Владимир Топилин
Слёзы чёрной речки
Быстро, резко и сильно замахнувшись, Татьяна ударила Наташку толстенной черемшой по щеке. Звонкий щелчок и хруст разлетевшегося на несколько частей сочного стебля, как удар хлыста, разнесся по всей поляне. Наташка завизжала от боли и, схватившись ладошкой за щеку, бросилась под спасительное крыло сестры.
– Ты что, совсем рехнулась, на ребенка руку поднимаешь? – сурово пробасил Андрей, вместе с Машей успокаивая захлебывающуюся слезами Наташку.
– Посмотрите, какие нежности! Да я ее легонечко, чуть-чуть, а она уже и разревелась! – протянула Татьяна.
Андрей мягко отстранил Наташину ладошку, и все увидели протянувшийся от левого уха до подбородка рубец, на глазах превращающийся из красной полоски в сливовую борозду.
Девчата подавленно молчали. Они видели, что Татьяна была не права, но вступиться за девочку никто не решался, так как авторитет девушки был неоспорим. Лишь один Андрей, едва не сжимая кулаки, продолжал защищать девочку:
– Ты что себе позволяешь? Думаешь, тебе все можно? Дома над родителями издеваешься, здесь – над подругами, да еще взялась детей бить?
– А ты что, в заступники записался? Какое тебе дело? Может, имеешь интерес? Может, Маруське под кофточку залез?
– А это уже не твое дело. Помни о себе, когда говоришь о других!
– А что мне о себе помнить? Мне нечего вспоминать. Мне никто под юбку не заглядывал!
Андрей, все больше удивляясь наглости и дерзости Татьяны, не удержался и сорвался:
– Ой ли? А как же твой хваленый инженер? Или он не в счет?
Татьяна так и подпрыгнула на месте. Лицо исказилось в гневе. Глаза превратились в узкие щелочки, губы вытянулись в тонкую линию, а ладони сжались в кулаки. Сверкнув глазами, взбешенная девушка, как развернувшаяся пружина, бросилась на Андрея, но пробежала мимо. Схватив с сучка ружье и направив на Андрея, Татьяна умело щелкнула курком и с надменной улыбкой зашипела:
– Так что ты там говорил про инженера? Кто тебе об этом рассказал? Случайно, не твоя драгоценная Машка?
– Ты что, Танюха?.. В стволах жаканы! Смерти хочешь?
– Я знаю, что там стоят пули! Боишься? Рассказывай, про что там тебе Машка напела!
– Машка не виновата. Ты сама языком чешешь без меры, направо-налево. Весь прииск знает об этом, а ты еще хочешь скрыть иголку в стогу сена… – говорил Андрей, одновременно ступая мелкими шагами навстречу наставленным стволам.
– Стоять! Не двигайся! Проси прощения на коленях! Быстро! Как собаку пристрелю! – почти закричала Татьяна, подкинув приклад к плечу и прицелившись парню в лицо.
Андрей молчал. Ни один мускул не дрогнул на побледневшем лице.
– Что стоишь? – немного помедлив, повторила Татьяна. – Я жду. И считаю до трех: раз…
Оглушительный выстрел разорвал насторожившуюся тишину. Гром, созданный руками человека, взорвал воздух и, испугав все живое, покатился в глубокий лог. Колкое эхо метнулось, ударилось о склоны гор и вернулось назад.
Подстегнутая ослепительным метровым пламенем пуля, невидимо вылетевшая из ствола, ушла в легкое, низко плывущее облачко. Дважды перевернувшись в воздухе, как тяжелая палка, под ноги Андрею упало ружье.
Вслед за ружьем, ткнувшись головой в мягкую землю, будто подрубленное дерево, свалилась без сознания Татьяна.
Леха, незаметно подкравшись сзади к девице, неторопливо потирал ушибленную ладонь. После нескольких секунд неопределенности он коротко сплюнул и как бы нехотя бросил:
– Я же говорил, что все девки – дуры…
Глава 5
Сквозь сон Маша слышит какие-то непонятные звуки, похожие на мычание коровы. Звук настойчив и требователен, раздается с определенными промежутками. Девушка не может понять, где она. Какие-то секунды, и она осознала, что находится в таежной избушке в окружении подруг. В темноте Маша осторожно проводит руками и натыкается на спящую сестренку. Она сладко сопит. Однако в размеренное дыхание спящих подруг вкрадывается более громкое мурлыканье, раздающееся непонятно откуда.
