были выстроены в боевые порядки. Солдатики стояли со вскинутыми саблями, плюшевые медведи, марионетки и щелкунчики были поставлены под ружье – они словно ожидали приказа.
– Второе действие называется «Война», – злобно прошептал маленький генерал в двууголке и пижаме. – Мое любимое действие… Вот-вот деревянные мечи взмоют и опустятся! Игрушечные ружья начнут стрелять! А кровавая краска забрызжет во все стороны! И тогда они все встретят свою смерть! Один за другим! Падут на поле брани, раненые и убитые, со вспоротыми животами и пронзенными сердцами! Я натяну нити марионеток, чтобы им стало мучительно больно! Я повешу на этих нитях всех дезертиров! А потом будет третье действие… Полное страданий, горящих любовных писем и предательства! Кого-то ждет нож в спину, кого-то – чудесное спасение, а еще кого-то – совсем немного… немного мелодрамы… Третье действие так и называется: «Мелодрама». Ты ведь знаешь, что такое мелодрама, мамочка?!
Марго знала, что такое мелодрама. Она с ужасом глядела на маленького монстра, который играл с керосиновой лампой: крутил колесико фитиля, то погружая комнату в кромешную темноту, то ярко ее освещая.
Марго попыталась хоть что-то выдавить из себя. Голос ее дрожал, слова застревали где-то на полпути, но она все же проговорила:
– Кто ты такой?
– Кто я такой? – последовал удивленный ответ. – Ты что, ослепла? Это же я! Твой маленький сыночек! Твой малыш, твой дружочек! Кто же еще здесь может быть, в этой милой, прелестной комнатке? В этой пижамке? С этим лицом?!
Сидящая на ковре тварь вдруг резко дернула головой и повернулась. Марго предстало настолько ужасающее зрелище, что она выронила метлу, непроизвольно вскинув руки ко рту в попытке сдержать крик.
У твари было лицо ее сына! В буквальном смысле! Лицо ее сына, словно маска, было натянуто на чужую, уродливую рожу!
Края лица неровно топорщились, с подбородка на воротник пижамной рубашки капала кровь. Там, где было левое ухо, кожа сморщилась жуткими складками, а веки мерзко наползали на глаза, отчего тварь, казалось, прищуривается и подглядывает в щелочки.
– Что такое, мамочка? Я тебе не нравлюсь?
– Т-твое лицо, – запинаясь, произнесла Марго. – Твое л-лицо…
– Да, мое новое лицо… – тварь чуть склонила голову, – я немного приболел! На мне просто лица нет! Хотя… – уродец хмыкнул, – ты знаешь, мамочка, на самом деле как раз таки есть!
К горлу Марго подступил ком от посетившего ее внезапно осознания, и она почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Она поняла, что ее сын, ее маленький Калеб, мертв. Что его больше нет.
Ужас заполонил ее мысли. Она будто проглотила острый крючок на бечевке, крючок этот зацепился за что-то внутри, и его потянули наружу. Все ее естество при этом потянулось следом за ним, выворачиваемое наизнанку… Она отказывалась верить. Где-то на дне ее души кто-то крепко сжимал рубильник, пока что не позволяющий затопить ее всю тьмой, и этот кто-то отчаянно, непримиримо вопил во тьме: «Не-е-ет!» Все внутри восставало против мысли, что ее ребенок убит.
– Что не так, мамочка? – прохрипела тем временем тварь, после чего поднялась на ноги и пошагала к Марго неровной, угловатой походкой. – Неужели я не похож на мальчика с фотографии на каминной полке?
Из рукавов пижамы торчали руки с длинными, вырезанными из дерева пальцами, гладкие, лакированные ступни топали по ковру. Шарниры скрипели, большая голова на тонкой шее дергалась с каждым шагом.
Марго будто вросла в пол. Она узнала это существо. Это была та самая кукла! Малыш Кобб, которого Джонатан принес их сыну в подарок на день рождения. Живая колченогая кукла…
Малыш Кобб подошел к Марго и, задрав голову, поглядел на нее.
– Ну почему ты меня не узнаёшь? – Когда он говорил, лицо Калеба дрожало и шевелилось. – Это же я… Я всегда здесь жил. С тех самых пор, как однажды вылез из тебя наружу!
Марго не могла оторвать взгляд от кошмарной маски, не могла даже моргнуть. В легких будто закончился весь воздух.
– Нет, – одними губами произнесла она. – Ты не мой сын. Не мой!
Кукла медленно подняла руку, что-то в ней сжимая. Револьвер! Это была не какая-то глупая игрушка. Малыш Кобб направил на нее самое настоящее оружие!
– Я советую тебе следить за словами, мамочка, – сказал он. – Если ты попытаешься испортить мою пьесу, я выстрелю! Один, два, три, четыре, пять, шесть, восемь, двенадцать! Я плохо считаю, но стреляю я намного лучше. Может, самое время убраться отсюда и дать мне доиграть?
