bannerbannerbanner
Внутренняя линия

Владимир Свержин
Внутренняя линия

Полная версия

Глава 3

В умелых руках палка в колесе превращается в ось.

Генри Форд

Конец апреля 1924

С детских лет Феликс Дзержинский хотел быть священником. При малейшей возможности он приходил в кафедральный собор Вильно, тихо садился в углу, завороженно слушал величественные переливы старинного органа. Полный трепетного восторга, на крыльях звуков торжественной мессы он возносился душой к трону Господню. Наступит день, и Феликс взойдет на амвон, чтобы нести слово божье людям…

Детство кончилось внезапно, будто с уличной тумбы сорвали ветхую афишу и налепили другую. Стремление властвовать над душами не исчезло, даже усилилось. Но теперь у него был другой бог и другое писание. Он ощущал себя апостолом новой веры и готов был приложить для ее торжества не меньше рвения, чем идеал его детства, беспощадный Игнатий Лойола.

Еще задолго до революции несостоявшийся ксендз с гордостью принял на себя заботу о безопасности партии. На миг мелькнуло в памяти, что тем же занимался Святой Петр в кругу учеников Христа. С возмущением отогнал образ бессильного, рабского бога. Подвиг ждал его, а не какого-то там Петра с Тиверийского озера, – его, Феликса Дзержинского!

Круговерть революции поломала, скрутила, перелопатила людские судьбы, перекрыла все хоженые пути, оставляя возможность прокладывать новую, прежде неведомую дорогу в воспетое большевиками светлое будущее.

Сейчас в своем кабинете на Лубянке вдумчиво, как прежде катехизис, изучал он материалы дела о покушении на товарища Троцкого. Товарища, которого он терпеть не мог от всей души как иноверца, выскочку и… Дзержинский не хотел себе в этом признаться, но яростный, кипучий председатель Реввоенсовета до оторопи, до жути напоминал ему дьявола! Дьявола с икон и фресок, но только не поверженного, а воспрявшего и торжествующего! Странные шишковидные выступы на лбу Льва Давидовича еще более усиливали это сходство. Борьба с лукавым Феликсу Эдмундовичу представлялась делом святым, для которого, как учил своих иезуитов Лойола, – все средства хороши!

Средство, которым сейчас намеревался воспользоваться Феликс Эдмундович, числилось среди тех, что следовало приберегать лишь для очень важных случаев. Председателю ОГПУ, истинному большевику, крайне не хотелось использовать это «секретное оружие», но речь шла о слишком щекотливом деле – альтернативы не было.

Дзержинский выжидательно поглядел на дверь, покачал головой и вновь обратился к материалам следствия. Как сообщил на допросе арестованный участник теракта, штабс-капитан Губин, группа, устроившая засаду в октябре прошлого года, принадлежала к Кутеповскому Союзу русских террористов и ставила задачу уничтожения Троцкого, Дзержинского, Зиновьева и других вождей советского государства.

Штабс-капитан оказался не особо крепкого десятка, и притом – большим говоруном. От него стало известно, что руководитель группы, бывший подполковник Шведов, назначил встречу соучастникам в поселке Большая Ижора, неподалеку от Ленинграда, на конспиративной квартире у своего бывшего сослуживца, поручика, а затем красного командира – дивизионного начальника артиллерии, Линевича…

Он вошел в кабинет быстрой походкой – высокий, худой, с негнущейся спиной, высоким лбом над внимательными глазами, вислые седые усы придавали лицу печальное выражение, а темный партикулярный костюм не мог скрыть, насколько привычны к тяжелым эполетам разведенные плечи этого пожилого мужчины.

– Проходите, Владимир Федорович. Давно жду вас, – Дзержинский уже не в первый раз произносил эту фразу, но все никак не мог приучить себя к мысли, что его собеседник и, как ни удивительно, помощник, совсем недавно возглавлял Отдельный корпус жандармов, а до того – подавлял вооруженный мятеж в Москве.