В семнадцать лет девичий сон самый чуткий. Маша, проснувшись полностью и присев на нарах, замерла, вслушиваясь в незнакомую убаюкивающую песенку.
– Ууу-уу-у-рмм! Ууу-у-у-уррмм! – слышалось где-то рядом, у самого уха. Сразу же за этой песенкой раздался ответный, более громкий призыв, как будто кто-то бубнил в пустой бочке:
– Урррмм! Пуфф-ффухх!
Девушка поняла: «Да это же медвежонок! А кто ему вторит?»
– Пуфф! Фухх! – раздалось снаружи опять, но уже громче и требовательней.
От легких ударов по стене вздрогнула избушка. Маша окаменела, от страха заколотилось, затрепыхало сердце, да так сильно, что, казалось, вот-вот выпорхнет из груди. Она окончательно поняла, что идут «переговоры» матери с медвежонком. Противный, скребущий звук вывернул душу – медведица попробовала стену на «коготь». Слышно, как трещали отдираемые от бревен щепки. Стена не поддавалась.
Затем мамаша ударила стену своим телом, и сильнейший удар разбудил всех девчат. В потемках послышались недовольные голоса:
– Кому не спится?
– Зажгите лучину! Спички на столе.
Опомнившись, Маша бросилась к столу по памяти и, быстро похлопав по доске ладошкой, нашла спички. Трясущимися руками достала одну из серянок, зажгла и поднесла пляшущий огонек к воткнутой в щели бревна лучине. Пламя перекинулось на щепу и растворило мрак ночи в зимовье, осветив недоуменные, заспанные лица.
– Что всполошились? – зевая, спросила Татьяна, но на ее вопрос никто не успел ответить.
Еще один удар, сильнее предыдущего, обрушился на стену. Зимовье дрогнуло, но стены и на этот раз не сдали. Срубленная изба напоминала маленькую крепость. Шесть кедровых кряжей, выложенных когда-то на совесть добросовестными и кропотливыми староверами, выдерживали натиск медведицы.
Девчата сразу же поняли, что происходит. В зимовье началась паника. Все бросились к противоположной стене, в суматохе толкая друг друга, наступая на упавших, спотыкаясь. Визг, крик, плач!
А медведица бьется все чаще, кидается на преграду, грызет клыками стену, царапает ее когтями. Только и слышится, как трещит отдираемая древесина. К протяжному стону и настойчивому фырканью добавляются шумный сап и грозный рык – хозяйка тайги начинала сердиться.
Вдруг все стихло: медведица перестала биться о стену. Очевидно, она меняла тактику нападения.
Прошла минута, за ней вторая, третья… Вдруг сухим звоном щелкнуло разбившееся стекло, и внутрь избушки просунулась оскаленная медвежья пасть. Грозный рев, частое клацанье клыков, тяжелое смрадное дыхание смешались с криком и визгом девчат. Слишком маленький выруб окна не пропускал медвежью голову внутрь. Но сообразительный зверь пошел на хитрость. На какое-то мгновение голова исчезла, а появившаяся взамен ее когтистая лапа стала рвать бревна изнутри, расширяя проход. Десятисантиметровые когти-крючья больше походили на пожарный багор, чем на звериную лапу. Они были остры, словно лезвие ножа, и резали древесные волокна, как сливочное масло. С каждым зацепом рвались большие куски щепы, но кедровые бревна держались. К правой лапе присоединилась левая. Медведица стала раскачивать стену, стараясь вырвать венец, но бревна были срублены плотно и точно и на старательные рывки зверя не поддавались.
Чувствуя крепость избы, медведица убрала лапы и вновь просунула смрадную пасть, ужасающим ревом выказывая свое недовольство. Зачавкали челюсти, предсказывая неминуемую развязку.
И тут Маша, освободившись от цепких объятий сестренки, схватила пучок лучин, подожгла их от горевшего пламени и, подождав, когда разгорятся, изловчилась и сунула полыхающий костер в широко открытую пасть медведицы.
Морда зверя мгновенно исчезла.