– Я никуда не уйду, – сжав зубы, процедила Марго.
Ей было все равно, убьет ее кукла или нет. Она останется здесь, пока не узнает, что эта тварь сделала с ее сыном. Она должна увидеть его…
И Малыш Кобб понял, что прогонять ее бессмысленно.
– Упрямая какая! – воскликнул он. – Хочешь собственными глазами увидеть мой спектакль? Я не рассчитывал на еще одного зрителя…
«Еще одного?»
Марго вспомнила слова, которые услышала из-за двери. «Маленький зритель!» – это ведь ее Калеб! Он по-прежнему где-то здесь, спрятан в комнате! Если кукла хочет, чтобы он наблюдал за спектаклем, о котором постоянно талдычит, то он рядом – и он… жив!
Первым порывом было закричать и позвать Джонатана, но Марго вовремя себя остановила – вдруг кукла выстрелит?
Она внезапно почувствовала, как ужас… нет, не отступил – он приобрел иную форму. Липкую, вязкую, холодную.
– Где он? – спросила Марго.
– Кто «он»? – Тварь в двууголке пожала плечами с наигранным непониманием.
Марго едва сдержала себя, чтобы не наброситься на куклу.
– Мой сын! Мой маленький мальчик! Где он? Куда ты его дел?
– Я ведь тебе уже сказал, – со злостью прорычал Малыш Кобб. – Ты что, еще и глухая? Я! Я твой сын! Живой! Настоящий мальчик! Это мое лицо, моя комната, моя жизнь!
Револьвер в его руке задрожал, но Марго не обратила на это внимания. Она прислушалась – не раздастся ли откуда-нибудь приглушенный стон – и снова оглядела комнату. Камин пуст. Окно заперто, и вряд ли Калеб или это низкорослое существо, которое им притворялось, смогли бы дотянуться до защелок. К тому же снаружи туманный шквал… Оставалось два варианта: либо в шкафу, либо под кроватью. Других мест, чтобы спрятать Калеба, здесь просто не было.
– Куда ты его дел? – повторила Марго.
– Я никого никуда не девал! – Малыш Кобб топнул ногой. – Ты немного, совсем чуть-чуть сошла с ума, да, мамочка? Женщины все слегка сумасшедшие, как однажды сказал мой… – Он внезапно замолчал. Не сводя с Марго взгляда, опустил револьвер, повел головой и жалобно проканючил голосом, один в один похожим на голос Калеба: – Мне очень жаль. Я больше не буду. Честно! Ты на меня злишься, потому что я устроил здесь беспорядок? Да, мамочка?
Марго застыла. Она внезапно поняла, что эта безумная тварь делает и зачем прикидывается. «Настоящий мальчик», «мамочка»… Малыш Кобб надеется занять место Калеба! Вот для чего он забрал лицо ее сына! Его заботит вовсе не пьеса…
А еще она поняла, что напрямую ответа не добьется.
Сквозь пелену отчаяния и боли в голову Марго, словно в нору, проникла идея: единственный способ все узнать у Малыша Кобба – это притвориться и подыграть ему. Как бы ей ни было мерзко и отвратительно, она должна сыграть свою роль. И сыграть ее как можно лучше, ведь, если кукла почует фальшь, она в любой момент вскинет револьвер и выстрелит, после чего выйдет за дверь, спустится в гостиную и убьет Джонатана. Их смерть точно никак не поможет бедному Калебу, если он… если он все еще жив.
Ненависть к твари вытекала из Марго, как кровь из раны, и она будто зажала эту рану рукой, надеясь, что не слишком много просочится сквозь пальцы.
– Д-да, дружок, – сказала Марго, сжав кулаки так крепко, что ногти впились в ладони. – Все верно. Я злюсь. Очень злюсь. Сама не знаю, что на меня нашло.
Она насильно заставила себя встать ровно и вскинуть подбородок. Кто бы только знал, чего ей сейчас стоило измениться в лице и сложить губы в слабую, блеклую, но все же улыбку.
Увидев эту улыбку, Малыш Кобб тут же затопал ногами – видимо, он был несказанно доволен тем, что «мамочка» поддержала его игру.
Марго подняла метлу, прислонила ее к стене и прикрыла дверь.
– Ты очень плохо себя вел, дружок! – сказала она, пряча ярость за поддельной строгостью. – И ты знаешь правила, юный джентльмен! Ты не должен разбрасывать игрушки по полу!
– Да-а-а! – Кукла затрясла руками в предвкушении. – И что ты сделаешь? Ты ведь накажешь меня? Накажешь?
– Да, ты не получишь сладкого!
– И это всё? – разочарованно произнес Малыш Кобб. – Может быть, еще что-то?
– И еще ты должен будешь прочитать до конца книжку! Ту, большую скучную книжку, которую так не хотел читать!