Всякий раз, встречаясь с ним, Феликс Эдмундович ловил себя на мысли, что ему приятно находиться в обществе этого знающего и тонко просчитывающего ходы человека. Без преувеличения, когда б не генерал-лейтенант Джунковский, молодой советской власти не видать тех сокрушительных побед в тайной войне, которыми по прошествии лет она сможет похвалиться.

– Феликс Эдмундович – коротко пожимая протянутую руку, начал бывший шеф Корпуса жандармов, – Как я и предполагал, мы продолжаем оперативную игру с белогвардейским подпольем?

– Верно. По сути, иначе и быть не может. Новая операция имеет название «Картель».

– Забавно, – чуть заметно усмехнулся Джунковский. – Кроме, так сказать, промышленного значения, это слово еще имеет иной смысл. Картель – это вызов на дуэль.

– Действительно, забавно.

– С кем же мы на этот раз намерены дуэлировать?

– Это нам также предстоит установить. Вы – человек военный, представьте, что вам противостоит враг сильный и опасный. Куда бы вы нанесли главный удар?

– Вы задаете непростой вопрос. Прежде наступления следовало бы провести разведку.

– Именно этим, собственно говоря, мы здесь и занимаемся.

– Что ж, если вам угодно послушать мои соображения, извольте, – свысока глядя на вчерашнего противника, начал Джунковский. – Сейчас, когда мы с божьей помощью уничтожили Савинкова и его организацию, нашим основным противником остался Русский Обще-Воинский Союз. Как известно, его лидеры – генералы Кутепов, Миллер, Эрдели и ряд иных, не менее известных военачальников. Есть, конечно, такие фигуры, как великий князь Николай Николаевич, великий князь Кирилл Владимирович, генералы Деникин и Врангель… Они также имеют вес в эмигрантских кругах, но по большей части это герои вчерашних дней. Сегодня они не у дел. Прошу вас обратить на этот факт особое внимание, он крайне важен. У них куда меньше авантюризма, нежели у савинковцев, куда больше четкого системного подхода. Чтобы расколоть такую мощную военную и политическую организацию как РОВС, кавалерийский наскок не пойдет, нужно отыскать внутреннюю слабину.

– Вы полагаете, она там имеется?

– Непременно, Феликс Эдмундович, непременно, – скривил губы бывший шеф корпуса жандармов. – В любой организации есть слабина! Как вы думаете, почему те же Деникин и Врангель сейчас кропают мемуары? Почему не они, а генерал Кутепов ходит на доклад к великому князю Николаю Николаевичу? С его императорским высочеством понятно – он лишь символ, икона. Для великого множества русских офицеров любовь к родине заключалась в фанатичном поклонении дяде государя императора. Для них смещение Николая Николаевича с поста верховного главнокомандующего было и остается национальной и личной трагедией. Но где теперь недавние «вожди русских ратей»? Почему их роль в РОВС ныне сводится к роли свадебных генералов?

– Все это очень интересно, но что нам дает подобное знание?

– Можете поверить моему долгому опыту, – Джунковский погладил усы, как это делал всегда, стараясь затаить часть имевшихся на руках карт, – очень многое. Оно позволяет нам живо представить умонастроение внутри офицерской массы, выброшенной за пределы России. Берусь утверждать, что внутри Обще-Воинского Союза обязательно наличествует группа, я уверен, – немалая и деятельная – группа тех, кто считает былых вождей напрямую ответственными за проигрыш в гражданской войне. Я бы назвал эту группу «Движением капитанов», хотя, несомненно, в ней присутствуют и прапорщики, и – более чем вероятно – генералы.

– Должно быть, так и есть, – обдумав услышанное, кивнул председатель ОГПУ. – То есть, вы хотите сказать, что мы были бы заинтересованы выйти на связь с руководством этой группы?

– Вы уловили суть. Необходимо выйти на связь, узнать, чем они дышат, и взорвать РОВС изнутри. Именно через этих господ капитанов.

– Да, это был бы сильный ход.

– Можете не сомневаться.

– Но каким образом отыскать тех, кто, очевидно, не афиширует свое положение даже среди собратьев по оружию?