За стеной раздался ужасающий громоподобный рык. Машу будто подменили: быстрыми и точными движениями она разложила пучки на столе и замерла в ожидании.
Но черный квадрат окна был пуст. Обезумевшая от боли медведица, попробовав вкус пламени, больше не появлялась. Потерпев поражение, она вымещала зло и ярость на том, что попадалось на пути. Легкими пушинками отлетали по сторонам деревца и кустарники, вырванные с корнями. Глухими ударами катились вывернутые из земли камни, а на стены зимовья летела разгребаемая лапами земля. Было слышно, как с треском рвущейся ткани отдиралась кора векового кедра.
Хозяйка тайги бросилась крушить летний столик, наспех сколоченный Андреем. Под медвежий клык в одно мгновение попали не прибранные девчатами продукты и посуда. Ложки, кружки, чашки просто плющились в мощных челюстях, а съестные припасы разлетались далеко по кустам. На разгром летней кухни у медведицы ушло не более пяти минут. Однако это не удовлетворило ее, и хозяйка тайги вернулась к зимовью.
– Ууу-у-у-р-р-рмм! – мяукнула мамаша.
Ей тут же ответил медвежонок. Услышав взывающий призыв родного чада, медведица с новой силой бросилась в атаку.
Вновь затрещали доски, с легкостью птичьего пера разлетались под натиском зверя прирубленные к зимовью обширные сени. Массивная кедровая дверь, преграждающая вход в зимовье, на некоторое время остановила зверя. Подпертая на крепкий засов изнутри, она не сдавала. Более того, плотно подогнанная в бревна дверь даже не шелохнулась под натиском звериных лап. Медведица рвала древесину, давила грудью, била лапами и старалась найти хоть какую-то щель, чтобы зацепиться. В ход пошли клыки, но успех был так сомнителен, что через некоторое время мамаша отступилась и, несколько успокоившись, отошла от зимовья на исходную позицию, обдумывая новый план нападения.
Наступила тишина и в избушке. Девчата замолчали. Все смотрели на Машу, которой стоило огромных усилий не сорваться, не закричать, как все девчата, не броситься под нары. Она понимала, что в этот раз их никто и ничто не защитит: ни его величество случай, ни молитвы, ни всемогущий Бог.
А хозяйка тайги сидела неподалеку от зимовья. Гневно вдыхая в себя запахи неприступного человеческого жилья, она искала возможность проникнуть внутрь. Медведица долго крутила головой, пока наконец-то ее внимание не привлекла крыша избы. Там, наверху, она еще не была. Поднявшись на кряжистых лапах, долго и осторожно ходила вокруг зимовья, пока не нашла самое низкое место. А уж запрыгнуть на покатую крышу для зверя было делом одного мгновения. Попробовав лапой легко оторвавшуюся доску, медведица удовлетворенно фыркнула. Теперь она не сомневалась, что добьется своей цели…
Под тяжестью зверя задрожали стены. Затрещала, застонала и прогнулась матка. С потолка посыпалась земля. Маша не ожидала, что мамаша додумается до такого легкодоступного способа проникновения в избушку. Девушка лихорадочно соображала, что делать. «Огонь!» Да, именно пламя – вечный спаситель человечества – было в данной ситуации единственным выходом, защитой от надвигающейся смерти.
Прежде чем приготовиться к защите, Маше предстояло навести порядок в рядах обезумевших от страха девчат. Подруги метались по избушке от стены к стене в поисках спасения. Прыгая по нарам, толкая друг друга с разрывающими душу визгом и криком, девчата искали защиты. Вера сидела в дальнем углу зимовья и ничего не понимающими глазами в исступлении смотрела на прогибающиеся под тяжестью зверя доски потолка. Татьяна лежала на нарах вниз лицом и, закрыв голову руками, визжала поросячьим визгом. Аня в поисках выхода старалась открыть засов на двери. А бесчувственная Надя упала за каменную печь, и видны были лишь пятки ее босых ног.
– Тихо! Остановитесь! Замолчите! – пронзительным голосом закричала Маша, едва пересиливая собственный страх. – Расступитесь, помогите Наде! – уже намного спокойнее проговорила Маша и встала на нары под тем местом, где вскоре должна была появиться медведица.