– Феликс Эдмундович, всё очень просто, – на губах Джунковского мелькнула невольная усмешка, и его собеседнику очень живо вдруг представились жандармские эполеты на развернутых плечах бывшего генерала. – Вы исходите из неверной предпосылки, что таких людей следует искать. Наверняка, они весьма осторожны и не горят желанием попасть в западню, как мартышка лапой в долбленую тыкву. Надо выманить будущую жертву из убежища, заставить ее саму пойти за приманкой.

– Кто же станет такой приманкой?

– Мне представляется, что это должна быть особа хорошо известная, в чинах и, вместе с тем, не отличающаяся симпатией к новой власти.

– Вы имеете в виду себя? – улыбнулся Дзержинский.

– Ни в коем случае. Я лоялен к власти большевиков не менее, хотя и не более, чем был лоялен к государю-императору. К тому же меня вполне устраивает неприметная жизнь в глуши подмосковной дачи. Нашей приманкой, как мне видится, должен стать генерал Брусилов.

– Брусилов? – удивленно переспросил хранитель карающего меча партии большевиков.

– Вы не ослышались.

– Однако если я не ошибаюсь, имя Брусилова сейчас в эмигрантских кругах предают церковной анафеме – как главного иуду императорской армии.

– Поверьте, это незаслуженная честь. Хотя, что мудрить… Алексей Алексеевич всегда был угодником. И не только дамским. Но оставим в стороне его реальные личные качества и посмотрим на тот образ, который можно создать. Итак, никто – ни друг, ни враг – не станет сомневаться в полководческом даре генерала Брусилова. Его знаменитый прорыв сейчас изучают во всех военных академиях, как образец стратегического наступления в современной войне. Хотя, на мой взгляд, он не смог полностью использовать все возможности имевшейся у него конницы. Но сейчас о другом. Мало кому известно, что Алексей Алексеевич в восемнадцатом году состоял в организации, поддерживающей создание добровольческой армии генерала Корнилова – этого знамени белого движения. Потом вдруг – резкий поворот, и Брусилов поступил на службу к большевикам. И ныне его высокопревосходительство занимает должность инспектора всей советской кавалерии. Немалый пост, я вам доложу.

 

– Вполне соответствующий его знаниям и опыту.

– Да, несомненно, – подтвердил Джунковский. – Однако, ни для кого даже в этих стенах не секрет, что взгляды генерала Брусилова как были монархическими, так и остались. Он честный службист, к тому же знает, с какой ненавистью относятся к нему вчерашние собратья.

– К чему вы клоните, Владимир Федорович?

– Брусилов – идеальная фигура. Ненависть, которую к нему сейчас испытывают, – его алиби. Непробиваемое алиби. Такой человек не станет искать контакт с РОВС без особой нужды.

А ведь по сути, Брусилова обвиняют попусту. Он в очередной раз явил миру свой полководческий гений. Только его блестящей победы в запале никто не заметил. Посудите сами: в свое время благодаря его воззванию в ряды Красной Армии влилось огромное количество белых офицеров и генералов. Если я правильно оцениваю маневр генерала Брусилова – он попросту желал сохранить скелет прежней армии, чтобы затем, нарастив свежее «мясо», получить в руки ту силу, с которой можно совершить новое преобразование государственной власти.

– Переворот? – задохнувшись от внезапного прозрения, скороговоркой проговорил Дзержинский.

– Если хотите, да, – бывший жандарм утвердительно склонил голову. – Но Брусилов не политик, он – военный. А у нас при царе-батюшке среди офицеров считалось зазорным интересоваться вопросами управления государством, а уж тем паче – экономикой. Он задумал создать меч, который должна взять твердая рука. Во многом ему это удалось.

– Вы считаете, что подобная организация действительно существует? – в тоне Феликса Эдмундовича уже слышалась суровая настороженность.

– Быть может – да, быть может – нет. Мне о том ничего не известно. Я не работаю у вас, а лишь помогаю. Так сказать, обучаю ремеслу. Но заметьте, Феликс Эдмундович, вы уже почти поверили в наличие такой организации.

– Это моя обязанность, – сконфуженно буркнул председатель ОГПУ. – Я могу поверить даже в чертей с Марса, если они каким-то образом смогут угрожать республике!