Треснула и отлетела в сторону не выдержавшая натиска зверя хрупкая доска. Победный рев медведицы ворвался в избушку. В запертых стенах зимовья, как в бочке, он казался глухим. И тут же в довольно широкую щель показалась лохматая голова озверевшей мамаши. Медведица замерла, рассматривая людей сверлящими глазками.
Можно было свободно, стоило только протянуть руку, дотронуться до большого черного носа, погладить бурую, прилизанную на плоском лбу шерсть и почесать за круглыми, насторожившимися ушами. Маше захотелось убежать, исчезнуть, раствориться где-нибудь, чтобы не видеть этих маленьких глазок, не чувствовать смердящего дыхания медведицы, не слышать свистящего сапа нервно подергивающихся ноздрей.
Она на всю оставшуюся жизнь запомнила цвет пены, противно свисающей с губ зверя, налившиеся кровавой злобой глаза, охристый налет гнили на оскаленных клыках.
«Вот она какая… Неужели это конец?» – думала девушка в оцепенении. Даже при всех устрашающих рассказах бывалых людей, когда-либо встречавшихся с медведем, она и представить не могла, что косматая голова зверя может быть такой страшной.
Но внутренний голос вывел Машу из оцепенения: «Действуй!» Резко взмахнув рукой, она поднесла горящий факел под ноздри медведицы. Огонь мгновенно опалил рот, глаза, уши зверя. Шерсть хозяйки тайги затрещала и вспыхнула до груди.
Медведица отпрянула и, не удержав равновесия, упала на спину. По инерции, перевернувшись через голову, она покатилась по крыше и глухо, будто наполненная смолой бочка, рухнула на землю. Душераздирающий рев, рык и вой покатились по ночной тайге. Но это уже не походило на угрозу. Это был голос поверженного зверя. От боли медведица каталась по земле, рвала ее когтями и сокрушала все, что попадалось на глаза.
Маша одержала свою вторую победу: она сумела защитить собственную жизнь и жизнь девчат. И пусть победа была пока невелика и незначительна, но это значило, что разум в сочетании с храбростью и смелостью намного превосходит слепую ярость и неукротимую мощь обезумевшего зверя.
Маленькое дитя тайги все еще находилось в стенах неприступного замка. Забившись в дальний угол, медвежонок звал мать, поэтому она не могла его бросить в беде и готовилась к новому нападению. Прошло немало времени, прежде чем схлынул поток возмущения. Постепенно стихали рев и шумное сопение, раздававшиеся то с одной, то с другой стороны избы, а затем послышались глухие, странные, содрогающие землю звуки.
Если бы видели девчата, какую огромную колодину перекатывала медведица! Кедровый кряж длиной более четырех метров и толщиной в полтора обхвата должен был разрешить проблему зверя. Сообразительная мамаша просто решила пустить круглое бревно под уклон, чтобы оно своей массой разрушило крепкие стены. Расчет был гениально прост: тяжесть сырого бревна, катившегося с пригорка, могла выбить дверь или даже угол зимовья.
Притащив кедровый кряж на край опушки, медведица толкнула его вниз. Стремительно набирая скорость, бревно покатилось, подпрыгивая на ухабах и кочках. Неизвестно, что могло произойти при столкновении кряжа с избушкой, если бы… Если бы не закон физики, известный всем. Окружность бревна в комле всегда имеет больший размер. Вполне понятно, что и покатится данное бревно не по прямой, как этого ожидала медведица, а поворотом, потому что больший диаметр кряжа будет всегда опережать диаметр меньшего размера.
Развернувшись на отрезке своего пятнадцатиметрового пути, бревно благополучно миновало человеческое строение. Медведица взревела от досады и негодования.
В зимовье, призывно попискивая, продолжал требовать помощи медвежонок, и это заставляло медведицу торопить события. В ее сознании жила предупреждающая мысль, что за ночью обязательно наступит рассвет. Медведица знала и видела: в дневное время суток человек обладает невероятными способностями. Он владеет таинством воспроизведения ужасающего грома и извержения стремительных молний. Хозяйка тайги боялась этого больше всего на свете. Инстинкт подсказывал, что таинство чаше происходит днем, и, значит, надо спешить.
Она вновь и вновь смотрела на избушку, но, не находя никакого решения, просто стонала от безысходности. Вдруг медведица вскочила и, угрожающе заревев, принялась драть землю когтями. Может быть, эти действия и натолкнули на мысль о вторжении в жилище человека из-под стены. Имея такие острые когти и половину жизни занимаясь «земляными работами», она легко справится с этой задачей. Было странно, что медведица не сразу додумалась до такого простого способа. Удовлетворенно «рюхнув», она неторопливой, уверенной походкой подошла к избушке.
Маша с тоской смотрела на пламя. Лучин мало, а до рассвета еще далеко. Если медведица предпримет очередную попытку атаки, придется поджечь сразу все…
Был бы топор – можно было натесать лучин из нар, но топор остался у костра. Можно настрогать щепки ножом, но он лежал вместе с продуктами на столе.
Маша прислушалась. Что-то происходило за стеной. От глухого, совершенно непонятного шума мелко подрагивало пламя, и нервно сотрясалась под ногами земля.
«О Господи! Медведица подкоп делает!» – мелькнула догадка.
– Вставайте! Быстрее! – закричала Маша девчатам. – Освободите нары!
Девушка бросилась разбирать нары там, где слышались шум и возня зверя. Прибитые доски поддавались плохо. Аня поспешила на помощь, к ней присоединились другие. Общими усилиями оторвали широкую доску и увидели медвежонка, торопливо делающего подкоп под стену навстречу медведице. Зверек, злобно фыркнув, испуганно оглянулся на пламя, гневно сверкнул глазами, чакнул зубами, предупреждая, что если кто дотронется, то сильно пожалеет.
– Что делать, Маша? Сейчас медведица докопает до нас… – едва слышно произнесла Вера, с надеждой взглянув на подругу.
Растерянно Маша смотрела на притихших подруг. Она и сама не знала, что делать. Теперь, когда детеныш совсем близко, медведица не остановится ни перед чем, возможно, и огонь не поможет осадить ярость хозяйки тайги. Было бы ружье – можно было ударить медведицу в голову, когда она просунет ее внутрь. Или топор… В подсознании всплыл случайный разговор и сказанная отцом фраза: «У медведя очень крепок лоб, но слаб затылок. Удара топора вполне достаточно, чтобы лишить зверя жизни».
«Опять же нужен топор! – лихорадочно соображала Маша. – Но топора нет. Нет ничего такого, чем можно нанести один-единственный и верный удар. Нет деревянного клина, нет острого камня… А каменная печь?»
Маша бросилась к каменке и, ухватившись за уложенные рядами валуны, стала их расшатывать. Вера быстро поняла ее замысел и поспешила на помощь. Дело заспорилось, под натиском четырех проворных рук камни зашевелились.
Наконец они нашли то, что искали: в предпоследнем ряду был замазан увесистый, средних размеров камень. Острым концом он напоминал грозное орудие каменного века. Маша взяла его в руки, приподняла над головой – по весу подходит.
«Только бы не промазать! Только бы ударить точно!» – как молитву заклинала она.
А медведица была уже близко. Показались грязные когти, гребущие глинистую землю. Медвежонок торопился копать проход навстречу. Не переставая жалобно уркать, он старался изо всех сил: зарылся в землю с головой и нагреб позади себя большую кучу земли. Не более чем через минуту он исчез из виду, провалился в землю, словно его и не было.
За стеной послышалось довольное урчание. Хозяйка тайги радостно, но степенно облизывала беснующегося медвежонка, который нетерпеливо суетился, подпрыгивал, стараясь дотянуться до груди матери и прижимаясь к ее животу. Она навсегда запомнит эту ночь, ночь ее позорного поражения. Теперь до конца своих дней медведица будет помнить, как ее безжалостно кусали острые языки пламени, и что творец огня – человек.
А это значило, что в ее поражении виновен только он. Затаив зло на двуногое существо, она будет ждать часа возможной расплаты. И когда наступит этот час, неизвестно, кто выйдет победителем…
Медведица уходила в тайгу, в свой родной дом, подальше от людей. Она была в своей вотчине и никого не боялась, с шумом ломилась через лес: «Это иду я – хозяйка тайги! Со мной шутки плохи!»
Когда все стихло, Маша разжала пальцы. С глухим стуком камень упал девушке под ноги. Тяжело вздохнув, она присела на краешек нар.