– Конечно, – мягко и насмешливо продолжил Джунковский. – Но для тех, кто вам противостоит – это тоже обязанность. Они поклялись не останавливаться и не складывать оружия в борьбе с вами. Прежние вожди, как мы уже говорили, себя изжили. Новые просто вынуждены искать иные методы борьбы, нежели прежде.

Генерал Брусилов сейчас тяжело болен, он просит выпустить его в Чехию, в Карловы Вары, для лечения. Уверен, правительство этой страны, памятуя о том огромном вкладе, который внес Алексей Алексеевич в освобождение чехов из-под австрийского ига, с радостью примет героя. С другой стороны, такой шаг гуманизма большевистской власти будет широко разрекламирован в прессе.

– А если вдруг его захотят убить? В Чехии, насколько мне известно, немало белоэмигрантов.

– Немало. Однако его будут охранять не только агенты тайной полиции, но и любовь народа. Даже самому тупому фельдфебелю понятно, что выстрел в Брусилова где-нибудь в Праге прокатится волной жесточайших репрессий против всех русских, живущих там. Кроме того, у вас есть агенты Коминтерна, которые тоже не оставят без внимания инспектора вашей кавалерии.

– Агенты Коминтерна – не ваше дело, Владимир Федорович, – оборвал его Дзержинский. – В плане есть одна загвоздка: если описанной вами организации не существует, то о чем Брусилов станет говорить с резидентом белых? А если… – контрразведчик замялся, – не дай бог, она и впрямь не плод вашего воображения, то мы вручаем откованный меч в руки врага.

– Да упаси бог! Феликс Эдмундович, с чего же это вы решили, что Брусилову надлежит встречаться с резидентом?

– Но вы же только что сами говорили…

– Я говорил, что почтенному заслуженному человеку, герою войны, следует выехать на лечение в Карловы Вары.

– Так что же тогда?

– Из материалов прошлого расследования известно, – с легкой насмешкой проговорил Джунковский, – что у вас по делу о покушении на товарища Троцкого проходит бывший подполковник Шведов.

– Проходит, – отодвигая папку, словно бывший жандарм мог читать сквозь нее, подтвердил первый чекист.

– Так вот, его необходимо спасти. Необходимо, чтобы кто-то из бывших офицеров, ныне занимающих ответственный пост и пользующихся вашим доверием, помог Шведову скрыться. А заодно сообщил ему о существовании военной организации Брусилова и о том, что Алексей Алексеевич вскоре должен выехать в Чехию на лечение и будет искать встречи с представителем мыслящих кругов белой эмиграции. Понятное дело, такие одиозные фигуры, как Кутепов, на подобную встречу не пойдут. Он упрям, как мул. Пока не будет доказана невиновность и кристальная чистота Алексея Алексеевича, он под страхом расстрела не подаст ему руки. А вот тот, кто пойдет на контакт, и будет искомой фигурой в дальнейшей оперативной разработке. И тут ваша главная задача – не дать мистеру Икс встретиться с Брусиловым. Увести его буквально из-под носа.

– Понятно, – радостно потер руки Дзержинский.

– Я знал, что вы меня поймете. А теперь позвольте откланяться. Думаю, все детали вы сможете продумать и без меня.

– Да-да, конечно. Только один вопрос.

Бывший жандарм, остановился в дверях.

– В мое время хозяева подобных кабинетов не просили разрешения задавать вопросы. Что ж, запишем это в заслугу советской власти. Задавайте. Если смогу, отвечу.

– Ваш ответ никуда не выйдет из этих стен, и потому, если можно, откровенно. Вы – боевой генерал, вы не раз видели смерть на фронте, да и до того ходили под пулями здесь – на Красной Пресне. Вряд ли вас можно напугать расстрелом или купить усиленным пайком. Отчего вы служите нам?

Джунковский смотрел на собеседника насмешливо-испытывающим взглядом:

– Мне, конечно, следовало бы сказать, Феликс Эдмундович, что я служу не вам, а России. Отчасти, так оно и есть, но лишь отчасти. Я верю, что Россия была и будет великой державой. Император ли стоит во главе ее, или же иной правитель – это игры терминологии. Россия – государство самодержавное, по-иному существовать просто не может. Все ваши Советы, рабоче-крестьянские депутаты, большевизм – шутовство, мишура для детей. Буйных детей, во множестве своем лишившихся рассудка, а то и вовсе его никогда не имевших. Этот балаган обречен историей. Не Врангель, не Кутепов – главные враги новой власти. Главный ее враг – ход времени и историческая предопределенность. Как только в России, которой вы прицепили нелепое имя «Советский Союз», будет, чем накормить голодных, как только ей перестанет угрожать близкая и явная агрессия извне, вы перегрызете друг другу глотки, точно крысы, запертые в железном ящике. И на трон взойдет тот, кто выживет в этой сваре. Один из ваших. Не великий князь – ре-во-лю-ци-о-нер! Или, как сказали бы господа зоологи, – крысоед. Так вот этот крысоед – помяните мое слово – все повернет вспять. Он снова возродит империю. Ту самую империю, без соизволения которой, как было при государыне Екатерине Великой, в Европе пушка выстрелить не посмеет.

Вот вам мой ответ, Феликс Эдмундович. Белая же эмиграция отчасти по неразумию и озлобленности своей, отчасти потому, что ей попросту не к чему более приложить руки, создает России ту самую явную неприкрытую угрозу, о которой я уже имел честь вам говорить. Своей энергией и героизмом – я признаю их героизм, они не столько вредят советской власти, сколько оттягивают ее агонию. Именно поэтому я и борюсь с ними. А смерти я и впрямь не боюсь, – Джунковский повернул начищенную до блеска дверную ручку. – Чего и вам желаю.

Начало мая 1924

Дверь купе приокрылась, вышколенный не хуже лакея в барском доме проводник, чуть приподняв фуражку, сообщил:

– Подъезжаем, мсье.

Згурский молча кивнул, не отрываясь от созерцания ночного пейзажа за вагонным окном. Высокий шпиль готической церкви вспарывал облака по ту сторону надраенного до блеска стекла.

«Однажды первый весенний луч, сияющий, легкий, беспечный, какой только и бывает, когда заскучавшее в зимних тучах солнце, улыбнувшись, согревает пробуждающуюся землю… Так вот, один луч увидел маленький, едва пробившийся, развернувший крошечное опахало листьев, белый ландыш…», – генерал Згурский прикрыл глаза ладонью, пытаясь отгородиться от мира за окном. С его бесконечной войной, конспиративными встречами и опаляющим холодом, жившим в том месте, где прежде стучало и рокотало сердце.

Перед ним, как на экране синематографа, возникла картина восемнадцатилетней давности.

Ницца, лазурные волны, набегающие на золотой песок, веселый гомон отдыхающих, крики продавцов оранжада и спелых фруктов. Этот мир и это спокойствие казались ему тогда чем-то удивительным, небывалым.

Здесь, как всегда, было много русских. Тогда, в тысяча девятьсот шестом году, русских в Ницце принимали с распростертыми объятиями. Россия задыхалась, прося кредиты у Франции, но приезжие господа сорили деньгами, создавая впечатление, что в России, должно быть, и тротуары вымощены золотом.

Подполковник Згурский, прибывший для поправки здоровья и полного излечения от ран, смотрел на отдыхающих, точно на пришельцев с другой планеты. Казалось, только вчера отряд генерала Горбатовского, в котором ему выпала честь быть начальником штаба, отказавшись признать сдачу крепости Порт-Артур, штыками прорвался сквозь окружение и ушел на соединение с русской армией. Три недели пути, снег в пять аршин, сухари да растопленный в ладонях снег. И, конечно же, перестрелки, марш-броски – почти безнадежная попытка обогнать марширующую за плечами смерть. Ушло без малого четыреста бойцов, добралось до русских позиций чуть более семидесяти – раненых, обмороженных, еле живых. Тогда он отказался идти в госпиталь и оставался в строю вплоть до подписания унизительного, навязанного американцами мира.