До зимовья оставалось не более сотни метров, и Андрею уже виделся дым таежного костра, слышался веселый девичий разговор, а чувствительный нос охотника предвкушал вкусный и сытный обед. Но Марат приостановил ход, предупредительно всхрапнул и нервно засучил ногами.
– Ты что, дружок, родного дома не узнаешь? – ласково потрепал коня по гриве Андрей.
То, что он увидел, нисколько не удивило. Медвежьи следы встречались в тайге практически от самого Чибижека. Однако отпечатки медвежьих лап находились слишком близко от зимовья. Спешившись и приподняв ладонь правой руки, что для едущего позади него Алексея означало «Стой!», он снял перекинутое через голову ружье и, крадучись, пошел вперед.
Из-за густого курослепа-пихтача еще не было видно избы. Покатая крыша зимовья появлялась тогда, когда человек подходил к зимовью вплотную. Звуки и запахи, которые мерещились несколько минут назад, оказались самообманом, и это озадачило Андрея. А вскоре он увидел, что отпечатков медвежьих следов при приближении становилось больше: прежние человеческие и конские следы были затоптаны. Все говорило о том, что медведь побывал здесь этой темной ночью.
Андрей медленно, шаг за шагом шел по разгромленной стоянке. В том, что разбой был учинен именно медведем, сомнений не было. Следы когтей зверя были видны всюду, начиная со сметенного столика до прочных сеней, служивших человеку защитой от дождя и снега.
Было непонятно, как такое вообще могло произойти в весенне-летнее время, когда все звери (медведи в первую очередь) легко находят пищу, когда между человеком и природой действует негласный закон о мире?! Произошла трагедия! Да, именно трагедия, потому что расправу дикого зверя над безоружными и беззащитными людьми иначе назвать нельзя. Однако нужны были очень веские причины, чтобы нарушить этот закон. В такое время года их может быть только две: смертельное ранение зверя или опасность для жизни его детеныша.
Последняя мысль заставила взять себя в руки, сосредоточиться, быть бдительным и осторожным: затаившийся зверь мог броситься в любое мгновение. Не исключено, что сейчас он ждет последнего непростительного шага. Андрей взвел курки, маленькими и осторожными шагами продвигаясь вперед, он внимательно осматривал самые скрытые места. Глубокая яма, уходившая под стену избы, не оставляла сомнений – зверь там, внутри избушки. Может быть, именно в это мгновение он делает свое последнее страшное дело…
Ярость, злоба, гнев охватили сознание Андрея. Он взорвался, негодуя от такой дикой наглости, и был готов растерзать медведя голыми руками. Не скрывая своего присутствия, он подошел к стене избы, пнул ногой по бревенчатому накату, вызывая зверя на смертельный бой:
– Выходи!
За стеной раздались какие-то неясные звуки, а через дыру в крыше осторожно выбиралось что-то неопределенное, походившее на лешего. Андрею некогда было смотреть, кто это и что. Перед собой он видел живого врага. Вот только стоит совсем немного приспустить мушку, и смертельный выстрел расставит все по своим местам. В последний момент Андрей все же успел рассмотреть, что на него смотрит не звериное обличье, а белое, хотя и измазанное грязью, лицо человека.
– Андрей! Андрюшенька! Не стреляй, милый… – слезно воскликнула Вера и спрыгнула в его объятия.
За ней, подталкивая друг друга, будто стайка впервые выпорхнувших из гнезда ласточек, вырвались на волю остальные девчата. Размазывая по грязным щекам слезы счастья, они обнимали и целовали его, как будто он спас их от смерти. Парню стоило больших усилий, чтобы удержаться на ногах и не упасть на землю от повисших на нем девчат. Все еще пребывая в неведении, едва уворачиваясь от бесчисленных поцелуев и пытаясь остепенить девчат, он приговаривал:
– Ну, будет! Перестаньте! Хватит! Что случилось?
Выкатил в изумлении глаза и подъехавший Леха. Поддавшись всеобщему настроению, он расчувствовался. Лапая девчат до хруста в суставах, он блаженно ревел маралом:
– Что же вы, милые мои! Не плачьте, я же с вами! Я вас всех спасу и защитю…