Сердце молодого подполковника наполнялось болью. Как и многие собратья по оружию, он твердо верил, что армии не дали победить, ударили ножом в спину, заставив прекратить боевые действия в момент, когда следовало начинать ломить силой силу. Скорбь и обида стали тем горше, когда вернувшийся в Санкт-Петербург генерал Стессель – виновник сдачи Порт-Артура – подал в суд на генерала Горбатовского за ослушание приказа. «В Российском Уставе нет приказа капитулировать!» – взорвался на суде Горбатовский. Очень скоро сам обвинитель превратился в обвиняемого, был осужден, приговорен к смертной казни, затем, с учетом прежних заслуг, к десяти годам крепости, а потом – и вовсе помилован государем.

После слушаний в суде Згурскому удалось испросить себе годовой отпуск – уехать в Ниццу лечить раны. Более душевные, нежели телесные. Ему было холодно. Постоянно холодно. Странное ощущение – внутри пылало огнём, а он не мог согреться даже здесь, на золотом песке Лазурного побережья. Часами этот странный русский бродил вдоль берега – с тяжелой, залитой свинцом тростью, разминая кисть и расхаживая простреленную во время прорыва ногу. Там, на залитой солнцем набережной, он и увидел ангела, невесть для чего, каким-то божьим попущением спустившегося на земную твердь. Вернее, не увидел – буквально наткнулся, вновь блуждая мыслями по заснеженным тропам древнего царства Силла[11].

– Прошу извинить меня, – успевая поддержать стоящую у парапета девушку, которую он едва не сшиб, сконфуженно вымолвил Згурский. – Задумался, знаете ли…

– Не стоит извинений. Вы русский? – барышня улыбнулась и распахнула глаза ему навстречу.

Згурский не мог объяснить, что произошло в тот момент. Ему стало тепло. Ему стало хорошо, легко и как будто – он не мог найти подходящего слова – воздушно.

– Подполковник Згурский Владимир Игнатьевич, – отрапортовал он, чувствуя, как нелепо, по-солдафонски звучит его слова.

– Кречетникова Татьяна Михайловна, – чуть присела в реверансе девушка.

Згурскому вдруг захотелось подхватить ее на руки, сказать, что ангелам не подобает делать реверансы, подхватить и нести туда, куда она скажет, хотя бы и в горние выси, за облака, где и обитают такие ангелы.

– Ой, как хорошо! А мы с папенькой только-только приехали. Он пошел в гостиницу договариваться, а я – морем любуюсь, – будто старому знакомому рассказывала Татьяна Михайловна, и Згурский понял, зачем он выжил там, где порою думалось, что выживать не стоит.

– Вы были на войне? – глядя на увесистую трость в руках нового знакомца, поинтересовалась девушка.

– Да, – подтвердил Згурский. – Был.

 

– Ну конечно же! Я знаю, – Татьяна Михайловна захлопала в ладоши. – Я знаю! О вас же в газетах печатали. В «Русском инвалиде» и в журнале «Нива»! «Рота под командованием храброго капитана Згурского первой ворвалась в неприступную цитадель Пекина», – звонко продекламировала она.

– Это было целых шесть лет назад, – зачем-то уточнил Згурский.

– А я помню – отец вырезал эту статью из газеты. Там еще говорилось, что вы под ураганным огнем выкатили пушку на прямую наводку и стали бить по воротам, пока они не разлетелись в щепы. А потом вы устремились в атаку.

– Это было не совсем так.

– Но все равно. Пекин – это же так интересно!

– Бейджин, – поправил Згурский. – Местные жители называют столицу – Бейджин.

– Приходите нынче к нам чай пить! – Татьяна Михайловна улыбнулась, отчего видавшего виды подполковника окатило новой, теплой, до изнеможения нежной волной. – Папенька рад будет! Он тогда все твердил о броневом экипаже… Он у меня инженер. Военный инженер! – с гордостью сообщила новая знакомая. – Ему будет очень интересно послушать вас, – она помедлила, – мне тоже…

– Мсье, – услышал Владимир Игнатьевич. – Прага уже. Поезд стоит.

11Силла – государство, существовавшее на территории Кореи (57 г. до н. э. – 935 г н. э.).
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31 
Рейтинг@Mail.ru